Текст книги "ПЕРВАЯ студия. ВТОРОЙ мхат. Из практики театральных идей XX века"

И Гиацинтова, и Дейкун (Дейкун с большим напором) говорят про волю Вахтангова, про серьезность, которой он требовал в упражнениях «на веру и наивность», на «вхождение в круг», на сосредоточенность, на внимание. За Вахтанговым записали: «Мы должны всё узнать, мы должны всем стать». «Со слов Вахтангова Сулержицкий сообщал Станиславскому о результатах наших опытов»[79]79
  Гиацинтова. С. 76–77.


[Закрыть].

Увлекшийся К. С., рассказывает Гиацинтова, предложил им объяснять «систему» артистам МХТ, для чего разбил труппу на десятки и к каждой десятке прикрепил кого-нибудь из занимавшихся с Вахтанговым. Гиацинтова роняет: «Идея была наивная, чтобы не сказать – безумная и, конечно, обреченная на провал. Никто даже не пришел на эти, с позволения сказать, „занятия“ (это спасло нас от позора)»[80]80
  Там же. С. 77.


[Закрыть].

В мемуарах Дейкун та же история разрешается иначе. «…Константин Сергеевич решил показать нашу работу в области системы всей труппе Художественного театра. Наш показательный урок, страшно волнуясь, проводил Е. Б. Вахтангов. Мы проделали ряд упражнений на внимание, на свободу мышц, на органическое действие и т. п. А потом Бирман и я показали какой-то этюд. Это выступление молодежной группы произвело на всех большое впечатление. Константин Сергеевич был счастлив… С этого дня вся молодежь театра и некоторые артисты старшего поколения примкнули к нашей группе»[81]81
  Дейкун Л. И. Воспоминания. См.: Сулержицкий. С. 595–596.


[Закрыть].

Не будем беспокоить читателя вопросом, чье свидетельство вернее.

Если держаться архивных источников, вообще вырисовывается совсем иная картина.

Итак, 5 января 1912 года Правление МХТ санкционировало создание студии (по-видимому, именно так: не создало, а санкционировало создание). Теперь развернем конторскую книгу, по музейной описи обозначенную «Дневник занятий „системой“». Первые листы заполнены рукой Вахтангова, присоединяются записи В. М. Бебутова, вкрапляются строки рукой Сулержицкого. Начинается так:

«12 января 1912 г.

К. С. Станиславский вызвал всех, которые занимались его системой под руководством Е. Б. Вахтангова, и рассказал им, на каких основаниях он организует занятия для всех желающих.

Л. А. Сулержицкий познакомил К. С. с работами, которые происходили с 25 окт. 911 г.

Вывешено следующее объявление:

К. С. Станиславский организует занятия его системой с желающими гг. режиссерами, артистами труппы и филиального отд., школы и сотрудниками.

Образуется три группы. В первую войдут лица, совсем не знакомые с системой (занятия с Е. Б. Вахтанговым). Во вторую – уже знакомые с системой в основных чертах (занятия с Л. А. Сулержицким). В третью группу – лица, проверенные Константином Сергеевичем.

Все желающие заниматься или получить более подробные сведения приглашаются обращаться к В. В. Третьякову до среды 25 января».

Тою же рукой дописано: «Для приискания художественных отрывков и пьес образовано литературное бюро во главе с В. М. Волькенштейном (Коробьин, А. М. Петров, Бебутов)»[82]82
  РЧ. № 429. Л. 2. Последующие обращения к этому источнику особо не оговариваются.


[Закрыть].

Естественно было предполагать, что занятия в третьей группе – с «проверенными» им лицами» – поведет К. С. Но в тот же день 12-го К. С. начал репетиции тургеневского спектакля; как бы он стал разрываться между Студией и взятой им ролью графа Любина. Дело перекладывалось на Сулера с Вахтанговым.

После двух записей, сделанных в августе 1911-го (из них последняя – «Основал Студию»), в дневниках Вахтангова про студию ни строчки до 12 января 1912 года.

В этот день Вахтангов и начинает официальную книгу «занятий по системе» и возобновляет личные дневниковые записи. Они тут, как повелось, конспективны: «Заседание с К. С. – этическая несправедливость, этическое преступление». Не расшифровано, про что это – про что-то конкретно разумеющееся в разговоре с глазу на глаз (может быть, обвинение) или тут вопрос общий.

