Текст книги "Умер, шмумер, лишь бы был здоров"

21. Леон Краузе

Всю вторую половину воскресного дня Леон Краузе – директор департамента международного финансирования банка «Credit Suisse» провёл со старшим сыном Арнольдом на Цюрихском озере, занимаясь рыбной ловлей. Недавно, после двухгодичной стажировки Арнольд получил должность нотариуса, чем безмерно порадовал отца, потратившего на образование сына немалые средства. Краузе любил такой отдых, потому что, сидя в лодке и бездумно наблюдая за поплавком, его мысли отдыхали от назойливых цифр и постоянной тревоги за всё ухудшающееся финансовое положение банка. За кружкой пива и пустыми разговорами он чувствовал себя беззаботным и помолодевшим. Выходные пролетели быстро, оставив у Леона послевкусие озёрного кислорода и пива «Heineken».

В понедельник второго апреля 2007 года ровно в 8.00 утра господин Краузе вошёл в свой кабинет. Это был неопределённого возраста высокий мужчина, сутулый, с непропорционально длинной и чрезвычайно подвижной шеей. Под стёклами очков бегали тусклые точки крохотных глаз. Редкие серые волосы, обильно смазанные гелем, были тщательно зачёсаны за уши, но, потеряв эластичность, смешно топорщились на затылке при каждом повороте головы. На мужчине был костюм под цвет волос, бледно серая рубашка и такой же галстук. Он открыл массивную дверь дубового шкафа, смахнул с висящей на распялке куртки несуществующую пылинку и тяжело вздохнул. Закрыл шкаф и, оттянув полы пиджака, направился к тёмному полированному столу, на котором белела пачка документов на подпись, свежая газета и стакан горячего чая. Краузе подтянул брюки, уселся в кресло и, опустив в стакан два кубика сахара, стал неторопливо помешивать их серебряной ложечкой. На первой странице газеты «Хандельсблатт» под заголовком: «Выстоит ли Швейцарский Голиаф?» была опубликована статья, которая не способствовала поднятию духа чиновника. В ней писалось: «Чистая прибыль одного из крупнейших швейцарских банков – Credit Suisse, снизилась на 76 % по итогам первых трёх месяцев 2007 г. В швейцарских банках продолжаются сокращения штатов. Закончились времена банковской кадровой стабильности и высоких зарплат. Стоит ли молодым сейчас вообще выбирать эту профессию?» Дальше господин Краузе читать не стал. Он отпил несколько глотков остывающего чая, постучал костяшками пальцев по столу и, подёргивая шеей, как будто его стеснял ворот рубашки, начал просматривать собравшиеся документы.

– Войдите! – раздражённо ответил на тихий стук в дверь.

– Доброе утро, господин Краузе! Срочно требуется ваше вмешательство.

Молодой чиновник, сиреневоглазый альбинос в очках с выпуклыми стёклами выжидающе смотрел на босса, чуть согнувшись в почтительном поклоне.

– Говорите!

– Некто Вениамин Штейн из Москвы, – альбинос свесил лицо над листом бумаги, прижатом двумя руками к пиджаку на уровне диафрагмы, – интересуется возможностями получения денег по векселю, выданному нашим банком частному лицу в 1916-ом году. Он отказывается переслать копию векселя по факсу, как ему было предложено и в связи с необычностью ситуации настаивает на конфиденциальной беседе с вами.

– Пусть пришлёт на мой имейл. – Краузе взмахнул рукой с «Паркером», рисуя закорючку в воздухе, похожую на «V». Ионизированный сквозняк ворвался в раскрытое окно кабинета и надушил обитые деревом стены ароматом реки Лиммат…

Через час, Леон Краузе, нахмурив брови, попеременно смотрел то на дату – 28-го декабря 1916 года, выставленную в углу старинного векселя, изображение которого появилось на экране его компьютера, то на имя получателя – Владимир Ильич Ульянов (Ленин).

– На фальшивку, вроде, не похоже, но это может определить только эксперт, – пробормотал он. После прочтения сопроводительного письма, в котором говорилось, что некто господин Ульянов, проживающий в Москве, заинтересован в получениии своих денег, у Краузе появилась спасительная мысль об однофамильце, но под натиском железной логики мысль рассыпалась на мелкие части.

