Текст книги "Лихо ветреное"

– Служба такая, – тоже очень серьезно ответил охранник. – Ответственность.

Прав господин Макаров – началось. Если уж шею не свернули, теперь все кланяться будут. Или это вовсе не из-за того, что его сам крутой Серый на своем корыте аж до самого дома довез? В целости и сохранности… Может быть, тут ко всем жильцам такое трепетное отношение? Провинция…

– Павел!

Он оглянулся – от дома к воротам по узенькой дорожке сквозь розовые кусты бежала Зоя, размахивая тряпочной сумкой. Вся ее пластика показывала, как она рада. Охранник нырнул в свою будку, ворота поехали в стороны.

– Вы как тут? – Павел даже засмеялся от радости, что так удачно вышел. На минуту раньше, на минуту позже – и не встретил бы. Ищи ее потом по всяким клубам. Или, еще хуже, по «Фортунам» всяким. – Зоя, а я вас искать уже собрался. Вы здесь в гостях были? Или и здесь ученики живут?

– Ученица, – недовольно сказала Зоя, помахала рукой охраннику и вышла за ворота. – Все-то вы знаете. Вам Томка рассказала? Что еще рассказала? Трепло.

– Да ничего особенного не рассказывала, – горячо уверил он, идя за ней как привязанный. – Мы просто так разговаривали, обо всем. Они про себя говорили, потом про меня спрашивали… Потом пообедали, потом Серый меня на работу звал.

– Ух ты! – обрадовалась Зоя. – Это вы им сильно понравились! Это хорошо. И платит он нормально, вы не сомневайтесь… А вы-то что здесь делаете? Живете в этом доме?

– Нет, у меня друг тут, я у него пока живу… – Сколько раз он уже объяснял сегодня, что живет у друга? Нет, только отцу и Серым, кажется… А впечатление такое, что только об этом и говорит. – Володя Макаров. Да вы его знаете…

– А, Вова! – Зоя засмеялась, вильнула бедрами, подняла плечико и скосила глаза. – Тыкой кымплименшчик!

– Господи помилуй! – Павел тоже засмеялся, тут же представив рыжую оглоблю в красных шортах за стойкой бара. – Кошмар какой… Зоя, как вам это удается?

– Талант, – объяснила она гордо. – Выдающиеся способности… А этот Вова правда ваш друг?

– Лучший друг. – Павел вспомнил, как Макаров выступал в «Фортуне», и болезненно поморщился. – Самый лучший друг. Даже, можно сказать, единственный. Больше, чем брат. Вы не думайте, он не такой… ну, каким прикидывался. Он не пьет… И вообще настоящий человек. И талантливый необыкновенно. Вам с ним надо познакомиться, обязательно!

– Так мы, кажется, и так с ним знакомы? – рыжим голосом сказала Зоя, и опять что-то сделала лицом, плечами, ногами… Посмотрела на Павла и захохотала, заложив за спину руки со своей тряпочной сумкой и тараща веселые глаза. Вот так она смеялась по-настоящему, не то, что этот театр в «Фортуне». А потом с некоторой даже обидой упрекнула: – Ну что за выражение лица, Павел?! Не надо на меня смотреть так строго. Тем более что, по-моему, вы еще в «Фортуне» меня расшифровали… А куда мы идем вообще-то?

Вообще-то Павел забыл, куда собирался идти. Он оглянулся – они, оказывается, обогнули уже половину колхозного поля, которое здесь работало газоном.

– Вообще-то я собирался окрестности посмотреть, – вспомнил он. – Найти чего-нибудь подходящее, чтобы утром бегать. А вы, наверное, опять к ученикам каким-нибудь? Или домой?

– Еще не домой. – Зоя вздохнула, подумала и посмотрела на часы. – У меня еще аж сорок минут есть. Хотела в магазин зайти, порошок уже кончается… Хотите, я вам места здесь покажу? Бегать – одно удовольствие. Прямо на набережной, под каштанами. И дорожка такая ровненькая-ровненькая… Здесь почти все мои девочки бегают. Хорошее место, я в юности тоже здесь часто бегала, даже зимой.

– В юности? – не понял Павел. – Это когда же?

