Текст книги "Легкой жизни мне не обещали"

Я послушно присела, а мать Николая Векшина, не менее послушно и, явно не в первый раз, начала свой рассказ.

– Сын у меня пропал, Коля. Он три месяца назад освободился. Шесть лет назад его посадили, за грабеж, а осенью освободили, досрочно. Коля не хотел больше… не хотел ничего такого. Он ведь тогда мальчишка еще был, глупый совсем. Это его приятель подбил, Максим. Тот с детства около шпаны терся. – она судорожно вздохнула и быстро провела ладонью по щеке, словно убирая слезу. А я посмотрела на Володю, вопросительно подняв брови. «Максим»? Володя кивнул, и я снова перевела взгляд на Евгению Константиновну. «Максим». Оч-чень интересно.

– А мой Коля, он хороший, только слабохарактерный. Нельзя ему было с Максимом… Мне Коля все рассказал. Не тогда, тогда он молчал. А вот вернулся и рассказал. Этот грабеж Максим затеял. И Кольку он взял, чтобы было на кого свалить. Если бы Коля тогда, на суде рассказал все как было, то Максим бы тоже сел. А Коля промолчал. Максим обещал ему, что деньги сбережет, что все до копеечки, отдаст, когда Коля выйдет. А на самом деле… Коля ведь работать хотел, нормально жить… меня жалел. А только ему на работу устроиться, сами знаете… Он, конечно, на все согласен был, и грузчиком, и землю копать… но сколько же можно так? Без оформления, значит, и платили ему, как хозяину в голову взбредет. Вот Коля и пошел к Максиму, стал про свою долю спрашивать.

Она снова провела ладонью по щеке. Не плакала, говорила ровным, монотонным голосом, только время от времени стирала пальцами несуществующие слезы.

– А Максим, гаденыш, все только обещал. Да обманывал он, захапал себе Колины деньги и не хотел отдавать.

– Положим, эти деньги принадлежали не вашему сыну, – мягко заметил Володя. – Деньги принадлежали потерпевшему.

– Коля за них отсидел! – Евгения Константиновна обожгла его злым взглядом. – Шесть лет в колонии, что, мало будет? А Максиму все даром досталось! Он обязан был Колину долю отдать!

Попова устремила на меня требовательный взгляд. Я оказалась в несколько сложном положении. Поддержать ее я не могла, я была совершенно согласна с мнением Володи (хотя с моей точки зрения, высказывать его именно сейчас, было крайне неуместно), а сказать, что деньги, добытые преступным путем, нельзя считать честно заработанными, даже если преступник понес заслуженное наказание… это было еще менее уместно. Поэтому я придала своей физиономии выражение сочувственного, серьезно-доброжелательного внимания. К счастью, Евгении Константиновне и этого хватило, в моем одобрении она не нуждалась.

– Обязан! А он крутить начал. Я Коле говорила: плюнь, отступись! А то втянет он тебя в новую беду. Но Коля уперся, обидно ему стало. Он Максиму пригрозил – сказал, что если тот деньги добром не отдаст, то его заставят. Дескать, есть у него теперь друзья, которые долги с мясом вырывают. Максим заюлил сразу: зачем нам это, да мы с тобой сами разберемся… работу какую-то пообещал, даже денег малую часть отдал. А я ведь как чувствовала, поверите, ночей не спала! И вот она, беда – пропал мой сыночек. Шесть дней уже дома не появлялся. А вчера я письмо в ящике нашла. От Коли. И он пишет, что так устроил… – Евгения Константиновна всхлипнула, – что если жив не будет, то я это письмо получу. И чтобы я тогда в милицию… он там все написал про Максима, всю правду. А потом ваши приехали. И если Коля действительно… если его Максим взорвал… я хочу, чтобы его расстреляли.

– У нас в стране мораторий на смертную казнь, – снова, совершенно не вовремя, выступил Володя. – Максимум – пожизненное заключение.

– А я хочу его расстрелять, – от ее, внезапно севшего голоса, у меня мурашки по коже побежали. – Если Коля не жив, и этот подлец жить не должен.

– Но может это не Максим, – быстро вмешалась я, – На него ведь ничего не указывает. Никаких доказательств.

