Текст книги "Легкой жизни мне не обещали"

Глава восьмая

Разговор с Димой много пользы не принес. На вопросы он отвечал, но так осторожно и обтекаемо, что ничего, кроме раздражения, у меня не вызвал. Зато домой я вернулась, как примерная девочка, в половине восьмого.

Увы, оценить этот подвиг было некому. Родители повели учеников в театр (точнее, пошел класс мамы, папа просто не захотел отпускать ее одну). Ну да, остались еще в нашей системе народного образования учителя, которые беспокоятся о культурном развитии учеников. Водят их в театры, в музеи, устраивают экскурсии. И в дни школьных каникул эта работа идет наиболее активно. А что, вы об этом не догадывались? Знаете, я вас не виню. Если почитать наши газеты, да посмотреть телевизор, то любому станет ясно, что типичный современный учитель – это злобная тетка предпенсионного возраста, страдающая шестью видами неврозов одновременно, ненавидящая детей и озабоченная только тем, как бы содрать побольше денег с родителей. Что ж, если вы привыкли думать именно так – дело ваше. Просто поверьте мне на слово – есть и другие. Для которых, «сеять разумное, доброе, вечное», не пустой набор слов, не замыленный лозунг, а глубокая душевная потребность.

Одним словом, родителей дома нет, и вернутся они не раньше десяти, а то и половины одиннадцатого. Маринка что-то с утра говорила про концерт в филармонии – их консерваторский студенческий оркестр выступает во втором отделении. Значит и она явится не раньше. Редкий, я бы даже сказала, редчайший случай – целый вечер я буду дома одна! И могу устроить себе по этому поводу маленький праздник. Очень хорошо. Я отправилась на кухню и нажарила картошки. С тех пор, как у папы, четыре года назад, впервые был приступ язвенной болезни, картошку в нашем доме не жарят – употребляют только в вареном, в крайнем случае, в печеном виде. А я сделала себе большу-ую сковороду, причем зажарила тонкие ломтики так, что вилкой не проткнешь – приходится есть руками. Маринка называе это блюдо: “оголтелая картошка”. Ну и что? А я, именно такую, с детства люблю. Еще я сварила какао и устроила настоящий “пиргорой”.

Вы не поняли, в чем тут праздник? Дескать, икра с ананасами в шампанском, это да, это понятно – есть чему порадоваться. А картошка с какао… Ну не поняли, и ладно. В конце концов, вкусы у всех разные и взгляды на красивую жизнь тоже. Я, кстати, икру вовсе не люблю, ни красную, ни черную. И вообще, я что сказала? Я сказала – «маленький» праздник.

Закончив пиршество, я убрала все следы (не только помыла посуду, но и кухню тщательно проветрила, чтобы от жареной картошки даже запаха не осталось) налила себе еще одну чашку какао и устроилась на диване. Включила телевизор – там заканчивались новости. Специально для меня, симпатичный молодой диктор коротко повторил основные события за день и пообещал, что после короткой рекламы мне расскажут о погоде. Реклама оказалась не такой уж короткой, но все-таки закончилась. И насчет прогноза погоды, диктор не обманул – не менее симпатичная девушка начала рассказывать о движении циклонов и антициклонов. Не то, чтобы меня очень волновала сама погода, но мне нравились сопровождающие рассказ картинки. Мультипликационные солнышки, облака и снегопады были сделаны очень забавно.

Два коротких звонка в дверь оторвали меня от этого увлекательного зрелища. Маринка. Собственно, у каждого из нас имеются ключи от квартиры, но их надо искать в сумке, доставать… И вообще, когда ты звонишь в дверь, домашние имеют возможность обрадоваться твоему приходу. Я обрадовалась и заторопилась в прихожую.

Едва закрыв за собой дверь, сестрица принюхалась:

– Картошку жарила?

– Нет, – уверенно соврала я. Соврала, потому что иначе последовал бы нелепый вопрос: “А почему мне не оставила?” Между прочим, сама Маринка, в таких случаях никогда со мной не делится. – Наверное, от соседей пахнет.

– Тогда открой форточку.

