Текст книги "Культурология: Дайджест №3 / 2009"

Бытуют рассуждения о науке XXI в. – говорится о физике, биологии, информатике. Но мало кому приходит в голову, что судьба человека заключена не в кварке, не в клоне и не в чипе, а в расшифровке современного цивилизационного порядка. Методологическая проблема гуманитарного знания в ситуации цивилизационного парадокса оказывается проблемой адаптации к теоретически невыразимой ситуации. Гуманитарное знание ставит задачу приближения к такому решению ключевых жизненных проблем, которое в теоретически невыразимой ситуации позволяет сохранить человека и сохранить базисные структуры цивилизованной жизни.

И эта проблема относится не только к очевидным глобальным аспектам современной международной жизни, но и к повседневным заботам человека, в том числе и к его главной озабоченности своей жизнью и своей смертью.

Невыразимость общей истины бытия современного человека подталкивает индивида к признанию уникальности своей ситуации, которая не измеряется общими правовыми нормами и нравственными принципами. В океане жизни человек не имеет духовного компаса. Он теперь считает самого себя тем философом, который постигает свою истину и начинает осознавать силу индивидуального сознания. Но в чем заключается действенная сила индивидуальности сознания? Эта сила состоит в «открытости» личной философии, которая не признает принудительной силы общих принципов и правил жизни. «Открытая» философия позволяет избегать неразрешимых противоречий между принципами, которые считаются воплощением нравственной и правовой истины, и ситуационными потребностями человека здесь и теперь. Так, например, в условиях, когда общество сталкивается с массовым производством контрафактной продукции, человек, получая эту продукцию, поддерживает нелигитимную экономическую деятельность. Это безнравственно. Но, с другой стороны, он в своей контрафактной одежде чувствует себя удовлетворенным и равным тем, кто имеет финансовые возможности приобретать дорогостоящую неконтрафактную продукцию. Должен ли он отказываться от этого чувства? Ведь сохранение этого чувства одно из условий социальной удовлетворенности.

В условиях массовой коррумпированности чиновничества реальный человек, решая свои проблемы в структурах власти, вынужден считаться с особенностями нравственных ориентаций чиновников. Если он не считается с этими особенностями, он не достигает успеха в решении своих жизненных проблем. Давать взятку – аморально. Но неспособность решать практические вопросы – удел неудачника. Как определить правильность выбора в этой ситуации? Тупиковые ситуации выбора возникают не только для каждого отдельного индивида, но и для общества в целом. Так, в современной ситуации наблюдается массовое бесплатное присвоение результатов интеллектуальной деятельности, научно-технических открытий, брендов. Как оценивать такое присвоение – как ограбление, воровство или сегодня нужны какие-то иные, новые квалификации?

Беспрецедентное производство, распространение и потребление наркотических веществ ставит под угрозу интеллектуальное и физическое здоровье наций. Значит ли это, что производство и потребление наркотических веществ должно быть повсеместно запрещено? В медицине использование наркотических веществ санкционировано законом. Как определить границы легитимного и нелегитимного потребления наркотиков? Перед этой проблемой оказалось современное право.

В сфере политической жизни наблюдается успешное восхождение к вершинам власти фигур, которые являются своего рода концентрированным воплощением высоконравственной риторики и цинизма. Как должно вести себя общество, когда возникает ситуационная потребность в увековечении памяти таких фигур? Поскольку общество перестает давать свои убедительные и однозначные ответы на такие вопросы, обеспечивая сохранение верности принципам и не подавляя интересы человека, то появляются группы индивидов, демонстративно противопоставляющие свой стиль жизни общественным вкусам. И это – не просто демонстрация приверженности к экстравагантной моде. Это – философия протеста против двоемыслия жизни в условиях цивилизационного парадокса.

Противоречивость ситуации и невыразимость определения правильного решения особенно отчетливо проявилась в контексте современных проблем медицины и генетики, проблем эвтаназии, абортов, использования человеческих органов для их пересадки, клонирования и т.д.