– А вы найдите! Я к вам затем и пришла, чтобы вы доказательства нашли! И Колины записи принесла. Что вам, Колиного слова мало?

Володя, слава Богу, промолчал.

– Так что? Будете Максима ловить?

– Сделаем все возможное, – Стрешнев прижал руку к сердцу, но того, что Максим уже больше суток под арестом, говорить не стал.

Мать Векшина долго, не меньше минуты, сверлила его подозрительным взглядом, потом встала:

– Хорошо. Он хитрый, его трудно будет поймать. Ищите. А я буду к вам заходить, – она повернулась и пошла к дверям.

– Подождите, – остановил ее Володя. – Я вам пропуск отмечу, давайте сюда.

Она снова подошла к столу, открыла сумку и, вместе с бумажным прямоугольничком пропуска, достала большую, формата А4, фотографию. Обыкновенная фотография, какие делают в выпускном классе – в центре, в больших овалах учителя, а вокруг три десятка маленьких овальчиков с совсем еще детскими (семнадцать лет – дети, не взрослые же!) физиономиями. И под каждым, фамилия и инициалы.

Я терпеть не могу такие снимки – эти овальчики мне всегда напоминают портреты на могильных памятниках – и в моих классах мы ни разу ничего подобного не заказывали. Делали в конце года групповые фотографии, сбиваясь тесной кучкой – гораздо веселее всегда выходит. Но для следствия такие «братские могилы», несомненно, гораздо удобнее.

– Вот, я еще фотографию Максима принесла и чуть не забыла. Вот он, видите, – Евгения Константиновна указала пальцем на улыбающуюся симпатичную мордашку. – Он сейчас, конечно, старше стал, но все равно, похож. Пусть на стендах расклеят, «их разыскивает милиция».

– Спасибо, – Володя быстро расписался на пропуске и потянул к себе фотографию. – Большое спасибо!

– Вы его найдите. И… – голос Поповой дрогнул, она махнула рукой и ушла, оставив дверь открытой.

Я тут же вскочила, склонилась над фотографией рядом с Володей.

– Дверь закрой, – проворчал он. – Сквозняк жуткий. А у нас и так не Сочи, разве не чувствуешь?

– Чувствую, – сказала я уверенно, хотя в Сочи, за свои двадцать пять лет, ни разу не удосужилась выбраться. Ну и что? Все и так знают, что там тепло.

Я закрыла дверь и вернулась к изучению фотографии.

– Похож, – сделал вывод Володя. – Хоть и моложе он здесь, а не перепутаешь.

– Похож, – согласилась я. – Только что тебе этот снимок дает? У тебя владелец этой самой физиономии, под замком сидит, в натуральную величину. Кстати, ты почему ей не сказал, что Максим уже арестован? Или он сбежал?

– Типун тебе на язык, – дернулся Стрешнев. – Не хватало мне еще таких приключений. Нет, сидит, голубчик. А не сказал, чтобы лишней суеты не было. Сама же слышала – она расстрела требует. Вот сразу и началось бы: покажите мне его, хочу лично посмотреть, убедиться, да кровушку его черную пустить… А так – ушла женщина и ушла. И мы спокойно работаем.

– Логика в этом есть. Володя, а почему она Попова, если сын – Векшин?

– Это девичья фамилия. Она, когда замуж выходила, менять не стала. А у сына фамилия отца. Ритка, что ты ерунду какую-то спрашиваешь, а о главном молчишь? Неужели тебе не интересно, что за записи она принесла?

– Интересно, конечно. И что же там?

– А там, Риточка, именно то, чего нам не хватало для неполного счастья. Во-первых, подробное описание того грабежа, за который бедный Коля сел. Максим тогда проходил только свидетелем по делу, хотя, фактически, являлся организатором.

– Но это давно было. Николай уже отсидел и на свободу вышел.

– Но срок давности еще не кончился. Так что бодрое настроение Максиму, свет Геннадьевичу, я подпорчу. А во-вторых, Векшин очень подробно описал свои денежные претензии с приложением всех расчетов. Очень, кстати, грамотно сделанных. И чего дурака в криминал потянуло? Поступал бы в экономический с такими способностями. Был бы сейчас в банке, каким-нибудь мелким начальником и горя не знал бы. Или в налоговой…

– А в-третьих? – я не слишком вежливо прервала его рассуждения о возможных вариантах устройства покойного Николая Векшина.

