Текст книги "Умер, шмумер, лишь бы был здоров"

47. Сюрприз

Когда Штейн младший проснулся, хозяев уже не было дома. На кухонном столе возле накрытых вафельной бумагой ещё тёплых блинчиков, стояла банка клубничного варенья и лежала записка: «I'm in the university. Grandfather – in the chess club. The keys – in the hallway. We will be back in two o'clock. Kiss you. Yael»[26]26
  Я на занятиях. Дед в шахматном клубе. Ключи в прихожей. Будем в два часа. Целую. Яэль. (англ.)


[Закрыть]

«Это ж, когда она встала, заводная, чтобы приготовить блинчики?»

Вене так захотелось сделать для неё что-то приятное. Но что? На раздумья ушло не более четверти часа…

…В ожидании сюрприза, который прикатили на тележках трое симпатичных парней, Веня сделал две полезные вещи: забронировал три билета на чартер Тель-Авив – Цюрих, вылет 18-го мая в 9.45 и заказал в русскоязычном турагентстве автобусную экскурсию по Иерусалиму на завтра. Яэль говорила, что после экзамена у неё и у деда есть кое-какие дела, связанные с отъездом, так что сам Бог велел не болтаться под ногами у занятых людей, тем более что быть в Израиле и не посетить Иерусалим – это всё равно, что после пылкой брачной ночи остаться девственником.

Роль старого обеденного стола в гостиной Бланка окончательно определилась после ухода в мир иной хозяйки дома. Его непосредственные обязанности упразднились, а ещё прочная сосновая фурнитура превратилась в пьедестал для гигантской бронзовой скульптуры, изображающей серп и молот. Хоть двухпудовое изваяние, полученное супругой Бланка – Симочкой в наследство от родителей не имело ни антикварной, ни художественной ценности, оно было установлено Шмуликом в центре стола после многих лет хранения на антресолях.

Благодаря Вениному сюрпризу скульптура временно переехала на пол, а стол изменился до неузнаваемости: атласная скатерть, зажжённые свечи, бутылка сухого вина, бокалы, сверкающие столовые приборы и три тарелки, на которых красовались затейливо скрученные матерчатые салфетки. В центре стола рядом с пузатой супницей лежал огромный поднос, украшенный узорами из разноцветных морепродуктов. На толстенькой деревянной дощечке лежали остроконечные булки, а маленькие шарики сливочного масла в миниатюрных розетках выглядели мороженым для лилипутов, случайно попавшим на праздничный стол Гулливера.

Когда раздался звук дребезжащих ключей, и скрипнула входная дверь, Веня поспешил спрятаться за тяжёлыми гардинами. Оттуда он вслушивался в голоса Яэль и Бланка. Но колокольчиком прозвучавшее – Ой! Ма зэ?[27]27
  Ой, что это?(иврит)


[Закрыть] – подцепило его, словно карпа, на крючок и выудило из душного парчового укрытия.

Взглянув в сторону шевельнувшихся штор, Шмулик поднял руку и, выставив большой палец, ликующе произнёс:

– Коль акавод! Им гевер казе аф паам ло тигии реева![28]28
  Молодец! С таким парнем не проголодаешься! (иврит)


[Закрыть]

Жест старика и его восторженные интонации приободрили Веню. Он шагнул к улыбающейся Яэль, обнял её, а Бланку, усевшемуся на обувный шкафчик, протянул руку:

– Гроссмейстер, разрешите вам помочь.

Ужин прошёл на ура.

– Венья! Большое спасибо! Это было больше вкусно, чем все блюды за двадцать восемь лет. А рыбиный суп – вообще делишес. Как в твою голову зашло заказывание «sea food?»[29]29
  Морепродукты.(англ.)


[Закрыть]

– Также, как в твою, Яэленька, приготовление блинчиков в шесть утра.

– …В пять.

Бланк кивнул головой:

– Да, молодой человек, я присоединяюсь к Яэльке. Удивил на славу. Изумительные яства. А кто создатель этих разносолов?

– Ресторан «Престиж». Вечером они приедут забрать посуду. Оперативные ребята. Я боялся, что не успею всё устроить к вашему возвращению, и не получится сюрприза, но, слава Богу и интернету, задержки не произошло.

Прошу прощения, что серпу с молотом пришлось постоять на полу, но, как только освободится стол, я верну их на место.

