Текст книги "Демон государственности. Роман"

Незадача с законопослушанием

Через неделю, как было условлено, Марина поехала к Мамонтовой на дачу. Дача представляла собою часть деревянного дома дореволюционной постройки. Другая часть с отдельным входом принадлежала соседям. Пригородный поселок возник на месте большого имения, в начале прошлого века проданного по участкам под дачную застройку, и во многом сохранил свой облик. На берегу Финского залива на песчаном грунте среди сосен появились уютные деревянные дачи; изредка это были усадебного типа кирпичные особнячки. Теперь, правда, прежние дачно-деревенские окрестности имели не особенно ухоженный вид. Местами появились новые особняки, по большей части какие-то уродливые, без понятия о стиле – монстры, окруженные трёхметровыми заборами.

Поселковая администрация находилась на следующей станции вдоль железной дороги, в деревянном особняке в стиле финского модерна, теперь совершенно обветшалом. Поселковая паспортистка в конторском окне, толстозадая молодая тётка недовольного вида, едва взглянув на бумаги, злорадно заявила, что не будет регистрировать приезжую. На том, мол, основании, что помимо документа на право собственности и технического паспорта на жилье, владелица должна представить заверенное у нотариуса соглашение о разделе дома с соседями из другой половины. Мамонтова удивилась:

– Документы насчёт моей собственности в порядке. В технической документации совершенно четко обозначен раздел дома, что в любом случае подразумевает согласование со всеми инстанциями. И потом, соседи из другой половины здесь зимой не живут; боюсь, нереально пригласить их подписать соглашение о разделе дома у нотариуса. Они на данный момент в отъезде. Я в прошлом году регистрировала у себя семью из Украины без всяких дополнительных бумаг…

Тётка неожиданно возбудилась:

– Да, ну и что? Те были из другого государства, а эта из России. Министерство иностранных дел не требует документ о разделе дома, а милиция требует!

– По закону, как будто, регистрация носит заявительный характер, а не разрешительный, – неудачно встряла Марина. – Вы обязаны…

– Ничего не знаю и ничего я вам не обязана! У меня есть должностная инструкция! – паспортистка перешла на повышенные тона. – Все вопросы к начальнику паспортного стола в районном отделении милиции! Там и разбирайтесь! В какие часы, спрашиваете, принимает? А ни в какие! Как так? А вот так! Она только через месяц вернется на работу из отпуска. А без нее никто этими вопросами не занимается.

Туманова воззрилась на нее недоуменно:

– Насколько я понимаю, вы пытаетесь сказать, что по вашей инструкции граждане России должны, невзирая на федеральное законодательство, просить разрешения на регистрацию и представлять больше бумаг, чем граждане другого государства?

– Так, вы что, не поняли? Повторяю, все вопросы к начальнице паспортного стола. Вот если она даст разрешение, тогда я зарегистрирую кого угодно! Вы говорите, я хамлю? Ничего я вам не хамлю! Вы еще не знаете, как я могу хамить! – верещала паспортистка вслед, пока Софья за рукав тихо тянула приятельницу прочь.

– Придумаем что-нибудь. Только, по возможности, не устраивай большого скандала, потому что мне еще придется к ним обращаться в связи с некоторыми планами относительно недвижимости.

На заре демократизации Туманова усвоила, что, поскольку революция началась сверху, легче решать нелепые проблемы с главными начальниками. В ту мимолетную пору они носили на лицах печать осмысленности и без затруднений разрубали бюрократические закорючки легким взмахом пера. По старой памяти в приемный день она отправилась в городской паспортный стол, благо это было относительно недалеко от ее пристанища, в районе Литейного моста. Внешне за десять лет в городском отделении милиции обстановка переменилась несущественно, но настроение в стенах испохабилось ощутимо. Проведя пару часов в очереди, она вошла в большой кабинет. За столом сидела, кося глазами, крашеная в яркую терракоту женщина. Ее пышные формы обтягивала цветастая кофточка и трикотажные брюки телесного цвета, что выглядело в казенном интерьере странно, если не сказать пикантно. Марине тотчас расхотелось говорить со столоначальницей, да уж, коль зашла, пришлось изложить в двух словах, что вознамерилась было по закону зарегистрироваться по месту временного проживания, но поселковая служащая отказалась оформить бумаги, ссылаясь на некую внутреннюю инструкцию. Однако терракотовая глава городских паспортисток оказалась крепким орешком. Тотчас выдвинула встречный вопрос: а представлен ли отказ в регистрации в письменном виде. Чтобы получить отказ в регистрации в письменном виде, следует написать заявление по инстанции районной милицейской столоначальнице, которая по должностной лестнице на ступеньку выше, чем поселковая паспортистка. На заявление в установленные законом сроки, то есть через месяц, должен быть дан ответ. Если будет отказ, тогда, мол, можно снова обратиться выше по инстанции, то есть, к ней же, городской столоначальнице.