– Почему ты считаешь, что есть и «в-третьих»?

– Потому что, «во-первых» и «во-вторых» недостаточно для того, чтобы у тебя была такая довольная рыжая морда, – откровенно сказала я.

– От рыжей слышу, – Володя ухмыльнулся. – Ну да, есть и «в-третьих». Помнишь, Евгения Константиновна говорила, что Соколов ее сыночку работу нашел? Векшин, царствие ему небесное, не менее подробно описал, как все тот же Максим спланировал операцию по устранению из сей юдоли скорби некоего господина Гордеева. За десять тысяч долларов. Вроде бы, даже аванс вручил. Кроме того, обеспечил ключи от офиса и от кабинета директора, а также отвлекающий маневр, гарантирующий безопасность от ненужного внимания коллектива фирмы. И подарил, на удачу, свой знаменитый портсигар.

– А взрывчатку где взяли?

– Взрывное устройство, в полном комплекте, тоже обеспечил Соколов. Векшин в этих делах плохо разбирался, а у Соколова кто-то из криминальных дружков специалистом был, поднатаскал его.

– Муляж! – ахнула я. – Вот откуда взялся муляж взрывного устройства! Соколов заминировал стол настоящей взрывчаткой, а Векшину дал муляж!

– А я о чем?

– Но подожди, я не понимаю… Векшин взорвался в одиннадцать утра, так?

– В десять сорок пять, – уточнил Стрешнев.

– Это непринципиально. Главное, что рабочий день уже начался. Так скажи мне, откуда у Соколова была уверенность, что взорвется именно Векшин? А если бы Гордеев вместо того, чтобы к нам ехать, явился на работу? Или Соколову было все равно? За покушение на Гордеева он ведь тоже деньги взял.

– Не думаю, что ему было все равно. Если погибает Гордеев, то Соколов, конечно, честно отрабатывает свои десять тысяч долларов, но с учетом долга, ему, практически все надо отдать Векшину. А если погибает дружок Коля, да еще так, что все считают покойником самого Соколова, то он со всех сторон в плюсе. Деньги при нем, свобода и Векшин жить больше не мешает.

– Хорошо, согласна, Соколов хотел взорвать именно Векшина. Но тогда остается вопрос, откуда он знал, что Гордеев утром на рабочем месте не появится?

– Скорее всего, тут опять Кристина постаралась. Сообщила любовнику, что разъяренный муж собирается в детективное агентство.

– Кристина? Хм. Ну да, пожалуй, тогда все складывается. Только все равно странно.

– Что тебе странно?

– У меня по времени не сходится. Вот смотри: в момент взрыва все сотрудники «Апреля» были в кухне. Но не с утра же они там кофе пили? Не с девяти часов?

– По показаниям, полученным в день взрыва от Корешкова, Поликарповой и Мурзика, кофе пить они отправились в десять пятнадцать. А до этого все находились на рабочих местах.

– Так когда же Соколов заминировал стол? Взорваться – это да, тут много времени не надо. Но Максиму нужно все было сделать аккуратно, а он ведь не специалист: любитель, не больше. Да еще сейф открыть, бриллианты забрать.

– Положим, сейф ключом открыть – дело несложное. А насчет установки растяжки я с тобой согласен. Грамотное минирование требует времени, спокойствия и тишины. Поэтому, я считаю, что Соколов пробрался в кабинет Гордеева поздно вечером. Открыл сейф, забрал бриллианты и поставил взрывное устройство.

– Поздно вечером?

– Ну да. Если точнее – с двадцати одного часа ноль пяти минут, до двадцати одного часа тридцати двух минут.

Я промолчала, но физиономия у меня, очевидно, была достаточно выразительная, потому что Володя засмеялся.

– Да не смотри ты на меня так! Попова с утра у нас, мои люди уже несколько часов работают. То, что у Соколова не было возможности действовать в рабочее время, когда сотрудники «Апреля» на месте, это понятно. А когда их нет? Поздним вечером, ночью и ранним утром.