– Место этой железе на антресоли, вэ шэягид – тода![30]30
  И пусть скажет спасибо! (иврит)


[Закрыть] А стол – чтобы кушать!

Бланк с удивлением посмотрел на внучку.

– Да, да, деда, я, ужас, как боялась этот молоток и этот страшный разбойничный нож, ещё когда была маленькая. Боялась, если ночью они будут тебя убивать. И я хотела оставаться тут, чтобы давать тебе агана.[31]31
  Защита (иврит)


[Закрыть]

Было, что мама и папа меня оставляли спать здесь, и я держала под подушку такую деревянную старую раскаталку, шель[32]32
  Приставка родительного падежа. (иврит)


[Закрыть] бабушка, и, чтобы дверь была открытая, слышать, когда железы будут живые и будут идти к твой хедер шина.[33]33
  Спальня (иврит)


[Закрыть]

Бланк смахнул слезинку со щеки:

– Яэленька, солнышко, я это хорошо помню. Каждый раз, застилая твою постель, я находил под подушкой скалку, и мы с твоими родителями не могли понять, зачем она тебе понадобилась. Спрашивали у тебя. Но ты молчала. А ещё мы провели эксперимент. Как-то раз твоя мама специально купила и положила на видное место у вас дома точно такую же скалку. Там она пролежала несколько дней, но ты ею не заинтересовалась. А через некоторое время, когда тебя снова оставили у меня, и мама утром приехала, чтобы отвести тебя в детский сад, бабушкина скалка, как всегда, лежала под подушкой… Что же ты молчала столько лет? На самом деле к серпу и молоту у меня имеются кое-какие сантименты, но твоё спокойствие, девочка, мне дороже.

Он подошёл к скульптуре и, не наклоняясь, положил руку на набалдашник молота.

– Торжественно заявляю. Железный символ союза рабочих и крестьян, незаконно низвергнутый тридцать пять лет назад с высоты двухметровых антресолей до уровня обычного обеденного стола, по решению большинства возвращается на прежнее место. Ура! Дети, если у вас есть желание и силы возвести символ на должную высоту, вы можете это сделать прямо сейчас. Лестница в подсобке.

48. Сон Вени

Бланк почему-то не храпел. Веня лежал в постели, подложив руки под голову, и смотрел на пар, поднимающийся из стакана с чаем. После ужина он почти отважился поговорить с Яэль, но она рано ушла к себе в комнату, чтобы, как следует выспаться перед экзаменом. Веня думал об этой девушке. Он мог поклясться, что именно она неоднократно появлялась в его юношеских эротических снах. Веню удивляло радушие абсолютно посторонних людей, которые приняли его, как родного. Кто бы мог предположить, что всего за три дня они станут для него такими близкими и дорогими. Несмотря на безоговорочные указания Тарнадина – не рассказывать израильтянам о Ленине, он чувствовал почти физическую потребность всё же подготовить их к предстоящей встрече с Ильичом. Молодой человек понимал, что если этого не сделать, элемент неожиданности может подействовать фатально на организм старика-Бланка. Да, такой исход, не дай Бог, вполне вероятен. А если выложить всю правду, как на духу, Шмулик и Яэль точно сочтут его сошедшим с ума. И тогда – Яэль, действительно, ему будет только сниться….

До отъезда оставался один день. Нужно срочно что-то придумать. Мысли возникали, неслись куда-то наперегонки, толкая друг друга. Веня допил остывающий чай, закрыл глаза и уснул.

Душная Тель-Авивская ночь растворилась в его сознании, словно сахар в кипятке, уступая место московскому вечеру. И вот он дома, в двухкомнатной квартире, сидит на диване и смотрит телевизор. Передают новости. Диктор – глухонемой, – размахивает руками о дерзком ограблении, потрясшем весь мир. Веня удивлён. Он понимает язык глухонемых. Якобы, по неподтверждённым данным неизвестные ворвались в никем не охраняемый мавзолей и похитили тело Ленина.

Европейские СМИ заявляют, что похитители потребовали выкуп почему-то у швейцарского банка в размере двух миллионов долларов. Банк, в свою очередь, готов пожертвовать этой суммой в обмен на исторические мощи.

