Текст книги "Демон государственности. Роман"

Возвращение двуглавого орла

Ближе к концу века престарелые партийные вожди поочередно начали отходить в миры иные прямо от кормила власти. Череда пышных государственных похорон словно отворила ворота в потусторонние измерения. В обществе восторжествовавшего атеизма, где всеобщее материалистическое осталось как единственно возможное, обнаружился повышенный интерес к религиозным культам, эзотерике, паранормальным явлениям, а то просто к бесовщине и мракобесию. Домовые с последними веяниями взбодрились, даже возобновили свои сборища, а то было совсем захирели, как любые тонкоматериальные сущности, когда не получают подпитки от человеческой мысли. Однажды Кеше было видение, о котором он поведал сородичам:

– Империя кажется нерушимой, как никогда, расклад сил в мире – чуть ли не вечным, а у меня ощущение, будто что-то внутри нее бесповоротно сместилось. Я видел, как несокрушимая государственная махина в виде железной громадины дрогнула своими шестерёнками, качнулась и поначалу чуть заметно, а потом все быстрее с грохотом и лязгом покатилась по рельсам под гору, разбрасывая по пути какие-то винтики и детали. Докатившись до подножия пригорка, она еще долго по инерции постукивала по шпалам, дребезжала разваливающимся механизмом, пока от гигантской неуклюжей массы не осталась только колесная база и бесформенная куча технического хлама. Когда она проскрежетала в последний раз и замерла, на дикий луг опустилась странная глухая тишина, без шелеста трав, без пения птиц и гудения насекомых.

Филипп Таврический покачал головой:

– Судя по тому, о чем деморализованные носители Доктрины толкуют в Таврическом дворце, создание совершеннейшего в мировой истории общества задерживается на неопределенное время. Идеологи сговорились называть провал Доктрины окончанием первого этапа коммунистического строительства. Покамест зодчие провозгласили под фанфары версию о завершении первого этапа коммунистического строительства. То есть, уже, якобы, построили так называемое общество развитого социализма. А рядовые граждане не ощутили восторга – напротив, почувствовали неизъяснимую тоску существования и от следующего этапа не ждут ничего хорошего. Экономика трещит по швам. Скоро народ не сможет дышать в этом коконе вранья, и все покатится в тартарары…

Свобода пришла, откуда не ждали. После очередных похорон вождя у партийного руля оказался лидер, который искренне, в меру своего понимания, заговорил о необходимости экономических реформ и гражданских свобод. Свобода, о какой говорить было опасно, а многие и помыслить боялись, была введена в одночасье по распоряжению сверху. Через семьдесят лет тоталитарного промывания мозгов официально разрешили инакомыслие, отменили цензуру.

Правда о злодеяниях режима просочилась на печатные страницы и экраны телевизоров сначала робким ручейком, потом лавиной негодования. Власти частично открыли архивы спецслужб. Леденящие душу детали встряхнули империю от сонного оцепенения. Революционных идолов потащили в утиль. В этой связи в обществе звучали голоса, что следовало бы организовать процесс по делу Коммунистической партии Советского Союза, наподобие Нюрнбергского суда над фашизмом, но высший орган коммунистического управления сам проголосовал за отмену своей монополии на политическую власть, и разговоры постепенно свелись на нет. Хотя Верховный суд реабилитировал некоторых невинных жертв режима, палачи не были осуждены по закону, и никто ни в чем не покаялся. Тем не менее, проржавевший железный занавес рассыпался в труху. На открывшуюся миру пугающе-загадочную страну обратилось всеобщее внимание и любопытство. Последовали неуверенные экономические нововведения. Для начала разрешили по мелочи другие формы собственности, кроме государственной. Харизматичный лидер бывшей правящей партии был всенародно избран президентом страны. Пока народ мучительно соображал, куда ринуться с дарованной свободой, инсайдеры присматривали себе позиции в меняющейся экономике и готовились взять в свои руки государственную собственность в качестве частной.

