Текст книги "Современная русская литература: знаковые имена (статьи, рецензии, интервью)"

Татьяна Рудишина

Об интересе современных детей к чтению, о детских библиотеках, классиках и современниках мы решили поговорить с главным библиотекарем Центральной городской детской библиотеки им. Гайдара Татьяной Рудишиной

Здравствуйте, Татьяна Валерьевна! Скажите, пожалуйста, к вам в детскую библиотеку приходит много детей? Что из литературы чаще всего берут?

– Дети в библиотеку приходят. Много-мало – понятие относительное. Меньше, чем 10 лет назад, когда в библиотеке только-только открылся интернет-класс, а персональный компьютер не стал нормой жизни каждого московского школьника. Да и состав читателей очень неоднороден и тоже изменился в последнее время. Есть дети микрорайона – но это очень немного. Плющиха – улица банков и офисов, а не новостроек. Есть дети офицеров Академии Фрунзе – наши постоянные читатели на три года обучения пап. Есть дети мигрантов – очень активная категория читателей. Родителям этих ребят, для которых русский – не родной язык, очень важно, чтобы их ребенок «встроился» в новую для их семьи реальность. Есть заинтересованные учителя и воспитатели детских садов, готовые регулярно приходить в библиотеку со своими классами и группами. Но их стало меньше. Московские законодательные инициативы в области образования сделали походы в библиотеку сложными, так как, перед тем как выйти за порог школы, учитель должен оформить множество бумаг (кого, куда, на сколько времени и под чью ответственность ведет из школы). Довольно большая и очень интересная группа дошкольников, не посещающих детские сады. И приводят реже мамы, чаще – няни. Тоже новая реальность Москвы. Но, пожалуй, самая для нас отрадная группа читателей-детей и подростков и заинтересованных родителей, готовых в Гайдаровку приезжать из других районов города и даже из Подмосковья, чтобы быть в курсе новинок детской литературы, чтобы поучаствовать в творческих конкурсах и программах библиотеки, встретиться с писателем, очутиться на вернисаже. Это посетители выходного дня.

А берут разное: и к уроку, и новинки, и книги маминого/бабушкиного детства.

Нужны ли нам сегодня детские библиотеки? По последним данным в нашей стране закрывается много библиотек. С чем это связано? С потерей интереса к чтению или с иными причинами? Число детских библиотек в России после принятия Федерального закона от 06.10.2003 № 131 – ФЗ «Об общих принципах организации местного самоуправления в Россиской Федерации» уменьшилось на 400. Как вы можете это прокомментировать?

– Детские библиотеки, к сожалению, закрываются. Этот процесс не коснулся Москвы. Надеюсь, что московский закон «О библиотечно-информационном обслуживании населения города Москвы» сработает и убережет город от непродуманных действий. Современная библиотека обретает новые функции – она становится уникальной территорией детства с книгой, интеллектуального досуга, детской субкультуры.

Закрытие библиотек – это вопрос недостаточного финансирования, а если тот или иной социальный объект долгое время недофинансировать, рано или поздно он придет в негодность. И, наоборот, как изменились к лучшему (и внешне, и ресурсно, и даже психологически) детские библиотеки Москвы, попавшие в программу модернизации библиотек и в программу создания интеллект-центров на базе библиотек.

Если детские библиотеки объединить со взрослыми или юношескими, это может повлиять на посещаемость этих учреждений детьми? А взрослыми? Почему?

– Если вы строите новый город в чистом поле, то было бы разумно предусмотреть публичные библиотеки с разветвленной структурой, где были бы и взрослые, и молодежные и детские территории, фонды и соответствующие специалисты. Но мы имеем данность – самостоятельные небольшие библиотеки в сложившейся инфраструктуре города. На базе одной территории слить две библиотеки? Ущерб будет нанесен и тем и другим. Другое дело некоторое разумное перераспределение в мегаполисе. Но это социально-экономические вопросы. Сложные и многоуровневые. И решения тоже должны быть многоуровневые.