«Этот Улианов, или, как его там, должен быть сегодня, как минимум сто двадцатилетним стариком, а такого не бывает, – подумал он, – чего только не придумают русские жулики. Ворьё! Ни перед чем не останавливаются. Однако, размах имперский! Двести тысяч немецких марок за девяносто один год!?.. Кругленькая сумма!»

Он поклевал указательным пальцем электронный калькулятор. Возникло число с шестью нулями. «Что ж! Аппетит у новых русских действительно не пролетарский».

Веня протянул Тарнадину только что полученное письмо:

Господину В. Штейну от директора департамента международного финансирования банка «Credit Suisse» мистера Леона Краузе:

«Уважаемый господин Штейн! В ответ на Ваш запрос от 2 апреля 2007 года, я высылаю Вам перечень необходимых условий для получения денег со счёта № 611361.

1. Наличие векселя (оригинала).

2. Присутствие получателя, на имя которого выписан вексель.

3. Наличие удостоверения личности у получателя.

С почтением. Леон Краузе.»

22. Новые горизонты.

Александр Устинович решил форсировать события. Ранним утром следующего дня, заранее закупив провизию, он спешно выехал в Разлив. Необходимо было, во что бы то ни стало, убедить Анатолия Львовича в целесообразности поездки Ленина в Швейцарию.

Незапланированный приезд Тарнадина удивил Торпеду:

– Офигеть! От когда в дороге, начальник? Небось, кишка ссохлась? Попандопали, чурёк наканифолим чесночком, да по борщу с пердучей фасолью вдарим.[10]10
  Идём, хлеб чесноком натрём и съедим борщ.


[Закрыть]

– Не сейчас, Торпеда. Как там, у Штейна с Лениным?

– Норманды! Всё в шоколадке![11]11
  Нормально, всё в порядке.


[Закрыть]

– Отнеси харчи на кухню, – Александр Устинович открыл багажник, прикурил и направился к дому.

Анатолий Львович сидел за компьютером и, сосредоточенно выискивая нужную ему информацию, аккуратно записывал её на листке школьной тетрадки. Увидев Тарнадина, обрадовался:

– Вау! Александр Устинович, мы ждём вас через две недели, а вы тут, как тут. Какими судьбами? Присаживайтесь, дорогой, – профессор Штейн засуетился, с грохотом перетаскивая второй стул, исполняющий роль прикроватной тумбочки, – вот, выпейте стакан воды с дороги – это полезно! – Он пододвинул кувшин с водой и стакан поближе к гостю, по-хозяйски развалившемуся на стуле.

Сделав несколько глотков воды, Тарнадин промокнул губы салфеткой:

– Как жизнь, профессор, что нового у вашего подопечного?

– Сейчас он, как всегда после обеда, отдыхает. Двухчасовой дневной сон заряжает его энергией. Выспавшись, он в состоянии бодрствовать до восьми, а иногда даже до девяти вечера.

– Анатолий Львович, а как бы вы среагировали на предложение вывезти мум… э… Ильича на отдых, скажем, в Швейцарские Альпы?

– О, для него это было бы полезно и в физическом, и в моральном плане, – профессор Штейн удивлённо посмотрел на Тарнадина, – вы говорите о реальном предложении?

– Более чем. Вопрос: а вы сможете его сопровождать?

– Я предполагаю, Александр Устинович, что такая поездка может продлиться энное количество времени. Мне бы не хотелось надолго оставлять Веню одного.

– Само собой, Анатолий Львович. Кто ж не понимает? Вениамин Анатольевич непременно поедет с нами.

– И вы тоже собираетесь в Швейцарию?