Домовые по каким-то своим причинам радуются появлению младенцев. За несколько лет до распада советской империи, когда подул ветер перемен и воли, действительно настал недолгий период воодушевления, эмоционального подъема, так что в государстве заметно повысилась рождаемость. На памяти Иннокентия со времени переезда на невские берега два поколения в хозяйском семействе уже ушли из жизни, третье вышло на пенсию, четвертое повзрослело, и как раз об эту пору народилось пятое поколение. Столько людей в этом семействе рождалось, подрастало, мечтало о счастье, страдало, и, если не уходило из жизни безвременно, то оканчивало дни в старческом разочаровании – вроде, жизнь пролетела как-то неправильно, не так, как представлялось смолоду, как хотелось… При других обстоятельствах это могла бы быть огромная семья. Да с такими передрягами в пятом поколении народилось только два мальчугана. И то ладно, что не пресекся род – все эти новые веяния вдохнули в него немного жизни. Поэтому Кеша глубоко сочувствовал харизматичному лидеру, который дал шанс народу мыслить и говорить свободно. Правда, потом этот самый народ обвинил вождя-освободителя во всех последующих неурядицах, что было в значительной степени несправедливо, но вполне по законам исторического жанра.

Империя рухнула в последнем десятилетии века до того нелепо и неожиданно, что эпохальное событие обошлось совсем малой кровью. Президент продвигался по пути реформ в высшей степени неуверенно. Его колебаниями были недовольны как старейшины, верховные жрецы и хранители партийной Доктрины, так и новоявленные экономические либералы, которые не скупились на обещания скорого всеобщего благополучия и процветания в условиях экономики, спущенной в свободное плавание по волнам саморегулируемого рынка. Старые жрецы за спиной президента попыталась было организовать правительственный переворот с целью восстановления регламентированного социалистического порядка. А народ в дни путча в редкостном единодушии вышел на улицы драться за свободу голыми руками. Неожиданный порыв испугал жрецов и воодушевил людей, так что в три дня Доктрина пала, демон государственности бился в судорогах. Зачинатель реформ, преданный ближайшим окружением, под градом нападок со всех сторон, во избежание раскола в обществе, отрёкся от коммунистического престола, то есть объявил о добровольной отставке с поста главы государства.

Многонациональный «союз нерушимый» с подачи экономических либералов сразу распался на национальные куски, путем подписания соглашения о расчленении, так что немало народу, не вылезая из постелей, проснулось поутру в суверенных республиках за границами и было нежданно-негаданно причислено к бывшим гражданам упраздненной сверхдержавы.

Филипп на своём долгом веку видывал взлеты и падения империй, и добра от таких потрясений не ждал, но одним обстоятельством был чрезвычайно доволен. В результате идеологической революции упразднили партийную школу в стенах Таврического дворца. На гербе нового государства вместо орудий труда для ковки и жатвы, серпа и молота, снова простер крыла византийский двуглавый орел. Дворец при последних постояльцах, неизменно утверждавших, что бытие определяет сознание, пришел в совершенно жалкое состояние – кровля вконец обветшала и протекала во многих местах, фундамент дал многочисленные трещины, деревянные балки в подвале прогнили. Об интерьерах и говорить нечего, коль скоро часть помещений использовалась под склады. Согласно теории, что бытие определяет сознание, партийное сознание напрочь проплесневело.

И вот, после парада суверенитетов все кардинально переменилось. В здании учредили межпарламентскую ассамблею стран Содружества независимых государств; дворец начали отделывать заново и основательно ремонтировать. Хозяину чрезвычайно нравилось, что в Таврическом стали проводить выставки и торжественные собрания. Однако и десятилетия сосуществования с идеологами не прошли для него даром; его стало не узнать. Он сделался на голову выше, и производил впечатление уже не просто дворцового духа с государственным кругозором, а сущности из разряда демонов. Ему пришла пора переходить на другой круг мироздания.

Когда Филипп под Рождество нового тысячелетия по-хозяйски гордо показывал старинному приятелю обновленные интерьеры Таврического, Иннокентию взгрустнулось:

– А в моих коммунальных дебрях – жуть, что творится! А ведь было у нас несколько лет надежд и радостных упований на достойное будущее, когда все были готовы пойти на лишения ради перемен! Это начиналось, как возрождение, и вдруг… на смену гласности и демократизации явилась мафиозная система. Вот, ты такой мудрый, так много знаешь – скажи, отчего так получилось?