Тогда получается, что реальные действия чиновников и Национальная программа развития чтения противоречат друг другу?

– Почитайте московский закон «О библиотечно-информационном обслуживании населения города Москвы» – документ-то хороший, и рекомендации РБА (Российской библиотечной ассоциации) под названием «Руководство для детских библиотек России» – тоже очень хороший документ. И Национальная программа развития чтения – кто против? А вот с механизмом реализации этих замечательных документов – сложнее.

Более ста лет назад от нас ушел в вечность великий русский писатель Лев Николаевич Толстой. Скажите, Татьяна Валерьевна, сегодня рассказы, написанные им для детей, так же актуальны? Почему?

– Со Львом Николаевичем Толстым – это лучше не ко мне. Для меня он взрослый. Все его «Азбука», «Косточка», «Лев и собачка», «Филипок»… не знаю. Для меня все-таки эти рассказы – больше история педагогики и детской литературы. Иллюстрация к эпохе. С удовольствием почитаю с детьми Толстого, но в контексте Ясной Поляны или Хамовников.

Кто из современных писателей на сегодняшний день продолжает в своем творчестве развивать «толстовские» мотивы?

– Как филолог филологу – найти мотивы при желании можно. Но зачем?

Как на вашей жизни, вашем миропонимании отразились детские рассказы Толстого?

– Мне как-то больше из классиков Пушкина, Тургенева и Чехова в детстве читали.

Как вы считаете, трилогию «Детство, Отрочество, Юность» дети должны изучать в школе? Почему? Что это, по вашему мнению, биографическая проза или нечто иное?

– С хорошим учителем хоть «Слово о полку Игореве», хоть «Грозу» – все хорошо получится. А со среднестатистическим можно «убить» даже самые подростково-проходимые вещи – «Героя нашего времени», «Евгения Онегина», «Капитанскую дочку».

Какой из детских рассказов Льва Толстого для вас наиболее знаковый, значимый и почему?

– Видимо, «Косточка». Как пример того, как не надо выстраивать семейное воспитание.

Что бы вы еще хотели сказать об этом писателе?

– Толстой – великий, но взрослый, взрослый, ВЗРООСЛЫЙ!!! Недавно перечитывала «Хаджи-Мурата». Очень хорошо. Мой Толстой – это Толстой «Войны и мира» и почти не «Анны Карениной».

Зачастую мы слышим о том, что книг современных детских писателей практически не выпускают. Издательства предпочитают выпускать классиков. Так ли это? Книги каких современных детских писателей наиболее охотно берут в библиотеках дети?

– Выпускают-выпускают. И крупные издательства, и небольшие. Хочется сказать добрые слова в адрес издательств «Самокат», «Время», «Розовый жираф», «Априори-пресс», «Эгмонт», «Нарния». Однако мизерные тиражи, с одной стороны, незнание большинством этой самой современной детско-подростковой литературы – с другой, и создает впечатление отсутствия таковой.

Из новинок любимыми стали книги Андрея Жвалевского и Евгении Пастернак «Время всегда хорошее», читаются все повести Екатерины Мурашовой, Валерия Воскобойникова. С удовольствием назову еще ряд имен: Ксения Драгунская, Станислав Востоков, Артур Гиваргизов, Светлана Лаврова, Олег Раин, Дина Сабитова, Сергей Седов. Говорю не голословно, а по итогам разнообразных читательских голосований. Такие голосования устраивают наша библиотека, детские библиотеки Ленинградской области, Нижнего Новгорода.

Всегда были и остаются читатели у Тамары Крюковой, Владислава Крапивина. Они – наши современники, очень востребованные. Но литература и жизнь идут вперед. И сегодня уже можно говорить о прозе 30-летних.

Проводите ли вы в библиотеке встречи с авторами или эта практика уже устарела?

– Традиция и практика проводить встречи с писателями – ни в коей мере не устарели. И это ежемесячно подтверждают встречи в Гайдаровке, которые проходят в одно из воскресений в 12.00 для детей и родителей. Не меньший интерес вызывают «Литературные пятницы» для библиотекарей, куда мы приглашаем профессионалов и даем возможность встретиться с молодыми авторами, почувствовать, куда движется литературный процесс.