– А как вы думаете? И я, и Торпеда… Должен ведь кто-то крутить баранку и готовить пищу?! – Тарнадин поднялся со стула и, повесив на плечо барсетку, запанибратски похлопал профессора Штейна по плечу:

– Так вы говорите, не помешает воскресшему вождю горным воздухом подышать? Что ж, этот оздоровительный минимум партия обязана предоставить своему основоположнику, так сказать, отцу родному. А не то, от кислородного голодания, упаси Господи, он ещё концы отдаст. Когда Завьялов позвонит, так ему и скажите; мол, измученному формалином организму позарез требуется Швейцарский курорт, мол, иначе – делу хана, а месяцы нервотрёпки пойдут коту под хвост. А вам, Львович, я в ближайшие дни сообщу дату отъезда, – он шагнул к двери, на пороге обернулся, махнул рукой:

– Будем, профессор! Лечу к Завьялову бабки выколачивать. Ленина подготовьте, – он посмотрел на часы, – правда, Торпеда меня борщом соблазнял, но… – развёл руками, – ничего не поделаешь, надо торопиться, здоровье вечно живого превыше всего.

Тем не менее, на полдороги к джипу Тарнадин развернулся и, сбежав по мраморным ступенькам в подвал, шмыгнул в кухню:

– Эй, подельник, кишковать охота, – он вдохнул смачный запах борща, – по-быстрому, наполни шлёнку[12]12
  Тарелку.


[Закрыть] баландой, и чтоб ложка в фасоли стоймя стояла.

По дороге в Москву Тарнадин обдумывал предстоящий разговор с Завьяловым. Он был уверен, что Юрий Геннадьевич не пожалеет партийных денег на святое дело – привести в рабочее состояние бывшего постояльца мавзолея.

Встреча с Завьяловым длилась не более получаса. Главный коммунист с пониманием отнёсся к предложению Тарнадина. Обещал в течение двух дней организовать деньги на поездку, используя специально созданный для таких мероприятий фонд «ЦОП» (центральный отдел партии). Кстати, в кругу членов ЦК и их семей, разъезжающих по международным конгрессам, съездам, а, в основном – курортам, под эгидой обмена опытом с компартиями ближнего и дальнего зарубежья, название фонда произносится исключительно справа налево. Такая аббревиатура с большей точностью определяет, как и возможности самого фонда, так и характер его создателя.

23. Зоя Олеговна Сосун

Этой ночью Тарнадин заснул с трудом. Он ворочался, у него пучил живот, а появившееся под утро сновидение, истерзало его картинами погони: гниющая мумия фараона преследовала убегающего от неё Александра Устиновича, который тащил за собой пулемёт и ни на минуту не прекращал отстреливаться от мумии пулями, удивительно напоминающими вчерашнюю фасоль. Однако, ни раскаты пулемётной дроби, ни даже собственное зловоние хоть и мумифицированного, но всё же разлагающегося тела, не остановили разгневанного фараона. Семимильными шагами он приближался к, стремительно терявшей силы жертве, оставляя позади себя километры просмоленных лоскутов, липко покрывающих московские улицы…

На работу Тарнадин пришёл поздно. В конце дня позвонил какой-то Зое Олеговне и договорился с ней о встрече. Вытянув губы трубочкой и почти облобызав кнопки мобильника, он шепнул:

– Я бегу к тебе, зайка, – схватил куртку и, бросился к двери. Остановился, посмотрел на Веню и, погрозив ему пальцем, сказал: – Послушай, Вениамин Анатольевич! Я должен ненадолго отлучиться, а ты сиди, не рыпайся и хавалку – на замок! – Он сделал резкое движение рукой, как будто застегнул губы на молнию, и выскочил из кабинета.

Александр Устинович Тарнадин гнал джип на Площадь Революции. До закрытия музея оставалось два часа.

Зоя Олеговна Сосун, коммунистка, почётный библиотекарь Российской федерации, незамужняя брюнетка средних лет заведовала библиотекой музея В. И. Ленина уже четверть века. Поговорив с Тарнадиным, она закрыла глаза, томно забросив голову назад, ощупала пальцами кожу шеи и, взглянув на часы, направилась к служебной комнате за книжными стеллажами. Вставив ключ в замок, она оглянулась по сторонам и, шагнув в темноту подсобки, заперла за собой дверь. Щёлкнул выключатель и, лампа дневного света, висящая на двух цепях в углу обитой полосатыми обоями комнаты, осветила колыхнувшуюся фотографию Иннесы Арманд, во много раз увеличенную и прибитую к стене напротив тахты шиферным гвоздём. О том, что библиотекарь Сосун внешне напоминает любовницу Ленина, в музее говорили все, что доставляло Зое Олеговне огромное удовольствие и выделяло её из серой массы синих чулков или книжных крыс, часть из которых, по оценке коммунистки Сосун, максимум, могли претендовать на сходство с Надеждой Константиновной Крупской.

