Текст книги "Легкой жизни мне не обещали"

– На моих глазах вырос, – подтвердила она. – Мальчонкой-то он неплохой был. А как подрос, так хоть оторви и выбрось. Да вы проходите, пойдем на кухню. Может, чаю выпьете?

Естественно, я не отказалась. Лидия Семеновна, одинокая пенсионерка, живущая в этой квартире с момента заселения дома, оказалась для меня бесценным сокровищем, тем самым кладезем информации, о котором я тосковала, разглядывая безлюдный двор.

Лидия Семеновна поставила на стол две больших чашки, придвинула ко мне вазочку с вареньем. Села напротив и начала неторопливый рассказ. Я раскрыла блокнот – не то, чтобы конспектировала, записывала основное.

– Значит, про Соколовых тебе интересно. Они в этот дом позже меня въехали, лет через пять, по обмену. Антонина с Генкой и Максим – ему тогда лет шесть было. Антонина на авиационном заводе работала, инженером в каком-то бюро, а Генка по строительству. Шалапут, конечно, был, но зарабатывал хорошо. И от калыма никогда не отказывался – как лето начинается, так он, считай, ни одного вечера, ни одного выходного дома не сидит. Все по людям, то ремонт кому, то плитку положить, то дачку поставить. Антонина тоже, конечно, хорошо получала, на авиационном тогда платили, но все равно, против Генкиной, ее зарплату и не видно было. Он семью обеспечивал. Но шалапут. И выпить не дурак. Сама-то Антонина не такая, она женщина серьезная была. Неплохая, хотя и не душевная. Так, всегда мимо лавочки пройдет, поздоровается, вежливая, ничего не скажешь. Но поверишь, двадцать лет в доме прожила, а ни разу не присела посидеть с нами, поговорить. И не сказать, что брезгует – окликнешь ее, спросишь о чем, всегда ответит, если что помочь нужно, тоже не отказывается. Но чтобы по душам с ней поговорить – этого нет, не было. Очень скрытная она была, Антонина. Генка не то, Генка вечером идет, сам остановится, и пошутит, и посмеется. И ведь, скажу я тебе, такие вроде разные люди, а хорошо жили, ладно. Никогда промеж них никаких скандалов, никакой ругани. И Максимка ухоженный был, воспитанный. Я ведь тебе как скажу: если дома между родителями разлад, то по ребенку это всегда видно. А Максим хорошим мальчишкой был. Только им всю жизнь порушила эта перестройка. Как начались новые времена, Генка упал сильно.

– Разбился?

– Да не так упал. Он в сознании своем упал. Стройки тогда все остановились, работы не было. Ни заработать, ни подработать – а семью-то кормить надо? И Антонине зарплату задерживать стали. А жить и каждую копеечку считать, к этому привычка нужна. От хорошей жизни, да в бедность, это не каждый перенесет. Вот и у них начались свары, скандалы. Генка пить стал, Максимка с какой-то шпаной связался. Ты молодая, не помнишь, а в то время много семей вот так, порушилось.

Я сочувственно покивала. Те, совсем недалекие времена, я действительно не слишком хорошо помню, но подобных историй слышала достаточно.

– В общем, разошлись они. Мы думали – все, пропадет Генка, сопьется. А нет, по-другому вышло. Новые русские появились, строиться начали, у него работа пошла. Генка-то ведь, хоть и шалапут, а руки у него золотые были! А раз работа, значит, и денежка опять завелась. Он сюда, к Максиму, уже не пешком приходил, а на автомобиле. Сначала на одном, потом на другом. За два года три машины сменил, разбогател, одним словом. А потом, он нам сам рассказывал, сделали они с приятелем свою фирму, по ремонтам, людей наняли, хозяевами стали. Приятель, тот больше по деньгам, да по бумагам, а Генка, он за работой присматривал, чтобы качество было. Хвалился, что очередь к ним стоит, что деньги гребут… А потом снова пить начал. Ну и не выдержал. Не то сердце у него отказало, не то печень, я уж точно тебе не скажу. А только помер он. И знаешь, Антонина после развода слышать о нем не хотела, а как Генка помер, и она в полгода сгорела. Рак у нее какой-то открылся. А мы с бабами так думаем, что любила она его, шалапута. Вот и не пережила.