Как, по вашему мнению, должна выглядеть Национальная программа развития чтения? Как она реализуется в вашей библиотеке?

– Вопрос очень общий, глобальный. Это лучше к идеологам и разработчикам программы.

Ваши пожелания юным читателям и их родителям.

– Читать. Не бросать это трудное, но прекрасное занятие. Получайте УДОВОЛЬСТВИЕ от чтения!

Захар Прилепин о своей новой книге «Леонид Леонов. Игра его была огромна»

Захар, недавно в издательстве «Молодая гвардия» в серии ЖЗЛ вышла ваша книга «Леонид Леонов. Игра его была огромна». Как у вас появилась идея создания этой книги? Почему именно Леонов? Неужели судьба советского классика до сих пор может интересовать современного читателя или это маркетинговый ход в вашей собственной писательской кампании? Ведь книга уже вошла в длинный список национальной литературной премии и имеет все шансы войти и в шорт-лист?

– Бог ты мой, слова-то какие – «маркетинговый ход»! Это какое надо иезуитское иметь мышление, чтоб написать книгу о, скажем прямо, несколько позабытом советском писателе, с целью как-то раскрутить самого себя!

Если б я хоть сколько-нибудь думал про этот вот маркетинг – я бы написал тогда очередную биографию Есенина или Высоцкого. Но мне, знаете, в голову не приходит какие-то свои шаги просчитывать.

Я представления не имею, интересует ли судьба Леонова современного читателя, мне, честно говоря, вообще нет никакого дела до предпочтений читателя. Просто я считаю Леонова великим писателем, и чтение его книг доставляет мне душевную радость и эстетическое удовольствие. Естественно, что когда-то после прочтения его романов мне захотелось узнать, как он жил, – я стал находить какие-то книжки о нем, воспоминания…

А потом случайно познакомился с Димой Быковым, мы выпивали и разговорились о Леонове. Оказалось, не только я, но вот и Быков считает Леонова гениальным. Тут Дима и говорит: «Слушай, а напиши его биографию?» Быков как раз тогда писал своего «Пастернака». Я говорю: «Да ладно, прекрати, какой я биограф!» Но Быкова не остановить, если он чего-то хочет. Он тут же набрал по мобильнику «Молодую гвардию» и сообщил им радостную новость: «Есть такой писатель Захар Прилепин, он будет вам писать Леонова». Это было году в 2006-м, кажется. Или даже в 2005-м. У меня тогда только вышел первый роман, обо мне толком никто не слышал еще.

В «Молодой гвардии» несколько скептически отнеслись и ко мне, и к Леонову… Но договор подписали.

Как долго вы работали над этой книгой? Считаете ли вы, что вам удалось это жизнеописание?

– Четыре года я писал Леонова. И вполне мог бы писать еще четыре. Когда зарываешься в материал – понимаешь, что за каждым поворотом тебя ожидает что-то новое. Тем более Леонов 95 лет прожил – сами понимаете. Вроде пишешь биографию одного человека, а получается, что ненароком историю целого столетия приходится разжевать.

Удалось жизнеописание или не удалось – я не знаю. Я не могу на эту книжку отстраненно посмотреть. Года через три возьму, почитаю – тогда решу.

В любом случае жизнеописания – это специфические тексты. Они изначально требуют хотя бы минимальной заинтересованности читателя в объекте описания. Если человек ни сном ни духом кто такой Леонид Леонов – ему будет, наверное, несколько трудно. Впрочем, у меня там активно действуют Сталин, Горький, Есенин, Булгаков, Шолохов, Солженицын, гражданская война описывается, махновщина, репрессии… Много там всего любопытного. Так что, может, я напрасно опасаюсь.

Что лично вам как писателю и человеку дало изучение документов, биографии и творчества Леонида Леонова?