Туманова в ярости вылетела из городской милиции, бормоча под нос ругательства и чертыхаясь. Если человекоорудия системы вытворяют свои дурацкие фокусы в элементарных законных действиях, и никакая конституция им не писана, то в более серьезных случаях это вообще – полный мрак. Ложь, мошенничество и подлость – нормы российской жизни! День выдался ненастный, и она, уткнувшись носом в поднятый воротник, обмотавшись большой павловской шалью поверх пальто, смотрела на ходу только под ноги, стараясь избегнуть луж и рытвин на тротуаре. При этом влетела во встречного прохожего и, кажется, с размаху ступила ему на ногу.

– Ой, пардон!

– Куда же вы исчезли? Вы так неожиданно в прошлый раз ускользнули, – радостно попрекнул ее Филипп.

– Заботы, знаете ли, на новом месте, не то, что важные, зато мерзопакостные, – в тон ему отозвалась Марина, и на душе у нее прояснилось.

– Я искал встречи с вами все эти дни. Вы как будто чем-то расстроены. Заглянете ко мне, если никуда не торопитесь? Мне можно узнать о ваших заботах?

– Ничего особенного, хренотень бюрократическая – полицейская шушера издевается над людьми, и все им глубоко по фигу, кроме собственных сучьих интересов и извращенного самоутверждения! Мразь мафиозная!

– Да, я с вами полностью согласен, но не надо вам так выражаться, не царское это дело, – ласково заметил он, выделив интонационно слово «вам».

Они двинулись в направлении мансарды, где обитал Филипп. Туманова вкратце поведала о неудачной попытке проявить законопослушание.

– Я полагаю, у вас есть два варианта – либо решить вопрос посредством умеренной мзды, либо заранее приготовиться к возможным ограничениям по части трудоустройства, – подытожил Филипп. – В отличие от большинства людей, вы знаете, что вам нужно в этой жизни. Подозреваю, вы не пожелаете играть по их правилам.

– Совершенно справедливо подозреваете!

– Вы голодны? Я что-нибудь устрою перекусить дома? В такой день хорошо сидеть в тепле, листать старые фолианты и вести ленивые беседы. Я знаю много исторических сплетен, и не только. Посплетничаем? Камин прогорел, но угли, наверное, еще горячие. Вы проведёте со мною вечер?

Она согласилась, подумав про себя: «Экий хитрец! И уж точно – не ангел. Однако, как ему удается безошибочно держаться именно так, как мне может прийтись по вкусу? И как ему удается никогда не делать и не говорить того, что мне может не понравиться? Он реагирует прежде, чем я издам звук, едва поведу бровью, будто видит всё насквозь».

С того дня повелось, что о встречах они не договаривались. Как-то так выходило, что стоило ей подумать, и он будто случайно возникал на горизонте, выруливал из-за угла. Каким образом это у него получалось, для неё оставалось загадкой. Пока выдавались погожие осенние дни, они слонялись по городу, по очереди прихлебывая из коньячной фляжки, закусывая фруктами или шоколадом. В непогоду, случалось, забредали в кафе или на новую художественную выставку, а чаще оставались в его мансарде. Он был страстен, но помимо утонченной чувственности Туманову изумляло преображенное состояние сознания, в которое она погружалась в его объятиях. Это было не бурное пламя, а бездымный жар красных углей. Он неизменно следовал уважительной старинной манере обращаться на «вы», и даже нередко по имени-отчеству. Было в этом, как ей казалось, немного игры, может, сентиментальности, но не фальши, и она охотно следовала установившемуся между ними обращению. «Непостижимое существо! Создал пьедестал, с которого мне не следует слезать, или опускаться ниже определенной планки; и это, признаться, подкупает до того, что я готова без рассуждений и вопросов пойти за ним, куда угодно, разве что не замуж. Здесь есть определенная черта, которую мне не объяснить и не переступить. Как странно, – подчас думала она, – вот, мы в эти минуты вместе, но я откуда-то знаю, что в любой момент все может оборваться, и я до конца дней буду вспоминать это, как невозвратимое чувство. Вот, мои пригоршни сейчас полны воды, она утекает сквозь пальцы, и удержать невозможно. Я ещё молода, но откуда-то знаю, что ничего более значительного в моей жизни не будет…»

