Текст книги "Умер, шмумер, лишь бы был здоров"

40. Опасения отца

Профессор Штейн заметил, что после завтрака Тарнадин что-то настойчиво втолковывал Вене.

«Нужно серьёзно поговорить с сыном, – подумал он, – в последнее время Вениамин не так откровенен со мной, как раньше. Чтобы только глупостей не наделал».

Анатолий Львович прикрыл ладонью лицо и прошептал молитву «Шма, Исраэль».

41. Предложение, от которого нельзя отказаться

– Да, Вениамин Анатольевич, ты меня правильно понял. Считай, что я сделал тебе предложение, от которого нельзя отказаться – Тарнадин засмеялся, выставив крупные зубы, – хочешь, не хочешь, тебе придётся полететь в Израиль и привезти сюда последнего, оставшегося в живых девяностолетнего родственника Ленина. Это наш единственный шанс доказать швейцарским болванам «ху из ху». А сейчас слушай внимательно! Старика зовут Шмуэль Бланк. Его двадцати восьмилетняя внучка, Яэль, уже год проживает с дедом, а её родители – учёные микробиологи – работают в Соединённых Штатах. Девушка сопровождает деда повсюду, поэтому мы вынуждены были пригласить и её в Швейцарию. Яэль скоро с тобой свяжется. – Тарнадин глянул на часы. – Кстати, она же встретит тебя в аэропорту «Бен Гурион». Сейчас мы поднимемся ко мне в комнату, и я дам тебе денег. Сегодня же закажи билет в Израиль. Да, чуть не забыл важную деталь, – проверь, чтобы паспорта Бланков не были просрочены и постарайся достать семейные фотографии. Я имею в виду фотографии с Лениным. Наверняка старик хранит их, как драгоценную реликвию. Любые доказательства родственной связи с Ульяновым: письма, свидетельства о рождении, другие документы – всё в кучу и сюда. Ясно? А, как Бланкам объяснишь надобность этих доказательств – твоё дело.

42. Яэль

14-го мая в 17 часов и 50 минут согласно расписанию Боинг 777 швейцарской авиакомпании «Swiss Air» приземлился в аэропорту «Бен Гурион». Через пятнадцать минут Веня держал в руке горстку Святой Земли из вазона с декоративным растением, украшающим вход в зал ожидания. – Ну, вот я и дома, по Сеньке и шапка, – произнёс он и сам удивился абсурдной мысли, облечённой в ещё более абсурдные слова. На его груди висела заранее приготовленная картонная табличка с фамилией «Stein», и он ждал появления Яэль. Её имя он запомнил, но для большей уверенности, ещё раз прочитал в записной книжке. Из короткого телефонного разговора на прошлой неделе Веня узнал, что попадёт, как говорится, с корабля на бал, так как юбилей Бланка назначен на семь вечера, и по дороге в ресторан нужно успеть заехать за дедом, а это значит, что на всё про всё у них есть пятьдесят пять минут. Веня понимал, что даже для такой крошечной страны, как Израиль, это минимальный промежуток времени, особенно в часы пик.

У входа в здание аэропорта, одно за другим, останавливались такси. Водители помогали приезжим загружать чемоданы, шумно переговариваясь друг с другом на иврите. Веня вслушивался в гортанное месиво звуков, из которого выделить отдельные слова ему не представлялось возможным.

И вдруг приятный женский голос прошелестел возле его утомлённого уха:

– Добри вечер, Венья! Я – Яэль. Ми будем знакомы потом. Надо бистро бегать. Нету времья. Вы видите на другую сторону возле тэкси тот маленький фиат? Туда, Венья. Excuse Me, my bad Russian![22]22
  Простите, у меняя ужасный русский.(англ.)