– Похоже, первый и последний президент Советского Союза, благодаря которому население империи увидело многокрасочный мир, осознало ущербность собственного бытия, и вместе с тем исполнилось надежд на благие перемены, действовал не столько сознательно, сколько служил бессознательным проводником Света, ибо сам не ведал, какого джинна выпускал на волю. Он ведь поначалу как будто искренне верил в мифологизированную Доктрину, считая, что в практическом применении партийные лидеры ее порядком извратили; он порывался привнести в жизнь «больше ленинизма, больше социализма». Но лишь только инакомыслие было дозволено официально, отменена цензура, выяснилось, что именно Доктрина извратила человеческую природу и естественное развитие государства. Отпущенный на волю джинн сулил чудеса – это был шанс пойти по пути создания свободного общества с человеческим лицом, а не коррупционного хаоса… Тем не менее, как повелось по сценарию, известному с ветхозаветных времен, зачинателя свободы закидали камнями подданные – в отместку за своё вчерашнее раболепие. Конец века ознаменовался провалом беспримерного социального эксперимента по переустройству мира и выведению человеческого существа облагороженного образа. На деле коммунистический режим воспитывал не граждан, а послушных строителей тоталитарного государства и доносчиков; не политиков, а лишенных чувства собственного достоинства и самостоятельности карьеристов. Из подавляющего большинства отпрысков партийных руководителей выросли радикальные противники идеологической системы, но в действительности они усвоили многие идейные постулаты коммунизма. Они не верили в народ, не любили его. По отношению к народу они унаследовали омерзительную тенденцию, при которой люди для политических лидеров – масса для экономических экспериментов и манипуляции. В то же время они идеализировали заокеанскую систему, которая казалась им достойным подражания образчиком демократии и процветания. После роспуска Советского Союза их много оказалось у руля; эти романтики свободного рынка с нового года просто взяли и отменили командную плановую экономику, рассчитывая, что свободная конкуренция расставит всех и всё по местам. Пусть, мол, будет что угодно – лишь бы не произошло возврата к старому, поэтому спешили пристроить собственность в частные руки, чтобы создать ситуацию, когда реформы невозможно обратить вспять. Как сказал один из главных идеологов младореформаторов, «в горячий момент раздачи госсобственности не было времени изучать кандидатуры потенциальных владельцев: тем перепало, кто оказался поблизости». Сначала они обеспечили отток государственных фондов в частные руки, зарезервировали свои позиции, а потом без всякого предупреждения отпустили на свободу цены для населения. Они словно собрались избавиться от безынициативного человеческого балласта, приученного к государственному патернализму, методом естественного отбора. В себялюбивых мозгах этих защищенных властью людей свободная экономика заключалась в способности населения выживать по законам джунглей. Они цинично обобрали народ, лишив его финансовых сбережений в инфляционной петле, а взамен выдали фантики, так называемые приватизационные ваучеры, символизирующие право на долю собственности в экономике обанкроченного отечества. Младореформаторы лгали с пресерьезными минами – мол, товарищи, вкладывайте, свои ваучеры хоть в свои предприятия, хоть в нашу экономику, и получайте дивиденды! Заройте свои денежки на поле дураков и ждите всходов! После этого людей и производственные предприятия бросили в стихию дикого рынка выплывать самостоятельно, и, как показали дальнейшие события, многие от полной незащищенности пошли на дно. Ну, дальше все понятно – разом упразднили прежнюю экономику, и во всех сферах жизнедеятельности государства образовались черные дыры, через которые беспрепятственно улетучивались капиталы космических размеров.

– Опять же, с ветхозаветных времен говорят, что всякий народ получает власть, которую заслуживает. Неужели то, что свалилось на людей после всего, – заслуженно и закономерно?