«NB – работает тот, кто много чувствует, а не тот, кто играет много отрывков.

1. Узнать „систему“.

2. Почувствовать „систему“.

3. Проявить „систему“»[83]83
  Вахтангов. Т. 1. С. 276–277.


[Закрыть].

У этой записи есть поясняющая ее предыстория. Выздоравливавший после тифа Константин Сергеевич 6 октября 1910 года диктовал жене – спешил во избежание «нежелательных конфликтов» ответить на письмо Сулержицкого. Письмо Сулера не разыскано, но его смысл из ответов К. С. ясен: «Речь идет о Марджанове». Сулер смущен и недоволен его энергией в работе с молодыми. К. С. вновь пришедшего режиссера отстаивает: на то и зван. Не все ладится? Странно «было бы рассчитывать на то, что Марджанов после нескольких разговоров со мной усвоит мою систему. Я обрадовался и тому, что Марджанов захотел вникнуть в мою систему и даже увлекся ею по-своему, как умел. Согласитесь, что за это я могу его только полюбить, а не возненавидеть; согласитесь, что и Вы, как поборник этой системы, должны стараться помочь ему и мне и не отворачиваться от него. Марджанов понял умом, а не усвоил чувством нашу систему – согласен. Но разве это усвоение может прийти без долгой практики»[84]84
  КС-9. Т. 8. С. 197–198.


[Закрыть].

Стоит проследить контрапункт личных записей Вахтангова в официальном «Дневнике занятий…».

Там рукою Вахтангова 14 января занесено: «В фойе сотрудников были собраны все занимавшиеся системой К. С.

Е. Б. Вахтангов распределил их на две группы. В 1-ую вошли мало подготовленные, во 2-ую – познакомившиеся с системой более или менее основательно.

2-ая на днях должна показать свои работы Леопольду Антоновичу Сулержицкому. Он выберет из нее лиц для работ под своим руководством».

Следуют списки: «Первая группа» и «Вторая группа».

«Для сношений с администрацией выбран Э. Ф. Вальтенберг.

Кроме того прочитан план работ.

Е. Вахтангов»[85]85
  И тот и другой опубликованы в сб.: Вахтангов. Т. 1. С. 278.


[Закрыть].

Запись 16 января: «В перерыве между 2-й и 11-й карт. „Гамлета“ занимались „Хористкой“ Чехова: Гиацинтова, Дейкун, Коробьин. Присутствовала Эржиу».

Не снявши тяжкого золотого плаща, в туго обтягивавших голову золотых повязках (предстоит еще выходить в 11-й картине – кладбище) нужно сосредоточиться на своей воображаемой жизни в комнате с антресолями на подмосковной даче (там в духотище доводят себя до бурных жестов герои «осколочного» рассказа Чехова «Хористка»).

Можно и запнуться: хорошо ли такое отрешение от «Гамлета»; нельзя ли для «Хористки» найти другое время и место. Но своего места для занятий пока нету.

По личной записной книжке Вахтангова очевидна воля к порядку. Столь же очевидно, что порядка мало.

«20 янв. Малая сцена. Организационное собрание.

Нижеследующим лицам предложено для укрепления сыграть в короткий срок пьесу (в 5 дней со дня раздачи ролей), для выбора которой приглашаются Бебутов, Петров, Волькенштейн».

«Нижеследующие лица» перечислены так: «Королев, Кулинский, Колин, Коробьин, Лузанов, Орлин, Булгаков, Фердинандов, Чебан, Шапошников». Против фамилии Фердинандова потом сделают приписку: «Вычеркнут по его заявлению». Это тот самый Б. А. Фердинандов – в будущем актер и художник Камерного театра, Арлекин в «Покрывале Пьеретты», Молодой сириец в «Саломее», создатель Опытно-героического театра; судьбы людей, прошедших по касательной к Первой студии, занимательны.

Из женщин «для укрепления сыграть в короткий срок пьесу» приглашены Бирман, Успенская, Дейкун, Гиацинтова, Косарская, Алексеева. Чтобы пояснить, как должен выглядеть сценический результат, пользовались словечком: «раскизный». Такого слова нету, вероятно, в нем скрестились «рассказ» и «эскиз».

«21 января 1912 г.