[Закрыть]

Веня перебегал дорогу вслед за девушкой, лицо которой не успел разглядеть, но, зато, ноги.… Любуясь такими ножками не грех опоздать не только на день рождения к двоюродному брату Ленина, но и на приём к самому Папе Римскому. В туфлях на высоких каблуках, загорелые, с тонкими щиколотками проворные ножки слишком быстро юркнули в красный фиат, и маленькое чёрное платье и блестящие рыжие волосы, схваченные на затылке бисерным зажимом скрылись за высоким подголовником. На переднем сидении лежал прямоугольный пакет в золотой обёртке с гигантским бумажным цветком. Видимо, подарок деду. А в панорамном зеркале мелькала симпатичная чёлка. Когда Веня рассмотрел всё лицо, фиат, сорвавшись с места, помчался в Тель-Авив. «Какая милая», – подумал он и, оттолкнув от себя рюкзак, продвинулся к центру.

– Господин Штейн, больше хорошо видеть природу в окнах авто, чем в зеркале. – Она лукаво улыбнулась и, оценивающе взглянув на себя, добавила:

– Я буду радоваться, если Израиль найдёт симпатию в ваших глазах.

Через полчаса они уже въезжали во двор многоэтажного дома.

– Яэль, вам нужна помощь?

– Нет, нет, спасибо, вы будете ждать не больше пять минут, а мы с дедушкой будем скоро спускаться. – Она побежала к подъезду, но, вдруг, оглянулась и замахала рукой.

– Ой, я не имею память! Нужно убрать, пожалуйста, подарок туда, где ваш мешок.

– Не волнуйтесь, Яэль, уже убираю. – Веня вышел из машины, освободил для юбиляра переднее сидение и спрятал подарок за рюкзаком. На осмотр двора времени не осталось. Яэль уже направлялась к фиату, ведя под руку деда, одетого в светло серый костюм и белую рубашку с красным галстуком. Свободной рукой он поочередно приглаживал, то пушистый венчик серебристых волос, огибающий остров блестящей лысины, то уголки крахмального воротничка.

– Дедуля, познакомься, это – господин Штейн из Москвы. Он будет идти на твой праздник, будет пожить у нас на 2–3 дня, а потом возьмёт нас на Швейцарию. Яэль представила деду подошедшего к ним гостя.

– О! Рад знакомству, молодой человек. Старик протянул руку – Шмуэль Бланк! Вы у нас в Израиле впервые?

– Раньше бывать не приходилось.

– Хаверим[23]23
  Товарищи (иврит)


[Закрыть], давайте поторопиться. Некрасиво, если виноватый торжеством опаздывает.

– Виновник торжества, Яэленька.

43. Юбилей

Из «Бабы Яги» доносилась тихая фортепианная музыка. Ближайшие родственники уже прибыли и, собравшись у входа в ресторан, шумно общались между собой. Им не терпелось облобызать именинника, вручить ему поздравительные конверты и, наконец, приступить непосредственно к цели торжества – поглощению праздничного ужина.

Когда нарядный Шмулик появился в сопровождении внучки и незнакомого мужчины, привлекательность которого была моментально замечена и оценена женской половиной присутствующих, разговоры прекратились, уступая уютное пространство, утопающего в зелени двора исключительно звукам рояля. «Кем бы ни был этот молодой человек, но произвести на него хорошее впечатление не помешает», – так думала преданная Бланку родня, ни на секунду не забывая о возрасте его незамужней внучки. Как ни крути, как ни верти, а в двадцать восемь лет её мама – единственная дочь Шмулика, Рут, – уже имела шестилетнюю Яэль…

Собравшиеся гости напоминали Вене многослойный торт «Дружба народов», который превосходно готовит его отец, как только на рынке появляются необходимые экзотические фрукты.

Блондины, брюнеты, рыжие, румяные старушки под руку со сгорбленными старичками, мужчины с ермолками на затылках, мужчины без оных, смуглые женщины с голубоглазыми мужьями, очень красивые дети и одна темнокожая пара. Веня с любопытством прислушивался к звучанию иврита: «Как интересно! – думал он. Какие разные люди!»

А в это время каждый из них, запечатлев поцелуй на выбритой щеке Бланка, по привычке желал старику здоровья до ста двадцати лет, хоть в данном конкретном случае эти пожелания звучали даже как-то неприлично. Боли в суставах, донимающие его уже несколько лет, Шмулик научился игнорировать, о мире ином не задумывался. Он строил далеко идущие планы, соответствующие его неугомонному характеру и влечению юной души.