– Ну, когда молодая была, – совершенно серьезно объяснила она. – Время некуда было девать. Специально приезжала сюда, чтобы побегать часок-другой. Смешно. Идите сюда, здесь прямо по склону можно выйти… А? Видите, да? Здорово, да? Вот эта дорожка – вокруг парка километр. А вон та, повыше, – полтора километра, и подъемов там штук пять. Нравится, да? Осенью, правда, каштаны сыплются как сумасшедшие, но дорожку дворники каждое утро метут. А вечером одна бабулька с того берега коз пригоняет, они тоже каштаны хорошо подбирают… Эх, жалко, времени нет. Как бы я здесь побегала!..

– Когда мы поженимся, у вас побольше времени будет, – пообещал Павел. – Может быть, и побегаете. Правда, у меня времени поменьше будет. Все-таки две работы… А может, еще что-нибудь найду. Семью-то надо кормить.

Зоя остановилась так внезапно, что он не сразу среагировал, ушел на пару шагов вперед. Оглянулся – она стояла, привычно заложив руки с тряпочной сумкой за спину и покачиваясь с пятки на носок. Вся ее пластика выражала подозрительность.

– Павел, – строго сказала она, минутку поразглядывав его лицо. – Павел Браун, и когда же мы поженимся?

– Ну, когда вы согласитесь – тогда и поженимся. Правда, я пока не очень завидный жених… То есть даже совсем не завидный. И за квартиру долг Макарову надо отдать, а то он семь тысяч доплатил, а я даже не знал. Но я отдам, я машину продам – и отдам. А потом сколько надо будет – столько и заработаю.

– Павел Браун! – Зоя склонила голову набок и сделала задумчивое лицо. – А вы вообще-то здоровы?

– Вообще-то здоров… – Павел подумал и вспомнил: – Вот левым ухом немножко хуже слышу. Это ведь ничего, правда?

– Ничего, – великодушно согласилась Зоя. – А с головой у вас как? Может, какое-нибудь полушарие немножко хуже работает, а?

– Ни боже мой, – энергично запротестовал Павел. – Как можно? Я медкомиссию проходил. Оба полушария лучше работают.

Зоя качалась с пятки на мысок, смотрела на него, склоняя голову то к одному, то к другому плечу, помахивала за спиной тряпочной сумкой… И вся ее пластика выражала глубокое раздумье. Примерно так же она стояла над тем волосатым Эдиком. Правда, боевой кукиш пока не сворачивала. Уже спасибо.

– У меня трое детей, – наконец сказала она с гордостью.

– Да, я знаю. – Павлу ужасно нравилась ее гордость. Ему вообще все в ней нравилось. – Кстати, замечательные дети. Но Мария и Аленушка маленькие еще, им нужны постоянные внимание и забота. И именно материнские! Так что вам придется хотя бы часть работы бросить. Да и Сережа в таком возрасте, что глаз да глаз… А потом – может, ведь и еще дети будут, правда? Ну, материально я семью обеспечу, тут я уверен. А мать на десяти работах не должна надрываться. Мать – это уже сама по себе очень нелегкая работа.

– А у мулатов бывают очень красивые и талантливые дети… Да? – Зоя сейчас смотрела на него почему-то с холодной насмешкой.

– Откуда я знаю? – удивился Павел. – У меня детей пока нет. А потом, я все-таки не совсем мулат, я, наверное, квартерон. У меня дед негром был. Значит, отец мулат. Но он намного светлее меня. Мне интересно, какие дети будут у нас. Хотя, конечно, лучше Марии и Аленушки вряд ли бывают. Да и Сережа замечательный. Не говоря уж о Федоре. Греческие боги обзавидовались бы.

– Обзавидовались бы, – рассеянно согласилась Зоя, явно думая уже о чем-то другом. Глянула на часы и озабоченно нахмурилась. – Обзавидовались бы, да… Тем более что греческие боги вообще ничего не умели, даже кашу варить… А вы, Павел Браун просто подкупили медкомиссию, вот что я вам скажу.

– Как вы могли подумать?! – огорчился он. – Я на такое не способен. Потому что таких денег у меня нет. И подкупать было совершенно незачем – у меня друг детства самым главным начальником в этой медкомиссии сидит.