Также диктор сообщил, что, мировая общественность осуждает акт вандализма, Интерпол разыскивает похитителей, а Россия, как всегда, обвиняет Израиль. Со слов спикера Думы У. Х. Копец, израильская пресса раздувает слухи о несуществующем похищении.

Диктор сложил бумаги, напялил на голову кепку и, произнеся на языке жестов: «Мы пойдём другим путём», стал вылезать из разваливающейся коробки телевизора. Орудуя серпом и молотом, он кряхтел, сопел и, тужась, издавал звуки, напоминающие гул приближающегося реактивного самолёта.

Вытащив затёкшие под головой руки, Веня проснулся. Посмотрел на часы. Полвторого ночи. Стены комнаты сотрясались от раскатистого храпа.

Последние кадры сна назойливо мелькали в голове, как будто, специально выплескиваемые подсознанием.

И тут молодого человека осенило. Проблему решит… мобильный телефон. Только в одном случае репутация Вени не пострадает. Бланк должен увидеть и услышать Владимира Ильича до отъезда.

49. Иерусалим

Столица Израиля произвела на Веню ошеломляющее впечатление.

Иерусалим, казалось, сохранил без изменений не только светящиеся золотом старинные камни, но и людей со всей атрибутикой прошедших эпох.

Необъяснимая сущность, витающая над городом Давида, колдовала и завораживала, создавая чувство нереальности. Волшебное таинство сплетало прошедшее, настоящее и будущее в единый диковинный шар – модель Высшей обители со своей автономной атмосферой и населением, живущим по особым законам мироздания.

По древним мостовым Иерусалима семенили религиозные евреи – шустрики в чёрных велюровых шляпах, с широкими полями и в длинных шерстяных лапсердаках. Шляпы высоко сидели на макушках, словно вороны на фонарях, а под шляпами на бритые затылки спускались окантовки бархатных ермолок, отороченных муаровыми кантами.

В отличие от первых, величаво вышагивали другие ортодоксальные особи в меховых шапках-штреймлах. Их спиралевидные пейсы были настолько густы, что почти не развивались на ветру, а над белыми чулками, обтягивающими худосочные икры, блестели атласом чёрные халаты. И казалось совершенно невероятным появление на узких средневековых улочках святого города современных автомобилей, шаловливо занесённых сюда сорванцом-временем – первенцем самого Всевышнего, отделившего ночь от дня и этим самым создавшего Начало времён.

«Ах, если бы Яэлька была со мной, как тогда в Яффо», – подумал Веня и, спохватившись, посмотрел на часы. По времени экзамен уже должен был закончиться. Позвонил.

– Алё, Яэлюшка? – расплылся в улыбке, покусывая губы, – сдала? А я и не сомневался. Ты же умница… В Иерусалиме? Очень… Но с тобой было бы намного интереснее. До скорого. Целую.

В этот день, как, собственно, в любой другой, возле Стены Плача было настоящее столпотворение, но желание прикоснуться к Вечности и оставить послание Богу в письменном виде заставляло туристов пробиваться сквозь кордон раскачивающихся в молитве иудеев, используя любую лазейку. Вот и Венина записка благополучно вдавилась в спрессованный ворох корреспонденции, заполнившей почтовые щели огромных, испещрённых старостью камней. Теперь осталось только ждать и надеяться, что конкретная просьба, написанная разборчивым почерком, дойдёт до адресата.

С порцией Божественного умиротворения, полученной у Западной стены, пришлось распрощаться в музее памяти жертв Холокоста. Яд Вашем. Тяжёлое эмоциональное переживание. Никогда ещё причастность к своему народу Веня не ощущал физически, через боль и растущий ком в горле. Сегодня для него особый день. Он не просто поверил в существование души, он её обнаружил. Она дрожала у него в груди, была переполнена состраданием и болела, как болит голова, сердце или другие части тела. Теперь он понял – у неё предназначение такое – впитывать вселенское горе и болеть, и это жизненно важная функция для духовной субстанции. А когда душа становится лёгкой, почти невесомой, безвозмездно раздарившей самоё себя, говорят – душа радуется. Для неё это праздник. Праздник… души.

В шесть вечера туристический автобус приближался к Тель-Авиву.

Тёплый вечер медленно опускался на город, заталкивая за горизонт бледно розовый закат. Веня достал айфон и позвонил отцу:

– Пап, привет! Как вы там? У меня тоже всё в порядке. Да, завтра. К обеду. До дома? На такси. Всего достаточно. Пап, послушай, у меня к тебе просьба.