В среду в 1 ч. дня должно быть готово: выбраны пьесы и распределены роли. Режиссеры – А. М. Петров, В. М. Бебутов, Е. Б. Вахтангов. Литературная работа поручается В. М. Волькенштейну»[86]86
  Там же. С. 281.


[Закрыть].

От записи в запись повторяют имена отсутствующих с припиской: «Неизвестны причины».

Исходно определившиеся как «желающие заниматься» приходят с опозданиями, уходят до окончания занятий, могут не прийти. Сегодня желающие, а завтра нежелающие? Без обязательств?

Год спустя, когда Станиславский с Сулером будут решать вопрос, оставлять ли того или иного студийца в составе МХТ, Станиславский несколько раз пользуется словом: «обязательства». Имея в виду обязательства свои перед учеником.

«Прочтена пьеса Щедрина „Просители“.

Распределены роли»[87]87
  Распределение ролей в «Просителях» см.: Там же. С. 282.


[Закрыть].

«29 января. Читают „Отрывок“ Гоголя».

Отрывок с год назад играли на выпуске адашевцев – Немирович-Данченко отметил Вахтангова в роли Собачкина. По распределению, записанному в «Дневнике…», Собачкина дали Н. Ф. Колину. Бирман поручили Марью Александровну.

«Решено вести собрания по очереди – Вахтангов, Бебутов, Петров».

Встречи называют не репетициями, а собраниями. В Первой студии и потом не любили говорить, что спектакль ставит (режиссирует) икс или игрек; предпочитали сказать: спектакль ведет такой-то.

29 января записано: «В. М. Волькенштейн разбирает „Отрывок“ с литературной стороны».

Из троих вошедших в «Литературное бюро» Волькенштейн самый авторитетный: окончил курс в Петербурге, учился и в Гейдельберге, его драматические опыты печатал альманах «Шиповник». Однако записываемое за ним скудно, заразить актера не может. «Продолжение заседания назначено на 8½ ч., после 3-й картины „Гамлета“ в фойе сотрудников».

От «Собачкина» отказываются. Дальнейшие записи – о «Просителях».

«Гримы. Прически. Костюмы. Декорации.

Л. Ант. Сулержицкий говорит о порядке работы над пьесой и ролями».

Занятия то и дело переносятся.

Никак не наладятся. Что-то идет не так.

«Предложено для укрепления сыграть в короткий срок пьесу (в 5 дней со дня раздачи ролей)». Легкий шаг составлял славу школьных работ Сулера и обнадеживал Станиславского (тот знал угрозу вязкости). Но вот сроки минули. «Просители» не готовы ни через пять дней, ни через месяц, ни через три.

«Просители», собственно, не пьеса, а один из «Губернских очерков» Щедрина, написанный в диалогах. Место действия – тот же Крутогорск, первый в списке литературных градов Салтыкова-Щедрина: Глупов, Ташкент, Брюхов, Навозный, Серединный, Залупск и др. Город, отданный в удел гиперболе и сатире.

Веры гипербола не испрашивает, заточка сатирического штриха фантазию отрезает. Для укрепления в том, что успели взять из уроков системы, можно было найти материал не столь сопротивляющийся. И более близкий пожеланию: «Творчество должно быть радостно» (строчка – из записей К. С.)[88]88
  КС. № 911.


[Закрыть]. Щедрин писатель замечательный, но радостным общение с ним вряд ли кто назовет.

К Щедрину вскоре обратятся в самом Художественном театре – Немирович поставит «Смерть Пазухина» (действие в том же Крутогорске, которому художник Кустодиев даст едкую яркость). Н. – Д. заметит: Щедрин автор трудный для актера – «по крайней мере, мы его так воспринимали. Колючий талант. Беспокойный, неласковый. Суровый, строгий. Актерское творчество не понесется с ним в зал как на легких крыльях. Оно встретит в зрителе хмурую настороженность»[89]89
  Немирович-Данченко Вл. И. Рецензии. Очерки. Статьи. Интервью. Заметки. 1877–1942. М., 1980. С. 293.


[Закрыть].