Маринка, хотя она в нашей семье и младшенькая, советы раздает щедро. Однажды я за ней записывала, а потом посчитала. Получилось семнадцать советов за час, то есть примерно каждые три с половиной минуты. И это я считала только то, что относилось ко мне – а ведь родителей она тоже не обделяет вниманием. Как правило, я на ее указания внимания не обращаю, но сегодня прислушалась к мнению сестры. Может, я действительно, недостаточно хорошо проветрила кухню?

Я открыла форточку и вернулась в комнату. По телевизору уже шел какой-то концерт. На экране появились три девушки, очередная супермодная группа. Я не слишком внимательно слежу за нашей эстрадой, поэтому не могу сказать, как они назывались. Петь девушки не умели, и я почти сразу убрала звук, а вот смотреть на них было приятно. Ухоженные, изящные, легко и красиво двигающиеся. Особенно хорошо пританцовывала та, что в центре. Вот это движение рук неплохо было бы запомнить, и этот поворот тоже. Вдруг и мне когда придется потанцевать.

А та, что слева, похожа на Кристину. Такие же длинные светлые волосы и пухлые, ярко накрашенные губы. И одета в том же стиле, только цвет отличается. Эта девица вся в белом и серебряном, а Кристиночка предпочитает красное. А так – у обоих обтягивающие брючки с люрексом, мягкие, выше колена, сапоги, блестящий тесный топик… нет, Кристина, разумеется, была в пушистой короткой шубке. Но под шубкой у нее, вполне мог быть и топик.

А кстати, о Кристине! Я же хотела поговорить о ней с сестрой!

– Марина, – позвала я, – ты где?

– Умываюсь, – донеслось из ванной.

О-о, это надолго. Пока Маринка смоет свою боевую раскраску, не то что эта группа допоет, весь концерт закончится.

– Потом домоешься, не облезешь! Или сюда скорее!

– А что случилось? – сестрица появилась в дверях, осторожно промокая лицо полотенцем.

– Вот, посмотри, – ткнула я пальцем в экран. – Знаешь этих?

– Нет, – Марина удивленно посмотрела на меня. – Очередная фабрика какая-нибудь? Зачем они тебе?

– Они мне не нужны. А вот на беленькую, посмотри, с длинными волосами. Она тебе никого не напоминает?

– Напоминает.

– Кого?! – я даже с дивана вскочила.

– Еще сто тысяч таких же крашеных дур, – спокойно ответила сестра. – Ты не поленись, выйди на проспект, они там косяками ходят, как треска в океане.

– Тьфу ты! – я снова плюхнулась на диван. – Ну что ты за человек, Маринка! Неужели тебе трудно нормально ответить?

– Хочешь получить нормальные ответы, задавай нормальные вопросы.

Я уже говорила, что моя сестра всегда права? Об этом не спорят, это просто задано в условии задачи.

– Хорошо, – покорно сказала я. – На самом деле, эта беленькая девица, похожа на некую Кристину Гордееву, которая тоже закончила музыкальное училище. Шесть лет назад. И я хотела узнать, может, ты ее помнишь?

– Я была на втором курсе, а она на последнем, – быстро подсчитала Маринка. – Нет, так, навскидку, не помню. С какого она отделения?

– Не знаю. Слушай, а ты не можешь, вроде бы невзначай, зайти в училище и поспрашивать? Может кто-нибудь ее вспомнит? В учебной части, или из преподавателей кто?

– Тебе это по работе нужно?

– Ну да. Надо бы об этой дамочке узнать побольше.

– Сплетни годятся?

– Сплетни, слухи, все, что угодно. Естественно, с пометками – что достоверно, а что под сомнением.

– Попробовать можно, – я бы не сказала, что Маринка была полна энтузиазма. – Говоришь, Гордеева Кристина, закончила шесть лет назад…

– Ой, Маринка, подожди, – сообразила я. – Гордеева она по мужу, а в училище у нее была другая фамилия!

– Какая?

– Этого я пока не знаю. А без фамилии ты поспрашивать не можешь?

– Ну ты, даешь! Что я, по-твоему, могу выяснить, зная только имя и год окончания училища? Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что, так что ли?!

– Завтра фамилию узнаю, – пообещала я.