Да, очень важно. Расскажи Ленину о Бланке. Родственная связь?. Хорошо! Через минуту вышлю тебе эсэмэску со всеми данными. Спроси, хочет ли он поговорить с двоюродным братом по телефону. Да, да… Ну, сделай так, чтоб захотел и перезвони мне. Срочно. Тарнадину? Однозначно – нет! Жду!

50. Радостное известие

В распахнутом махровом халате, с белой спортивной повязкой вокруг головы, раскрасневшийся и потный, спустился Владимир Ильич с полотна беговой дорожки на паркет спортзала, участливо поддерживаемый тренером Гансом. Подошёл профессор Штейн, принёс стакан с минеральной водой. Отпив несколько глотков, старик, с еле сдерживаемой ухмылкой, сказал:

– Если вы всерьёз готовите меня к олимпийским играм, ваш выбор оценят. Родину должны представлять лучшие.

После горячего душа, удовлетворённый своими спортивными достижениями, Ленин бодро шёл к дому в сопровождении Штейна.

– Владимир Ильич, вы помните, у вас был родственник, его звали Самочка – сын вашего дяди Захара? Их фамилия Бланк, как и у вашей матушки. Захар с женой и шестилетним ребёнком приезжали к вам в Горки незадолго до вашей…

Две глубокие морщины на переносице Ильича внезапно разгладились.

– Голубчик, называйте вещи своими именами. Не от вас ли, профессор, я впервые услышал забавное выражение из еврейского анекдота «умер, шмумер, лишь бы был здоров?» Мне сразу понравилось это выражение. Оно затронуло во мне что-то глубоко личное. А Самуила я, конечно, не забыл. И как такое забудешь? Он за час весь дом перевернул. А каким сообразительным он был – настоящий Гаврош!

– Был и есть. Ему девяносто лет. Веничка как раз сейчас гостит у него в Израиле. Если вы хотите поговорить с Бланком, то это можно устроить сегодня же.

– Невообразимо! И вы у меня ещё спрашиваете? – Владимир Ильич забежал вперёд, повернулся и, схватив оторопевшего Штейна за плечи, расцеловал его в обе щеки.

51. Исповедь

Яэль готовилась к полёту в Швейцарию. После экзамена, по дороге домой, она заехала в супермаркет купить молоко, оттуда – в шахматный клуб за дедушкой. В два часа дня она накормила его обедом и уехала обновлять гардероб. В четыре вернулась с покупками. Один из пакетов повесила на ручку кресла, из которого раздавалось равномерное похрапывание, остальные унесла к себе в комнату. До пяти успела напечь целую гору блинчиков, одновременно переговариваясь с проснувшимся дедом, который обнаружил обновку – голубой спортивный костюм – и, довольно покрякивая, натянул его на себя.

– Ой, саба, ата нира мэцуян. Мамаш цаир вэхатих! Вэ ацева атхэлет мэод матъим ле эйнэха.[34]34
  Ой, дедушка! Ты выглядишь прекрасно. Просто, молодой красавчик! И голубой цвет хорошо сочетается с твоими глазами. (иврит)


[Закрыть]

Выйдя из ванной, подкрашенная и надушенная, Яэль превратила гостиную в подиум, каждые несколько минут появляясь в новом наряде. Такой счастливой дед не видел её давно.

Ещё на лестничной клетке Веня почувствовал запах блинов. Подумал: «так должен пахнуть дом». За весь день он съел бутерброд с сыром и половину фалафеля, был голоден и заметно нервничал. Страх оказаться неубедительным в предстоящем разговоре с Яэль, заставлял его перебирать в голове разные варианты фраз, которые должны, нет, обязаны расставить всё по местам.

Дверь открыл Бланк.

– Ну, что скажете, молодой человек? Как вам Иерусалим? – и не дожидаясь ответа, – Яэль! Выходи! Корми человека.

Она была до такой степени красива, что, прервав свои размышления, Веня замер. Он стоял, не шевелясь, и смотрел тупыми, бычьими, как ему казалось, глазами на рыжеволосую диву в зелёном, обтягивающим талию сарафане с юбкой солнце-клёш. Юбка взметнулась и, надувшись словно парашют, закружилась, обнажая стройные ноги выше колен.