В один из коротких осенних дней они возвращались к дому мимо Инженерного замка. Смеркалось. Задул прохватывающий до костей арктический ветер, срывая с деревьев последние листья.

– Поневоле поверишь в призрак бедного Павла, который бродит в ночи со свечой по замку. Как пишут историки, злодейски убиенный заговорщиками, он недолго прожил во вновь отстроенной резиденции, – запрокинула голову Туманова, глядя на подсвеченный силуэт строения. – А что, может, вправду, как во всяком приличном замке, здесь обитает привидение? Вы наверняка знакомы с любопытными подробностями.

– С привидениями в дружбе не состоял.

Марине шутка показалась неудачной, и Филипп тотчас сменил тон:

– Тем не менее, некоторые детали мне знакомы. Действительно, император Павел прожил в этом замке всего сорок дней – переехал 1 февраля, а в ночь с 11 на 12 марта 1801 года убит в дворцовом перевороте. Во дворе поставили новый памятник Павлу – вы не видели ещё? Император на троне. Он был своеобразным российским Дон-Кихотом на троне. Он в детстве зачитывался книгами о рыцарях. И вот ведь каким неожиданным боком повернулась судьба – Павел с декабря 1798 года сделался Великим магистром и протектором Мальтийского ордена – после того, как Мальту захватили французы под предводительством генерала Бонапарта. На тот момент Мальтийский орден остался без Великого магистра и без места, и рыцари ордена обратились к российскому императору за помощью. Павел замыслил построить не просто новую резиденцию, а орденский замок наподобие крепости, где рассчитывал проводить собрания и церемонии мальтийских рыцарей. Поэтому здесь повсюду встречается восьмиконечный мальтийский крест – в декоре фасада, в интерьерах, в восьмиграннике внутреннего двора. Замок назвали Михайловским по домовой церкви, освященной в честь архангела Михаила, покровителя дома Романовых. Правда, ходила невнятная сплетня, что Екатерина после десяти лет бесплодного брака с Петром III все-таки родила наследника престола от одного из своих фаворитов, графа Салтыкова; тогда, получается, Павел относился к дому Романовых не столько генетически, сколько опосредованно. Вот с небесным покровительством и не получилось. Его томили мрачные предчувствия и предсказания; он отчаянно торопился со строительством и поспешил переселиться сюда еще до того, как успели просохнуть стены после отделки. Писали, в помещениях стоял такой густой туман, что, несмотря на тысячи восковых свечей, едва мерцавших сквозь мглу, всюду господствовала темнота. Осуществление его чаяний, увы, не принесло счастья, а завершилось трагедией. Он успел провести единственный парадный прием в Мальтийской тронной зале в конце февраля – дать аудиенцию датскому министру графу Левендалю. Через две недели случился дворцовый переворот. Когда граф Пален вырвал, наконец, у цесаревича Александра согласие на отстранение отца от власти, об убийстве императора не говорилось. Это было просто согласие на его отстранение. Предполагалось, что арестованный государь подпишет акт об отречении и будет отправлен в свою исконную резиденцию, Павловск. При этом участники переворота давали себе отчет, что эксцентричный Павел, как непреклонный поборник долга и порядка, будет защищать своё царское достоинство и право на престол, пока жив. Эта мысль время от времени приходила в голову Александру. Он трепетал. И когда кровь действительно пролилась, он счел себя виновным. После смерти Павла I замок был заброшен на протяжении более двадцати лет – никто не хотел жить в резиденции, где, по сути, свершилось отцеубийство. Мальтийский орден располагался в России, в Санкт-Петербурге до 1817 года. Император Александр I отказался от патронажа над Орденом, и с той поры по сей день у рыцарей официально в суверенном владении осталась лишь территория посольства в Риме. А в замке, в конце концов, поместили военное Инженерное училище. В советское время здесь находились всякие учреждения, временщики уродовали интерьеры, как могли. А что до привидения… Если не особенно принимать во внимание сказки экзальтированных музейных тетушек, оно является в окрестностях, но нечасто – в пору государственных переворотов, накануне великих войн и потрясений. Его как будто видели во время войны, перед попаданием в здание авиабомбы, потом – после смерти «отца народов», в другой раз – в конце прошлого века, в ходе передачи здания Русскому музею, при проведении реставрационных работ.