Задёрнув занавеску на окне, Зоя Олеговна легла на старую тахту, распластав своё костлявое тело на видавшем виды плюшевом покрывале с изображением тигра. Прямо над её глазами с трёхметрового потолка спускался крючок, на котором когда-то висела люстра. Во время последнего ремонта электрики пытались вытащить непослушную железяку, но это им не удалось. Зато развороченный металл приобрёл схожесть с мужским членом и остался торчать в обновлённом потолке, который, наотрез, не желал отказываться от обретённого мужского достоинства.

Неторопливо расстегивая пуговицы трикотажной кофты и не отводя осоловевших глаз от обляпанного побелкой крючка с каплей застывшей извёстки на конце, товарищ Сосун подталкивала край скрутившейся юбки под тощие ягодицы, упираясь головой в ободранную стенку старой тахты. Она разгорячённая терзала свои прелести и, подпрыгивая на скрипучем матрасе, глухо стонала. Морда плюшевого тигра вздыбилась, накрыв потное лицо Зои Олеговны. Её тяжёлое дыхание участилось:

– Да, Ильич, да, мой тигр, да, да, – рычала она. И взвыла от блаженства, когда вопль «Да здравствует Коминтерн!» вырвавшийся из её груди стремительным сфорцандо, прозвучал заключительным аккордом в этой рапсодии страсти. Перевернувшись на живот, она сползла с тахты, поправила покрывало, привела в порядок одежду и, подойдя к почерневшему от времени зеркалу, руками, ещё помнящими жар любви, пригладила волосы.

Поскрипывание паркета прекратилось возле двери комнаты свиданий, которой по необходимости пользовались ещё две библиотекарши музея. Раздался тихий стук.

– Зайка, это я!

Зоя Олеговна приоткрыла дверь, впустив запыхавшегося Тарнадина, который, без лишних слов впился толстыми губами в её жилистую шею. С этой ношей, в раскорячку, он протопал к тахте и рухнул вместе с объектом вожделения на злополучного тигра. Настойчиво пытался скинуть оба мокасина, но скинул только один, поддев острым носком правого пятку левого. Ещё на зоне Александр Устинович установил для себя правило – не заниматься сексом в обуви, что, кстати, не распространялось на одежду, включая пальто. Левый мокасин стукнулся об пол, а Тарнадин, подтянув колени, стал безмолвно и торопливо раскачиваться над вцепившейся в него ненасытной Зайкой. Его возбуждённое воображение рисовало картины вожделения другого плана. Тряся на половину съехавшим с левой ноги носком и озабоченно поглядывая на часы, он мечтал обладать, пусть даже временно, вековой, молоткастой, серпастой, краснокожей паспортиной, той самой, которая принадлежала когда-то вождю пролетариата – Владимиру Ильичу Ленину.

Коммунистка Сосун отдавалась взмокшему Тарнадину бурно и многословно. Называла его то – Владимиром, то Володей, а то просто Вовой. А на пике наслаждения, прохрипев, «Да, Ильич, ещё, ещё!», она вдруг застыла без движения, закатив глаза, чем конкретно напугала Александра Устиновича. Безрезультатно похлопав её по щекам, он вскочил и, торопливо просовывая ногу в ботинок, услышал:

– Говори для чего пришёл! Только быстро и внятно. У меня мало времени.

– На месячишко паспорт Ленина одолжи. Срочно. Нужно позарез.

– Жди меня в читальном зале!

Зоя Олеговна проворно убрала следы любви и, заперев дверь подсобки, направилась в отдел музея, где хранилась коллекция личных вещей В. И. Ленина. Этим отделом заведовал молодой научный работник Сергей Игнатьевич Кукушко. Он был небольшого роста, с бородкой и картавил, что так нравилось библиотекарше Сосун.