– Отчасти; хотя все не так просто, и с этой историей еще долго будут разбираться с разных точек зрения. С тонущего корабля выплыли, главным образом, пассажиры с верхней палубы – партийные функционеры, инсайдеры. Они за бесценок скупали искусственно обанкроченную социалистическую собственность. В стадии первоначального накопления капиталов младореформаторы, по-видимому, принимали экономические аферы и коррупцию, как неизбежное условие капитализации, и не считали нужным всерьез бороться с криминалом. Бандитизм, мошенничество в особо крупных размерах, воровство процветали практически безнаказанно. Они считали, что наиболее хваткие и предприимчивые элементы общества переболеют детской болезнью первоначального накопления капитала, а уж внуки пополнят ряды прогрессивных капиталистов. Так вслед за упразднением Советской империи к власти пробралась мафия. Кто не успел наловить рыбы в мутной воде, тем только муть и досталась. Свобода, как известно, предполагает ответственное отношение к праву. Демократия не всякому народу к лицу. В условиях кризиса власти демократия не дает ничего, кроме позорного разложения. Здесь уж повинен сам народ. Пока народ не осознал, зачем и почему ему необходима свобода, как ею пользоваться и как ее отстаивать, разгул обретенной свободы скатывается в охлократию, власть толпы, которой может запросто манипулировать любой политический выскочка, подкинув приманку из водки и зрелищ! Людям дали шанс самоопределяться, а они поверили обещаниям политических авантюристов, которых много всплыло из партийной тины. Собственно, фарт политика заключается в способности учуять подходящий момент, чтобы пообещать народу то, о чем он мечтает, а именно, благополучие и благосостояние. Это старинный трюк обольстителей – нужно солгать, чтобы получить желаемое.

Кеша с этими речами вспомнил знаковое событие, произошедшее накануне. Народ огромной страны не подозревал ничего особенного и провожал последние минуты уходящего века и целого тысячелетия. В качестве новогоднего сюрприза президент периода перехода к рыночной экономике предстал на телеэкранах и символически обозначил завершение процесса полураспада виртуальным умыванием рук. Не дожидаясь срока истечения полномочий, старик театрально заявил о своей отставке – он питал слабость к сценическим эффектам. Несколько лет назад, приступая к исполнению обязанностей президента суверенной России, уже не империи, он клятвенно обещал к грядущему тысячелетию превратить ее в великую, процветающую страну. Экая выпала историческая удача – власть почти бескровно перешла в руки демократического правительства, общество жаждало перемен! Полномочия президента огромны, почитай, как у самодержца. Реальность обернулась разложением государственных структур, невиданным казнокрадством новых демократических чиновников, вымиранием населения. Старый пьяница – была у государственного мужа такая слабость – сдал временные полномочия премьер-министру, бывшему подполковнику спецслужб, продвинутому во власть из охраны. Преемник, получивший в недрах своей прежней организации кличку «моль», веско, с нотами непреклонного намерения в голосе, обещал при помощи силовых структур разобраться с мафией и коррупцией, навести в стране порядок, притом, не поступаясь завоеваниями демократии. Старому президенту нравилась его четкость и уверенный тон твёрдо выучившего урок ученика. Таким образом, равно и ограбленным низам, и скоропостижно разбогатевшим верхам он казался вполне подходящим «общим знаменателем» в президентском кресле.

Напоследок уходящий президент предусмотрительно договорился со ставленником о пожизненных гарантиях неприкосновенности и финансового обеспечения для собственной персоны, а также сохранении всего личного и государственного имущества, которым семья продолжала пользоваться. Понимал ли этот человек, что сотворил с империей такое, о чем спецслужбы заокеанской сверхдержавы не помышляли в самых отчаянных мечтах и чего не видели в заветных снах? Превратил великую и ужасную «империю зла» в съёженную неудачницу на обочине мировой политики. Первый официальный указ ставленника, который гарантировал «бывшему» пожизненное освобождение от уголовного преследования, стал частью пакетной сделки о передаче власти. Так для шестой части суши завершилось очередное тысячелетие и век небывалого взлета и убожества цивилизации.

Часть II

В мирах любви – неверные кометы, —

Закрыт нам путь проверенных орбит!

Явь наших снов земля не истребит,

Полночных солнц к себе нас манят светы.