С точки зрения традиционной морали аборт должен рассматриваться как убийство, а значит – как нарушение священной моральной заповеди. Однако запрещение абортов влечет за собой серьезные негативные последствии, возникновение массовых абортов без необходимого медицинского сопровождения, болезни и смертельные случаи среди женщин. Казалось бы, «открытость» личной философии позволяет «умыть руки», спрятаться за принципом личной свободы. Каждый должен сам находить решение для самого себя, отвечать за самого себя. Но тогда зачем нужны мораль и право? С позиций философии Просвещения принцип свободы является безусловно истинным в принятии человеком решений относительно самого себя, своей судьбы. Однако с какого возраста начинает в полной мере действовать этот принцип? Можно ли отнести его к ребенку или юноше, которые не имеют достаточных научных знаний и жизненного опыта и не способны принимать, с точки зрения взрослых, затрагивающие их судьбу правильные решения? Можно ли считать принцип свободы адекватным феномену эвтаназии? Разве человек сам дарует себе жизнь и поэтому может ею распоряжаться по собственному произволу? Если это не так, то он пытается объявить себя хозяином имущества, которое ему не принадлежит. Медицинское сообщество, как и общественность в целом, не может однозначно остановиться на каком-то одном определенном решении. С нравственными трудностями современный человек сталкивается и в истолковании своих отношений с миром животных и природой в целом. С одной стороны, безусловной истиной для человека является сохранение природы как той колыбели, в которой он родился и в которой только и возможна его жизнь, а с другой – жизнь человека «питается» уничтожением природы. На заре Просвещения существовала вера в то, что все так называемые «неразрешимые» вопросы могут быть решены путем реализации все более совершенных научных исследований. Однако по мере расширения масштабов воздействия человека на природу нахождение ответа на возникающий вопрос путем совершенствования научных изысканий в отдельных областях кажется уже недостаточно продуктивным.

В конечном счете все такого рода проблемы упираются в разрешение главного парадокса бытия современного человека. Поскольку человек не знает путей его разрешения, он начинает «плыть по течению». Куда несет человека это течение? Это течение несет человека к «открытой» философии, ко все более широкому противостоянию общественным вкусам и обществу в целом, как якобы равнодушному к мучительным нравственным проблемам, формально следующему нравственным нравоучениям, но не способному сохранять верность им в действительной жизни. И в этом потоке, который становится все более коллективным, происходит элиминация константной сущности «Я». «Я» становится моментом, адекватным динамике изменяющихся ситуаций, настоящим, так что ни прошлое, ни будущее, «уже» или «еще» не есть «Я». О личности уже нельзя говорить логически последовательно и определенно, она становится неуловимой и исчезающей. Это не значит, что на нее перестают действовать духовные факторы. Их действие формирует постоянное внутреннее противоречие человека. С одной стороны, на человека продолжают действовать постулаты нравственных и цивилизационных традиций. Они в своей совокупности образуют требования совести. Следование этим требованиям приносит невыразимые духовные страдания и заводит человека в тупики. Но, с другой стороны, следование влиянию случайного стечения обстоятельств приводит человека к осознанию самого себя как бессовестного существа. Рожденные цивилизационным парадоксом нравственные противоречия создают угрозу духовного разрыва современного человека, толкающего его к патологии рассудка. Болезненный интерес современной культуры к вопросам психиатрии имеет под собой определенную цивилизационную почву.

С этим связан и поиск альтернативы традиционному пути нравственного формирования человека.

в) Альтернативный путь

С точки зрения гносеологической необходимость альтернативного пути вытекает из невозможности решения жизненно важных практических задач, опираясь на традиционную логику. Принимаемое решение с точки зрения традиционной логики либо следует принципу добра, либо несет зло, либо является истинным, либо ложным. Последовательность, опирающаяся на эту логику, заводит в конечном счете в тупик.