– Ну, если взять последний случай, передачу здания музею, то едва ли это можно назвать потрясением. Или разбередили реставраторы память прошлого?

Ей показалось, Филипп поёжился, что не удивительно при разгулявшемся ветре, его зубы чуть не стучали:

– Потрясения грядут. Вспомните, какой веры в торжество разума и гуманизма был исполнен мир в начале прошлого столетия. Ах, эта довоенная благодушная Европа! Считалось, что больших войн уже быть не может – только отдельные локальные конфликты как прискорбное наследие непросвещенных нравов. И вдруг – катастрофическое экзистенциальное испытание, самоуничтожение старого мира в Первой мировой. Многие решили, что та небывало жуткая война призвана покончить со всеми войнами, что демократия, свободная торговля и прогресс станут распространяться повсюду. Конец иллюзии пришел во время великой экономической депрессии; тогда же возникли и страшнейшие тирании. Всего через двадцать лет перемирия после Первой мировой грянула Вторая мировая война. Нет ни малейших признаков, что человеческая природа изменилась, только время и пространство уплотняются все больше. Внешний пафос объединительных движений новейшей истории заключается в программах социального развития, больше конструктивных, однако внутренний пафос последнего века – в стихийном стремлении к глобализации. Мировая интеграция и глобализация, может, временно ослабили опасность глобальной самоубийственной войны, вместе с тем, ещё существует угроза всечеловеческой тирании. Несмотря ни на какие объединения, сильнейший рано или поздно победит во всемирном масштабе, даже если это будет стоить превращения большей части земной поверхности в лунный ландшафт. Тогда цикл закончится, чтобы уступить место злейшей беде – тоталитарной диктатуре над уцелевшей частью мира. Поначалу она может быть олигархической, а потом, на следующем этапе, как водится, личной диктатурой.

– Вы полагаете, такой сценарий возможен?

– Так говорили пророки, некоторые футурологи и попы; и я думаю, все действительно к тому идет…

По прошествии месяца Туманова из упрямого любопытства все-таки заглянула в районное отделение милиции, которое находилось на две или три станции дальше по берегу Финского залива, в другом дачном посёлке. Скучающая районная столоначальница в милицейской форме, глядя мимо Тумановой в окно на заснеженные сосны, предложила написать заявление, которое будет рассмотрено в установленные законом сроки, и на него будет дан официальный ответ по почте. «Что и требовалось доказать – одна шайка, все повязаны круговой порукой!» – поморщилась Марина. Месяца через полтора, глубокой зимой, на адрес Мамонтовой пришел не столько ответ, сколько предложение вновь явиться к местной паспортистке, с которой все начиналось. Она позвонила Тумановой:

– Мы идем к паспортистке снова?

– Конечно, нет, никуда я больше не пойду, – фыркнула Марина. – Долго же они сочиняли две строчки, сидя в пустой конторе в зимнем дачном поселке! Революция сверху закончилась и плавно перешла в тотальное гниение. Я сунулась туда только потому, что обещала на службе представить бумагу с регистрацией. Я согласна с тобой, отвращение не поможет делу и, возможно, повредит моей карме, но не могу пересилить себя!

– Но ведь для работы требовалось оформить регистрацию?

– Уже не нужно. Поздно. Меня уволили. Мне снова нужно искать работу.