– Тоже сумасшедший? – Зоя опять глянула на часы, повернулась и полезла вверх по крутому склону, густо заросшему цикорием. – Все, Павел Браун, мое время истекло. Счастливо! Рада была познакомиться.

Павел смотрел ей вслед и как пятнадцатилетний дурак мечтал, чтобы она оглянулась. Она не оглянулась, вся ее пластика выражала деловитую озабоченность и целеустремленность. Как у котенка, который лезет по ковру, висящему на стене. Ну, долезет до потолка, а дальше? Только бы не свалилась.

А интересно, правда, на кого будут похожи их дети? Павел захохотал в полный голос, вспомнив выражение лица Зои, когда он сообщил ей, что они поженятся, и побежал по ровной дорожке под каштанами, время от времени вспоминая еще что-нибудь из их разговора и посмеиваясь на бегу.

Глава 10

– Темиргалиев Гарика своего приводил, – докладывал Федор дневные новости. – Очень способный пацан, он там у них на всех математических олимпиадах побеждал. Но русского почти не знает. Английский знает, Сережа говорит, что очень хорошо, и говорит свободно, и пишет без ошибок. Я так думаю, его через математику и через английский русскому надо учить, так ему легче будет. Елена Васильевна новые тапочки Маньке связала. Дядя Миша звонил, сказал, чтобы банки готовили, у него в этом году огурцов прорва, солить будет. Сережа бегал штаны смотреть, говорит – все отстой. Хочет какие-то блестящие, за тысячу с чем-то. Мне кажется, дурь все это. Но я ему не говорил, ты сама с ним разбирайся. Звонили из «Фортуны», предупредили, чтобы завтра не приходила, у них зал арендовали на весь вечер, конференция какая-то, что ли… Кошка по ковру влезла до потолка. Девочки очень переживали, что свалится. Сережа ее снял, но она потом опять влезла. Четыре раза снимал. Потом устала, задрыхла в корзинке. До сих пор спит…

– «Фортуну» арендовали! – обрадовалась Зоя. – Ой, как хорошо… Завтра в клубе занятия до часа, потом у Мамичевых час, потом у Нины час, на дорогу туда-сюда… Феденька, я же уже после четырех дома буду! Это ж сколько времени задарма досталось! Это ж я даже пирожков напеку! К тебе после четырех никто не придет? А то ведь гостей можно собрать… Елену Васильевну позовем, дядю Мишу, Серый вряд ли сможет, а Томка, наверное, придет, она завтра тоже только до четырех работает. Федь, хочешь гостей? Или можно всем вместе в парк сходить, говорят, новый зверинец привезли, там даже верблюд есть. Девочки давно просятся. И еще я ковер вычищу, неделю уже собираюсь. Еще можно всем вместе по магазинам погулять. Штаны-то Сереже действительно нужны. И тебе тоже чего-нибудь посмотрели бы. И Маньке с Аленкой мелочь какую-нибудь… Или нет, Федь, лучше так: пусть завтра у тебя вечер совсем свободным будет. Ага? Мы тут спокойно сами справимся. А ты погуляешь где-нибудь, развеешься. С друзьями встретишься.

– Где это мне гулять? – удивился Федор. – С кем это мне встречаться? С нашего курса ребята разъехались на лето кто куда. А которые не разъехались – те на рынке торгуют или еще как-нибудь зарабатывают. Им тоже не до встреч. Не, лучше правда в парк. Манька уже и так третий день достает: кр-р-рокодил, кр-р-рокодил… Чего ты с ними одна будешь… Замучаешься.

Они сидели за кухонным столом, в четыре руки готовя ужин. Зоя с печалью и смущением отмечала, что у Федора всё получается гораздо ловчее, чем у нее. И огурцы он ровнее режет, и морковку быстрее трет. И не стоит над молоком, ожидая, когда оно закипит, оборачивается к плите как раз в тот момент, когда пенка начинает шипеть и подниматься, и выключает газ. Совершенно машинально.