– Но ночью в офис, даже с ключом не войдешь. То есть, дверь открыть можно, но сигнализация сработает. Или у Гордеева нет договора с охраной?

– Есть, конечно. Вот только, право звонка на пульт имеется у каждого из сотрудников «Апреля». Успешный бизнес предполагает ненормированный рабочий день – когда пораньше придти надо, когда задержаться. Этим господин Соколов и воспользовался. Вот, смотри!

Он достал из ящика стола большую коричневую папку, вынул из нее один листок и положил передо мной.

Это был стандартный протокол опроса сотрудника отдела вневедомственной охраны, дежурившего… ага! Я вернула листок Володе.

– Теперь понятно. Действительно, чего проще? В конце рабочего дня пройти в здание, дождаться пока все сотрудники «Апреля» уйдут, в двадцать один ноль пять открыть дверь и отзвониться на пульт. Назваться Корешковым и даже объяснить, что вернулся подготовить срочный договор. А закончив свои дела, снова позвонить, сказать, что уходишь и поставить на охрану.

– С Корешковым уже поговорили, – дополнил Стрешнев. – Он клянется, что в тот день на работу не возвращался. И вообще, примерно в это время пил пиво с друзьями. Фамилии и адреса назвал. Я послал человека проверить, но не сомневаюсь, что свидетели его показания подтвердят.

– Я тоже. Сто процентов, это был Соколов. А пароль ему Кристина, наверное, сказала.

– Кто ж еще. Она, правда, не признается, говорит, что сама не знала, но больше некому.

– Только что же он потом, до утра в здании сидел? Ночной вахтер его не видел, двери заперты, на окнах решетки.

– А что ему не сидеть? Я проверял, там на этажах полно уголков отдыха. Диванчики мягкие, креслица. Вполне приятно можно ночку провести, и даже не без комфорта, – Володя откинулся на спинку стула. – По-моему, все четко. Слушай еще раз: в конце рабочего дня Соколов заходит в здание, а после девяти, когда на этаже кроме него никого не остается, пробирается в офис «Апреля», в кабинет Гордеева. Там он открывает сейф, забирает бриллианты и минирует стол. А утречком быстро и незаметно удаляется. Встречается с Векшиным, передает ему связку ключей, вручает муляж взрывного устройства и отправляет в кабинет Гордеева. Сотрудники «Апреля», золотые работнички, пользуясь отсутствием начальства, сидят в дальней комнате, пьют кофе и травят анекдоты. Так что Векшину никто не мешает потихоньку открыть дверь офиса и пробраться в кабинет Гордеева. Ты что морщишься? Что тебе не нравится?

– Легкость, с которой Векшин вошел. Нам известно, что народ пошел пить кофе, но Векшин-то об этом как догадался? Откуда он знал, что в приемной никого нет? В замочную скважину подглядел?

– Это еще предстоит выяснить. Но ты помнишь, что написал Векшин в своих записках? Соколов взял на себя организацию отвлекающего маневра и обещал обеспечить свободный проход в кабинет Гордеева. И, судя по всему, свое обещание он выполнил. Векшин, действительно, без проблем добрался до кабинета Гордеева. Там он честно пытается заминировать стол при помощи муляжа. Но, как только выдвигает ящик… бум-м! И Векшин больше не достает Соколова денежными претензиями. А если вдруг появятся его злые друзья – тоже не страшно. Все ведь уверены, что это именно он, Максим, погиб при взрыве. Одним махом он избавился от всех обязательств и проблем. Кстати, о новых документах он заранее позаботился – мы у него паспорт нашли, и права, и военный билет, и все прочее, вплоть до флюорографии. На имя Суворина, Василия Михайловича.

– Фальшивые? – уточнила я.

– Документы фальшивые, а флюорография – не знаю. Может и настоящая. Еще вопросы есть?

– Есть. Ведь все очень здорово увязывается. Так чего же тебе не хватает? Почему ты говоришь, что счастье неполное?

– Потому, что все это только слова одного уголовника, против слов другого уголовника. Вот если бы мы нашли в его квартире эти самые бриллианты или остатки взрывчатки, или еще какие, столь же достоверные улики…

– А мы не нашли?