(Максимилиан Волошин

венок сонетов «Corona Astralis», «КЛЮЧ»)

Введение

Со времени постройки дома минуло сто лет. Улицу давно переименовали в честь поэта-футуриста, который в пору революции снимал комнату в доме Кеши, а после большевистского переворота и гражданской войны продолжал служить новой власти на литературно-идейном поприще, провозглашая необходимость мировой революции и революции духа в свете коммунистической теории. В возрасте тридцати шести лет трибун революции оборвал песнь о небывалом обществе и его самоотверженных строителях, пустив себе пулю в сердце. По указанию партийных чинов медицинские сотрудники, словно служители тайного погребального культа, прямо в спальне изъяли мозг из простреленного тела, чтобы передать в институт мозга с целью установления биологической природы гениальности. Спустя десятилетия в нескольких кварталах от дома появился бюст поэта на трехметровом столпообразном постаменте. Теперь голуби, рассевшись по плечам и голове бюста, бдительно следили с монументальной высоты, не перепадут ли какие крохи от выпивох, облюбовавших для сборищ скамейки в скверике у памятника.

Величественный северный город имперских амбиций и воды, переименованный на протяжении предыдущего века сначала в Петроград, потом в Ленинград, вернулся под конец века к изначальному историческому имени Санкт-Петербург, однако так и не сделался снова столицей.

Взрывоопасное противостояние двух политико-экономических систем сошло на нет в результате естественного распада блока социалистических стран. Бывшие сателлиты упразднённого Советского Союза потянулись в стан оппонентов. За полтора десятилетия сумбурных реформ Россия сошла с дистанции и утратила положение сверхдержавы.

Вновь на слуху, как после мировых войн прошлого века, появилась концепция Нового мирового порядка. Изначально эти слова восходили к эклоге Вергилия, где изображалось будущее процветание человечества с рождением некоего младенца. Христианские богословы старались усмотреть в них пророчество о торжестве новой веры. С конца века Просвещения латинский девиз Novus Ordo Seclorum появился на оборотной стороне печати Североамериканских штатов в основании изображения пирамиды. Понятие Нового мирового порядка трансформировалось в эсхатологический прогноз, когда заокеанская сверхдержава сделалась лидером глобализации; политологи-нонконформисты заговорили о неоколониализме или даже о некоем заговоре тайной финансовой группы, направленном на установление мирового влияния. Как бы то ни было, разбалансированный мир ничуть не стал спокойнее; вместе со смещением хрупкого равновесия в мире сдвинулись полюса влияния. Там, где новые политические силы начали пробиваться к власти, пошли нестроения, заполыхали смуты и войны. Возможность очередной мировой войны, скорее всего, за энергоресурсы, обозначилась в нефтеносных районах Ближнего Востока и на Кавказе.

Европа объединилась, но новый союз слабо способствовал восстановлению мирового баланса, верно, в силу того, что объединение было продиктовано не столько объективными предпосылками, сколько благопожеланиями всеобщего мира, благополучия, со стремлением вовлечь страны расформированного социалистического лагеря в общеевропейскую орбиту. Объединительные процессы совпали с неожиданным социальным феноменом, получившим драматическое определение как «гонка на дно». Народы из менее благополучных стран устремились на Запад, где ещё сохранился определённый уровень защиты населения, но тому тоже пришлось пойти по пути снижения защиты, чтобы оставаться на плаву в условиях глобальной конкуренции. Относительное благополучие экономически развитых стран кое-где начало давать трещины. Идея западного благоденствия, симбиоза народов под знаменем мультикультурализма начала давать сбои, и формы этнических контактов сместились в сторону злокачественного социального новообразования, которое известный российский историк-этнолог назвал химерой. По его теории, когда несовместимые этносы вторгаются в области проживания другого, пришлые этносы пытаются жить не за счёт занятия собственной экологической ниши, а за чужой счёт. В результате появляются антисистемные идеологии, происходит деградация, как пришлых этносов, так и коренных. Свободная торговля, перемещение капитала, вывод целых отраслей промышленности в страны с более дешёвым трудом и ресурсами, стремление снизить налоги на прибыль – всё это обернулось снижением социальных гарантий, сокращением рабочих мест и углублением бедности.

Вместе с тем, Европа с опаской посматривала на деморализованную Россию как на вооруженного дикаря и возможный источник неудобства, хотя одновременно разделяла тревогу по поводу быстро убывающего населения восточного щита. На Дальнем Востоке обрисовался силуэт модернизированной великой социалистической державы с миллиардным населением и стремительно развивающейся экономикой, и мир задавался вопросом, как долго та удержится в своих пределах.