– Но почему? Неужели из-за регистрации? Не может быть, чтобы ты не справилась с обычными административными обязанностями. Что не так? Должна быть причина…

– Из-за отсутствия регистрации в том числе, – вздохнула Марина. – И, кажется, раскусили. Догадались, что спорт мне совершенно не интересен. А при службе в букмекерской конторе полагается хоть немного разбираться в спортивных правилах, быть в теме – на тот случай, если игроки при недоразумениях прибегают к онлайновой поддержке, или обращаются за разъяснениями. Я оказалась в таких вещах полной бестолочью. И потом, я плохо справлялась с обязанностью контролировать работу сотрудников и докладывать начальству об их промахах. По совести говоря, они правы.

– Хорошо, тебе не нужна эта букмекерская контора, ни ты им. Однако тебе же нужно на что-то жить в Питере и платить за жилье.

– Пока таскаюсь по местным салонам красоты, ресторанам, зубным клиникам и прочим заведениям сферы услуг. Правда, не как клиентка, а в качестве курьера. Платят по количеству охваченных адресов. Это для издателей рекламного журнала дешевле и надёжнее, чем почтовая рассылка по рекламодателям.

– Сомневаюсь, что тебе хватит этих денег на жизнь. И потом, ты вполне могла бы заняться более стоящим делом, чем беготня в качестве курьера. Может, все-таки преподаванием или переводческой работой? – осторожно предположила Мамонтова.

– Вообще-то я разослала в разные места свои резюме. Время от времени заполняю дурацкие клеточки анкет соискателя каких-то заявленных вакансий, ведь все равно мотаюсь по городу. Хотя я сильно сомневаюсь, что эти вакансии действительно есть – мутные фирмы зачем-то собирают о соискателях конфиденциальную информацию – интересуются датой рождения, пропиской, семьёй, детьми, паспортными данными. Нет ни малейшей гарантии, что они потом не воспользуются этой базой данных в своих целях. На Западе работодатель по закону не имеет права выяснять домашние обстоятельства и возраст при отборе соискателей на вакансию – во избежание дискриминации, на каких бы то ни было основаниях. У англосаксов личное пространство рядового гражданина неприкосновенно. Они только могут спросить рекомендации, и, если нужно, навести справки по резюме, с согласия претендента. Да и паспорт там нужен только для выезда за границу. А российский гражданин как бы не человек, а придаток к трудовой книжке, справкам и паспорту для внутреннего пользования. Другая беда, по натуре я совершенно не способна, как ты, вероятно, догадываешься, к рутинному образу жизни. Для меня смерти подобно сидеть в каком-нибудь офисе с девяти до шести, – поскучнела Марина, – при этом меня месяца через три-четыре начинает одолевать черная меланхолия, жизнь представляется никчемной и несостоявшейся, появляются суицидальные мысли…

– Я тебя понимаю. Однако это, безусловно, ограничивает твой выбор, – хмыкнула Софья, – если ещё принять во внимание, выражаясь языком современных психологов, личную мотивацию. Мотивация так называемых нормальных людей заключается в удовлетворении разных жизненных потребностей – физических, эмоциональных, интеллектуальных. Прежде всего дом, карьера, благополучие. Они живут изо дня в день в общепринятых социальных рамках с большей или меньшей степенью косности. Мотивация небольшой горстки не то отверженных, не то избранных существ заключается в реализации своего призвания, которое всегда индивидуально, и никто другой не может определить его за них. Одни чувствуют себя как дома в любом мире, другие – ни в каком не на месте.

– Ну, мне в школе классная дама предрекала трудную жизнь и говорила, что таким в советском обществе не место. Я всецело с нею соглашалась, – деланно вздохнула Марина.

– Между прочим, завтра вечером я приглашена к бывшему однокурснику, который в институте был в меня влюблён. Этот чувствует себя в нынешнем мире, как дома. Я консультирую его по нетрадиционной медицине и восточным методам оздоровления. Проблемы с сердцем, высоким давлением. Если ты не занята, можем пойти вместе. Встречаемся в семь часов, скажем, у метро на Садовой на выходе. Теперь он то ли банкир, то ли финансист, некоторое время жил в Америке, и очень преуспел в жизни. Едва ли он что-нибудь тебе предложит, но для разнообразия тебе будет занятно, может, в каком-то смысле даже полезно послушать представителя иного мира. Он неглуп, хотя болтун, и, как большинство мужчин, любит покрасоваться перед новыми людьми, особенно, привлекательными женщинами.