– Грустная история.

– Да уж чего веселого.

– Значит, Максим один остался? Или, может у него другие родственники есть? Вы не знаете?

– Нет, не знаю. Да Максимка-то к этому времени такой стал – ему никакие родственники не нужны, у него дружки есть. Отсидеть успел к этому времени. А я и тогда Антонине сказала, и тебе сейчас повторю, это она сама мальчишку испортила!

– В каком смысле?

– А в самом прямом. Как они с Генкой развелись, так и начали Максима тянуть в разные стороны. А как проще всего его к себе переманить? Подарками, да лаской. Вот они и старались на перегонки. Мать игрушку, отец – две. Отец велосипед, мать – магнитофон. И жил он на два дома, и везде его не то, что поругать, слово лишнее поперек сказать боялись. А его не ругать, его ремнем стегать каждый день надо было, может, тогда и не пошел бы по плохой дорожке. А уж как один остался, ясно, ему деньги в голову ударили.

– Деньги?

– Наследство. Не Антонины, у нее что, пальтишка приличного не было. А от Генки наследство осталось – деньгами, не знаю уж сколько, и квартирой, однокомнатной. Я ему говорила – положи деньги в банк, под проценты, а в квартиру квартирантов пусти. По-соседски советовала, ведь не совсем чужой он мне, можно сказать, на глазах вырос. Вот и полезла, старая дура, учить его. Только куда там! Посмеялся надо мной, да послал подальше. Машину купил, а квартиру так оставил – девок водить.

– А какая машина? Какой марки? Наша или импортная?

– В этом я не разбираюсь. Красивая такая, серебристая, с фарами.

– Большая?

– Не очень. Там спереди сиденья, сзади сиденья и задок такой, круглый.

– Понятно, – и нечего задавать пожилому человеку дурацкие вопросы. Марку машины можно и через ГАИ установить. – А квартира где находится?

– Ну, этого я вовсе не знаю, не спрашивала. Мы вообще разговаривать перестали. Я ведь ему тогда, в сердцах, сказала, что не кончит он добром, непутевый. Либо сам сядет, либо пришибет его кто по пьянке, но беды не миновать. Он и обиделся. Не то что дела свои обсуждать, здороваться перестал. Мимо проходит – морду воротит. А мне что? Плюнула, да забыла. Он мне не родной племянник, чтобы я за него переживала. И встревать больше не стала – пусть живет, как хочет. А только, как в воду, скажи, глядела, вот она беда, на пороге!

Лидия Семеновна вынула из своей чашки ложечку, сделала глоток остывшего чая.

– А что… вы что-то знаете? – осторожно задала я вопрос. – О том, что случилось?

– Откуда? – она удивилась. – Что я могу знать?

– Но вы же только что сказали – «беда на пороге».

– А как же не беда? Максимка, скоро неделю, как дома не показывается, а теперь милиция про него выспрашивает. И вы вот, тоже. Я еще из ума не выжила, я все понимаю. Ищут его, так ведь?

Я промычала что-то неопределенное, но Лидия Семеновна не нуждалась в моем подтверждении.

– А раз ищут, значит натворил что-то такое, – она развела руками и подняла глаза к небу. – За пьянку, да хулиганку, так искать не будут. Может, убил кого?

– А вы считаете, что он мог и на убийство пойти?

– Я милая, ничего не считаю, – выцветшие голубые глаза смотрели на меня строго. – А только от таких, как Максим, всего можно ждать. Он ведь, как сам себе хозяином остался… – резкий звонок в дверь прервал ее. – Кто это там? Вроде я не жду никого.

Лидия Семеновна пошла открывать, а я осталась за столом. Потом, сообразила, что и мне не худо узнать, кто этот нежданный гость. Я поднялась с места и осторожно выглянула в коридор. Поздно. Только и смогла, что полюбоваться на хозяйку, запирающую дверь. Я метнулась назад, к окну, может, успею увидеть, кто приходил?

Немолодая женщина вышла из подъезда, сделала несколько шагов и остановилась. Обернулась и посмотрела вверх – судя по направлению взгляда, ее интересовали окна квартиры Соколова. А ведь я ее где-то видела, и совсем недавно!

– Это из соседнего дома, – Лидия Семеновна вернулась на кухню. – сына своего ищет. Хотела у Максима поспрашивать – приятели они.

