Текст книги "Демон государственности. Роман"

Старые адреса

В результате рывка к свободному рынку город заметно обезлюдел – главным образом, за счет вымирания народа от неурядиц в ходе затяжного экономического прыжка в неопределенность, разгулявшейся преступности, а также из-за драматического снижения рождаемости. Иные разъехались по заграницам. В квартире покойной Анастасии Андреевны, где после войны толпилось чуть не три десятка коммунальных соседей, из постоянных жильцов осталось всего шестеро. В этой коммуналке происходило примерно то же, что и во всем стареющем Петербурге. Одна из внучек Анастасии Андреевны, чудом выжившая в детстве во время военной блокады, теперь уж сама в преклонном возрасте, доживала свой век в одиночестве на нищенскую пенсию. Ее дочь с семьей съехала на жительство в Германию. В квартире после всех великих переселений осталась еще ее племянница с мужем и сыном-подростком, но родственницы между собой не ладили. В комнате, которая в дореволюционные времена служила ванной, жил алкоголик неопределенного возраста – у того никто не видел семьи. Общая ванная с умывальником переместилась в закут, урезанный от кухни. Иногда по коридору, шаркая шлепанцами и придерживаясь за стены, проползал еще один жилец, старик-вдовец. Его дети перебрались за рубеж в поисках лучшей доли. Время от времени постоянные жильцы сдавали свободные комнаты иногородним квартирантам, приезжавшим в Петербург в поисках работы. Обезображенная, десятилетиями не ремонтированная квартира выглядела жутковато, но временных постояльцев устраивала умеренная цена и близость к историческому центру города.

В один из сырых осенних вечеров из тумана у дома вырисовался стройный женский силуэт с дорожным чемоданом. Хрупкую фигуру облегало чёрное двубортное пальто с развевающимися долгими полами, пуританское изделие Альбиона. Опасливо вглядываясь в потёмки, она ступила в подъезд, ногами в походных ботинках на толстой подошве нащупала несколько ступеней. На ближней лестничной площадке тускло отсвечивала от уличного фонаря дверь лифтовой шахты. В ответ на кнопку вызова раздалось натужное гуденье, следом со стуком распахнулся крохотный освещённый объем лифта, вонючего и грязного, с прилепленной на вентиляционные дырочки жевательной резинкой. Приезжая с гримасой неуклюже втиснула в него чемодан и себя, поднялась на верхний этаж. Предки её состояли в каком-то родстве с незабвенной Анастасией Андреевной, но степень родства с нынешними потомками уже не поддавалась установлению, хотя оно помогло договориться о вселении в пустующую комнату. Хозяйка, приотворив дверь на гулкую тёмную лестницу, уже ждала её на пороге квартиры и после дежурных любезностей повела осматриваться в новом пристанище и ужинать у себя в комнате. Ветер растрепал рыжеватые волосы гостьи. Серо-голубые глаза смотрели ясно и вдумчиво. Под пальто обнаружился свитер крупной ручной вязки, длинный и объемистый, оливкового цвета, и джинсы. Она была среднего роста, хорошего сложения, по виду около тридцати лет.

Ей приснилось в первую ночь на новом месте, что в помещении тепло и влажно; она ступала по шатким доскам пола, сквозь широкие щели снизу пробивался свет. Она осторожно легла на доски и заглянула в щель. Под полом, больше похожим на хлипкий помост, оказалось светло и пусто от самого верхнего этажа до грунта, вернее, какой-то хляби, откуда поднимался пар. Она боялась высоты и неуверенно растянулась на досках: «А ну, как перекрытия обвалятся?» – «Нет, не сейчас, некоторое время все это продержится, но долго так продолжаться не может», – грустно отозвался некто. В пространстве у порога сгустилась белесая, словно из тумана, фигурка размером покрупнее кошки. Хозяин жаловался на убогое житье и сокрушался насчет скверного содержания дома. «Прогнило все, как же вокруг все прогнило! Дом неотесанными кикиморами набит!» – ныл он. Беднягу до слёз возмущало варварство нынешних жильцов и преступное небрежение тех, кому надлежало заботиться о городском хозяйстве.