– Какие-то вещи для себя я уяснил еще раз. Что за любой успех приходится платить. Что критики, бросающиеся на писателей как бешеные собаки, – они были всегда, и их стервозное внимание зачастую лишь признак качественно сделанной работы. Что у человека может быть не одна биография, а две. Вот как у Леонова, где снаружи орденоносный, монументальный совпис, а внутри – человек трагический, умнейший, с неоднозначной судьбой, автор сложнейших, многоуровневых сочинений.

Насколько вам близка фигура этого писателя? Изменили ли вы свое мнение о нем или просто дополнили новыми штрихами к портрету?

– Ну, по составу мы весьма разные люди. Леонов жил отшельником, был мастер на все руки, выращивал какие-то растения небывалые, кактусы редчайшие разводил, спиртного не употреблял, на мир и на человека вообще смотрел, скорей, мрачно – короче, полная противоположность мне в каком-то смысле. Я живу на людях, терпеть не могу физической работы, мир, окружающий меня, – солнечный и пьяный, и в прямом и в переносном смысле. А кактусы я терпеть не могу.

Может, отчасти эти вещи притягивают – хочется понять что-то изначально очень непонятное, разгадать рисунок чужой судьбы, чужой души человеческой…

В своем предисловии вы пишете: «Сказанное Леоновым таит великое количество пророчеств». Что вы имели в виду? Поясните, пожалуйста.

– Леонов в своих сочинениях достигал порой необычайной плотности мысли – лучшие его тексты написаны на грани человеческих возможностей. Это можно сравнить со священными книгами. Такой текст можно читать ежевечерне – и всякий раз будешь совершать новые открытия. Я так леоновскую «Пирамиду» или ранние рассказы его читаю с любого места.

У Леонова есть вещи с элементами фантастики – роман «Дорога на Океан», где он, например, подробно расписал третью мировую войну и, кстати, предугадал создание радара.

У него есть пророчества метафизические, касающиеся взаимоотношений Бога и человека, судеб человечества. Причем пророчества эти «в обе стороны» – касаются и прошлого, и будущего. Леонов предлагает свои, крайне любопытные, возможно еретические трактовки деяний Господа нашего, свою модель Вселенной описывает – и прочее. Я не буду за него пересказывать, это неблагодарное дело – читайте Леонова. Думаю, в том, что это был очень вдумчивый и далеко видевший старик, нам придется еще много раз убеждаться.

А самый поверхностный слой – это его социальная прозорливость: и будущее социалистического эксперимента ему вполне открылось уже в 20-е годы, и о катастрофических последствиях начавшейся в 80-е «перестройки» он начал говорить одним из первых, и замечательную, провидческую пародию на западную цивилизацию – «Бегство мистера Мак-Кинли» сделал еще полвека назад – но меня это все, если честно, куда меньше интересует, чем леоновские религиозные ереси и его космогония.

Не кажется ли вам, что бывший белогвардейский офицер просто лицемерил и «спасал свою шкуру» и его производственные романы, особенно в нынешние времена, не имеют какой-либо художественной ценности? То, что о нем написано множество научных работ, а его книги переведены на все основные языки мира, может означать более интерес к истории, в том числе и к истории литературы, а не к самой фигуре писателя… Ваше мнение…

– Нет, мне так не кажется. «Производственные романы» – это всего лишь штамп, ничего в случае Леонова не означающий. Леонов писал вдохновенные и, повторюсь, наимрачнейшие книги о гигантском социальном эксперименте над человечиной (его словцо). И позволял себе такие ереси, что не то чтоб «спасал шкуру», – а напротив – старательно и последовательно ею рисковал.