– А он что, тоже пропал?

– Пятый день уже дома нет. А ведь всего месяц, как из тюрьмы. Ну не дети выросли, а бандиты, прости, Господи! Они, может, сейчас вдвоем где-то пьют-гуляют, а мать все глаза выплакала. И ведь хорошая женщина, не гордая. Продавщицей работает…

Продавщицей! Ну, конечно же, вот где я ее видела! Это продавщица из магазина приколов. То-то она показалась мне сильно расстроенной. Теперь понятно, почему.

– Простите, Лидия Семеновна, а как ее зовут?

– Женя. И ведь скажи, они с Антониной такие разные, а судьба одна. Муж пьющий, сын пропащий… только Тоня отмучалась, а Женя все тянет лямку. И алкаш ее жив. Но я тебе скажу, Женин мужик Генке не чета. У того в руках все горело, трезвый он золото был, хоть и шалапут. А этот… она бы давно его выгнала, да некуда. Не на улицу же, правда? Помрет, где-нибудь, под забором. И не жалко бы, да грех на душу брать не хочется.

– Одну минуточку, – пребила ее я. Меня сейчас не интересовала судьба алкаша-мужа. Мне нужно было поговорить с продавщицей магазина приколов, сын которой был приятелем Максима Соколова, искореженный портсигар которого обнаружили, после взрыва, в кабинете нашего клиента… в общем, ход моих мыслей вы поняли. – Лидия Семеновна, а где живет эта Женя? Адрес ее вы знаете?

– Нет, конечно, зачем он мне? На пятом этаже живет, вон в том доме, – она показала в окно на панельную пятиэтажку. – Второй подъезд. Вон ее балкон, видишь, где белье сушится?

– Вижу! Спасибо большое вам, мне пора бежать, вы мне очень помогли, до свидания… – я торопливо распрощалась и выскочила на улицу.

Через несколько минут, я уже давила на кнопку звонка квартиры номер пятьдесят восемь, на балконе которой полоскалось на ветру белье. Еще через пять минут я медленно спустилась во двор. Нет, сегодня день закрытых дверей какой-то! Хотя могла бы и сама сообразить. Если продавщица Евгения… как ее там? Я достала свой малоформатный толстый блокнотик, поискала нужную страничку. Ага, вот. Попова Евгения Константиновна. Итак, если Евгения Константиновна пытается найти сына, то ждать ее сейчас дома бесполезно. Значит, надо возвращаться в офис – поделиться с начальством добытой информацией. Сообщить, что теперь, кроме пропавших Соколова и Векшина, у нас имеется еще некий Попов. Тоже пропавший, и тоже пять дней назад. Вот шеф обрадуется.

Увы, порадовать Баринова не удалось – он отсутствовал. Гоши тоже не было, очевидно поиск мастера, сделавшего дубликаты ключей, пошел по самому худшему варианту. Таким образом, в моем распоряжении была только Нина. Она внимательно выслушала меня, сдержанно похвалила, занесла краткое содержание моего отчета в компьютер и, так же сдержанно, пожурила за то, что я не узнала имени сына Евгении Константиновны Поповой.

– На нее-то у меня вряд ли есть данные, а вот на сына, раз он сидел, точно что-нибудь имеется.

– Я могу вернуться. Только стоит ли?

– Не стоит. Все равно завтра шеф пошлет тебя или Гошку к этой Поповой. А сегодня у тебя по плану, – она заглянула в лежащий перед ней листочек, – встреча с Мурзиком. Шеф сказал, что не позже семи вернется, и будет ждать тебя. Ему интересно, что ты сумеешь из этого Мурзика вытрясти.

– Надо же, какой он любопытный. Интересно ему, – я посмотрела на часы. – Вот черт! Если я хочу перехватить Леню на выходе с работы, то надо сейчас ехать.

Глава десятая

Я снова стояла около ларька и, рассеянно поглядывая по сторонам, рассуждала про себя. Схема выстраивалась неожиданная, но, на мой взгляд, логичная.