– И с какого она отделения, – добавила моя требовательная сестра. – Тогда я тебе не только слухи, и сплетни, а всю подноготную гарантирую.

В коридоре снова весело затренькал звонок – вернулись родители. Сразу стало шумно – они с порога начали делиться впечатлениями и при этом спорили: папе спектакль понравился, а маме – не очень. Внезапно папа замолчал и потянул носом воздух:

– Чем это пахнет? Жареной картошкой?

Маринка загадочно улыбнулась и снова скрылась в ванной.

– Тебе показалось, – быстро сказала мама.

– Но я же чувствую, – заупрямился он.

– Может от соседей тянет? – честным голосом предположила я.

– Тогда закрой форточку, – мама хмуро посмотрела на меня.

– Сейчас, – я метнулась на кухню.

За моей спиной папа сказал мечтательно:

– А хорошо бы сейчас, жареной картошечки…

– Ничего хорошего, – отрезала мама, – одни канцерогены. Есть картофельное пюре, свежее и очень вкусное.

– Так я же не спорю, – в голосе папы была такая тоска, что мне стало стыдно. И дернул меня черт, пожарить эту картошку!

Утром я, первым делом присела около Нины. Компьютер она уже включила и документы на столе разложила, но работать еще не начала.

– Ниночка, – сказала я, – ты уже справки по делу Гордеева приготовила? Мне бы узнать девичью фамилию его жены.

– Это все что тебе нужно для полного счастья?

– Для полного счастья, мне нужно еще знать, на каком отделении она училась в музыкальном училище, – призналась я. – Сумеешь?

– Запросто.

Она несколько раз щелкнула мышкой, вызывая на экран какие-то заполненные таблицы – картинки менялись так быстро, что я ничего не успела прочесть, потом сказала:

– Записывать будешь? Вакуленко Кристина Алексеевна, училась на отделении, готовящем руководителей народного хора.

– Ух, ты! – восхитилась я. – Прямо вот так, сразу? Здорово!

– Техника, – Нина закрыла файл. – Просто надо знать, где и как смотреть.

– Техника, она конечно, – я вспомнила свои мучения с нашими школьными компьютерами. – Но, по-моему, это ты, Ниночка, обыкновенный гений.

Разумеется, я сразу позвонила Маринке, но та не брала трубку. Я взглянула на часы – ну да, первая пара уже началась, а Маринка всегда отключает сигнал на время занятий. А вот перезвонит ли она мне потом, когда освободится, это бабушка надвое сказала. Сестрица у меня человек творческий, вполне может не обратить внимания на упущенный вызов.

– Ритка, ты что опаздываешь? – из нашей комнаты выглянул мрачный Гоша. – Сбрасывай куртку и пойдем, Пушкин ждет.

Александр Сергеевеч был бодр, весел и беспечен, как жаворонок.

– Ну, молодежь, чем порадуете? – жизнерадостно поинтересовался он.

В самых разных романах на исторические темы я неоднократно встречала упоминания о том, что на военном совете первыми высказываются младшие по званию офицеры – дабы на их суждения не давил авторитет старших. Но у нас ведь был не военный совет, а рядовой отчет о проделанной вчера работе. Поэтому я с чистой совестью промолчала, давая напарнику возможность выступить первым.

Гоша бросил на меня хмурый взгляд и отрапортовал шефу:

– Вчера, в семнадцать двадцать пять, я встретился с секретарем фирмы Светланой Поликарповой. Полноценной беседы не получилось. Поликарпова держалась крайне настороженно. На вопросы ответить не отказалась, но сделала это формально. Общий смысл: ее дело секретарское, а все остальное ее не касается. Взаимоотношения в коллективе нормальные, не хуже и не лучше, чем в других конторах. Люди работают, у каждого свой участок, поэтому разводить склоки нет необходимости. В нерабочее время ни с кем из сотрудников Поликарпова не общается. Одним словом, ничего не знает, ничего не видит, ничего не слышит, ничего никому не скажет. Пустой билетик, только время зря потратил.

«Надо же, – подумала я. – Гошке вчера, оказывается, повезло еще меньше, чем мне. У меня хоть маленький бонус есть – подслушанный телефонный разговор.»