24. Оленька Лысько

Через час Тарнадин ехал домой в хорошем расположении духа. Его сердце согревал паспорт Ильича, подлинный, перекочевавший во внутренний карман кожаной куртки с полки под стеклом – своеобразного мавзолея для документов, моментально заполненного «дубликатом бесценного груза». Такими дубликатами располагал музей, почти на каждую единицу хранения.

Сегодня осталось получить заграничные паспорта, которые уже были подготовлены для Казановы-Санечки Ольгой Игнатьевной Лысько. Оленька была почётным работником министерства иностранных дел Российской Федерации, вдовой и заботливой соседкой по лестничной клетке. Санечка скрашивал её одиночество два раза в неделю, в понедельник и четверг, после вечерних новостей и до сериала «Улицы разбитых фонарей». Сериал Оленька обожала, не пропустив за 6 лет ни одного фильма. Сегодня вторник, но этот факт для Тарнадина не имеет значения. Вместо обычных пятнадцати минут, сегодня Александр Устинович будет благодарить пышногрудую Лысько целых полчаса, окрашивая пеной любви её раскладной вдовий диван.

25. Сборы

Подготовка к отъезду в Швейцарию заняла меньше недели. Завьялов Юрий Геннадьевич выделил значительные денежные средства на проект оздоровления Ленина. На предложение присоединиться к турне – отказался.

– Безответственно оставлять партию без присмотра. Поезжайте без меня. Я надеюсь, что свита из четырёх человек сумеет обеспечить достойный уход за Владимиром Ильичём и оградит его от посторонних глаз. Не торопитесь домой. Пусть поправляется, набирается сил. Они ему, огого! как пригодятся. А я, покамест, разработаю план по вовлечению Ильича в жизнь партии. Мы вместе таких дел наворотим, мало не покажется.

Другого ответа Тарнадин и не ожидал, поэтому о фургоне, заказанном в салоне автопроката «Аврора» два дня назад и располагающим только пятью спальными местами, он учтиво промолчал. Распрощавшись с Завьяловым, Александр Устинович прежде всего поспешил в посольства за визами, а потом в бухгалтерию КПРФ за швейцарскими франками, доставленными посыльным из банка.

26. По дороге в Разлив

В пять утра 3-го мая, когда солнце ещё не взошло, а единственный на весь двор фонарь в целях экономии не включили, Веня с небольшим рюкзаком и саксофоном сидел на скамейке у подъезда своего дома и ожидал появления транспорта, арендованного Тарнадиным для поездки за границу. Под скамейкой дремала местная достопримечательность – полуслепая кошка, потерявшая в борьбе за выживание левый глаз и часть хвоста. Тем не менее, в её, частично забельмованном правом глазу, всё ещё искрилась, поблескивая изумрудом, надежда на лучшую жизнь.

Когда возле подъезда остановился роскошный дом на колёсах, и тягучее Венино «ууухххтыыыжж!» прервало тишину ещё не проснувшегося двора, кошка вылезла из укрытия. По достоинству оценив подъехавшее железное великолепие, она среагировала по своему кошачьему разумению, выдавив из себя остаток вчерашнего ужина, широкий ассортимент которого был щедро предоставлен ей мусорным баком.

– Здорово, интеллигент, залезай! – Тарнадин отодвинул дверь кабины.

– Доброе утро, Александр Устинович! Вау! Какие хоромы!

Веня устроился в кресле рядом с Тарнадиным, рассматривая внутренний дизайн автодома. Машина плавно скользнула в тоненький предрассветный ручеёк городского транспорта.

– Ни дать, ни взять – корабль! А, Веня? Ну, прямо вылитая Аврора, точно как название автосалона, из которого я её вывел, словно супругу из загса, и прямёхонько в свадебное путешествие по Европам. А может, так и назовём её? «Аврора!?» Как тебе названьице, Вениамин Анатольевич?

– Аврора, так Аврора. Годится!

У Александра Устиновича было превосходное настроение, граничащее с эйфорией. Обнажённая Фортуна повернулась к нему миловидным лицом и, показывая пухлый зад остальным представителям человечества, прижалась к его широкой груди, нашёптывая на ухо: «Всё может быть, и то чего не может быть, чаще другого случается»…

Веня с удивлением посмотрел на раскрасневшегося Тарнадина, который, ни с того ни с сего, заголосил, распевая песню о вожде:

 
«Ленин всегда живой, Ленин всегда со мной,
в горе, надежде и радости…»
«И знаю я: когда придётся круто,
Когда слепая молния в лицо блеснёт,
Простой, как правда, в трудную минуту
Ильич ко мне на выручку придёт».
 