Само по себе то, что сын Евгении Поповой исчез четыре-пять дней назад, ни о чем не говорит. Мало ли куда мог подеваться взрослый мужик, тем более, всего месяц, как вернувшийся из тюрьмы. И со старыми дружками мог загулять, и новых завести. А может, и не друзей вовсе, а подружек. Но мать беспокоится, ищет. Наверное, пропадать вот так, на несколько дней, у него не в обычае. А потом, какое странное совпадение: в кабинете директора фирмы «Апрель» появлятся «дерьмо собачье», скорее всего купленное в магазине приколов – том самом, в котором работает Попова. А на следующее утро, в том же кабинете, взрывом разносит на куски Максима Соколова, приятеля сына Евгении Константиновны. Случайность? Извините, слабо верится. Скорее всего, этот сыночек замешан в деле по самую макушку. Например… например, он и есть предполагаемый любовник Кристины. Тогда он и терроризировал Гордеева – ключи, как выяснилось, были, полный комплект. Потом заминировал стол, заманил в кабинет Соколова… вот только зачем Максиму лезть в ящик стола Гордеева? За какими-нибудь документами, за деньгами? А, знаю, за бриллиантами! Если этот Попов был приятелем Соколова, то он мог знать про бриллианты. И мог сказать Максиму, что Андрей Николаевич хранит камни в столе, в запирающемся на ключ ящике. А почему бы и нет? Как хранилище для драгоценностей, кабинетный сейф и ящик стола друг друга стоят. А драгоценные камни, находящиеся в столь неприлично доступном месте, просто просят, чтобы их украли! Дешевая, конечно, приманка, но Соколов на нее клюнул.

Вроде бы, все сходится? Я достала блокнот и набросала основную схему своих рассуждений. Перечитала, пытаясь оценить с точки зрения «независимого наблюдателя». Небезупречно, кое-где откровенно притянуто, но в целом, логика присутствует. И становится вполне объяснимым одновременное исчезновение Попова и Соколова. Соколов погиб при взрыве, а Попов… если он совершил убийство, то самое разумное – немедленно скрыться, да так, чтобы и мама родная не знала, где тебя искать.

Правда, остается за скобками вопрос: за что Попов так взъелся на своего дружка? Для того, чтобы избавиться от Соколова, да еще таким, прямо скажем, нетривиальным способом, причина должна быть достаточно серьезной. И еще непонятно, при чем здесь Векшин? Может, и ни при чем вовсе? Но исчезли-то все трое одновременно. И потом, на портсигаре Соколова есть отпечатки пальцев Векшина – это тоже имеет значение!

Я настолько углубилась в свои размышления, что совсем забыла о необходимости наблюдать за крыльцом. Поэтому Леня, в длинном, умопомрачительной элегантности пальто, возникший прямо передо мной, вызвал легкий шок.

– Привет, Рита! – сказал он, вполне доброжелательно.

– Господи! Да что ж ты так подкрадываешься, – не сдержалась я. – У меня даже дыхание перехватило!

– Я разве подкрадываюсь? – удивился Леня. – Я тебе еще с крыльца помахал, а ты не ответила, вот я и подошел.

– Ох, – я виновато улыбнулась. – Извини. Это я от неожиданности. Задумалась о своем, о девичьем и немного выпала из реальности.

– Ничего, бывает, – утешил меня он. – А что ты здесь топчешься? Ждешь кого-то?

– Тебя, – ляпнула я.

– О как! – он был польщен. – И конечно, по важному делу?

– Ну… поговорить бы надо.

– Так какие проблемы? Пошли сейчас ко мне, я недалеко живу. Поговорим.

– К тебе? – растерянно переспросила я. На такой поворот я не рассчитывала. То есть, направление выдерживалось правильное, все, как Гошка велел. И дружеский контакт установлен, и объект выражает искренне желание сотрудничать… Вот только, не уверена, что под сотрудничеством мы понимаем одно и тоже. – Я не знаю, удобно ли?

– Все нормально, – засмеялся он. – Я один живу, никто нам не помешает.

Не могу сказать точно, не видела себя в этот момент со стороны, но думаю, что мои щеки приобрели оттенок, который имеет алая Маринкина блузка – та, самая, которую моя сестрица любит надевать с черными брюками. Я опустила глаза и пробормотала:

– Я вовсе не это имела в виду.

Леня расхохотался и хлопнул меня по плечу:

– Ну значит, просто поговорим. Да не парься ты, Ритка! Никто тебя насиловать не собирается.