В кого она превратила этого греческого бога? В домработницу… в домработника. На хозяйстве – он, с детьми – он, Сережа – так это вообще полностью его заслуга. Да еще ученики почти ежедневно. И ведь это давным-давно началось, прямо с первого дня, как вернулся из больницы домой. Еще на костыле прыгал, еще тощий был, еще от обычной утренней зарядки уставал, – а сразу как-то освободил ей руки и для Маньки, и для Аленушки, и даже институт она сумела окончить без особого напряжения. Разве так должны жить греческие боги? Особенно в таком возрасте… В таком возрасте положено не белье стирать и кашу варить, а шляться по дискотекам всяким – или где они теперь шляются? – ездить на каникулах всей толпой на море и за девчонками бегать.

– Федор, а тебе девочка какая-нибудь нравится? – как бы между прочим спросила Зоя, не глядя на него и старательно перемешивая салат.

– Мне все девочки нравятся. Что я, голубой, что ли?

Тьфу ты, ну вот как с ним разговаривать? Об этом с ним должен говорить мужчина, причем тот, кто старше и умнее. Серому, что ли, намекнуть, чтоб поговорил? Тоже как-то неудобно.

– Чего ты задумалась? – чуть улыбаясь, спросил Федор. – Может, ты не знаешь, кто такие голубые?

Улыбается! Он ее просто дразнит. С мужчиной, старшим и умным, говорил бы серьезно.

– Я с тобой серьезно разговариваю, – сказала Зоя недовольно. – Мне же надо твои планы знать. А то заявишься с какой-нибудь, как снег на голову: Зоя, мы сегодня поженились…

– Не заявлюсь, – успокоил ее Федор. – С чего это вдруг жениться? Мне еще учиться вон сколько. А потом – работу хорошую найти. Чтобы и деньги, и перспективы… А потом и жениться можно. А можно и не жениться. Девки-то сейчас какие… В десятом классе была одна: люблю до гроба, ты мой идеал и все такое. А как сказал, что у меня ты и дети, – так сразу и не до гроба, и не идеал. Не, с этим делом надо поосторожней.

Зоя вдруг затосковала, чуть не до слез. Вон как Феденька рассуждает… осторожно. Как старик. Старенький девятнадцатилетний старичок неземной красоты и в фартуке с оборочками. И в этом, наверное, тоже ее вина.

– А чего это ты о женитьбе вдруг? – заинтересовался Федор, подозрительно приглядываясь к Зое. – Случилось чего? Или бабская дурь?

– Бабская дурь, – согласилась она. – Ничего не случилось. Замуж меня сегодня позвали.

– Это кто же? – Федор смотрел с еще большим подозрением.

– Да так, сумасшедший один. Павел Браун.

– Красавчик, – недовольно сказал Федор.

– Зато травмированный, – защитила Зоя красавчика Павла Брауна. – Левое ухо у него плохо слышит.

– Ну, это еще неизвестно, почему плохо! – Федор скептически хмыкнул. – Может, спичкой ковырял… А ты его давно знаешь?

– Да я его совсем не знаю. Видела пару раз. А Серый его на работу позвал.

– Вот это уже интересно, – оживился Федор. – Тогда можно и подумать. Расскажи, что знаешь…

Но Зоя ничего не успела рассказать – из глубины квартиры донесся грохот, стеклянный звон и возмущенный Сережин крик.

– Начинается, – поднимаясь, проворчал Федор. – Сейчас кого-нибудь выпорю. Ты только не мешай.

– Ну, когда я тебе мешала? – с некоторым ехидством возразила Зоя. – Я тебе даже помочь готова. Розги в соленой воде отмочить, ремень подать… Или ты их плеткой?

Федор надменно фыркнул, задрал нос и пошел на звуки разгорающегося дежурного вечернего скандала. Выпорет он кого-нибудь, как же. Только однажды она слегка шлепнула Маньку – причем за дело! – так Федор после этого целый вечер ее точил, перечисляя все средневековые, как он сказал, орудия телесного наказания: розги, плетки, ремни, трости, палки и линейки. Федор у нее начитанный.