Мы же Леонова воспринимаем из дня сегодняшнего – как наиуспешнейшего совписа. Но он успешным писателем стал только после Отечественной войны – все 30-е годы его буквально рвали на части, на 10 статей приходилось 9 разгромных, во второй половине 30-х перестали выходить его романы, ранняя проза – многие вещи лет по 20 не публиковались вообще. Всем известно про постановление о журнале «Звезда», коснувшееся Ахматовой и Зощенко, но никто не вспоминает, что в 1940 году было постановление Политбюро – за подписью Сталина и его приближенных – о «клеветнической пьесе Леонова «Метель»… Это был разгром пострашнее того, что случился с Анной Андреевной и Михаилом Михалычем… «Метель» – вещь действительно жуткая: в самый разгар репрессий Леонов умудрился написать пьесу о репрессиях. Нужно быть очень, как сейчас говорят, безбашенным, чтоб такие вещи себе позволять. А он позволял себе такое, что – я настаиваю! – вообще себе никто не позволял тогда.

Кстати, после войны, когда в СССР и думать не могли такие пьесы ставить, – во всех странах соцлагеря постановки по Леонову шли с огромным успехом. На какое-то время он, как драматург, в Европе стал популярней и Чехова и Горького.

Что до художественной ценности… Леонова считали учителем, почитали за гениального литератора и Астафьев, и Бондарев, и Валентин Распутин… Я и в своем-то вкусе не очень сомневаюсь, а во вкусе лучших русских писателей столетия тем более сомневаться не стану. А как к нему Горький относился, Есенин почитал его за крупнейшего современного писателя, и Шолохов, конечно же…

Вы понимаете, утеря интереса к Леонову, к советской литературе, и вообще к литературе русской – это следствие большого идеологического фокуса. Запад старательно фильтрует идущую отсюда литературу. Советский XX век фактически запрещен, он закрашен черной краской и забит досками. Принимаются только Солженицын, чуть меньше Шаламов, Анатолий Рыбаков, Михаил Булгаков, дневники Цветаевой – и все. Там кровно заинтересованы в том, чтоб никто не предполагал, что советский век был не только трагическим, но и величественным, небывалым – всего этого не надо никому.

Собственно, и здесь, в России, тоже не надо – потому что с высот того времени смехотворный уровень сегодняшних наших геополитических притязаний слишком очевидным.

Леонов не «производственные романы» писал – он описывал эпоху создания новых божеств, и, право слово, читать это, особенно из эпохи нашего тотального мелкотемья, дико любопытно.

Вы пишете, что «Будучи в возрасте патриарха, Леонид Леонов сказал как-то, что у каждого человека помимо внешней, событийной, очевидной биографии есть биография тайная и ненаписанная». Удалось ли вам увидеть, прозреть ее? И если да, скажите читателям, что из этого тайного стало для вас наиболее значимым, знаковым откровением?

– С Леоновым – тот же случай, как с любым титаном – Достоевским ли, Толстым ли, Шолоховым, – тайную биографию его попробовал первым написать я, но уж точно последним я не буду. Многоэтажные леоновские тексты еще будут и будут исследовать, и раз за разом находить там то, что первым путешественникам, в том числе и мне, не открылось.

Я пока лишь снял верхний слой: выяснив, что Леонов был белогвардейским офицером, я внимательно отследил, как именно описывает в своих текстах он бывшую «контру», притаившуюся в советских реалиях. Получилось, что все эти бывшие белогвардейцы, кочующие у Леонова из романа в роман, так или иначе срисованы Леоновым с самого себя, и все их мрачные забавы и их жизнь – как у загоняемого волка – это леоновская жизнь, это пережитые им жуткие чувства.

А вы говорите «совпис», «производственные романы»… Да у Леонова шекспировские страсти кипят.

Как вы считаете, вы сами уже написали свою «главную» книгу или все еще впереди? Над чем вы сейчас работаете? Есть ли желание попробовать себя в иных жанрах?

– Да фиг его знает. Я написал уже почти столько, сколько Хемингуэй. И написанным, в общем, доволен. Свою «главную» книгу не я буду назначать – ее, если захотят, назначат читатели.

Я роман пишу, злой… Делаю это с некоторой неохотой.

Попробовать себя в других жанрах? Да, заманчиво. Я много раз говорил, что образцом в этом смысле для меня является Алексей Николаевич Толстой, который написал великий исторический роман, гениальную сказку, два фантастических романа, эпос, вещи в жанре классического реализма, а еще успел себя попробовать как поэт-символист… Молодчага просто!