Именно после этих его слов, я внезапно успокоилась. Действительно, с чего я так всполошилась? Леня не маньяк какой-нибудь, а нормальный парень. И пусть он живет один. Это вовсе не означает, что я не могу зайти к нему в гости, посидеть, и даже выпить чашку чаю. Ясно же, что в комфортной домашней обстановке разговор пойдет гораздо легче и приятнее – это вам не на морозе зубами щелкать.

– Извини, – сказала я. – Конечно, пошли к тебе.

Стоило нам тронуться с места, как я ступила на слегка присыпанную снегом ледяную дорожку и едва не упала. Леня подхватил меня под руку:

– Держись!

Насколько же приятнее идти по скользкому тротуару, опираясь на крепкую мужскую руку! Жаль, такое удовольствие выпадает мне совсем не часто. А Леня словно забыл, что я частный сыщик, детектив, что встреча наша не случайна, и явилась я, чтобы получить от него информацию, а не просто так, поболтать. Он держался просто и дружелюбно. Рассказал несколько анекдотов (смешных, и при этом вполне приличных), сообщил целый ворох сплетен про наше городское руководство и, между делом, подбросил пару комплиментов.

Мне было немного неловко, и я почувствовала себя обязанной тоже сказать ему что-нибудь приятное:

– Знаешь, а я совершенно не представляю себе работы менеджера. Это, наверное, так сложно!

– Ерунда, – небрежно отмахнулся Леня. – Целый день сижу в кабинете и охмуряю клиентов по телефону.

– Не верю. Ты нарочно преуменьшаешь. Наверняка, твоя работа – не только по телефону звонить. Ты ведь и сделки заключаешь, и документы оформляешь, правда?

– Приходится, как без этого, – Леня немного поскучнел. – Только это все бодяга. Финансовые документы – это скукота. Не о чем рассказывать.

– Что ты! – с энтузиазмом возразила я. – Финансовые документы могут быть интереснее любого детектива, я это недавно поняла.

– Озарение снизошло? – он не смог скрыть легкого раздражения. Или не посчитал нужным скрывать.

– Нет, просто мне удалось разобраться в махинациях со школьными деньгами. Да что ты спрашиваешь? Ты ведь лучше меня знаешь, как с бумагами работают. А тем более, когда речь идет о такой конторе, как ваша. Всегда есть возможность разогнать суммы по разным счетам с учетом своей выгоды. И документы будут в порядке и денежки в кармане.

– Ты что имеешь в виду? – Леня остановился.

Я тоже замерла. Только сейчас, я вспомнила слова Светланы о том, что Леня мухлюет с договорами! Ну молодец, Риточка, нашла тему для разговора! Для установления дружеского контакта со свидетелем, первым делом, прозрачно намекнула на то, что в курсе его финансовых махинаций! И ведь не объяснишь, что это случайно, что ничего такого я не имела ввиду. И как теперь выпутываться? Я состроила физиономию человека, не понимающего, о чем его спрашивают:

– Ничего я не имею в виду. Просто рассказываю, как раскручивала довольно ловкое воровство. Именно с помощью бухгалтерских документов. И мне было очень интересно.

– А мне нет. Ладно, чего встала? Пошли.

– Пошли. Леня, а если тебе все это так не нравится, зачем ты у Гордеева работаешь?

– Кушать хочется каждый день, – ответил он так весело, словно и не было минуту назад короткой, но неловкой сцены. – И не один раз хочется, а три. Иногда четыре. Правда, Рита, отстань от меня с этими бумажными делами. Честное слово, на работе надоело. Расскажи лучше про ваши успехи. Удалось вам узнать, кто кабинет Носорога разнес?

Ф-фу. Кажется, обошлось. Леня на меня не обиделся, не испугался, и отказываться от общения со мной, не собирается. Даже обрадовавшись, что он перевел разговор на другую тему, я охотно ответила:

– Пока нет. Но несколько рабочих версий уже есть.

– Даже несколько? Где же вы набрали улик, аж на несколько версий?

– О чем ты, какие улики! Так, разные мелочи, наталкивающие на определенные выводы. Что-то Гордеев сказал, что-то ты, что-то Светлана. Еще я в магазин ездила, где приколы продают.

– А туда-то зачем? – Леня, от удивления, сбился с шага.