В зале ресторана юбиляра ожидал сюрприз. На стене, напротив изысканно украшенных столов и разодетых в чехлы стульев, на которые шумно рассаживались родственники и друзья, висел огромный полотняный экран. На нём застыло дымчатое изображение лежащего на животе лопоухого младенца. На полувыцветшем паспарту довольно чётко просматривалась чернильная надпись: «мамин птенчик». Это была проекция фотографии Самочки (так ласково родители называли первенца и продолжателя рода Бланков – трёхмесячного Самуила Захаровича). И, как продолжение главного сюрприза, Яэль прилюдно преподнесла деду подарок в шикарной обёртке, оказавшийся красивым дигитальным альбомом и неоспоримым свидетельством взросления «птенчика».

Старинный друг Шмулика – высокий седобородый старец – рассмешил гостей, указывая на экран и, видимо, комментируя понравившуюся деталь.

– Он говорит, что его подруг, без злого глаза, хорошо подрос за сто, без минус десять лет, а его уши сохранились в тот же размер.

Яэль переводила Вене тосты и реплики гостей, а он, умиляясь забавностью произношения, зачаровано смотрел на движения её губ, испытывая непреодолимое желание их поцеловать.

На экране менялись фотографии. Вот Самочка в матроске, вот на плечах у отца, а вот он еле удерживает в руках огромного пушистого кота. Когда появилась фотография человека в инвалидном кресле, обнимающего конопатого мальчишку с оттопыренными ушами, Шмуэль Бланк попросил внимания и, поддерживаемый внучкой, встал на ноги.

– Яэль! Если вам не трудно, переводите мне речь дедушки в общих чертах, а то я чувствую себя глухонемым, – попросил Веня. Не понимая значения ивритских слов, он ощущал красоту древнего языка, вслушиваясь в таинственную музыку фраз. Да!.. Бланк бесспорно владел ораторским искусством. Яэль переводила, как могла, поэтому из многословной речи старика, лишь частичка доносилась до Вениного слуха, а тёплое дыхание очаровательной девушки усиливало разрастающееся желание прикоснуться к её сочным губам хотя бы ухом.

– Дорогие мои! Сегодня мне девяносто лет! А, ведь, совсем недавно я был шестилетним ребёнком, каким вы видите меня на этом древнем снимке. Тогда я был уверен, что жизнь бесконечна. – Он протянул руку к экрану. – Многие из вас, мои дорогие, узнали человека в инвалидном кресле. Это Владимир Ильич Ульянов, сын моей тёти – Марии Александровны Бланк, мой двоюродный брат. Я гордился своим братом, хоть и называл его дядей Володей. Мы виделись один раз в жизни. В Горках. Он был серьезно болен, дремал, сидя в кресле, неразборчиво говорил, а меня почему-то называл Гаврошем. – Бланк усмехнулся, потёр глаза под очками. – Взрослые говорили о скучных вещах, а я носился по дому, выискивая, чего бы натворить. Когда мы уже собрались уходить, неожиданно проснувшийся Ленин произнёс странную фразу. Он посмотрел на меня каким-то особым взглядом, от которого, признаюсь, мне тут же захотелось скрыться за маминым длинным пальто, и вдруг сказал: «А с тобой, Гаврош, мы ещё встретимся, только придётся подождать». – Шмулик вздохнул и нахмурился.

– Через три дня нам сообщили, что дяди Володи не стало. Вскоре мы уехали в Польшу, а оттуда в Палестину. Но, по каким-то магическим законам связей, этот человек, так или иначе, всю жизнь влиял на моё мировоззрение и поступки. Конечно же, духовную общность он имел в виду, когда говорил о встрече.

Бланк отпил глоток воды и, промокнув губы салфеткой, продолжил речь.

Дальнейшее повествование Веня не слышал. Голос Яэль: «И вдруг он сказал, чтобы мой дедушка долго подождал, и тогда они опять встретятся» – гудел в голове, отчего напрочь заложило уши.

«Вениамин Штейн, тебе необходимо проветрить мозги», подумал Веня и, шепнув Яэль, – I am sorry[24]24
  Простите!(англ.)


[Закрыть] – вышел из-за стола.