Наутро она убедилась, что домовому было от чего печалиться. Снаружи фасад дома выглядел слегка закопченным, побитым северным ненастьем, но, в общем, почти прилично. На фронтоне сохранился орнамент, что-то вроде барельефа с античным Вакхом и его спутницами. Однако стоило ступить в парадный подъезд, обнажалась уродливая изнанка коммунального хозяйствования с массой неприятных подробностей. На входе разбитые двери из последних остатков сил цеплялись за петли. В нос ударял характерный запах затхлости, окурков, кошачьей и человеческой мочи. Атмосфера парадных в центре города ощутимо ухудшилась с тех пор, как в ходе рыночных реформ повсеместно уличные туалеты были упразднены или переоборудованы в торговые точки. Заплеванные ступени почернели от въевшейся грязи и оскалились саркастическими щербинами, хотя местами хранили металлические кольца, как сентиментальную память о временах, когда в эти кольца продевали брусья, чтобы закрепить ковровую дорожку вдоль лестницы. Камин, заложенный кирпичом, закрашенный масляной краской казенно-охристого оттенка, немо взывал о помощи каймой лепнины, покрашенной, как губной помадой, в коричневое. Рядом торчали ржавые чугунные ребра батарей центрального отопления, а на противоположной стене – мятые почтовые ящики с выкорчеванными замками. Под потолком, окрашенным той же грязной охрой, по истерзанной стене беспорядочным пучком тянулись провода и кабели к нижним квартирам, приспособленным под офисы. Там размещалось туристическое агентство и какая-то фирма мутной сферы деятельности. В бывшей швейцарской под лестницей был отгорожен чулан с дверью, обитой жестью и выкрашенной суриком. Помещение за дверью использовалось для хранения дворницкого инвентаря, и тусклый свет из затянутого липкой паутиной окна неохотно проливался на хлам и мусор. Вместо роскошного лифта с зеркалами болталось уродливое инородное тело слепой пластиковой кабинки, тесной как телефонная будка, которую в экстренных случаях использовали как общественный туалет. Место цветных витражей в фигурных световых проемах у лифта беспардонно забила грязная фанера. Там, где фрагменты литой решетки вдоль лестничных пролетов были выломаны, зазубренные перила болтались в пустоте; не все окна, выходящие во внутренний двор-колодец, могли похвастать наличием стекол в гниловатых рамах. Некогда респектабельное жилье приобрело совершенно непрезентабельный, просто трущобный вид. Дом не стоял на хляби в прямом смысле, как это виделось во сне; в подвале даже размещались кафе и цветочный магазинчик, но место было низким, и Нева протекала совсем неподалеку.

После обеда приезжая сделала несколько телефонных звонков и договорилась повидаться со старинной приятельницей. Когда-то жизнь свела их при обстоятельствах довольно неординарных. Они прожили несколько лет по соседству в кельях старинного монастыря на острове Валаам в Ладожском озере; со временем сдружились на почве жгучего интереса к экзистенциальным вопросам бытия и человеческой природы. Собственно, монашеская жизнь на ладожских островах пресеклась после присоединения территории карельского перешейка к советской империи накануне Второй мировой войны. Валаамские монахи под конец Зимней войны ушли по льду Ладожского озера в Финляндию. После войны в монастырской усадьбе власти разместили дом инвалидов и престарелых; через четверть века социальное заведение перевели на материк, а Валаам объявили музеем-заповедником. Заповедный остров был излюбленным местом паломничества туристов, художников, эзотериков всех мастей, и вообще уютным пристанищем для богоискателей, чудаков и маргиналов. Вдали от повседневной рутины и городской суеты царило бытие «не от мира сего», при котором обнажаются чувства и обостряются впечатления. С наступлением теплого времени года ряды музейной братии пополнялись сезонниками-реставраторами и экскурсоводами. Келейная жизнь островитян не отличалась удобствами, однако в ней удивительным образом начисто отсутствовала рутина. Это было непринужденное и беззаботное бытие «не от мира сего», посреди чудной северной природы, в торжественно-мистической атмосфере заброшенного монастыря. На волне православного возрождения и демократизации, захлестнувшей советскую империю на излете, власти позволили передать пустующие помещения под действующий монастырь. Из столицы прибыли первые монахи, силами наемных рабочих начали ремонтировать свободные кельи и заброшенные церкви. Атеизм как государственную политику упразднили, а заодно и заповедник. С духовным возрождением, правда, получилось не совсем так, как мечталось. Новые монахи отличались сугубой религиозностью с выраженным меркантильным уклоном. Вольнодумные богоискатели, непривычные к неудобоваримому благочестию, разбрелись по белу свету своими прихотливыми путями. Иные из них пустили корни на острове, стали зарабатывать на жизнь сезонной торговлей сувенирами, чем, к откровенному неудовольствию пастырей, составляли конкуренцию монастырским лавкам.