– Нет. И по месту прописки обыск делали и на той квартире, где ты его так ловко прихватила.

– Это та самая его запасная квартира, отцовское наследство?

– Почему отцовское? Соколов показал, что эта квартира принадлежала его матери, она купила шесть лет назад. Так что, если это и наследство, то материнское.

– Ты что-то путаешь. Я разговарила с соседкой Максима, и она сказала, что у матери Соколова, пальто приличного не было, не то, что денег на квартиру!

– Положим, соседка могла и не знать все подробностей жизни Соколовых. Тем более, шесть лет назад… а, ну конечно! Вот они куда пошли, деньги Векшина! Наверняка Максим их на квартирку и истратил. Но все равно, формально, это материнское наследство. И завещание имеется и все прочие документы.

– Володя, я не спорю, вполне может быть, что шесть лет назад Соколов купил квартиру на имя матери. Но соседка совершенно определенно утверждает, что его отец, тоже оставил Максиму наследство – большие деньги. И квартиру. Эту квартиру Соколов оформил на себя, не на мать, а на себя!

– Елки зеленые! – Стрешнев даже вскочил. От резкого движения, фотография слетела со стола и опустилась на пол у моих ног. – Еще одна квартира! Третья! Это точно?

– Я же говорю, соседка утверждает, – я наклонилась и подняла фотографию. – Можешь сам съездить, поговорить. Только она адреса не знает.

– Значит, и разговаривать, смысла нет. Проще сразу, в регистрационную палату запрос сделать, насчет квартиры, оформленной на Соколова. Сейчас я Пашку Васильева пошлю, – Володя схватился за телефонную трубку, – у него там связи. А то из этой конторы пока обычным порядком ответ на запрос получишь, снег растает.

– Володя, – негромко сказала я, не замечая, что за моей спиной снова открывается дверь. – Володя, подожди. Кажется, я знаю, где находится эта квартира. И кстати, у тебя, случайно, нет желания раскрыть еще одно убийство?

– Эй-эй, Маргарита, ты чего это на конкурентов взялась работать? Ты должна раскрывать убийства исключительно на благо родной фирмы.

– Гошка! – обрадовался Володя. – Явился все-таки!

– Ниночка сказала, что у тебя какие-то интересные новости, – Гоша уверенно опустился на стул, на котором недавно сидела мать Векшина, и положил ногу на ногу. – Но я приехал не корысти ради, а токмо волею пославшего мя начальства. «Наше все» велел за Риткой присмотреть. А то она существо нежное, неискушенное и наивное. Начнет вам тут, совершенно бескорыстно, за весь отдел пахать. А нам нужно, чтобы она пахала на взаимовыгодной основе.

– Ну, ты даешь, – Володя обиженно выпятил губы. – Можно подумать, мы когда-нибудь зажиливали! Можно подумать, за нами пропадало!

– Потому и не пропадало, что мы настороже. И прекрати строить Ритке глазки. Она у нас девушка серьезная, а ты – балабон.

– Сам балабон! Мы, между прочим, серьезные вещи обсуждали, пока ты не ввалился.

– Да, кстати, Рита, – Гоша повернулся ко мне. – Что это за убийство ты решила подарить нашему общему другу?

Мне было что сказать и по поводу его поведения, и по поводу вмешательства в мои дела, но если я начну высказывать претензии, напарник не смолчит… не устраивать же свару на глазах у Володи. Я решила оставить все разборки на другое, более подходящее время. Положила на стол фотографию и ткнула пальцем:

– Вот, смотрите: это погибший при взрыве в кабинете Гордеева, Николай Векшин. Это – его школьный приятель, Максим Соколов, который в данный момент находится на Володином попечении. А вот это… – я сделала эффектную паузу, – неужели не узнаете? Это же Леня!

– Ух, ты, – Гоша первым ухватил фотографию, повернулся к окну. – Точно, Леня. Друзья детства, выходит? Славная компания.

– Леня? – Володя отобрал у него фотографию. – Черт, действительно, он!