– Венья! Веньичка! Мы с дедой заскучили без тебя. Она подбежала к нему, взяла за руку и, приподнявшись на носочке туфельки-лодочки, поцеловала в щеку.

Веня шепнул ей на ухо:

– Пойдём к морю.

– А ужин?

– Ненадолго. Подышим морским воздухом и вернёмся.

Начинало темнеть. Набережная заполнялась нарядными людьми, а внизу неугомонные волны неслись наперегонки к опустевшему пляжу.

Прикреплённые к парапету динамики, заикаясь, начали выплёвывать рваные куски музыки, но уже через минуту под звуки восхитительной «Ай лав ю бэйби», молодые люди уединились в одной из беседок.

«Это место идеально подойдёт в качестве исповедальни», – подумал Веня, – но с чего начать разговор? Он перебирал варианты:

«Яэль, я хочу с тобой поговорить… ммм… или, лучше – Яэль! Мне надо сказать тебе что-то очень важное… не годится… а, может быть… – Яэль! То, что ты сейчас услышишь… ой, нет, нет… или просто… – Яэль, я должен признаться… Господи, всё не то».

Веня обнял девушку. Она прижалась к нему. Для них пел Франк Синатра и они медленно покачивались в такт мелодии, любовным эликсиром витающей в воздухе. Он лизнул розовую мочку её уха с крошечным брильянтиком, шепнул:

– Милая Яэль! Я волнуюсь и мне трудно говорить, но я влюблён в тебя, девочка, и поэтому не могу не сказать тебе то, что меня мучает почти с момента знакомства с тобой и твоим дедушкой. Нет, нет, ничего не говори. Только слушай, только слушай…

И Яэль слушала. Внимательно. Разные чувства можно было прочесть в её широко раскрытых, почти не моргающих глазах. За бесконечные полчаса Вениной исповеди на её лице удивление сменялось страхом, страх сомнением и снова удивлением. Но интуитивное женское желание довериться этому человеку сыграло решающую роль. Она взяла его за руку.

– Венья! В твой рассказ есть много колдунских вещей, что я не могу понимать, но я верью тебе, как ты честный, что всё это правда. Я по маленькому, по маленькому буду рассказать дедушке вся история, чтоб к нему не пришёл испуг, и ты будешь увидеть сам, как всё будет беседер… ммм… в порядку.

52. Прогресс

С приездом Вени Штейна здоровье Бланка заметно улучшилось. Даже изматывающие боли в суставах ослабли, о чём Шмулик не мог и мечтать уже долгие годы. Он почувствовал прилив жизненной энергии и отнёс это за счёт реально появившегося шанса выдать замуж обожаемую внучку. Именно московский гость, по мнению Бланка, мог бы стать для неё достойной партией. Он умён, образован, красив, щедр в проявлении чувств а, главное, неравнодушен к Яэльке, как и она к нему. В этом Шмуэль Бланк – старый донжуан – уверен. Он видел, какими пылкими взглядами они обменивались. Сегодня молодёжь не торопится обзаводиться семьями. С одной стороны их можно понять: жизнь коротка, особенно, с точки зрения старожила, а так хочется успеть «свернуть горы». Но, если посмотреть с другой стороны – тебе открывается истина: то, на что люди расходуют лучшие годы жизни, не что иное, как суета сует. А этот прогресс? Что в нём хорошего? Разве не он обворовал детей, отобрав у них двор, а взамен дал чёртову коробку, которая воспитывает их вместо занятых родителей? Молодые существуют сегодня, как они сами говорят, в виртуальном мире. Вот, вот, войдут в моду виртуальные свадьбы, пойдут виртуальные дети и потекут виртуальные реки виртуальной жизни. И так – до самой смерти, которая, к сожалению, не приемля прогресса, останется настоящей. И вот же парадокс! Окажется, что смерть и есть то единственно живое, ради чего ещё стоит просыпаться по утрам.

А вот здесь Самуил Бланк ошибся. Он ещё не знал, что Яэль торопится домой, чтобы сообщить ему потрясающую новость – прогресс добрался и до смерти!

53. Новый чайник, Иисус Христос и фантастический телефонный разговор

Когда на пятом этаже раскрылись двери лифта, Шмулик стоял в коридоре на лестничной клетке. По выражению его лица (мол, слава Богу, пришли!) было видно, что произошло ЧП.