– Разговаривала с продавщицей. Показывала вашу групповую фотографию – вдруг она бы узнала среди вас того, кто фальшивую собачью какашку купил.

– А она узнала?

– Как тебе сказать? Показала на Гордеева, дескать, лицо знакомое. Но я не думаю, что это он в магазин приходил. Вообще, она слишком своими проблемами была озабочена. Представляешь, у нее сын пропал.

– Ну и что? В смысле, к нашим делам это отношения не имеет.

– Если бы знать, что имеет отношение, а что нет, – вздохнула я. – Не вовремя он исчез, вот что. И есть некоторые подозрительные обстоятельства… наверное, придется еще раз к ней наведаться, поговорить.

– Смотри, тебе лучше знать, – голос у Лени был такой, словно он думал о чем-то другом. О чем именно, выяснилось через мгновение: – О, слушай, давай зайдем сюда!

Не дожидаясь моего согласия, Леня свернул к маленькому коммерческому магазинчику. Поняв, что он собирается купить вина, я запротестовала было, но он удивился:

– Какие разговоры на сухую? Ты шампанское любишь?

Я поняла, что без бутылки он отсюда не уйдет и, внимательно осмотрев полки, указала на недорогой кагор.

– Сладкое нравится? – с сомнением сказал Леня. – Ну, смотри, тебе лучше знать.

К кагору он добавил килограмм крупных зеленых яблок и гроздь бананов. С моей точки зрения, лучше было бы купить на эти деньги кусок копченой колбасы, но намекнуть ему на это я не решилась. И потом, может у него дома есть колбаса?

Леня, действительно, жил недалеко – через двадцать минут мы уже вошли в подъезд обшарпанной кирпичной пятиэтажки. А еще через пять минут, я изучала крохотную однокомнатную квартирку.

– Ну, как? – спросил Леня слегка насмешливо.

– Здорово, – искренне ответила я. – И это что, совсем твоя квартира?

– Смеешься? Приятель пустил пожить. Я с родителями разругался, сбежал из дома.

Я только вздохнула. Я очень люблю и маму, и папу, и даже Маринку, у меня и в мыслях нет разругаться с ними… но если бы у меня была хоть малейшая возможность, смыться в отдельную квартиру!

– Квартирка, конечно, маленькая, – он шлепнул ладонью по стене. – Зато родичи не достают.

– Ты здесь один живешь? Или с этим приятелем?

– А ты считаешь, здесь можно уместиться вдвоем? – хмыкнул Леня. – Нет, эта берлога только на одного медведя.

Берлога? Ну, не знаю, не знаю. Хотя, женского присутствия, действительно, не чувствуется. И дело даже не в некоторой захламленности – среди женщин чистюли и аккуратистки встречаются не чаще, чем среди мужчин. Но общее убранство было слишком строгим, почти аскетичным. Не женским – мужским. Ни безделушечек на полках, ни салфеточек, ни вазочек. Стоял, правда, на окне глиняный кувшинчик с пыльными пластмассовыми розами, но и он только подтверждал мое мнение.

– На кухню пойдем или здесь расположимся? – Леня достал из пакета бутылку и щелкнул по горлышку.

– Пожалуй… – я еще раз оглядела комнату. Если придвинуть низкий журнальный столик к дивану, то можно устроиться очень удобно. Вытянуть ноги, откинуться на мягкую спинку, расслабиться… Я тряхнула головой и приняла решение: – На кухню.

А как вы думаете, сумею я удержать свидетеля в рамках деловой беседы, если мы будем сидеть на коротком диванчике, бок о бок, попивая кагор и заедая его фруктами? На кухне, по крайне мере, должны быть жесткие табуретки, да и сесть можно по разные стороны стола.

– На кухню, так на кухню, – легко согласился Леня. – Сейчас, я только яблоки помою.

Разумеется, яблоки помыла я. И бананы тоже – в силу привычки. В нашем доме, все, что ставится на стол, должно быть тщательно вымыто. Пока я возилась у раковины, Леня накрыл на стол. То есть, открыл вино, достал пару стаканов тонкого стекла с нарисованными на стенках аляповатыми игральными картами, пару тарелок и вилки. На колбасу я надеялась напрасно, но из холодильника появилось блюдечко с нарезанным сыром.