– А квартира, куда меня привел Леня, по его же словам, принадлежала некоему приятелю, который пустил его пожить! – торжественно заключила я. – И попробуйте меня теперь убедить, что это не квартира Соколова! И убил Леню, тоже Соколов!

– Ты не торопись выводы делать, – Гоша вдруг стал чрезвычайно рассудителен. Может это просто совпадение такое, несчастное. Зачем Соколову Леню убивать? А то, что они учились в одном классе, ничего не доказывает. Может, они после школы и не виделись ни разу.

– В том то и дело, что виделись! – торжественно сказала я. – Знаете, что сказал Соколов, когда увидел меня? Сначала он сказал, что я – рыжая и приставучая сыщица! Как вы думаете, кто ему мог про меня рассказать? Гордеев? Кристина? Или Леня? А потом? Потом, знаете, что было? Соколов очень удивился! «Ты жива?» – вот что он потом сказал!

– Черт побери! – мужчины помянули нечистого таким слаженным дуэтом, что я засмеялась:

– Вот именно! Именно так он и сказал: «Черт побери! Так ты жива?!» А кто ему мог сказать, что я умерла? Только один человек.

– И этот человек – Леня, – согласился Володя.

А Гошка схватился за голову:

– Ритка! Ты меня в гроб вгонишь! Ты почему об этом сразу не доложила?

– Да я только сейчас вспомнила.

Мое вполне логичное объяснение привело напарника в ярость.

– Вспомнила?! А какое ты имела право забывать? Ерунду всякую от важной информации отличить не можешь? Ты кто, оперативный сотрудник или кура безмозглая?

Гошка орал, а я только глазами хлопала. По всему выходило, что я именно кура и именно безмозглая. Но я же не нарочно! Мне просто в голову не пришло…

– Нет это просто невозможно, – выкричавшись, Гошка обернулся к Стрешневу. – Умница ведь девчонка, на лету все схватыет! А потом, как в сказке про Золушку: блямс! Часы пробили двенадцать и у нее вместо головы – тыква!

– В тыкву карета превращалась, – добросовестность не позволила Володе промолчать.

– А у Ритки – голова!

– Но я же вспомнила, – я сама понимала, насколько жалко выглядит моя попытка оправдаться.

– Лучше поздно, чем никогда? Ох, Маргарита!

Володя в воспитательный процесс не вмешивался, хотя смотрел на меня с неодобрением. Но теперь он решил, что хватит нам отвлекаться от важного дела.

– И все-таки, зачем Соколову убивать Мурзика? Рубил концы?

– Вполне возможно, – Гоша ответил слишком горомко, он еще сердился. – Раз они были такими друзьями, что Леня даже жил у него на квартире, Соколов вполне мог посвятить его в свою аферу. Может, не во всю, но хотя бы в часть со своей мнимой гибелью.

– Тогда становится понятно, почему народ так вовремя и так дружно отправился кофе пить, – тихо добавила я.

– Точно! И пароль Леня мог сказать, – вспомнил Володя. – Так даже логичнее.

– А может, они с самого начала заодно были? – я заговорила немного увереннее. – Это Кристина может верить, что случайно с Максимом познакомилась. А я думаю, что это Леня ее Соколову показал.

– И даже позвонить мог, когда Гордеев жену срочно вызвал, предупредить, – поддержал меня Гоша. – Дескать, поторопись, скоро мадам у наших дверей будет, прекрасный случай познакомиться.

– А когда Леня попытался убить Риту, да еще у него на квартире, – развил мысль Володя, – Соколов решил, что партнер ему больше не нужен. Испугался, что Леня не сумеет замести следы, попадется. А если попадется, то молчать не станет. Опять же, делится с ним…

– Логично, – Гоша снова нахмурился. – Но я по-прежнему не понимаю, зачем Лене этот экстрим нужен был?

– Нервишки подвели? Рита, между делом, сболтнула что-то, а он испугался. Подумал, что у нее и правда важная зацепка есть, – логика Стрешнева была безупречна. По крайне мере, с моей точки зрения.

– А может действительно она есть, эта зацепка? – оживился Гоша. – Может, мы просто не заметили? Ритка, давай еще раз, о чем ты с ним говорила? Доставай свой поминальник, сосредотачивайся! И вспоминай все, даже то, что записывать не стала, любую ерунду.