Приятельницу звали Софья Мамонтова. Она была лет на десять, если не больше, старше. Ее знакомство с эзотерическими учениями состоялось в ранней юности, в те времена, когда западные хиппи из постиндустриального мира массово устремились на Восток, а советские вольнодумцы из атеистического развитого социализма тайно передавали из рук в руки самиздатские копии запретных книг по йоге и оккультизму. Потом Софья обратилась к родным православным истокам. В конце концов, после нескольких путешествий с мужем в Индию она обрела в тибетском буддизме реальное руководство к просветлению и всецело предалась практике дхармы.

Договорились встретиться на другой день на Невском проспекте, в метро у Гостиного двора. Мамонтова с эскалатора окинула холл взглядом и уверенно шагнула навстречу приятельнице. Та про себя отметила, что Софья практически не изменилась за те несколько лет, что они не виделись, а лишь изредка обменивались письмами. Софья носила длинные волосы на прямой пробор; в них, разве что, добавилось несколько нитей седины. Та же плотная фигура, лобастая голова с живым улыбчивым лицом неопределенного возраста, мягкий концентрированный взгляд карих глаз. За плечо закинута индийская пестротканая котомка. К обоюдному удовлетворению, прежняя непринуждённость никуда не подевалась, они заговорили, будто расстались несколько дней назад. Сначала решили прогуляться по окрестностям, потом захватить в магазине съестного, что приглянется, и пойти пить кофе на съемную квартиру к Марине Тумановой, как звали приезжую. Так было экономнее, чем заходить в кафе в центре, где цены рассчитаны на туристов и состоятельную публику. День выдался тихий, почти теплый. Солнце роняло блики стёртой позолоты на неповторимые перспективы и крыши города на фоне размытого ультрамарина неба.

– Теперь город выглядит приятнее, чем десять лет назад, когда, помнишь, все было в разрухе и запустении, и ветер гонял обрывки газет по выбоинам на малолюдных проспектах. Машины не так загромождали внутренние дворы, нигде на въезде в них не было ворот. Мы ощущали себя в затерянном мире, когда бродили белыми ночами с нашей компанией по центру, устраивали пикник с пивом в каком-нибудь запущенном садике у полузаброшенного дворца в районе Английского проспекта, философствовали… Есть в ветхости старинных городов своеобразная поэзия упадка. Однако в больших количествах этот жанр действует на психику угнетающе. А теперь заметно, как подлатали крыши и фасады, обустроили центр к прошлогоднему трёхсотлетию города, а кое-где довольно мило обновили внутренние дворики. Зачем руины местами замаскировали жестяным профилем, покрашенным в цвет фасада, как театральными декорациями? Для видимости благообразия или для видимости объёма работ? Однако краска уже пооблезла, – озиралась по сторонам Туманова.

– Город, что ни говори, город стал намного красивее, – проследила её взгляд Софья.