Баринов покачал головой:

– Не густо. Рита, сегодня попробуй ты с ней поговорить.

– Так я уже пыталась, – напомнила я.

– Тогда ситуация была неподходящая – взрыв, милиция, труп. Поликарпова, напугана была, в шоке.

– По-моему, она из этого шока до сих пор не вышла, – пробурчал Гоша.

– Будем надеяться, что сегодня к вечеру она успокоится и придет в хорошее настроение, – миролюбиво сказал шеф. – Ладно, Рита, теперь ты докладывай.

– Вчера, в восемнадцать ноль пять, я встретилась с менеджером фирмы Дмитрием Корешковым – я решила, что скопировать четкую форму Гошкиного отчета будет уместно. – Результат примерно такой же, что у Гоши с Поликарповой – потерянное время. Даже нет смысла пересказывать.

– Он что, отказался отвечать на вопросы?

– Да нет, отвечал. Но у него язык, как намыленный. Вроде бы – говорит, но при этом умудряется ничего не сказать. Но это не главное. Я случайно телефонный разговор подслушала… одну минуточку, – я открыла блокнотик. – Сначала он сказал «алло»…

И я зачитала текст разговора, который записала вчера, сразу после того, как рассталась с Димой.

Когда я закончила, наградой мне было молчание. Мужчины заговорили примерно через полминуты, зато одновременно.

– Круто, – сказал Гоша и хлопнул меня по плечу.

– Молодец, – шеф не стал тратить энергию на жесты – ему, чтобы дотянуться до меня, пришлось бы привстать. Зато он не поленился добавить: – и то, что записала, тоже молодец. Отдашь потом Нине, пусть она напечатает два экземпляра. Там все дословно?

– Нет. Я не в момент разговора записывала, а чуть позже. Но близко к тексту.

– А как тебе это вообще удалось подслушать? – спросил Гошка с таким довольным видом, словно эта запись была его удачей, а не моей.

– Повезло, – призналась я. – Ты ушел, а я у ларька осталась. Дима подошел пива купить, и я просто не успела с ним заговорить. Когда телефон зазвонил, он стоял ко мне спиной. А я, разумеется, сразу спряталась и подслушала.

– Молодец, – повторил шеф, уже немного рассеянно.

А Гошка разулыбался, словно ему объявили внеочередной день рождения:

– Люблю везучих! С ними всегда легче работать.

– Я все-таки не очень понял, – похоже, Баринов счел, что все необходимые пряники уже розданы и можно приступать к работе, – смысл их взаимоотношений. Он не удивляется ее звонкам, не скрывает радости, называет по имени и дорогая… вроде бы, дело ясное. Но при чем тогда ксерокопии? Ну-ка, прочитай еще раз.

Я прочитала. Александр Сергеевич слушал, прикрыв глаза, а Гошка быстро покрывал стенографическими значками листок бумаги, который стащил со стола начальника.

– А тон? – требовательно спросил он, когда я закончила. – Как он говорил? Тон менялся?

– Гм, сейчас, – я сосредоточилась, припоминая. – «Алло» он сказал сердито, это я хорошо помню. Ему было очень неудобно – бутылка в одной руке, телефон в другой, а еще сдачу надо взять. Но как только понял, с кем разговаривает, сразу не голос стал, а сахарный сироп. Сначала он искренне обрадовался.

– Сначала? А потом что? Перестал радоваться?

– Перестал. Примерно тогда, когда сказал, что это несерьезно. Это уже больше напоминало деловые переговоры. А потом, говоря про проблемы, которые надо решать по мере поступления и про ксерокопии с экспертизами, было такое ощущение, что он ее успокаивает, но делает это не в первый раз, и ему смертельно надоело. А «хватит, Кристиночка» и «я же сказал, что согласен» – это было почти жалобно. А концовка снова, твердо и уверенно. По-хозяйски. Но знаете, когда он закончил разговор, вид у него был не как у счастливого влюбленного и не как у удачливого менеджера. Он был сильно озабочен. Больше всего он походил… – я задумалась, подбирая подходящее определение.

– Так на кого же он больше всего, по твоему мнению, походил, – не выдержал Гоша.