Так, например, очевидными условиями истины добра должны считаться сохранение жизни и сохранение природы как условия сохранения жизни. Одно добро не может существовать без другого. Сохранение жизни, однако, связано с обеспечением человека полноценным питанием, в том числе белковой пищей, а значит и с потреблением мяса. Если допускается мясная пища и в то же время считается необходимым для человека стоять на страже сохранения животного мира, то тогда вырабатывается особая политика убиения животных, которая в то же время не ведет к исчезновению стада. Скотобойня – это практическая реализация такой политики. Но эта политика предполагает «странную» логику, обеспечивающую достижение истины. Реальное поведение следует логике кажущегося абсурда: «убиение и сохранение», «и да – и нет». Но ведь «да» логически исключает «нет», а «нет» исключает «да». Требуется либо изменение рациональных законов логики, либо специфическая иррациональная интерпретация истины. Аналогичные проблемы возникают при изготовлении прекрасной и удобной верхней одежды человека из шкур животных. В отношении человека к миру животных, так и в отношении к осуществлению боевых операций в ходе войны начинает действовать какая-то особая, «странная» логика, соответствующая парадоксальности ситуации человека. Объяснение этой логики можно найти в представлении о «равенстве вещей». Существование добра обусловлено реальностью зла. Если существует истина, то должна существовать и не-истина. В этом смысле добро и зло, истина и не-истина в равной степени являются составляющими бытия человека. Признавая эту двойственность бытия, нельзя не признать и того, что в этом признании заключается духовная угроза. Если для индивида не существует превосходства добра над злом, истины над не-истиной, то результат выбора можно полагать субъективным. С точки зрения бесконечности универсума все итоги выбора также можно считать безразличными. В этой гносеологической ситуации сохранение цивилизации предполагает исключение индивида из процесса принятия решения. В противном случае будет нарастать вал нарушений правовых и нравственных норм.

Однако как это возможно в условиях современного цивилизационного парадокса? Для этого природу решений следует истолковывать не как нравственную, а как имеющую рациональный смысл в соответствии с критерием полезности. В этом случае индивид должен признать, что современный суперкомпьютер всегда выдает наиболее полезное решение, основанное на экспертном знании и рассмотрении всего многообразия возможных комбинаций. В ситуации цивилизационного парадокса необходима логика не человека, а информационной машины. Безоговорочно принимая эту логику, человек может выбраться из тупиков логических и нравственных противоречий. Тот факт, что огромные массы людей становятся жертвами информании, свидетельствует о том, что компьютер воспринимается как кардинальное решение казавшихся неразрешимыми духовных проблем. Человек получает искомый ответ на ключевой вопрос своей жизни.

Вера в универсальную рациональность компьютерной логики влечет за собой тотальную компьютеризацию и исключение индивидуального разума человека из механизма принятия решений. Человек должен получать готовые решения, думая при этом, что принимает их сам. Как представляется, создание и повсеместное внедрение рациональных программ в отношении основных аспектов жизни человека и принятия решений может обеспечить новую рационализацию личного и общественного бытия, новый механизм социального управления. Таким образом, можно говорить о новой стратегии жизни. Эта стратегия позволяет «устранить» казавшиеся неразрешимыми нравственные проблемы. Это и есть исходное основание практической философии, определяющей общий тип социального поведения. Старая философия, допускающая различное толкование исходных оснований бытия, становится препятствием на пути создания нового мира. Эта новая философия будет означать радикальный слом исторической традиции. В условиях глобализации в масштабах всей планеты должен начаться всеобщий процесс отмирания цивилизационной памяти. Как кажется, она становится ненужной и даже вредной. Цивилизационная память кажется вредным явлением, поскольку для «гладкого» решения современных проблем сознание должно находиться в состоянии tabula rasa, «чистой доски», на которой можно начертать любые тексты. Машина не может и не должна иметь нравственного контроля со стороны религии и философии.

Обозначившаяся тенденция порождает тип поведения людей, для которых не существовало культуры Египта, Греции, Рима, культуры Европы. Они ведут себя в соответствии со стандартами, которые были приняты у первобытных племен. Их культурная первородность может лишь внешне маскироваться миром вещей, созданных потребительским обществом.