И снова я читала свои записи вслух, комментируя каждую строчку, а ребята приставали с вопросами, типа: «А какое у него в этот момент было лицо?», «А куда он смотрел, когда ты это сказала?» и другими, столь же гениальными. Когда я закончила, Володя развел руками:

– Как хочешь, но я никакого криминала не вижу. Чего он мог испугаться? Неужели действительно, на твои слова о финансовых документах повелся?

А Гоша почесал в затылке и попросил:

– Ну-ка, вернись к тому месту, где он спрашивает о наших успехах. Что-то мне там не нравится.

Я с выражением прочитала:

– Леня спросил, как наши успехи. Я сказала, что отрабатываем разные версии. Он посмеялся – где мы на несколько версий данных набрали. Я ответила, что с людьми разговариваем. Упомянула Диму, Светлану, Гордеева. Теперь вот, с ним говорю. Еще сказала, что была в магазине приколов, познакомилась с продавщицей, но та ничего интересного не сказала. Упомянула, что у продавщицы сын пропал. Вот, собственно и все. Леню это не особенно заинтересовало. Он увидел магазин и потащил меня туда.

– Не заинтересовало, говоришь? А ведь должно было заинтересовать. Он-то знал, кто такая Евгения Константиновна Попова. И кто такой ее пропавший сын. Он у тебя про сына, точно, ничего не спрашивал?

– Да нет. Наоборот, он сказал, что это к нашим делам отношения не имеет.

– Не имеет, – ухмыльнулся Володя. – Совершенно не имеет! За исключением того, что именно он, погиб в кабинете Гордеева.

– Ой, ребята, – я всплеснула руками. – Ой! Я же сказала ему, что хочу еще раз заглянуть в магазин и поговорить с продавщицей! И что сын ее исчез очень не вовремя.

– Вот оно! – Володя хлопнул в ладоши. – Вот теперь сошлось!

А Гошка только рукой махнул:

– Считай, что я на тебя еще раз наорал. В конце концов, если у тебя память девичья, ходи с диктофоном. Ясно же, что если бы ты начала вдруг искать Векшина, то к самым неожиданным выводам могла прийти. Вот он и занервничал. А с Соколовым посоветоваться, не было ни времени, ни возможности – не мог же он прямо при тебе ему звонить.

– Соколову такая самодеятельность, разумеется, не понравилась, – подхватил Володя. – Посторонний труп в своей квартире он бы еще, может, стерпел, он ведь и сам среди живых не числился. А покойнику все равно, что там у него в доме найдут. Но Леню в любую минуту могли арестовать – думаю, Соколов понимал, что этому неврастенику от нас не уйти. А на первом же допросе, Леня рассказал бы все, что знает.

– Ясно, что после этого Соколов на свободе долго не гулял бы, – заключила я. – Вот только, как теперь все это доказать?

– Дело техники, – Володя снова взялся за телефон. – Саша? Ты сейчас где? Нет, не надо. Бери Ларионова, и возвращайтесь, быстро!

Он положил трубку и улыбнулся мне:

– Теперь, когда мы знаем, где искать и что искать… Баллистическая экспертиза наверняка покажет, что Векшин застрелен из пистолета Соколова. А если удача от нас не отвернется, то в этой третьей квартирке и взрывчатку найдем, хотя бы следы хранения. Не волнуйся, Рита. Расстрела, как Евгения Константиновна хочет, я не обещаю, но сидеть Соколову долго-долго.

Удача от Стрешнева не отвернулась. В квартире, где я чуть не распрощалась с жизнью, нашли не только следы хранения, но и взрывчатку (позже экспертиза подтвердила: обнаруженная взрывчатка идентична той, что рванула в кабинете Гордеева). Нашли ключ от сейфа – наверное, Соколов снял его со связки, когда отдавал ключи Векшину, чтобы тот не отвлекался. Нашли бумажник Лени Мурзика и много еще чего, очень интересного для следствия. Нашли три, заверенные у нотариуса генеральные доверенности на продажу трех, принадлежащих Соколову М.Г. квартир. Причем все три доверенности были оформлены на имя Суворина М. В. Что ж, очень логично. Три квартиры, даже не в самом лучшем состоянии и не в самых престижных районах – это целое состояние. Максим бумажник из кармана мертвого Мурзика забрал, а уж о том, чтобы сохранить за собой недвижимость он позаботился в первую очередь. С доверенностями на руках он мог спокойно эти квартиры продать и деньги за них получить, без проблем. А потом уехать – в нашем городе ему оставаться было нельзя.