– Знаешь, больше всего он походил на шулера, который неожиданно вытащил не ту карту, которую собирался. Понимаете, не то, чтобы плохую, может даже очень хорошую, но не ту, на которую рассчитывал. И теперь надо быстро-быстро решать, что делать – избавляться от этой карты или пересматривать стратегию.

Глаза шефа стали большими и круглыми. А Гоша удивленно поднял брови:

– Ты что, картишками балуешься?

– Не так, чтобы очень, – я пожала плечами. – В институте, когда к девчонкам в общежитие в гости ходила, покер немного освоила, самый простой вариант. А в преферанс меня пытались учить, но я не осилила. Мне показалось – скучно.

– Тогда откуда ты знаешь, как выглядит шулер, когда к нему приходит не та карта? Да еще, не просто, не та, а хорошая не та?

– В кино видела, – честно ответила я.

– Ах, в кино, – успокоился шеф. – Тогда понятно. То есть, ты хочешь сказать, что он напомнил тебе афериста, у которого что-то не заладилось.

– Можно и так сказать, – согласилась я. – А чем вам шулер не нравится?

– Дело в том, Риточка, – снисходительно, словно несмышленому ребенку, объяснил Гоша, – что у карточного шулера, если только он не деревенщина-любитель, а профессионал, достойный этого гордого звания, у настоящего карточного шулера, ты никогда не поймешь по лицу, что за карта к нему пришла.

– Подумаешь, какие тонкости, – отмахнулась я. – Смысл-то вы поняли.

– Да, смысл мы поняли, – подтвердил шеф. – Что ж, значит, сегодня меняетесь местами. Рита, я уже сказал, попробуй еще раз поговорить с Поликарповой, а ты, Гоша, займись Димой. Но это вечером. Сейчас, чтобы время не терять, попробуй встретиться с Кристиной Гордеевой.

– А мне сейчас чем заняться?

– Я тебе еще вчера велел съездить в магазин приколов. Сегодня у них, я надеюсь, учет закончился?

Вторая попытка посетить магазин приколов, в техническом, по крайне мере, плане, оказалась более удачной – магазин был открыт. Торговый зал оказался чуть побольше нашего с Гошкой кабинета, но из-за трех колонн, выглядевших в этом помещении довольно нелепо, казался почти тесным. А может и не из-за колонн вовсе, а из-за витрин. Они стояли вдоль стен, группировались около каждой колонны, и даже подоконники являлись небольшими витринками. Плюс, собственно прилавок, за которым немолодая женщина трудилась над какой-то ведомостью. Она не подняла голову, когда я вошла, хотя подвешенный к дверям колокольчик громко звякнул.

Знаете, почему я не люблю заходить в модные бутики, салоны и прочие магазины с евроремонтом, заполнившие центральные улицы родного города? Потому, что продавцы, которые тоскливо бродят там по торговым залам, стоит им завидеть потенциального покупателя, расцветают профессиональной улыбкой: «Чем я могу вам помочь?» Да ничем! Зарплату вы мне не прибавите и товар свой даром не отдадите. А говорить, что я пришла на экскурсию, как-то неудобно.

А здесь, очевидно, давно привыкли, что большинство посетителей приходят просто поглазеть. Вот женщина и не суетилась раньше времени, сидела, склонив голову, и заполняла большой разграфленный лист аккуратными мелкими цифрами.

Я не стала тратить время на изучение ассортимента, хотя даже беглый взгляд по сторонам привел меня в изумление. Точнее, изумилась я сразу по двум причинам. Во-первых – цены. Вот уж не думала, что дурацкие шутки могут стоить так дорого. Это же каким энтузиастом нужно быть, чтобы за одноразовую сигару с фейерверком внутри, отдать сумму, на которую можно купить мешок картошки. А во-вторых – обилие и разнообразие. Откровенных приколов и различных вещичек «с сюрпризом» существовало, оказывается, гораздо больше, чем я могла себе представить. И «дерьмо собачье пластиковое» был одним из самых безобидных. Так что, неведомого шутника, изводившего Гордеева, можно было с чистой совестью занести в категорию гуманистов. Хотя, может, это было только начало? Разгон, так сказать? И если бы не трагический взрыв, то за ним последовали бы глаза в стакане, и отрубленные пальцы в банке пива, и вот это, что это тут лежит? Очень похоже на… фу, какая гадость! И вообще, о чем я думаю? Я здесь по делу, значит, делом и надо заниматься.