Они внутренне чужды религии и философии, которые ставят человека перед вечными проблемами смысла. Определение смысла ведет к расколу сознания, утверждению и отрицанию и в этом вечном движении происходит соприкосновение с цивилизационной истиной. Однако однозначная определенность компьютерной логики как раз и не терпит этих колебательных движений: истина должна быть однозначной и неколебимой, как скала. С этой точки зрения можно в полной мере оценить рожденную еще в XIX в. пророческую формулу министра Ширинского-Шихматова: «Польза философии не доказана, а вред от нее возможен». Если раньше философию «усмиряли» тем, что превращали ее в служанку теологии, то теперь она должна обслуживать торжество информационных технологий. И это должно обеспечить социальную стабильность.

Индивиды, различающиеся содержанием своего нравственного самосознания и уровнями своих знаний и умений, будут принимать идентичные решения, если они научаются и привыкают извлекать эти решения с помощью клавиатуры компьютера. В итоге должны исчезнуть казавшиеся неразрешимыми противоречия между различными религиозными конфессиями. В конечном счете они должны отмереть сами собой. Аналогичным образом будет снят антагонизм между заповедями традиционной морали и философскими универсалиями Разума. Это – ситуация возврата человека в то первоначальное невинное состояние, о котором говорится в Священном Писании. Но насколько реален такой возврат и не является ли машинное сознание человека грехом, поскольку оно означает свободу от совести? И возможна ли оценка человека как личности, если он перестает быть субъектом и превращается в материал информационных систем?

В этой ситуации оказывается необходимым новый взгляд человека на самого себя. Представления о человеке как уникальной личности и высшей цели оказывается неадекватными. Происходит практическая реализация идеи, высказанной еще в 1841 г. в «Исповеди, или Собрании рассуждений доктора Ястребцева», который утверждал, что «не разнообразие, не усиление личной индивидуальности, а единообразие, истребление личности должно быть следствием совершенства для человека; ибо дух человеческий один, свойства его одни»6464
  Цит. по: Шпет Г. Очерк развития русской философии. – М., 2008. – С. 320.


[Закрыть].

Эрозия цивилизационных и личностных различий превращает каждого индивида в средство практической реализации общих информационных правил. Всеобщий характер этой ситуации лишает смысла такие личностные, индивидуальные, нравственные категории, как любовь, дружба, верность, которые оказываются за границами общих правил. Так возникает цивилизационная сверх-организованность, жесткая система отношений и правил, которая означает подавление цивилизационной природы человека, его свободы, что порождает скрытое ожесточение во всех структурах человеческих отношений. Скрытое ожесточение – это реакция на подавление глубинной цивилизационной сущности человека, заключенной в его свободе. Свободу нельзя представить как вещь, но она является той реальностью, которая лежит в основе признания фундаментальных ценностей, обеспечивающих цивилизационные соответствия между родителями и детьми, учителями и учениками, руководителями и подчиненными, работодателями и работниками. Человек открывает для себя ту истину, что использование идентичного программного обеспечения и возникающее в итоге компьютерное интеллектуальное и нравственное тождество вовсе не означают цивилизационного братства в реальном социальном смысле. Реальное братство предполагает самопожертвование и умение видеть в нем знак духовного величия. В этом и состоит сакральность традиционных принципов и моральных норм. Если сакральные принципы подчиняются пользе, достижению конкретных практических целей, они утрачивают свою подлинность. Как оказывается, невозможно наполнить сакральностью компьютерные решения. Если бы решения компьютера определялись сакральными отношениями, то они утратили бы свою рациональность. Владелец компьютера в системе реальных человеческих отношений всегда имел бы в итоге не выигрыш, а проигрыш. Аналогичным образом, если бы решения определялись достижением наибольшего блага для наибольшего числа людей, то они с точки зрения пользы индивида здесь и теперь выглядели бы как ошибочные.

Эволюция цивилизации создала в человеке качества самосознания и свободы, которые стали его «второй природой». На основе этой «второй природы» человек открывает в эмпирически данных реалиях абсолютное для себя. Открытие абсолютного коренным образом изменяет осознанный тип поведения человека и соответственно тип детерминизма. Человек оказывается способным действовать вопреки своей естественности. Но эта способность действовать вопреки относится и к компьютерной рационализации.