Во дворе перед рестораном стояли обычные зелёные скамейки. Двор, как двор. Ничего особенного. Единственно, что было необычным – деревья! Экзотические, названия которых, Веня не знал. Он присел на край скамейки, стараясь не думать о том, что его привело в смятение. Он крепко сжал виски: «Интеллигентный человек двадцать первого века не должен верить в предвидения и пророческие предсказания. Всё это – потусторонний бред!»

Но жёлтое лицо Ленина застряло между диковинными листьями незнакомого дерева и в упор глядело на молодого человека, подмигивая прищуренным глазом.

«Кто он, этот щуплый, картавый мужичок? Нетленная историческая личность, единственная в своём роде? Инопланетянин? Может быть Мессия? А почему бы и нет? На фоне происходящих событий – мысль вполне реальна». Веня зажмурился: «Немедленно взять себя в руки! Думать о чём-то другом! Быстро, к людям!»

В это время официанты подавали основное блюдо трапезы, а пожилая дама с ярко накрашенными губами выразительно считывала рифмованное поздравление с тетрадного листа.

Веня незаметно протиснулся между столами и почти бесшумно уселся на свой стул.

– А я вам делала заказ. Курочкина нога с яблоком. Угадала? Если нет – будем заказать что-нибудь другое.

– Спасибо, Яэль, я обожаю курочек, особенно их ноги, а если ещё с яблоками – ууу! – объедение – не то слово! А вы, я вижу, любите рыбу? Где ваш бокал? Давайте я вам налью сухого вина.

– Говорю вам под секретом. – Девушка прикрыла губы ладонью и прошептала Вене на ухо. – Я умираю по крабы и мидии, но в кошерный ресторан рыбьины блюды – альтернатива. А какое ваше кушанье, больше любимое?

– Блинчики с вареньем.

– А за что мы будем пить?

– Я предлагаю выпить за здоровье вашего дедушки. Если бы не он, я бы, возможно, никогда не встретил вас, Яэль.

Часть гостей, не горящих желанием отведать десерт, начала расходиться, раскланиваясь с безусловными любителями сладкого. Прощались с хозяином торжества многословно, положительно кивали головами, а женщины мастерски жестикулировали чрезмерно окольцованными растопыренными пальцами.

Цветные шарики мороженого, политые карамельным сиропом, треугольники шоколадного торта в красивых бумажных корзиночках и крем-брюле были отчасти съедены, а остатки, подхваченные проворными официантами, многоэтажно отправились на кухню.

44. Тель-Авив

Квартира Бланка находилась в начале улицы Аяркон, на третьем этаже старого дома, недалеко от ресторана.

Стены небольшой гостиной были увешаны фотографиями и живописью.

– Познакомьтесь, Веня, это моя Симочка. – Шмуэль указал на большой портрет в тяжёлой резной раме. На нём была изображена женщина – точная копия Яэль. – Симочка была детским врачом, – продолжал Бланк. – Вы когда-нибудь видели, чтобы гены передавались с такой филигранной точностью? Я иногда смотрю на рыжую Яэльку и поражаюсь. Только она унаследовала от бабушки цвет волос. А черты лица, а улыбку, а голос? Даже характер. Моя покойная супруга, вечная ей память, – была не только настоящей красавицей, но исключительно заботливым и преданным человеком, а сейчас вот Яэленьке приходится ухаживать за старым дедом.

Шмуэль с трудом подавил зевоту:

– Что-то я разговорился. Вы уж, простите старика. С вашего позволения, молодой человек, я пожелаю вам доброй ночи.

Из тускло освещённого коридора показалась Яэль.

– Венья, я вам сделала место спать, – она завела его в небольшую комнату, – за эту дверь есть туалет и душ. Вода, мило, шампо, а в этом шкафике – эти… затереть себя после душ, ну… полотенцы. А сейчас я говорю – спокойной ночи и, чтобы вам были красивых снов. Она повернулась к двери, но Веня взял её за руку и, притянув к себе, поцеловал в губы.

45. Прогулка

Яэль заканчивала предпоследний, четвёртый год обучения на факультете общей медицины в Тель-авивском университете. До конца семестра осталось три дня, и она усиленно готовилась к экзамену, назначенному на 17 мая.