– Извините, пожалуйста, можно вас побеспокоить?

Женщина положила на стол ручку и встала:

– Конечно. Вам подсказать что-нибудь?

– Не совсем. Видите ли, я…

На мгновение я замялась. Я сочинила вполне пристойную легенду, которую Гошка одобрил. Но он же мне и сказал:

– Говорить тебе правду или врать, решишь на месте. Посмотришь на человека и выберешь, что лучше прокатит.

И вот сейчас, надо было выбирать. А откуда я знаю, что здесь лучше прокатит? Женщина, как женщина, лет пятьдесят, может немного больше. За собой следит, но без особого усердия – губы накрашены, а глаза нет. И старомодную «химию» на голове давно пора поправить. Вежлива, но улыбаться даже не пытается. Стоит, опустив глаза, и терпеливо ждет, когда я, наконец, объясню, что мне надо. Вообще, вид у нее такой, словно она целиком погружена в свои мысли, а здесь, в магазине, присутствует только краешком сознания. Наверное, у нее своих проблем выше крыши, вот она и не торопится грузить себя еще и чужими. И что я ей скажу: правду или ложь, имеет очень мало значения.

Из чистого упрямства, я решила попробовать легенду. А что, зря что ли трудилась, сочиняла. Надо же обкатать, так сказать, на публике.

Мой взгляд зацепился за бейджик приколотый к нагрудному кармашку блузки: Попова Евгения Константиновна. Я вздохнула:

– Видите ли, Евгения Константиновна, дело в том, что я работаю в небольшой, совсем маленькой фирме. Нас всего пять человек. Две девушки и трое мужчин. И вот, кто-то из них начал меня изводить. Сами понимаете, если каждый день такие подарки получать, – я неопределенно махнула рукой в сторону одной из витрин, – это удовольствие ниже среднего. Я уже и скандалила, и плакала… а шутки дурацкие продолжаются. Честное слово, хоть увольняйся! У меня есть подозрение на одного парня, но он не признается, гад! Хотя, может, это не он? И знаете, я подумала, что могу проверить…

Я достала из сумочки фотографию, на которой были запечатлены сотрудники фирмы "Апрель", в полном составе. А если бы Евгения Константиновна спросила, почему на этом веселом снимке нет меня, я бы, не моргнув глазом, объяснила, что именно я и фотографировала.

– Вот посмотрите, здесь все наши. Может, кто-то из них приходил в ваш магазин?

В ее глазах не мелькнуло даже тени интереса, но фотографию она изучила добросовестно.

– Я не уверена. У нас не так много покупают, но люди часто заходят посмотреть. Некоторые не по одному разу. Мне кажется, вот этого человека я видела. Но не уверена.

– Именно этого? – разочарованно уточнила я. Если вы сразу сами не поняли, то объясняю: коротко обрезанный ноготь указательного пальца Евгении Константиновны уткнулся в грудь Гордеева, растянувшего губы в натужной улыбке. – А про остальных что скажете?

– Их я не запомнила. Может, и заходили, но… – она еще раз посмотрела на фотографию. – Нет, не помню.

– А этого помните, – я тоже указала на Гордеева. – Точно? Вы уверены?

– Как вам сказать? Лицо, вроде, знакомое, а вот где я его видела? Может, здесь, в магазине, а может, он на артиста какого похож. Я ведь покупателей не разглядываю. Нет, я ни в чем не уверена.

– Жаль. Я так надеялась, что вы мне поможете.

Я спрятала фотографию и пошла к выходу. Уже в дверях вспомнила и обернулась:

– Извините, Евгения Константиновна, а сменщицы у вас нет?

– Есть. Но она третий месяц болеет.

– Третий месяц? И вы все это время работаете одна? Не тяжело?

– Я справляюсь.

– И что, вы так и будете все время работать за двоих? – посочувствовала я. В школе тоже, почти никто на одну ставку не работает – у всех полторы, две, а то и больше. Набрать можно и пятьдесят часов в неделю, но это не значит, что у любого педагога хватит здоровья тянуть такую нагрузку.