В премьере «Смерти Пазухина» (декабрь 1914-го, русская зима мировой войны) присутствовала энергия для МХТ непривычная, мрачноватая, ударная. Энергии, какой бы то ни было, не прочитаешь в дневнике занятий «Просителями», как не прочитаешь тут и легкого разворота: ну, не выходит, и Господь с ними со всеми, с кривобокими, плешивыми и шмыгающими носом, держа наготове свои прошения, – так нет же. Энергии нету, упорство остается, как остаются профессиональные вопросы.

В записной книжке Вахтангова 31 января 1912-го идет строчка: «К. С. говорил о характерных ролях. „Кажется, надо делать по-старому – идти от характерности“»[90]90
  Вахтангов. Т. 1. С. 283.


[Закрыть]. Сказанное выглядит ответом на вопрос. Чтоб его задать, случай представлялся. Вахтангов видит К. С. в вечера, когда тот играет князя Абрезкова, сам он свою роль цыгана в «Живом трупе» играет без замен (роль у него во весь сезон единственная). Контрастны напряжение, с каким вопрос выдвинут, и легкость чистосердечного ответа.

Ответ Станиславского кажется принесенным с репетиций тургеневского спектакля. Репетиции почти ежедневные, К. С. фантазирует ход к роли графа – гостя провинции (может быть, «бразилианец»?); экспериментирует с характерностью, с путями к ней, с личным присутствием в самой что ни на есть характерной роли. Алексея Дикого, игравшего рядом с К. С. в «Провинциалке», поражало, как К. С. – огромный, звучный, размашистый в движениях – не скрывает себя в роли щепетильного рамоли, который того гляди рассыплется…

Сразу после премьеры писали и озадаченно, и восхищенно: «Какая ожившая карикатура в красках граф у Станиславского»[91]91
  Русское слово. 1913. 6 марта.


[Закрыть]. Но несколько представлений спустя К. С. снял то, что почувствовал введенным оплошно. Потом в допущенном сбое станет винить Добужинского («он надел нам шоры – нарисовал карикатуру графа»). В записях, которыми К. С. сопровождал работу над ролью, имя Сулержицкого – зрителя и советчика – проходит с обычной для подобных записей частотой, но чаще, чем обычно, записаны возражения на его советы, жалобы, что сбивает.

Сулер переходил на репетиции Тургенева от занятий Щедриным, от искомой там категоричности шаржа (если краски и тональность одной работы заходят на работу смежную – оно в порядке вещей), не это ли давало шоры.

Впрочем, в репетициях «Просителей» было найдено слишком мало, чтобы их тонус мог влиять на смежную с ними работу.

Неудача с «Просителями» для репутации Вахтангова куда опасней, чем для репутации Сулера, любимого и испытанного не раз. Актерская жизнь его в МХТ складывалась не блестяще. У тех, кто рядом, шло удачней. В рецензии на «Живой труп» С. Волконский как о «незабываемом» пишет про «боком пробивающегося судейского, просящего не загромождать коридор (г. Дикий)»[92]92
  Волконский С. Художественные отклики. Цит. по: Дикий. С. 469.


[Закрыть]. Дикий при обновлении «Дна» получил Алешку (критик Сергей Глаголь одобряет «отличную фигуру»[93]93
  См.: Театр. 1912. 19 янв.


[Закрыть]), у него роль Миши в «Провинциалке».

Возможности роста для сотрудника Вахтангова замыкаются в студии. Здесь он занимается с группой, которую называют «1-й курс», излагает им основы системы. С участниками «Просителей» надо на этих основах практически вести спектакль. А спектакль не идет.

Записи однообразны. Они щедро поданы в двухтомнике «Евгений Вахтангов. Документы и свидетельства», том 1, включая жесткую и четкую докладную В. Бебутова.

«Леопольду Антоновичу.

Считаю чрезвычайно важным выяснение в ближайшем времени следующих вопросов и сомнений.

1) Было задание осуществить в короткий срок (5–6 дней) спектакль – тем самым был придан этому спектаклю характер чего-то раскизного, студийного, а отнюдь не характер академической работы в ее классическом течении.

Целью спектакля должно было явиться с одной стороны желание Константина Сергеевича и Леопольда Антоновича ознакомиться с индивидуальными данными участников II группы, – с другой стороны, желание испытать находчивость и вкус режиссерского класса.

2) Однако с первых же дней работы над этим спектаклем стало ясно, что Леопольд Антонович, взяв на себя общее руководство, придал репетициям этого спектакля характер бесед, лекционный и заданий к срокам определенных задач по системе.