Его щёки пылали, а от природы поставленный голос вылетал из открытого окна трейлера, вызывая смех у проезжающих водителей, даже не подозревающих насколько правдивы, а главное, актуальны для исполнителя эти, от души идущие, слова.

– ЭЭЭЭЭХ! Получай удовольствие, Вениамин Анатольевич, коль случай представился. Что, Аврорушка понравилась? То-то же!! Ты судьбу благодари за то, что встретил Александра Устиновича Тарнадина! – он поднял указательный палец, – да, Веня, считай, тебе крупно повезло. А что касаемо финансов и влияния, – плох тот программист, которого не прельщают лавры Билла Гейца и глуп тот еврей, который не хочет богатства Ротшильдов, – он рассмеялся, выставив крупные, жёлтые зубы.

– Шутка! На самом деле – цель нашей судьбоносной поездки – оздоровить ожившего и снабдить партию деньгами. Не она ли единственная наследница Ленинского состояния? Она, родимая! Кормилица наша ненаглядная! – Тарнадин вытащил из пакетика салфетку и основательно высморкался.

В полемику о партии Веня решил не вступать и правдоподобно зевнув, закрыл глаза:

– Что-то на сон потянуло, – сказал, – посплю чуток, может светлое будущее приснится.

Он достал из рюкзака бутылку с минеральной водой, отпил глоток и, повернув голову в сторону бокового окна, притворился спящим.

«Ну и жучище, – думал он, – марксизмом-ленинизмом прикрывается. Завьялову о векселе слова не сказал. Что-то здесь плохо пахнет», – засевшее под ложечкой чувство опасности, сверлило душу, напомнив Вене шашель, питавшуюся старинным маминым «Стейнвеем», оставляя крохотные дырочки, в которые папа впрыскивал ядовитую жидкость. Дурацкое словосочетание «дырявая душа» прилепилось, как банный лист, к разрозненным Вениным мыслям. Что за напасть! С ним такое бывало. Привяжется какой-нибудь мотив или рифма и, что ни делай, ничего не помогает. Часами назойливо сверлит мозги. Чушь какая-то. Так и крыша может поехать. Заснуть бы по-настоящему! – он зажмурился. Луч солнца облюбовал полоску стекла, оставшуюся не погружённой в оконную прорезь. Веня нашёл кнопку жалюзей и, спустив паутинчатый навес, погрузился в сон. Приобретшая контуры, «дырявая душа» повисла в воздухе, благосклонно разрешая истончённому лучу штопать ненавистные дыры. Заштопанная, она стала похожа на заварной крем, ванильным ароматом раздражая рецепторы запаха и вызывая у Вени нарастающее чувство голода. Он открыл глаза и увидел алебастровые щёки и нос Тарнадина. Александр Устинович надкусывал наполовину завёрнутый в салфетку квадратик «Наполеона», обильно припорошенный сахарной пудрой. Слоёные крошки падали на длинное белое полотенце, покрывавшее его вязаный свитер и фирменные джинсы.

– Ну, что, покемарил часок? – Тарнадин облизал губы. Хочешь торт? Бери! Тут, под крышкой. В термосе кофе, а за тобой на сидении одноразовые стаканы. Брызни нам по четверть литра. Без остановок скорее приедем.

Машина одиноко плыла по унылому шоссе, направляясь на юг. Пейзаж, крошечной точкой маячивший впереди, раздваивался. Его обе половины мчались навстречу Авроре, демонстрируя её пассажирам красоту серпуховского района.

– Слышь, Вень, Торпеда баранину замариновал к нашему приезду. Шашлычками побалуемся. В этих апартаментах имеется приличный холодильник, – Не оборачиваясь, Тарнадин ткнул большим пальцем руки в затемнённый салон автодома, – у меня там водочка охлаждается и припасены кое-какие деликатесы. Попируем, переночуем в Разливе и двинемся в сторону Белоруссии, прямёхонько к Минску.