Утром Веня позвонил Тарнадину и сообщил ему о дне приезда:

– Вылетаем восемнадцатого мая. Раньше не получится. Внучка Бланка сдаёт экзамены.

– Так бери старика и дуй сюда, а девчонка потом подъедет.

– Этот вариант исключается, Александр Устинович. Наберитесь терпения, и всё будет в порядке. Не звоните мне. Просто ждите. Ну, пока! Всем привет!

Второй день в Израиле. Настроение – супер! Погода – сказка! Яэль уехала в университет, оставив обильный завтрак на кухонном столе и два слова в записке – «bon appetit». Веня и Бланк допивали кофе с взбитыми сливками, который, почему-то, в Израиле называют «перевёрнутым».

Бланк выглянул в окно:

– Веня, как вы смотрите на то, чтобы пройтись по набережной? Я – за!

«Ну вот, снова эта неловкость. – Веня закусил губу. – Каждый раз, когда нужно обратиться к почтенному старцу и произнести детское имя – Шмулик или официальное – Шмуэль, буквы не складываются в слово и обращение остаётся безымянным. Отчество в иврите не употребляется даже русскоговорящими израильтянами». Подумав о том, что к этой специфике языка нужно привыкнуть, Веня ответил:

– О, с превеликим удовольствием. Именно об этом я только что подумал.

Медленно прохаживаясь вдоль каменной террасы, Бланк рассказывал Вене историю Тель-Авива. Лучи слишком щедрого ближневосточного солнца слепили глаза, играя с кружевными барашками волн сине-фиолетового моря. Стеклянные стены гостиниц искрились.

– Вы знаете, Веня, эта набережная считается одной из самых красивых в мире, а ещё 30 лет назад кроме двух-трёх заброшенных построек и разгульного ветра, здесь можно было встретить лишь престарелых проституток да случайных клиентов, ищущих дешёвые удовольствия. Буквально за несколько лет эта прибрежная полоса превратилась в самую дорогую и престижную часть Тель-Авива. Да что там, набережная… самой стране всего пятьдесят девять лет. А как она выглядит!..

Вдоль широкой прогулочной аллеи, выложенной разноцветной брусчаткой, выстроился ряд резных, деревянных беседок для отдыха, в которых полукруглые каменные сидения утопали в цветниках. Там, скрываясь от палящих солнечных лучей, играли в нарды пожилые люди.

– Посмотрите вокруг, мой мальчик. Велосипедисты, пешеходы, дети на скейтах,[25]25
  Платформы, оснащённые двухколёсными роликовыми блоками.


[Закрыть] молодость, движение. И, видя всё это, думаешь: «чёрт возьми, как жизнь прекрасна! Сделать бы ещё один её виток… И почему человеку не дана такая возможность?»

«Господи, – подумал Веня, – что будет со стариком, когда он увидит своего брата живым?» – а вслух, улыбаясь, произнёс, впервые обратившись к Бланку по имени:

– Вы знаете, Шмулик, до меня дошли слухи, что Творец и Наука объединились для решения этой задачи и уже есть неплохие результаты.

Бланк грустно улыбнулся:

– Пойдёмте домой. Стало слишком жарко.

46. В Яффо

После лёгкого ужина, когда Бланк, ёрзая в кресле напротив телевизора, нашёл, наконец, удобное положение, укрыл ноги пледом и принялся смотреть любимый сериал, Яэль с Веней вышли из подъезда и, взявшись за руки, как 16-тилетние подростки, зашагали по оживленной улице, душистого, вечернего Тель-Авива.

Веня пребывал в приподнятом настроении. Выяснилось, что они с Яэль родились в один день с разницей в четыре года. Звуки, запахи, ощущение собственного тела – всё становилось иным в присутствии этой необычной девушки, а прикосновение к её шёлковой коже вызывало дрожь и с трудом контролируемую жажду обладания.

Не далеко от дома они поймали такси и отправились в ночной Яффо. По дороге, с трудом подбирая слова, Яэль рассказывала Вене о Яффских достопримечательностях.