Так прошел с лишком месяц, а спектакля „раскизного“ не было. По этому поводу приходится выслушивать нарекания, совершенно несправедливые.

3) До последнего времени мы с А. М. Петровым понимали свои обязанности в том смысле, что должны были дать сценические характеристики (литературные характеристики даны В. М. Волькенштейном), сценические рисунки, мизансцены и общий тон, но не думали, что должны прогнать эту работу сквозь систему, которой сами учимся.

Обязанности последнего рода были возложены на Е. Б. Вахтангова, который, однако, по его словам, занят упражнениями и лишен возможности посещать репетиции регулярно.

Если этот спектакль (в порядке осуществления его) должен быть проведен через систему, то „Просители“ Щедрина с их яркими и сложными характерностями не являются удобной пьесой.

Е. Б. Вахтангов в частной беседе со мною выражал неудовольствие по поводу выбора данной пьесы для нераскизного спектакля.

Очень просил бы Леопольда Антоновича как учителя и старшего руководителя нашего спектакля разрешить эти сомнения в том или ином смысле».

Это написано 18 февраля 1912 года на очередной репетиции. Записано также: «Е. Б. Вахтангов отсутствует».

Приписок Сулержицкого к этому обращению Бебутова нету[94]94
  Вот предписания Сулержицкого, его неловкий опыт в канцелярском духе:
  «Староста оповещает лиц, занятых в назначенных занятиях, посредством двух записок, в которых оповещается время и место занятий. Одна записка вешается на доске у Малой сцены – вторая записка вешается в артистическом подъезде.
  Староста обязан отмечать присутствующих на занятии, а в отметках отсутствующих отмечать причины отсутствия.
  Староста обязан хранить протоколы, следить за тем, чтобы помещение было приготовлено, т. е. воздух очищен, стулья, карандаши, бумага приготовлены. За 5 минут до занятий проверить, не занято ли это помещение другой репетицией и в таком случае найти другое помещение и приколоть записку у входа в помещение, в котором было назначено занятие, – записку с оповещением о том, что занятие перенесено туда-то.
  Старосты должны следить, чтобы часы занятий с разными группами не совпадали, и предупреждать об этом заведующих занятиями.
  Эти правила относятся ко всем старостам.
  В I группе староста Вальтенберг.
  Во II группе староста Сушкевич.
  и подстароста в группе спектакля Кулинский.
  Старосты должны сообщаться между собой.
  Л. Сулержицкий».


[Закрыть].

Бебутов и Волькенштейн продолжают занятия, характер которых не меняется.

25 февраля предполагается общая проба, но она не состоится: «Из 16 действующих лиц налицо 8. Репетиция перенесена на 27-е (понедельник). Час будет своевременно выяснен».

«Такое отношение к делу создает необходимость выяснить вопрос о желательности спектакля и возможности его осуществления».

Злосчастную считку-пробу назначают и переназначают, в третий раз она была назначена на среду 29-го. Касьянов день.

«В случае отмены занятий 29-го февраля протокол передается на рассмотрение Константину Сергеевичу. В. Бебутов».

Бебутову в то же время поручено составить список числящихся в студии МХТ[95]95
  См.: ВЖ. № 1275 и 1276.


[Закрыть]. С вычеркнутыми и вписанными тут 78 человек.

Слишком много, если видеть в этих семидесяти восьмерых состав того или иного нового театра. Если же считать, что у «занятий по системе» кроме овладения ею нет более далеких – отделяющих – целей, то отчего же, может быть и больше семидесяти восьми.

В новых списках повторяется разбивка по группам, с которыми работают три разных мастера: с новичками – Вахтангов, с более опытными – Сулержицкий, со старшей группой – Станиславский[96]96
  См. «Учет занимающихся „системой“ К. С. Станиславского». 1912, после 29 февраля. В распечатках состава МХТ 14-го сезона сделаны пометки (нумерация цифрами арабскими, римскими и пр.).
  Разбираясь в пометках, можно уточнить имена тех, с кем занимается К. С. (15 человек), а также состав группы Сулержицкого (21 или 22) и Вахтангова (24) и отдельную группу «Просителей».
  Имя Вахтангова в типографской распечатке присутствует, но пометок около этого имени нет.


[Закрыть].