– Ну, за знакомство, – Леня поднял свой стакан и подмигнул мне.

– За знакомство, – согласилась я.

Мы чокнулись, и я немного отпила. Не могу сказать, что я очень хорошо разбираюсь в винах, но, по-моему, кагор был неплохой. И ломтик сыра, хотя и слегка подсохший, оказался к месту. Леня тоже сделал глоток и скривился.

– Слишком сладкий, – объяснил он. – И слабоват. Не догоняет, совершенно.

– А мне, чем слаще, тем лучше, – я снова смочила губы, заела сыром. Мне действительно нравится сладкое вино. И нравится пить его вот так, по капельке. – А что слабоват, это нормально. Не водка же.

– Это верно, не водка, – Леня бросил на меня странный взгляд.

– Что? – я, на всякий случай, поправила волосы. На мне свитер, значит, расстегнутых пуговиц не может быть по определению. Помада тоже не могла размазаться – я сегодня не красилась. – Что-нибудь не так?

– Все нормально. Просто пьешь ты не по-людски. Не пьешь, а края облизываешь. Не экономь, пей до дна!

– А мне так приятнее. Глоточек вина, кусочек сыра. Замечательный вкус получается. И вообще, я сюда не пить пришла, а вопросы задавать.

– Ну ты прямо передовик детективного труда! Расслабься, Рита. И давай выпьем за вас, за сыщиков! – он поднял свой стакан.

– За сыщиков, – я послушно отпила, на этот раз побольше. – И все-таки, Леня, перейдем к делу. В прошлый раз ты утверждал, причем категорически, что никто из вас не причастен… – на мгновение меня замутило и я запнулась. – Ой!

– Что такое? – встревоженно спросил он.

– Не знаю, – я сделала глубокий вдох. – Устала, наверное, сегодня.

– Тебе поесть надо! Вот, банан возьми. И винца, винца отхлебни. Кагор штука полезная, его даже врачи рекомендуют.

Он взял мой стакан и попытался напоить меня, словно маленького ребенка. Естественно, я вывернулась.

– Что ты делаешь! Обольешь меня сейчас, а красное вино не отстирывается!

– О тебе же забочусь, – обиженно сказал Леня, но стакан поставил.

– Спасибо. И извини. Просто я не люблю… я предпочитаю пить сама, – и я демонстративно сделала глоток. Вина в стакане оставалось меньше половины. – Продолжаем разговор. О чем шла речь?

– Не помню, – буркнул он.

– Тогда начнем с начала. С записок в столе Гордеева.

Я сделала паузу, но совсем не потому, что хотела придать своим словам большую выразительность. Меня снова замутило. Леня тоже молчал, терпеливо ждал продолжения. А чтобы время зря не терять, потянулся за яблоком.

– Ох, – я снова глубоко вдохнула и потрясла головой. – Что-то мне не по себе. А, вот что я хотела! Леня, признавайся, ты ведь знаешь, кто Гордееву в стол всякую дрянь подкладывал?

– С чего ты взяла? – его рука, с яблоком, замерла.

– Кто-то же должен знать… ой! – я качнулась и едва не упала. – Так почему не ты? И потом, ты парень умный. Хоть и прикидываешься балбесом, не знаю уж, зачем, но я уверена…

Я прервалась на то, чтобы положить в рот еще кусочек сыра. Леня, не сводя с меня взгляд, откусил от яблока большой кусок. Оттого, что он жевал, вопрос прозвучал невнятно:

– Так в чем ты уверена?

– А? – странно, но мне показалось, что я начала засыпать. Или все правильно? После холодной улицы, попала в тепло, да вино, да приятная беседа – ничего удивительного, что меня разморило.

– В чем ты уверена? – повторил Леня. – И кому ты об этом говорила?

– Я? О чем говорила? – я потрясла головой, и уже сама, без его уговоров, отпила еще немного вина, чтобы в мозгах прояснилось. Не могу сказать, что это помогло. – Леня, я что-то плохо соображаю. Ну-ка, спроси еще раз, что ты от меня хочешь?

Он спросил. Потом повторил вопрос, и еще раз повторил. Я честно пыталась разобрать, что он говорит, но слова слились в невнятное бормотание.