– Скоро мы будем приехать в старый город, где 12 улиц имеют зодиАческие имена. Люди, что очень давно жили в этих улицах, могли пожениться только на соседи. Поэтому они называли улиц по… мазалёт… ммм, как это говорить по-русскому – гороскоп. Так это идёт, если человек будет найти свою улицу и прикоснуться к свой знак, и будет сильно думать про хотение, то оно будет исполниться. А ещё Яффо имеет гороскопный мост. Он тоже такой, ну, как супермен, тоже всё будет сделать, если будешь очень подумать. Ой, я так сильно плохо говорю по русскому!

Веня внимательно слушал рассказ Яэль, с серьёзным видом кивал головой, пристально следя за движением сочных, смазанных прозрачным блеском губ.

– Ну, что ты, девочка, я готов слушать тебя всю жизнь. – Он прижал её тоненькую фигурку к себе. Лизнул её губы. Они оказались вкуса клубники. Раздвинув их твёрдым языком, долго и пылко целовал, пока такси ни остановилось возле часовой башни в центре Яффо.

Попасть за 20 минут из европейского центра Тель-Авива в лабиринт переулков загадочного Востока – аттракция для туриста. Арки, двери, выкрашенные голубой масленой краской, смешные фигурки Наполеона, витиеватые металлические заборчики, таинственная подсветка, создающая ощущение театральных декораций. Веня всматривался в крошечные витрины уютных арт-галерей и затейливых магазинчиков, уставленных всевозможными безделушками, среди которых, ему казалось, прячется от любопытных глаз подлинная лампа Аладдина. На одной из улиц они оказались под фейерверком звуков фортепиано. Посмотрели наверх, откуда раздавалась музыка. Внешние ступеньки привели их в гламурный пьяно-бар. Пожилой пианист полустоял, склонившись над клавиатурой. Он был в узких джинсах, заправленных в ковбойские сапоги, в цветной тунике, на которую спадал хвост длинных седых волос и виртуозно играл джазовые композиции. На крышке старинного пианино подпрыгивала раскрашенная фигурка Наполеона из папье-маше, и в бокале дрожало красное вино. Несколько пар, несомненно, кайфовали, облокотившись на стойку бара и потягивая коктейли через согнутые трубочки.

– Яэль, я обратил внимание, это уже четвёртый Наполеон. Сколько их здесь? – Веня, прикоснулся губами к розовому ушку, кокетливо выглядывающему из спустившегося на шею локона.

– Это, чтобы нам запомнить про французскую армию, что два месяца была в Яффо и, по правде, делала только разбой и насилование. – Яэль подняла пальчик над рыжей головой, сияющей словно солнышко, в помещении освещаемом преимущественно свечами. – Эти Наполеончики лучше било делать с рогами и хвостами и капитами.

Они уселись за самой дальней частью стойки и, заказали два коктейля «Блади Мери».

– Яэль, Яэлька, Яэленька, Яэлюшка, – он произносил уже полюбившееся имя на русский лад. Горная козочка. Ведь это правильный перевод имени Яэль?

Она удивлённо смотрела на него.

– Я слышу, ты понемножку научился иврит? За двух недель ты узнаешь больше хорошо иврит моего русского.

Веня закинул назад голову, закрыл глаза, присвистнул, заулыбался, обнажив два ряда красивых зубов. Потом сжал её тёплую ладонь и, взглянув ей в глаза, серьёзно сказал:

– А знаешь, девочка, мне кажется, я в тебя влюбился!

…Найдя, наконец, улицу Близнецов по голубой керамической табличке, прибитой к углу дома, другая сторона которого находилась на улице Тельца, Яэль и Веня одновременно дотронулись до выпуклых букв и загадали желания.

Когда они вернулись домой, Шмуэль Бланк крепко спал. Он жалобно храпел, а дверь в его комнату поскрипывала то ли в знак солидарности, то ли с целью разбудить храпуна, а скорее всего, оттого, что не была плотно закрыта и дребезжала. Пожелав друг другу спокойной ночи, раздосадованные влюблённые разбежались по комнатам. Веня долго боролся с бессонницей. Несколько раз порывался зайти к Яэль, но, в конце концов, решив, что с таким звуковым сопровождением ничего хорошего из этой затеи не получится, зарылся головой в подушку и к утру заснул.