В этой способности проявляется реальность «Я», самости, знающей абсолютные ценности, без которых человек открывает себя как носителя нравственной пустоты. Осознание угрозы нравственной пустоты и утраты самого себя как личности порождают тенденцию возрождения традиционных ценностей. Таким образом, снятие цивилизационного парадокса путем признания реальности только одной информационно-компьютерной его стороны, оказывается мнимым решением проблемы. Несостоятельность альтернативного пути означает обострение концептуального аспекта проблемы. Какой путь следует признать ведущим к цивилизационной истине, если онтология прошлого, ориентирующаяся на традиционные цивилизации, теряет свое влияние, а онтология будущего не может найти точку своей опоры? Современные концепции отражают неопределенность толкования того направления, которое ведет к пониманию истины бытия.

г) Современные концепции

Современные концепции, как правило, предлагают идти путем здравого смысла. Что это означает? Это означает стремление найти методологическую основу здравого решения возникающих противоречий путем сочетания традиционных нравственных ценностей с рациональными правилами жизни информационного общества. С одной стороны, нравственные константы, сформированные в рамках традиционных конфессий, как и универсалии Разума, открытые философией, и сегодня оказывают влияние на общественное сознание. Но и влияние инфраструктуры информационного общества нарастает и все более определяет поведение человека. В этой ситуации представляется продуктивной взаимная коррекция доменов традиционной культуры и новой культуры информационного общества. Но для этого необходима теория такой взаимной коррекции, в результате которой возникает приемлемое решение кажущихся тупиковыми проблем.

Эта ситуация все чаще привлекает внимание философов и культурологов. Как отмечает Кари Гвен Коулмен, существует точка зрения, что современная ситуация требует радикального пересмотра сложившихся этических подходов и создания новых этических структур6565
  См.: Coleman K.G. Casuistry and computer ethics // Metаphilosophy. – Oxford, 2007. – Vol. 38, N 4. – P. 474.


[Закрыть]. Существует и такая точка зрения, что необходимы умеренные изменения, касающиеся создания новой этической теории, новых моральных ценностей, нового понимания достоинства. Однако никто конкретно не формулирует, в чем состоит сущность этой структуры и этой теории. А без этого нельзя сказать, можно ли считать новые этические орудия адекватными для решения возникающих задач6666
  См.: Coleman K.G. Casuistry and computer ethics // Metаphilosophy. – Oxford, 2007. – Vol. 38, N 4. – P. 474.


[Закрыть].

Коулмен анализирует точку зрения Тавани, отстаивающего необходимость пересмотра методологической схемы, которая использовалась в прикладной этике. Традиционный методологический подход ограничивал себя формами разрешения противоречий, уже давно известных, повторяющихся случаев и конкретных практик жизни.

Теперь же, считает Тавани, необходимо такое расширение методологии, которое облегчает решение морально неочевидных или морально трудных для понимания, ранее неизвестных или известных, но воспринимавшихся как «морально нейтральные», проблем6767
  См.: Tavani H.T. «The impact of the internet on our moral condition: do we need a new frame work of ethics?» the impact of the internet on our moral lives. – Albany, 2005. – P. 225.


[Закрыть]. Поскольку вокруг компьютерных технологий возникает путаница, создавая тем самым теоретический вакуум, необходимо прежде всего устранить эту путаницу. А для этого, считает Тавани, необходима такая продвинутая методологическая схема, которая позволит раскрыть определенные нормативные черты, заключенные в самой кибертехнологии. Это также может помочь заполнить определенный вауум, имеющий место в нормативной политике.

Кари Коулмен, однако, считает, что представление, будто продвинутая кибертехнологическая методологическая схема будет лишь «незначительным» расширением традиционной или стандартной модели, является по меньшей мере наивным. Дело в том, что традиционные позиции вовсе не являются адекватным выражением современного морального мышления6868
  Coleman K.G. Casuistry and computer ethics // Metaphilosphy. – Oxford, 2007. – Vol. 38, N 4. – P. 475.