– Да, Питер – он сам по себе как метафора и вневременный маскарад в декорациях. Взгляни на иные лица – словно болотная нежить жмётся по подворотням, а из глазниц атлантов, кариатид, львов и сфинксов украдкой взглядывают духи местности. Можно только догадываться, сколько денег власти ввалили в уличные ремонты. Кажется, и населению что-то перепало – судя по некоторому оживлению малого бизнеса, вроде небольших кафе и бутиков. Особенно впечатляет обилие парикмахерских и стоматологических кабинетов – похоже, народ принялся активно стричься-краситься, наращивать акриловые ногти и поправлять зубы. Посмотри на это благолепие – как лучезарно улыбаются с рекламных картинок на каждом углу потребители всевозможных благ! А под ними задумчивые и озабоченные лица публики; одни размышляют, что бы им ещё такое потребить, а другие – где на это взять денег. Как всё поменялось на Невском – сплошь новые незнакомые вывески, дорогие авто, бизнес-центры! Арендный бизнес явно процветает. Теперь в Питере, пишут газеты, вовсю идут бандитские войны за передел собственности. На заре приватизации тогдашние инсайдеры и бандиты прихватили многое за бесценок, а теперь ставки выросли. О самых наглых рейдерских захватах и воровских схемах интернет-издания писали с документальными подробностями, только правоохранители действуют исключительно по указаниям сверху, а у высшего начальства в дележе свой интерес.

– Ты как-то мрачно смотришь на вещи. Правда, я лет сто не читала газет.

– И правильно делаешь. Газеты пишут на злобу дня, а злоба неполезна для души, равно и для здоровья. Я ввязалась в это по случаю; однажды в поисках работы проходила мимо редакции местной газеты, предложили свои услуги и осталась поработать, – словно оправдывалась Туманова. – Только я не рассматриваю это как дело на всю оставшуюся жизнь. В пору социальных потрясений видеть столько человеческих скорбей и знать, что творится за ширмой – тяжелое бремя. И оплачивается оно в провинции до неприличия скудно. На бумажные газеты спрос ограниченный, и, чтобы удержаться на плаву, редакторам приходится изворачиваться всяческими способами, иногда беспринципными.

– Так ты что же, собираешься совсем завязать с журналистикой, или все-таки предполагаешь иногда заниматься?

– Не знаю… Наверное, оставлю это дело, но пока не нашла ничего подходящего, чем готова заняться. В Питере больше денег и динамики. Думаю здесь зазимовать. Для начала придётся найти работу, что-нибудь незатейливое, что оставит досуг и позволит жить своей жизнью.

Софья посмотрела сочувственно:

– У тебя уже есть что-то на примете?

У нее практическая сторона существования была более или менее устроена. Ей давно не нужно было суетиться ради заработка, благодаря наследству в виде жилой недвижимости, которую они с супругом сдавали в наём, а сами жили на старой даче у Финского залива, в получасе езды от города. Это позволяло им благополучно заниматься на досуге буддийскими практиками и медитациями, а на зиму на протяжении многих лет улетать в Индию; к тому же, они не были обременены детьми. Муж Софьи был интеллектуалом, смолоду интересовался буддизмом, однако вместе с тем страдал тяжкой формой алкоголизма. Однажды в Индии он повстречал продвинутого буддийского ламу, который, порасспросив молодого человека о способе медитации, признал в белобрысом паломнике с невских берегов своего ученика в предыдущих перевоплощениях. Тибетские ламы, случается, помнят свои прежние жизни. И этот был несказанно рад вновь обрести любимого ученика, так что принял его под свою духовную опеку вместе с супругой. Практика дхармы под руководством просветленного наставника пошла настолько успешно, что муж, вроде, полностью преодолел болезненное пристрастие к алкоголю. Софья предполагала, что, возможно, он со временем сделается ламой.

– Да, я пока приискала работу администратора в центральном офисе букмекерской конторы, – поскучнела Марина.

– Слабо себе представляю, что это такое.