То, что Станиславский этих занятий не вел, мы поясняли: был занят делами в МХТ. Но надобно добавить.

В «Дневниках занятий системой» нет ни строки рукой К. С. Между тем чтение тетрадей, подобных «Дневнику занятий системой», было в правилах Константина Сергеевича. Протоколы репетиций, протоколы текущей жизни спектаклей МХТ неизменно дополнены его пометками, столь же деловыми, сколь темпераментными. Молчание К. С. на полях «Дневника занятий…» нечто говорит.

Как если бы он этой тетради не читал – как если бы не велел себе ее читать – как если бы боялся, что вмешается и тем повредит.

Тут был – простите за выражение – «пунктик» Станиславского. Ему всегда мерещилось, что кто-то другой преподает систему не в пример лучше, чем он сам. Он восхищался Сулером, готов был поверить Вахтангову (потом еще многим!). Главное – не помешать им.

Общий план Станиславский дал вкратце. Записал его на первой страничке блокнота. Запись («Студия. Цель») опубликована[97]97
  КС-9. Т. 5. Кн. 2. С. 350–351.


[Закрыть], но публикация нуждается в поправках.

Запись сделана не в один присест.

Первые 12 пунктов называют цель с завидной ясностью (преобладают педагогические задачи, включая воспитание этики и создание художественной среды: пункты 1–6, 8). Строчки четкие, чернила.

Блокнот карманный, владелец далее пользовался им как придется: карандашом записан и летний адрес А. Н. Бенуа (Suisse, Vevay), и телефон кого-то, кто должен обеспечить два купе на Варшаву (МХТ весной 1912 года отбудет туда), записан даже чей-то совет, как мыть голову. Но первая-то страничка заполнена четко – как подобает ввиду цели, поставленной четко и достижимо. Без лишней конкретизации.

Пункты 13 и 14 – про спектакли для начинающих и про спектакли «для Кореневой, Коонен и других опытных актеров» – вписаны карандашом позже. Как если бы смутила иссушенная перспектива, превращение «системы» в школьный предмет. Дальше карандаш все неразборчивей, записи только для себя самого.

Наконец наброски объяснения, что же людей отталкивает – ведь что-то отталкивает.

Из «Дневника занятий…» видно, как тускнеет и застывает дело, цели которого означены на первом листке блокнота Станиславского. Для участников работ оно ясно.

В марте их скудные занятия идут все реже.

Великим постом Художественный театр готовит предстоящие гастроли – обновляют «Братьев Карамазовых», которые в Москве не шли с февраля 1911-го, занимаются «народными сценами». В «Дневнике…» 2 марта записано: «Назначенную на этот день репетицию пришлось отменить – совпадение с репетицией „Мокрого“». Еще запись: «Репетиция, предполагавшаяся 5 марта, совпала с репетицией „Суда“ (12½ дня)». То есть опять отмена.

«С 6 по 13 марта репетиции не назначаются, так как ежедневно с 11 до 1 ч. дня репетировался „капустник“, с 1 ч. дня – „Карамазовы“, вечером – спектакли.

Предполагается продолжать занятия в Петербурге. Спросить об этом Леопольда Антоновича.

В. Бебутов, Н. Кулинский».

Занятий в Петербурге не будет. Следующая – и последняя – запись в «Дневнике…»: «СПб. 10-го апреля. 1 час дня. Отсутствуют Дейкун и Колин. Прочитана заново пьеса по ролям. Бебутов. Волькенштейн». Вахтангов отсутствовал. Дальше листы чистые.

В те же апрельские дни Любовь Гуревич писала Станиславскому (очевидно, после разговоров с ним о практике «системы»): «Поистине ужасно, что Вы хотите бросить эту мысль… Я понимаю, что бывают моменты, когда опускаются руки». Тем горячей она заклинает своего адресата: «Вы должны были бы во что бы то ни стало – если не при театре, то иначе – основать свою студию, создать группу своих личных учеников… Только это дало бы Вам возможность проводить свою систему в полной чистоте от иных влияний»[98]98
  Цит. по: Виноградская. Т. 2. С. 334.


[Закрыть].

Любовь Гуревич пишет так, словно уже отменил сам себя опыт студии, санкционированной Правлением МХТ в январе текущего, 1912 года; она побуждает предпринять другой.