– Ну, наконец! А я тут, было, собрался попить чаёк с блинчиками, включил чайник и вдруг – бах! – в кухне потух свет.

– Ой, деда! Чтобы тебе было здоровье! Ты меня делаешь зайкой.

– Заикой, Яэль, заикой! – Быстрыми шажками Бланк поспешил за внучкой. Веня уже был в кухне и вытаскивал штепсель электрического чайника из сети.

– Где у вас тут предохранители? Всё, всё, я уже нашёл… Выбило… Рррраз! Ура! Да будет свет! А сейчас посмотрим, жив ли чайник. Штепсель, кыш, на место! Опять темно… Короткое замыкание… Чайнику – капут.

Снова выдернув шнур из розетки и снова подняв предохранитель, Веня подошёл к Яэль, шепнул ей на ухо:

– Отправляюсь в магазин электротоваров за новым чайником, – многозначительно посмотрел на неё, скосил глаза в сторону Бланка и скрылся за входной дверью.

Ближайший магазин бытовой техники находился в соседнем доме. Веня заметил его вчера, до поездки в Иерусалим. А сейчас было восемь часов вечера, и щуплый продавец, похожий на узбека, по старинке защёлкивал на двери массивный замок.

– Good evening![35]35
  Добрый вечер. (англ.)


[Закрыть] – Веня приветливо улыбнулся.

Оглядев прохожего с головы до ног, худосочный хозяин магазина сверкнул золотым зубом и сказал:

– Чего язык ломаешь, говоришь по русскому?

Веня кивнул.

– Мы тута до восьми, – продолжал узбек, видишь, в конце улицы высокий дом? Иди тудой, они тама закрывают поздно.

Веня загадал: «Если мне удастся уговорить этого дядьку открыть магазин – всё будет в порядке».

– Мне нужен воооон тот чайник, в глубине витрины. Сколько он стоит?

– Парень, ты чего, глуховатый? Я ж тебе русским языком сказал, беги тудой, пока и они не закрыли.

Он ткнул пальцем с перстнем в сторону оживлённого городского пейзажа и постучал по стеклу золотых часов.

– Простите, но мне нужен именно тот чайник, что прячется за кофеваркой. С чёрной ручкой и шариком на крышке. От этой покупки зависит вся моя дальнейшая жизнь.

Продавец сморщился. Его почти сросшиеся брови превратились в неподвижную полоску чёрного меха.

– Парень, а может ты того, малость не в себе? Он покрутил пальцем у виска, подбросил связку ключей и, сунув их в карман куртки, повернулся, чтобы уйти.

– Продайте мне чайник, пожалуйста! – Но узбек был неумолим. Он торопливо зашагал по улице, нервно подёргивая плечами. Веня пошёл за ним.

– Послушайте, дорогой, остановитесь. Давайте вернёмся в магазин. Ну, что вам стоит? Я заплачу вдвойне.

Продавец пустился бежать, время от времени испуганно оглядываясь.

– Чокнутый! Чё ты прицепился? Посмотри налево. Магазин тама ещё открыт.

Веня не отставал. Он забежал вперёд и развёл руки в стороны, преградив путь изумлённому продавцу.

– Ну, хотите, я стану перед вами на колени? Продайте чайник!

Продавец застыл. Его узкие глаза округлились. Перед ним на коленях, раскрыв объятия, стоял сам Божий сын.

– Иисус Христос, – завопил узбек, схватился за голову и, пробормотав молитву «Шма Исраэль», развернулся и, подобно зомби, поплёлся обратно в сопровождении назойливого просителя. Не говоря ни слова, он снял замок с железной двери, вошёл в магазин и просунул руку в заставленную витрину.

– Вот! – он поставил чайник на прилавок.

– Без коробки? – спросил Веня.

– Так он же рекламный, – сказал узбек.

– Сколько? – спросил Веня, прижимая к себе пыльный чайник.

– Вообще-то – сто десять, но с Вас больше стольника не возьму.

Когда за «Иисусом Христом» закрылась дверь, продавец ещё долго сидел на коробке с обогревателем и, словно загипнотизированный, перебирал три купюры по сто шекелей, поджав губы и покачивая головой.

– Привет жаждущим кипяточка! – выпалил Веня прямо с порога.