– Я тоже. Нужно же как-то зарабатывать на жизнь. Это поддержка игроков в режиме реального времени, рассылка информации, отчеты о работе букмекеров. Букмекерские конторы в разных часовых поясах, от Дальнего Востока до Балтики, принимают ставки на спортивные события, поэтому центральный офис работает круглосуточно, и администратор дежурит сутки – через трое. Именно это меня больше всего привлекает в данной ситуации. По меньшей мере, у меня будет досуг для своих занятий и светской жизни, если вздумается повести таковую. Лишь бы они не сразу раскусили, что я из тех, кто немедленно переключается на другой канал, как только начинается спортивная передача. По мне, большой спорт с его коммерциализацией, с тяжёлыми последствиями для здоровья спортсменов – уродливое явление.

Приятельницы тем временем присмотрели свободную скамейку в садике у памятника Екатерине II. Величественное изображение императрицы в рост окружали фигуры государственных мужей славной эпохи, присевших у подножия монумента.

Перед входом в сад на складных стульчиках сидела группка художников в ожидании прохожих, желающих запечатлеть себя на портрете. Клиентов ни у кого не было, и они, похоже, обсуждали вопрос об отправке гонца за выпивкой в ближайшую лавку. Вернее, решали вопрос, нужна ли при этом закуска. В самом сквере благодушно щурились на солнце немногие гуляющие. Непременное семейство снималось на фоне императрицы. В былые времена на скамейках за памятником сражались шахматисты-любители, а теперь вилась компания молодых людей, по виду – нетрадиционной сексуальной ориентации.

– А то происходит в вашей провинции у моря?

– Народ пытается выживать, но с переменным успехом – смертность почти в два раза превышает рождаемость.

– Ну, это ты, наверное, хватила через край!? – наморщила лоб Софья.

– К сожалению, официальная статистика. Больше половины населения, причем, работающего, живет за чертой бедности и не имеет возможности кормить семью нормальным трудом. В местном центре занятости вакансий больше, чем соискателей, потому что много вакансий с заявленной зарплатой ниже прожиточного минимума.

– Как так? Как это может быть зарплата ниже прожиточного минимума? А как жить? А если семья? Воровать или грабить? Где изыскивать дополнительный доход? Тогда зачем вообще работать?

– Именно так. Спасибо родине, она мало интересуется, за счёт чего население выживает и где берёт деньги. Система автоматически предполагает воровство, серые схемы или мошенничество, и это деморализует людей. Представь себе нищего профессора, вынужденного брать деньги с богатых студентов за сдачу экзамена, или голодного медика, предлагающего пациентам приходить со своими шприцами… Власти как будто заинтересованы в существовании теневой экономики, на которую опирается вся воровская система и которая заменяет им право, порядочность, служебную и человеческую этику. Пока население озабочено нуждой, верхи беспрепятственно жульничают и воруют.

– Кажется, тебе действительно пора позаботиться о пошатнувшемся душевном равновесии, – покачала головой Софья. – По-моему, ты зря думаешь, что власти заинтересованы в криминальной экономике. Президент постоянно заявляет, что намерен решительно бороться с коррупцией, преступностью, бюрократией. У него вроде как все силовые структуры в руках, спецслужбы… У нас дома телевизора, конечно, нет, но изредка у знакомых случается видеть в новостях, что правительство как будто предпринимает какие-то шаги по выводу экономики из тени, по борьбе с бедностью… Я надеюсь, через несколько лет все наладится.