Дежурный вечерний скандал как-то неожиданно сошел на нет, и в кухню все ввалились уже совсем мирные и веселые. Оказывается, никто ни в чем не виноват. Оказывается, Манька просто полезла за мячиком под стол, а Сережа, не заметив ее, как раз в этот момент вставал из-за стола, ну и чуть не наступил. Но все-таки не наступил, успел шарахнуться в сторону. И конечно, сбил стул и сам чуть не упал. Никто не пострадал, никто не испугался, никто не обиделся, и вообще все молодцы. Только кошка прыгнула на стол и свалила стакан с карандашами и ручками, но и стакан не пострадал, потому что пластмассовый. И к тому же из стакана вывалилась любимая Аленкина заколка в виде ромашки, которая потерялась навсегда давным-давно, еще на прошлой неделе, и Аленка по этому поводу все это время тихо грустила. А сейчас, когда ромашка нашлась, так обрадовалась, что прицепила ее на Манькины рыжие вихры и все время любовалась со стороны. Вот все как хорошо получилось.

И вообще все у них получается хорошо. Дети здоровые, умные, красивые. Федор не собирается жениться в ближайшем будущем. Нина платит за индивидуальные занятия бешеные деньги и, похоже, не скоро бросит. В «Фортуну» завтра идти не надо. Дядя Миша опять насолит для них страшное количество огурцов. Елена Васильевна в обстановке глубокой секретности шьет для Аленки бальное платье ко дню рождения… Абсолютно все у них получается.

Ну и на кой ей тогда выходить замуж? Тем более – за того сумасшедшего Павла Брауна, который к тому же признается, что жених он не завидный…

После ужина Сережа сам вызвался погулять с девочками. Наверное, опять на всякие сайты больше разрешенного просвистел. Или так сильно те блестящие штаны понравились?

Или и Сережа тоже постепенно становится домработником, привыкает к обязанностям, которые для мальчиков его возраста никак не могут считаться сами собой разумеющимися?

– Глупости, – сказал Федор, когда она осторожно поделилась с ним своими сомнениями. – Он старший брат, значит – должен. Я ему сто раз объяснял, может, просто наконец дошло… А может, действительно штаны эти хочет. Вымогатель. Ты чего это штопаешь?

Зоя штопала свою старую ночнушку, которая была вполне еще ничего, только на спине немножко протерлась… В общем, так протерлась, что даже треснула поперек. Что ж теперь, выбрасывать, что ли?

Федор составил вымытую посуду в сушку, старательно вытер руки, аккуратно повесил полотенце – и вдруг быстро наклонился через стол и выхватил у нее из рук недоштопанную ночнушку. Зоя такого коварства не ожидала. Ну вот, сейчас опять начнет нотации читать.

Федор встряхнул ее ночнушку, посмотрел ее на свет, нашел дыру и грубо сунул в нее изуродованную руку, разрывая протертое место еще больше. Растопырил оставшиеся пальцы, гневно потряс ими в воздухе и грозно спросил:

– Это что такое?!

– Вполне еще ничего… была. – Зоя хмуро наблюдала, как стремительно и непоправимо расползается дыра. – Еще носить и носить… Она мне нравилась. Я к ней привыкла.

– Ну, еще бы! – Федор скептически хмыкнул и принялся старательно рвать ее многострадальную ночнушку на квадраты. – За десять лет к чему угодно привыкнуть можно. Что ты все время дурью маешься? Мы что, не в состоянии потратить пятьдесят рублей на такую ерунду?

– Да зачем тратить-то? – вяло возразила Зоя. – И может, они сейчас дороже… И эта пожила бы еще.

Да что ему возражать… Разговор на эту тему был не первый, и не второй, и даже не десятый. Никаких аргументов Федор не слышал, сердился и обзывал ее жлобихой.

– Жлобиха, – и сейчас обозвал он без всяких эмоций, просто факт констатировал. – Мы что, бедствуем? Ты вообще сумасшедшие деньги зарабатываешь. Я тоже не так уж мало… для калеки и студента. Или мало? Темиргалиев хочет знакомого привести, тоже из каких-то беженцев, тоже у сына с языком проблемы. За хату жильцы платят как по часам. И Сережа на свой компьютер зарабатывает, даже еще больше… Или сократить ему этот Интернет? Все равно там ничего полезного, дурь одна.