Не сумели найти только доллары Кристины и бриллианты Андрея Николаевича. На эти две темы, Соколов, и так не слишком словоохотливый на допросах, говорить отказывался. Тем более, выяснял это Володя, так сказать, частным порядком – официального обвинения по поводу пропажи денег и драгоценностей ему не предъявлялось.

При подведении квартальных итогов, Стрешнев получил от начальства поощрение за хорошую оперативную работу. При этом Володя, на всех уровнях, где его хвалили, не забывал упоминать помощь, оказанную следствию детективным агентством «Шиповник» и Маргаритой Сергеевной Рощиной лично. Меня даже приглашали на какое-то совещание и публично говорили мне всякие приятные слова.

Одним словом, с Володей мы теперь, лучшие друзья. Между прочим, шеф меня за это отдельно похвалил – дескать, в нашем деле очень полезно обрастать в милиции друзьями и людьми благожелательно ко мне относящимися.

Гордеев не стал предъявлять Кристине обвинение, просто развелся с ней. Поскольку детей у них не было, а открыть рот по поводу каких-либо претензий Кристина не имела возможности, много времени это не заняло. Он даже, выплатил ей какие-то отступные. Точнее, не ей, а ее родителям, и не отступные, а деньги на лечение – отец Кристины, когда узнал, что единственная дочь может оказаться в тюрьме как организатор убийства собственного мужа, свалился с инфарктом. Думаю, именно поэтому, Андрей Николаевич, который сохранил к тестю и теще остатки добрых чувств, махнул рукой на правосудие, и Кристина отделалась легким испугом.

Кстати, «собачье дерьмо» оказалось в столе Гордеева, благодаря Кристине. И записки дурацкие, тоже. Заливаясь горючими слезами, госпожа Гордеева поведала Стрешневу, что хотела, таким образом, немного «взбодрить» мужа. Писала записки она сама, а Дима делал ксерокопии и подкладывал их в стол. Хоть он и считался тюфяком, а осторожность проявил незаурядную – эксперты-почерковеды с ксерокопиями не работают. Так что, если бы Гордеев и понес, сгоряча, записки и образцы почерка на экспертизу, с ним бы там даже разговаривать не стали. А ключами от кабинета и от ящика стола Диму снабдила все та же Кристина. Представляете, сколько дубликатов ключей сделала эта запасливая мадам. Один – Соколову, один – Диме… наверняка и для себя оставила – так, на всякий случай.

Счет, выставленный «нашим все», Гордеев оплатил, не моргнув глазом. Я надеялась, что после этого никогда его не увижу, но ошиблась. Андрей Николаевич не исчез, ни из нашей жизни, ни из приемной нашего агентства. Он регулярно появлялся у Ниночкиного стола, оставляя невзначай, маленькие, но приятные презенты, заглядывал ей в глаза, предлагал отвезти после работы домой или, например, поужинать вместе в каком-нибудь тихом и приличном месте. Одним словом, самым наглым и бесцеремонным образом, переманивал секретаря.

Я начала нервничать и уже предлагала принять какие-нибудь активные меры, но Гошка меня высмеял:

– Киллера, что ли, наймешь? – спросил он. – Хочешь сказать, у тебя лишние десять тысяч долларов завелись? Девать некуда?

– Откуда? – у меня и десяти лишних рублей отродясь не было. И вообще, что это за постановка вопроса: лишние деньги? Деньги, которые не знаешь, куда деть? Кому-нибудь такое чудо природы приходилось видеть? Лично мне – никогда.

– Ну и отцепись от людей. Все равно, у Гордеева это пустые хлопоты. А Нина хоть развлечется маленько. И вообще, я думаю, ты ей просто завидуешь.