Попыхивая сигаретой и следуя взглядом за растрепанной женщиной с синюшным отечным лицом, ковыряющей палкой в урнах на другой стороне от памятника, Туманова поморщилась:

– Верно замечено – как будто. Ну да, в некотором смысле эта система временно стабилизируется. Не забывай, что нынешний мафиозный режим в России – совсем не следствие допущенных реформаторами ошибок или их поражения, а именно то, что они хотели построить, и поскорее, чтобы не случилось возврата к прошлому. Реформаторы полностью отдавали себе отчет в том, что строят криминальный капитализм в России, но предполагали, что дикий капитализм в ходе интеграции с западноевропейской моделью общества постепенно обретет цивилизованное лицо. Мафиози постараются дать детям приличное образование, и те со временем станут просвещенными хозяевами. Пока идёт первоначальное накопление капиталов, государство просто сдало население на откуп всевозможным ворам, бандитам и жуликам, от коммунальщиков до основателей финансовых пирамид. Нынешний президент пришел к власти на волне обещаний разобраться с криминалом силами спецслужб, а в итоге спецслужбы стали узаконенной мафией и захватили самые доходные куски. Похоже, нефть и сырьё растут в цене. В стране ещё много чего можно продать, к тому же наш неискушенный огромный рынок сбыта даже привлекает какие-то инвестиции; в этой связи возможны косметические улучшения, но деградация общества и экономики будет только усиливаться. Вся современная Россия – единая коррупционная схема. Мафиозный режим может ещё лет двадцать продержаться, даже приподняться, а потом ухнет в тартарары так же неожиданно, как Советский Союз.

– Все-таки при нынешнем президенте понемногу что-то меняется к лучшему, – неуверенно возразила Софья. – Москва заметно изменилась, Питер тоже…

– Частичная интеграция с остальным миром, разумеется, неизбежна. Вместе с тем, последовательно стираются черты общества социальной защищенности. Система социальных гарантий была одной из сильных сторон позднего советского общества. Западный мир выстраивал свои структуры поддержки социально незащищенных людей в ходе жесткого соперничества с социалистической системой. Причем, выстроил довольно успешно, так что советская система не выдержала сравнения и рухнула, а западный мир проникся идеей социального равенства и гуманного отношения к обездоленным. По понятиям нынешней власти, социализм – это вчерашний день; при социализме граждане слишком распустились и расслабились в условиях патерналистской опеки государства. Деятели у казенной кормушки решили, что по закону социального дарвинизма в условиях свободной экономики население должно бороться за выживание самостоятельно; те же, кто не приспособлен или не желает хватать ближнего за горло, вольны вымирать. Народ не преминул воспользоваться неожиданно дарованной волей и начал катастрофически убывать в численности. В ходе обрушения тоталитарного социализма государство совершенно устранилось от защиты интересов граждан. Жульнические схемы, как метастазы, проросли во все государственные органы и сферы жизни. Мол, господа, если считаете, что против вас совершаются противоправные действия – идите себе в суд. А суд – та же схема. Я понимаю, можно бороться по правилам, то есть, там, где действуют законы. А в боях без правил, где система служит ширмой для злоупотреблений, народ люмпенизируется, звереет, привыкает к беспределу и воспринимает его, как привычно-неизбежный порядок вещей. Так не может продолжаться вечно. Бомба замедленного действия запущена и непременно взорвется. Единственный вопрос – когда.

Туманова искоса поймала недоверчивый взгляд Софьи. После паузы продолжила:

– Ну, вот, послушай, расскажу тебе быль о российской разновидности бандитского капитализма, о варианте рейдерского захвата. Прошлой осенью мне случилось принять участие в переделе собственности между двумя финансово-промышленными группами. Нет, мне от этой собственности не перепало ничего, не считая журналистского гонорара. Должна отметить, участие в переделе собственности мне оплатили прилично, по сравнению с предыдущим полуголодным журналистским существованием. Вообрази в глубине сибирских сопок и тайги небольшой городок Феррумоберг, с населением тысяч в тридцать, где единственным градообразующим предприятием является горно-обогатительный комбинат, добывающий железную руду. Треть взрослого населения городка работает на комбинате. Монопольным покупателем железорудного концентрата всю жизнь был некий сибирский металлургический комбинат. В процессе приватизации металлургический комбинат вошел в финансово-промышленный холдинг под контролем структуры, зарегистрированной в оффшорной зоне на Кипре. Глава холдинга ведёт безбедную жизнь в Лондоне. Так вот, в определенный момент руду перестают покупать, даже по бартеру и по убыточной для рудокопов цене. Покупателя нет, руда накапливается, а отгружать её некуда – приходится вовсе остановить работу. Не платят горнякам – не поступают налоги в бюджет; следовательно, нечем платить пенсии старикам, жалованье служащим и учителям. Практически весь таежный городок обречен на безденежье и борьбу за выживание. Долги растут снежным комом. Таким образом, живое действующее предприятие подводят под искусственное банкротство, вводят внешнее управление, дабы в скором времени скупить за бесценок, а то и просто провернуть рейдерский захват. Довольно распространенная схема. Местная администрация берет кредиты под большие проценты для самых неотложных выплат. Брошенный в сопках народ приобретает продукты по каким-то талонам в счет будущей зарплаты, кормится от тайги или огородов… Год жители были практически невыездными. Здесь на сцене появляется известный уральский металлургический комбинат, входящий в конкурирующую финансово-промышленную группу, и этот новый игрок начинает скупать руду по приемлемой цене. Данная финансово-промышленная группа действует приличнее; она намеревается включить горнодобывающий комбинат в свою металлургическую империю путем мирового соглашения с кредиторами, прекращения процедуры банкротства и прямого выкупа предприятия. Комбинат возобновляет работу, постепенно начинает выплачивать долги кредиторам, налоги в бюджеты всех уровней, повышает заработную плату горнякам. Согласись, такой образ действий выглядит порядочнее по отношению к людям. Тем не менее, первый холдинг, заручившись поддержкой крупных местных чиновников, обращается со своими претензиями в арбитражные суды разных инстанций, а пока идут разбирательства, по ходу дела пытается провернуть силовой захват заводоуправления с хранящимися там документами. После захвата получить что-нибудь обратно законным путем практически невозможно. Я застала тот момент, когда четырехэтажное заводоуправление окружал плотный забор с колючей проволокой поверху; на территории постоянно дежурили работники комбината и накачанные ребята в камуфляжной форме из московского частного охранного предприятия. Мотки проволоки покрывали плоскую крышу здания, поднимались от земли до второго этажа, в окнах стояли мешки с песком, а внутри повсюду под рукой размещались огнетушители и противогазы – на случай штурма. По счастью, вооруженное противостояние длилось лишь несколько недель, и атаки на заводоуправление не случилось. Обошлось без жертв, не считая нескольких бойцов, пострадавших в кулачных инцидентах в увеселительных заведениях. Меня через московское агентство наняла та компания, которая заручилась поддержкой жителей Феррумоберга, и в итоге победила. Не хочу думать, как бы я себя чувствовала, если бы меня наняла другая сторона, организовавшая банкротство комбината! А сколько происходит захватов предприятий по городам и весям широкой страны – остается только предполагать. В своё время при плановой экономике моногорода жили за счёт основного предприятия. Когда эти предприятия в кризисе, моногорода превращаются в зоны социального бедствия.

– А если бы история закончилась иначе? Это могло быть опасно?