– Вряд ли. Наверное, она будет уходить на инвалидность, тогда другую возьмут.

Ну что тут скажешь? Я еще раз извинилась, поблагодарила ее и распрощалась.

– Пустышки! Одни сплошные пустышки! – я бросила фотографию на стол шефа. – Из всех, изображенных здесь лиц, продавщица опознала, и то, очень неуверенно, только одного – Гордеева.

– Да? – Гошка взял фотографию, повертел в руках. – А ведь действительно, подозрительный тип. Может, он сам себе дерьмо собачье подложил?

– Зачем? – я не смогла скрыть раздражения. Гошины непрерывные шуточки меня уже достали.

Но напарник, оказывается, не шутил.

– Чтобы отвести от себя подозрения, – совершенно серьезно объяснил он. – Сначала записки, потом приколы – он поднимает шум, начинает искать злодея. А потом взрывчатка. И естественно, что ее подложил тот же злодей. Логично?

– Логично, логично, – проворчал шеф. – Ты, чем языком болтать, рассказал бы о своих успехах.

– А, – напарник сразу помрачнел. – Сегодня у нас день обломов. Мадам Гордеева изволит предаваться печали, а посему, разговаривать с ней, хоть и возможно, но бессмысленно. Вообще, странные какие-то девицы у нас по этому делу проходят. Или это я растренировался? Наверное, мне на курсы какие-нибудь надо съездить, повышения квалификации. Только, кто бы меня послал?

– Вот я тебя пошлю, болтун, – пригрозил Баринов. – Конкретнее, что она сказала?

– Да почти ничего. Как только я задавал вопрос, она начинала рыдать. А я, как благородный рыцарь, ее утешал.

– А зачем? – не удержалась я. – Занимались бы каждый своим делом: она бы рыдала, а ты ее допрашивал.

– Увы, – Гоша картинно развел руками. – Издержки воспитания. Не могу видеть, как женщина плачет.

– Я это запомню.

– Маргарита, прекрати, – шеф сердито хлопнул ладонью по столу. – Определенно, Гоша на тебя плохо влияет. Брынь, где работа, я не понимаю? Два дня прошло, а у вас вместо информации одни лирические отступления. Что это, вообще, за постановка вопроса – не отвечает. Мало ли, что не хочет, а ты заставь. Спрашивай так, чтобы отвечали!

Мы с Гошкой притихли, пережидая начальственную грозу. Впрочем, Баринов бушевал недолго. Убедившись, что мы осознали всю глубину его неудовольствия, шеф сменил гнев на милость. И настоятельно порекомендовал шевелиться.

Разумеется, не прошло и пяти минут, как мы вылетели из офиса, причем шапку я натягивала на ходу.

– И куда мы сейчас? – спросила я Гошу. – опять у ларька будем караулить?

Он глубокомысленно покачал головой:

– Нет. Сегодня мы сменим тактику. Попробуем атаковать наши объекты на их территории.

– То есть, дома? Надеешься, что там они будут сговорчивее?

– Не то, чтобы надеюсь. С Кристиной Гордеевой я беседовал как раз дома, чуть ли не у нее в будуаре. И не очень-то мне это помогло.

– Тогда зачем?

– Просто, так веселее. Скучно, когда каждый день одно и то же. Душа разнообразия просит. Кстати, о разнообразии. Ритка, мы совершенно упустили из виду самую простую и логичную версию. Взрывчатку в стол подложила уборщица!

– Какая уборщица? – я оторопела.

– Ну, кто-нибудь там полы моет, правда? Как правило, этим благородным делом уборщица занимается в отсутствие хозяев, чтобы они не топтали чистый пол. А как подозреваемая, уборщица ничем не хуже других.

– Но зачем ей это?

– Мало ли причин. На почве личных глубоко неприязненных отношений.

– Тогда у нее должны быть неприязненные отношения не к Гордееву, а к тому мужику, которого взорвали.

– А может они и были? Мы не знаем. Надо ее найти и поговорить.