– Не понимаю! Что ты, не можешь по-человечески… – голова закружилась и я, покрепче ухватившись за стол, обиженно сказала: – Ничего себе! Леня! Ты говорил, слабовато, не догоняет! А я, сейчас, кажется… мамочка!

Столешница неожиданно вырвалась из моих пальцев и, закрутившись, отлетела в сторону. Пол, наоборот, резко качнулся ко мне. Естественно, я отшатнулась назад. Тут же раздался грохот и яркий свет сменился приятным полумраком.

– Рита?

Я с трудом разглядела лицо Лени – оно странно расплывалось, растягивалось в каких-то нелепых гримасах. И голос звучал глухо и расплывчато, словно доносился с другой планеты. Но на этот раз я поняла.

– Рита? Ты как?

– Пло-хо, – я сумела это прошептать или мне только почудилось?

– Хорошо.

Лицо Лени заколыхалось, отдалилось… куда же он? Надо позвать его, но невозможно пошевелить губами. Ну и пусть. Не имеет значения. Вокруг меня сгустилась темнота, а от тишины заложило уши. Я соскальзываю в эту темноту и падаю, падаю, падаю …

Тонкое комариное попискивание с трудом пробилось сквозь накрывшую меня пелену. Оно становилось все громче, все противнее… Ощущение было примерно такое, словно у меня в голове равномерно пульсировал кактус, впиваясь мелкими острыми колючками прямо в мозг. Через некоторое время комар замолчал, и пульсация прекратилась. Осталась только боль. Сильная, давящая на глаза, не дающая сосредоточится, но все-таки, терпимая. Я решила, что теперь, вполне в состоянии пошевелится. Оказывается, ошиблась. Моя слабая попытка вызвала такой взрыв, что я снова потеряла сознание.

И во второй раз в чувство меня привел звонок – теперь я уже понимала, что это звонит телефон. Телефон надрывался, уже давно, и явно не собирался оставить меня в покое.

Оказалось, что двигаться, правда, очень медленно и осторожно, я могу. И воспринимать окружающую действительность тоже. Правда, я никак не могла найти связь между собой и этой самой действительностью. Было очень похоже на то, что я лежу на полу. Причем, не у себя дома, а в совершенно незнакомой квартире. Я скосила глаз вправо и увидела газовую плиту. Ага, я лежу в неизвестной квартире, на кухне, на полу. Что ж, хоть какая-то ясность. Правда, хотелось бы еще знать: что это за квартира, почему я нахожусь в таком некомфортном положении и отчего у меня так зверски болит голова? Ох, хоть бы этот поганый телефон угомонился, может полегче стало бы! Да кто же это на мобильник такой мерзкий сигнал умудрился поставить?

И где он звонит? Где-то, совсем рядом. Казалось бы, дело не сложное – встала, нашла телефон и выключила это отвратительное пиликание! Но я на такие подвиги, в данный момент, не способна, категорически. Что ж, значит, придется потерпеть. Сначала надо разобраться с головой, почему она так болит. Может, меня стукнули чем тяжелым? Может, мне череп пробили, и я сейчас лежу в луже крови и мозги проветриваю? Или, вообще, уже умерла? Да нет, не умерла, конечно. Мертвых не тошнит. И вообще, хватит глупостями заниматься, пора к делу переходить. Тем более, что мерзкий телефон замолчал и больше не отвлекает.

Медленно, очень медленно, я подняла руку и попыталась направить ее в сторону своей многострадальной головы. Довольно быстро я установила, что череп цел. И даже шишки не было. Странно, почему же тогда так больно? Рука, почти независимо от моего желания, продолжала шарить по полу. Ножка табуретки, ножка стола… а это что такое? Что-то холодное и кожаное. Я вцепилась в жесткий край и потащила к себе. Елки-палки, это же моя сумка! Телефон, словно поняв, что дождался своего часа, грянул с новой силой. Для того, чтобы извлечь его из сумки, мне пришлось приложить немало усилий. Перекатиться на бок, приподняться на локте, побороться с капризной молнией, переждать два, накативших подряд, приступа дурноты – только после этого, я смогла нашарить вибрирующий от нетерпения мобильник и вытащить его на свет божий. Нажать дрожащим пальцем нужную кнопку я тоже смогла не сразу – для этого потребовались неординарные усилия.