[Закрыть]. Современное цивилизационное мышление, сталкиваясь с неразрешимыми теоретическими противоречиями, нередко склоняется к антитеоретической позиции. Одним из вариантов такой альтернативной методологии является обрисованная Джероном Ван ден Ховеном партикуляристская, или антитеоретическая, методология. Партикуляризм, как крайняя реакция на традиционализм, фокусирует внимание на конкретных деталях исторически возникающих случаев, исключая все (например, принципы), что может сводить отдельные случаи в классы, как якобы сходные или подобные, тем самым устраняя важность особых обстоятельств каждого случая. Если традиционная модель фокусирует внимание на подобиях, часто кодифицируемых в принципах, то партикуляризм – исключительно на отличиях. Однако поскольку, считает Ван ден Ховен, наши моральные суждения включают в себя и принципы, и отличия, то мы нуждаемся в таком методе, который устанавливает их равновесие. И Ван ден Ховен предлагает метод широкого рефлективного равновесия, позволяющий установить баланс общих правил и интуиции относительно частных случаев, полагая приоритетом соответствие между нами, а не привилегированное положение одного над другим.

Вместе с тем очевидно, что метод широкого рефлективного равновесия, претендующий на преодоление противоречия между генерализирующей и индивидуализирующей методологиями, может остаться на платформе абстрактного рассуждения, если не будет включать в себя расшифровку сущности исторически реальных конкретных решений субъекта, вместе с тем несущих общий цивилизационный смысл. Ван ден Ховен комментирует механизм этого метода как колебания между моральными суждениями относительно данного случая и моральными принципами, корректируя одно в свете другого и в свете относящихся к данной ситуации теорий. Таким образом достигается нужное «равновесие», означающее совпадение принципов и конкретных суждений6969
  См.: Van den Hoven Jeroen. Computer ethics and moral methodology // Metaphilosophy. – Oxford, 1997. – Vol. 28, N 3. – P. 243.


[Закрыть]. Очевидно, что Ван ден Ховен сопоставляет принципы, суждения и теории. Но это еще не сфера самой жизни.

Парадоксы действительной жизни ставят человека в ситуацию невыразимого, и важно понять, как он овладевает этой ситуацией, какой механизм принятия решений он использует и как происходит соединение индивидуального и общего в принятии конкретного решения. В современной ситуации практика жизни несет в себе такой новый смысл и такие противоречия, которые требуют нестандартных подходов для своей оценки. И здесь оказывается недостаточным метод широкого рефлективного равновесия, спекулятивно устанавливающий единство общего и индивидуального. И не случайно, подчеркивает Кари Коулмен, Ван ден Ховен защищает метод широкого рефлективного равновесия скорее как область эпистемологии, нежели практической мудрости.

Встает вопрос, является ли современная ситуация совершенно уникальной с точки зрения возникающего парадокса соединения несоединимого на одном цивилизационном пространстве? Поскольку исторически происходили цивилизационные переломы, то не могли не возникать и попытки разрешения методологических трудностей, связанных с принятием оценок и решений, относящихся к нестандартным с традиционной точки зрения ситуациям. Такой цивилизационный перелом возник в процессе перехода от феодальных отношений к отношениям капиталистическим, когда сохранение сакральных принципов христианства в реальной жизни сочеталось с естественной практикой нравственной свободы, служение истинам не от мира сего – с торжеством индивидуализма, инерция вассальных зависимостей – с размывающими их рыночными отношениями.

И не случайно именно в этой ситуации возникают явления, которые с точки зрения традиционных подходов и принципов попадали в разряд не-истины, зла, тогда как с точки зрения содержательных аспектов тенденций нарождающейся новой жизни они воспринимались как благо, а значит как цивилизационная истина.

Своеобразной реакцией на противоречия переходного периода и становится рождение Казуистики.

д) Казуистика

Казуистика представляет интерес и для современных теоретиков, и для власти своей способностью соединять, казалось бы, несоединимое. Вместе с тем методология казуистики требует своей адекватной оценки.

Казуистика обозначила путь принятия практических решений и тем самым важный аспект цивилизационной памяти, а именно возможность адаптации исторически возникшего метода к ситуации современного цивилизационного парадокса.

Власть может принимать решения и без какого-либо специального эпистемологического метода. Она может опираться на таинство выработки решения. Но этот механизм действует лишь в условиях реальности авторитета субъекта, принимающего решение.