– Уборщица, из неприязни к неизвестному нам человеку, взрывает его, да не где-нибудь на нейтральной территории, а в кабинете собственного директора, – я с сомнением покачала головой. – Слишком сложное получается построение. Но ты прав, поговорить с ней, в любом случае, надо.

– Я всегда прав, – убежденно сказал напарник.

– Ох, Гошка, вот от чего ты не помрешь, так это от скромности.

– Разумеется, нет! – он смотрел на меня с искренним изумлением. – Ты вообще, можешь себе представить более нелепую и бездарную смерть, чем от скромности?

До квартиры Светланы я добралась раньше хозяйки. Потопталась некоторое время у дверей, потом решила, что приятнее ждать на улице, а не в темном, грязном подъезде. На улице, по крайне мере, горел фонарь. Вышла и остановилась на границе света и тени. Бодрящий свежий воздух, это очень хорошо… вот только слишком он свежий. Может, вернуться в подъезд? Хотя, там ненамного теплее – разве что, ветра нет.

Немолодая женщина в каракулевой шубке, прогуливающаяся с детской коляской, окинула меня неодобрительным взглядом и отвернулась. Не знаю, чем уж я ей не приглянулась. Обычно, именно на людей этого возраста, как на женщин, так и на мужчин, я произвожу впечатление самое благоприятное. Может, она просто не любит молодежь? Бывают и такие. Я лично знала одну, не слишком счастливую и рано постаревшую женщину – она работала у нас в школе гардеробщицей. Так на нее, сам вид юного свежего личика действовал, как пощечина. Недолго она в нашей школе проработала, меньше года.

Размышляя на эту тему, я, довольно бестактно, разглядывала женщину с коляской. В молодости она, несомненно, была хорошенькой. Этого не могут скрыть даже обвисшие щеки и парочка дополнительных подбородков. Возможно, все считали ее милой и непосредственной хохотушкой. А сейчас, судя по брюзгливо поджатым губам, характер у нее существенно испортился. И голос, наверняка, неприятный – высокий и визгливый.

Неожиданно женщина встрепенулась и покатила коляску вперед, едва не наехав мне на ногу. Навстречу ей торопилась тонкая фигурка в длинном пальто.

– Ну что же ты, милочка, – послышалось красивое, почти оперное контральто. – Ты что считаешь, что я резиновая, сколько угодно могу растягиваться? У меня тоже дела есть, я не могу ждать, пока ты нагуляешься!

– Извините, Елена Владимировна, честное слово, я всю дорогу, бегом!

Голос показался мне знакомым. Темная фигура сделала еще несколько быстрых шагов и я, с изумлением, узнала Светлану.

– Народу очень много, я три маршруртки пропустила, и то стоя ехала.

– У тебя на все ответ есть, – отрезала женщина, подталкивая к ней коляску. – Завтра я приду на час позже.

– Но как же я… – пискнула Светлана и, натолкнувшись на взгляд женщины, замолчала.

– И будь добра, не забудь завтра про деньги.

– Да, Елена Владимировна, – несчастным голосом сказала Светлана. – Спасибо большое, я вам так благодарна.

– Ерунда, – величественно отмахнулась женщина, – знаю я вашу благодарность. Все, до завтра.

– До свидания, Елена Владимировна, – сказала Светлана уже в спину уходящей женщины. Потом наклонилась к коляске, повозилась, поправляя одеяльце, и сказала совсем другим, полным любви и нежности, голосом:

– Ну что, мой маленький? Нагулялся? Пойдем домой?

Если бы я не вышла на свет, она бы прошла мимо, не заметив меня. Собственно, она и так могла не заметить – настолько была занята ребенком, но я ее окликнула.

– Вы? – Светлана резко остановилась. – Господи, да что вам опять нужно? Ведь все уже, кажется, рассказала, и вам, и милиции! Ну что вы за мной ходите?! – она почти кричала. – В чем подозреваете? Не знаю я ничего, и знать не могу! Не нужно мне все это, неужели непонятно?

– Теперь понятно, – я кивнула на коляску. – И могу сразу сказать, если бы вы были с нами откровеннее, мы бы вас давно оставили в покое.

– Это моя личная жизнь и к работе она отношения не имеет!