Идеальный писатель – это который написал, скажем, «Дети капитана Гранта», «Прощай, оружие», «Сад расходящихся тропок» и «Замок».

Я бы тоже так хотел. Не умею, жаль. Но пытаться будем.

У литературы есть предназначение? В чем вы его видите? У вас есть претензии к современной литературе? Насколько вы следите за литературным процессом?

– Я слежу за литературным процессом и очень им доволен. В России безусловный литературный расцвет и отрицать его могут только ленивые и нелюбопытные люди. У нас есть минимум три писателя, достойные Нобелевской премии, – Битов, Лимонов, Распутин, да и Маканин тоже, да и Искандер тоже, да и чего бы Улицкой не дать, и уж тем более Петрушевской… У нас есть Пелевин и Сорокин, как бы мы к ним ни относились. Ну и ежегодно в России появляется классический роман. Последние, мной прочитанные: «Язычник» Тулянина-Кузнецова, «Блудо и МУДО» Алексея Иванова, «Каменный мост» Терехова.

Предназначение литературы – это не ко мне. Я пишу, что думаю и что хочу, – и за это мне платят деньги. Вполне достаточно для внутренней мотивации.

Вообще писатель фиксирует душевное состояние человека в данный момент. Кроме писателя никто это не сделает, никакой врач. И потом можно будет сверить, как билось человеческое сердце в XV веке, а как в ХХI-м.

«Здесь со своей болью обитаю я», как Леонов говорил. Вот о чем-то таком мы все пишем – где мы обитаем со своей болью и как мы ее переживаем.

У Леонида Леонова, как говорят исследователи его творчества, был свой яркий, неповторимый стиль. А у Захара Прилепина он есть? Вы сами чувствуете некие особенности вашего письма? Повлиял ли на ваш стиль Леонид Леонов? Кого из русских и зарубежных писателей вы можете определить для себя как учителей?

– У меня есть свой стиль, своя интонация, и уже появились подражатели и пародисты. Пародисты – это хорошо, это значит, что есть, что пародировать.

Я бы не сказал, что я у кого-то учился писать. Я хотел бы писать, как Гайто Газданов – гениальный стилист, любимейший мой писатель, или как Анатолий Мариенгоф – тоже восхитительный тип, или как поздний Катаев – пальчики оближешь, как его «мовистские» повести написаны… Но я так не умею, поэтому пишу как пишу.

Скажите, Захар, насколько портрет великого классика, по вашему мнению, получился беспристрастным? Или «прилепинская» оценка тайно или явно присутствует в тексте?

– А с чего это мне быть беспристрастным? Я беспристрастным был, когда на кладбище работал. А тут я имею дело с писателем, которого люблю. Чего бы мне не попытаться «заразить» этой любовью читателя?

Хотя о безоговорочной любви речь не идет, конечно. Я, например, очень скептически отношусь к самым известным книгам Леонова – романам «Барсуки» и «Русский лес». Мне кажется, что в конечном итоге они только навредили ему. Читать их по большей части и тошно, и дремотно. Посему я призываю всех начинать читать Леонова с цикла «Необыкновенные рассказы о мужиках», потом перейти к повестям «Белая ночь», «Саранча», «Evgenia Ivanovna», a потом уже к романам «Вор», «Дорога на Океан», «Пирамида»…

Тут уж любой человек, любящий русский язык, не может не порадоваться.

Есть ли какие-то факты из жизни писателя или ваши собственные выводы, на которые вам бы хотелось указать особо? Не осталось ли ощущения, что книга сдана в печать, а надо было сказать еще одно, другое, третье, добавить какую-то деталь, поставить не точку, а многоточие?

– Не, такого ощущения нет. Я чувствовал, что тащу на себе что-то вроде плиты, и пора уже ее положить на место, а то хребет надломится.

Все, что я хотел сказать, я сказал. А выводы мои читайте в книжке, что я их разбазаривать буду.