Дверь была не заперта. В гостиной горел яркий свет. Шмулик сидел за столом, обхватив голову руками. Напротив – стояла Яэль и, накручивая на палец длинный рыжий локон, в чём-то старательно убеждала деда. Они оба посмотрели на Веню и, переглянувшись, синхронно протянули:

– Привеееет!

– Яэль, принимай технику! – Веня водрузил чайник на сервант. – Он мне достался благодаря искажённому представлению некоего узбека о внешности Иисуса Христа.

Выслушав абракадабру, сорвавшуюся с Вениного языка, Яэль и Бланк переглянулись. Девушка опустила глаза. Старик тяжело вздохнул.

– Дорогой Шмулик, я понимаю, что Яэль уже рассказала вам о чудесном оживлении вашего двоюродного брата. Нетрудно предположить, что вы думаете обо мне и обо всей этой истории. Поэтому, позвольте мне, несмотря на поздний час, соединить вас и Ульянова Владимира Ильича с помощью интернета. Заодно познакомитесь с моим отцом, Анатолием Львовичем Штейном, – и, не дожидаясь ответа, Веня набрал спасительный номер.

– Алё, пап? Добрый вечер. Он ещё не спит? Рвётся? Пап, нажми на кнопку «видео». Я включаю микрофон на полную громкость.

На экране возникло застенчивое лицо профессора Штейна.

– Я вас приветствую, Шмуэль. По телефону Веничка рассказал мне о вас так много хорошего, что я, да и все мы, с нетерпением ждём встречи.

Дрожащей рукой Бланк прикоснулся к лежащему на столе айфону.

– Здравствуйте, Анатолий Львович.

– Дорогой Шмуэль! Хоть завтра – не за горами, Владимиру Ильичу не терпится увидеть и услышать вас немедленно. Вы готовы к общению с ним?

Бланк что-то прохрипел. Пытаясь ответить, отпил пару глотков воды из стакана, поднесённого Яэль к его пересохшим губам. Его «да» получилось тоненьким и беззащитным.

Когда на экране появилось лицо Ленина, Шмулик, как будто, пришёл в себя, ухмыльнулся и чётко произнес:

– А что? Похож. Работа гримёров удалась. Я бы даже сказал – перестарались. Восемьдесят три года назад мой брат выглядел хуже.

– Во время нашей последней встречи я был очень болен, Самуил, я был при смерти. А ты, мой мальчик, остался всё таким же лопоухим Гаврошем, ну, прямо вылитый Захар Александрович.

В горле Шмулика что-то забулькало, но так и не став словами, превратилось в икоту. На увещевание Яэль – лечь, Бланк наотрез отказался. Выпил остаток воды. Осторожно взял айфон двумя руками, приблизил к слезящимся глазам.

– Повторите, пожалуйста, как вы меня назвали?

– Я назвал тебя Гаврошем. Про лопоухого забудь, если правда тебя обижает.

– Дядя Володя, неужели это действительно вы?

– Я, дружок, я! Сам удивляюсь. Твой завтрашний приезд я жду, как иудеи миссию. Не знаю, смогу ли заснуть сегодня ночью. Я готов пешком идти в аэропорт, чтобы время пролетело быстрее. Ну, да ладно, что-то я стал сентиментальным на старости лет. Обнимаю тебя, Самочка, а расцелую – завтра.

Короткий щелчок… Изображение исчезло.

Шмулик опасливо дотронулся до айфона, беспомощно развёл руками:

– Ребята, всё это действительно происходит? Неужели я бодрствую, и со мной на самом деле разговаривал Ленин? Яэль, ущипни меня! Сильнее! Ещё сильнее! Ой! Вроде, не сплю, – опираясь о Венин локоть, Шмулик с трудом оторвался от стула, кряхтя, выпрямился и, шаркая непослушными ногами, направился в сторону кухни, распевая единственное слово «Гаврош» – на мелодию старой детской песенки «В лесу родилась ёлочка».

Веня стал пританцовывать вокруг Яэль. Он был счастлив.

– Сейчас самое время вскипятить воду в новом чайнике и вспомнить о блинчиках. Не забудь, завтра ровно в семь утра мы обязаны выехать.

За поздним ужином Вене пришлось отвечать на вопросы, сыплющиеся градом с двух сторон. Одна тема осталась не затронутой – деньги, вложенные немцами на счёт Ленина в Швейцарский банк накануне октябрьской революции.