– Не думаю. Журналистов корреспондентского пункта время от времени сменяли, я там пробыла с полмесяца, мы победили. Так вот, возвращаясь к предыдущей мысли, я скорее склонна полагать, что при нынешнем президенте у дикого капитализма проступают тоталитарные черты… Сила этого маленького серого подполковника спецслужб в его посредственности. Он говорит публике именно то, что она желает услышать. Самый высокопоставленный шоумен страны кажется искренним, иногда с большим или меньшим успехом шутит, понятен народу. Президент чуть не каждый день появляется в новостях на главных телеканалах в резиновой маске славного парня. То он в лепнине и позолоте кремлевских залов выслушивает доклад министра об успехах с очередной провальной реформой, то рулит транспортным средством, то позирует на праздничном богослужении в церкви, а то беседует с лидерами иностранных государств и рад до беспамятства, что его принимают за взрослого… Когда он говорит, что народу нужно хорошее здравоохранение, образование, жилье, безопасность, благосостояние, обыватель радостно рукоплещет и верит, или изо всех сих хочет поверить, что, вот, наконец-то объявился лидер нации. Секрет прост – он говорит сплошными трюизмами. Он проговаривает ходячие истины с расстановкой, назидательным тоном, будто читает лекцию, или делает внушение публике, что все идет намеченным путем. Всякому идиоту понятно, что народу нужно, – а на деле-то происходит совсем наоборот! К сожалению, у него не наблюдается харизмы и воображения. Он не способен сделать ничего из того, о чем говорит. Нет такой крепости, которую бы он не сдал, нет реформы, которую бы он не провалил. При полномочиях, какими обладает российский президент, это непростительно. Он воспитан в недрах спецслужбы, как представитель сверхдержавы, и, естественно, остался при великодержавных амбициях – это видно из попыток дозировать информацию, измыслить «для масс» некую государственную национальную идею, поновить испытанные механизмы идеологического влияния, вроде формирования «партии власти» и политизированного молодежного движения. Вряд ли эта претензия приведет к добру, если нация деградирует, а бюрократический аппарат разрастается, как раковая опухоль, метастазирует, и коррупция принимает необратимый системный характер. А потом разного уровня чиновники изобретают версии, отчего население в государстве не стремится воспроизводиться, а наоборот, вымирает. Народ бессознательно ощущает себя в состоянии конфликта со средой обитания и с государственным аппаратом. Демон великодержавной государственности, по описаниям известного духовидца прошлого века, тянет энергию из народного тела, как упырь; причем, чем больше тянет, тем более алчным становится, в нем усиливается жажда власти. В свою очередь, он излучает особую энергию, которая трансформирует психику его человеческих орудий, чаще всего во сне, и они пробуждаются с комплексом национально-государственных чувств, принимая их за плоды собственных прозрений. Чтобы самому получать достаточное количество энергии, демону государственности нужно как можно больше человеческого материала именно с таким комплексом. Поэтому он подчас склонен законодательно поддерживать увеличение народонаселения державы, но не какого-нибудь населения, а обработанного в соответствующем духе. А ведь детей-сирот в стране вдвое больше, чем после войны. Впрочем, почему после? Война идет в умах, и это – жесточайшая брань духовная. Промывание мозгов ведётся всевозможными средствами – с помощью патриотического или партийного воспитания, молодежных движений, симулякра религии, образа врагов, расизма… Без некоторого принуждения существование государства вообще невозможно; в период смуты и войн усиление демона государственности отчасти оправдано. Однако слишком скоро он перестает ограничиваться этой долей и стремится усилить свой контроль над населением, превращаясь в орудие Тьмы. Специалисты по промыванию мозгов переквалифицировались из бойцов идеологического фронта в имиджмейкеров и политтехнологов. Они используют поновленный набор инструментов воздействия на массы, хотя не всегда свободны от старых пропагандистских штампов. Один из проверенных незатейливых, но действенных трюков заключается в широкой доступности алкоголя и попсовых зрелищ. Люмпенизированное население, выброшенное из обычной жизни в ходе социальных потрясений, отвыкшее от работы и ждущее подачек, развлечений и авантюр – вполне подходящая почва для реставрации тоталитаризма. Если народ деморализован, из его среды во власть скоро выдвигаются самые беспринципные подхалимы и рукогреи. Они формируют мафиозный правящий клан с круговой порукой и стремлением к наживе. Демократия при этом превращается в похабный спектакль. Они выстраивают бюрократические схемы для ухода от ответственности за злоупотребления и преступления. Это у них так и называется – «вертикаль власти». О таких недоразумениях с демократией предупреждал философ Иван Ильин больше полувека назад, когда писал о социально-политическом устройстве будущей России после неминуемого падения большевизма… Он предрекал, у власти окажется много представителей силовых ведомств, что мы теперь и имеем. Президент только и держится на плаву, пока ближний круг беспрепятственно обогащается. Они понимают, что в нормальном обществе могут потерять всё.