Отсутствие или недостаточность личного авторитета требует установления авторитета закона, а значит открытости механизма принятия решения. Закон предполагает равное действие для всех и при всех обстоятельствах. В этом и состоит его авторитет, т.е. он основывается на повторяющихся случаях, которые в силу повторяемости и подпадают под закон. Но как быть с ситуациями, которых ранее не было и которые можно считать эксклюзивными? Как вообще поступать с применением общих принципов и правил к ситуациям, которые не являются идентичными?

Если ситуации настоящего идентичны ситуациям прошлого, то тогда правомерно изучение и использование методологических уроков, которые были выработаны в историческом прошлом и сохранены в цивилизационной памяти. Если традиционные представления о механизмах принятия правильных решений кажутся не соответствующими новой ситуации, то непредсказуемыми становятся и последствия вмешательства или невмешательства власти в ход событий.

Кризисная эпистемологическая ситуация разрешается выработкой сложной методологии, позволяющей соединить признанную истину принципа с уникальностью фактической ситуации. Это и пыталась сделать высокая казуистика. В сущности можно видеть определенную параллель исторической ситуации высокой казуистики и современной ситуации. Онтология прошлого, как сумма цивилизационных констант, встречается с экстремизмом новой ситуации. Какой путь к истине предлагает осмысленная методология? И какую роль в этом осмыслении может сыграть высокая казуистика? На этот вопрос и пытался дать ответ Кари Гвен Коулмен.

Высокая казуистика родилась и практически действовала в течение целого столетия (1550–1650). Она возникла в ситуации, когда новые факты жизни требовали корректировать признанные в обществе сакральные принципы, а принципы продолжали оказывать свое определяющее влияние на общественную ментальность. Абсолютный авторитет сакральных принципов не допускает колебаний, сомнений и неких приближений к истине. Критерий истины дан, так что истина либо присутствует здесь и теперь, либо она отсутствует, ее нет. Между тем реальная ситуация свидетельствовала о том, что не существовало очевидного ответа «да» или «нет» при оценке конкретных случаев в данной ситуации.

Кари Коулмен видит смысл высокой казуистики в создании практических механизмов принятия решений применительно к сложным случаям.

Исходным для принятия решений оставалась сумма признанных принципов. Применительно ко времени высокой казуистики это были десять заповедей и семь смертных грехов, зафиксированных в Священном Писании. Хотя современные философы морали действуют на основе секулярных, а не религиозных структур, однако осмысленное упорядочение казуистикой рассматриваемых случаев позволяет оценить их достаточно систематичную таксономию. Вначале казуист предлагает определение ключевых терминов. Затем он предлагает примеры случаев, в свете которых вопрос может быть поставлен. При этом случаи подобраны таким образом, что наиболее очевидные отклонения от них открывают своего рода серии. Крайние случаи при этом служат образцами (случаями парадигм), иллюстрирующими наиболее яркие нарушения принципа.

Затем предлагается рассмотрение отклонений от парадигмы в контексте различных комбинаций и обстоятельств, а также мотивов, которые делают отклонение не столь очевидным. Это движение от ясных и простых случаев к более сложным и более неясным было стандартной процедурой для казуиста. Можно даже сказать, что это была сущность казуистического способа мышления. И вместе с тем первая черта казуистического метода – это упорядочение случаев, их подведение под определенный принцип с помощью парадигм и аналогий.

Такое описание методов казаустики было дано Джонсеном и Тоулмином в 1988 г.7070
  См.: Jonsen A., Toulmin S. The abuse of casuistry: A history of moral reasoning. – Berkeley, 1988. – P. 251–252.


[Закрыть] Сложности современной ситуации в принятии концептуально обоснованных решений все чаще становятся предметом теоретического осмысления. Расчет на то, что в действительной жизни можно игнорировать возникающие противоречия цивилизационной жизни, руководствоваться ситуационным мышлением, используя различные подходы, которые кажутся наиболее подходящими здесь и сейчас, сочетая их в различных прагматических комбинациях, сегодня не оправдывает себя. Такой подход оказывается толчком для все более широкого распространения скептицизма и нравственного нигилизма.