– Нет, не сокращай, – торопливо попросила Зоя. – Он ведь не круглые сутки там сидит, правда? И никакую дурь не ищет, я в прошлый раз глянула – а он статью по топологии читает, какого-то американца. Страшная заумь, я ничего не поняла. А для него это радость. Как же это можно – радость сокращать? Не надо. Детям вообще ничего не надо сокращать…

В детстве у нее было много радости. Все ее детство было одной большой непрерывной радостью. Кажется, она всегда получала все, что хотела, – и шмотки, и игрушки, и книжки, и на гимнастику ее папа и мама водили по очереди, даже если им было очень некогда, а англичанка вообще к ним домой заниматься приходила. А Сашка водил ее в кукольный театр, гулял с ней по набережной под каштанами, потом уже вместе с Люсей гуляли, потом – вместе с маленьким Сережей… На школьный выпускной вечер все пришли – и ее родители, и Сашка с Люсей, и Сережа, и Федор… У Люси на руках была маленькая Аленка, и Люся ей все время рассказывала, что вокруг происходит. Аленке было чуть больше полугода, она внимательно слушала, смотрела своими необыкновенными глазами и улыбалась. Перед тем как улыбнуться, обязательно выплевывала соску. Люся говорила: «Чего плюешься? Солнышко мое бессовестное!» И все смеялись. А Сережа говорил: «Наше! Наше солнышко бессовестное!» И Саша одобрительно хлопал сына по плечу… У Сережи и Аленки детство тоже начиналось счастливо. И у Маньки оно обязательно было бы счастливым. У них было бы не меньше радости, чем было у нее…

Она когда-то поклялась себе, что у них будет много радости. У них будет все, что они захотят, – и игрушки, и книжки, и гимнастика, и английский – да хоть китайский, она и китайца найдет! – и хорошая школа, и престижное образование, и собственное жилье… Папа, мама и Сашка обеспечили бы все это без проблем. Они много зарабатывали. Значит, ей тоже надо много зарабатывать. И при этом – не раскидывать деньги на всякие глупости. Даже по мелочам.

– Ладно, – обреченно сказал Федор, хмуро послушав ее молчание. – Ладно, давай опять посчитаем. Сюда нести, что ли?

– Сюда, – оживилась Зоя. – Чтобы я детей видела. Федь, глянь, как Аленка разбегалась! Это ничего?

Федор выглянул в окно, внимательно понаблюдал минутку, успокоил:

– Ничего, Сережа следит. Вообще-то ей уже пора нагрузки увеличивать. Осторожненько. Ладно, это я еще с Серым посоветуюсь – и сам займусь.

Он ушел за Большой Тетрадью, а Зоя осталась смотреть в окно на детей. Манька носилась, как теленок по весне. Даже как мамонтенок. Аленка скользила между старых лип, как золотая рыбка между водорослей. Сережа Маньке иногда грозил кулаком, а за Аленкой все время следовал неотступно, и было видно, что он не просто тень изображает, а готов в случае чего в любой момент поддержать, подхватить, унести от опасности…

Она сделает все, чтобы у них было много радости.

Вернулся Федор, шлепнул на стол Большую Тетрадь, положил перед Зоей лист бумаги и фломастер, недовольно сказал:

– Считаешь, считаешь… Недавно только считала. Сколько можно? Жлобиха.

– Ничего, – пробормотала она, нетерпеливо открывая Большую Тетрадь. – Деньги счет любят.

Федор вздохнул и молча сел с другой стороны стола, приготовившись при необходимости объяснять, как и что. Такая необходимость редко возникала – Зоя и сама все знала, Большую Тетрадь она за три года выучила наизусть, просто иногда, вот как сейчас, проверяла доходы и расходы последних дней и втайне прикидывала, на чем еще можно сэкономить.

До Большой Тетради у нее была маленькая школьная тетрадка, которую она начала вести почти сразу после того, как Серые привезли ее с Манькой домой, в большую пустую квартиру, где не оказалось живых денег. В маленькой школьной тетрадке сначала вообще никаких доходов не было, одни расходы, и то, наверное, не все. Она же не знала тогда, легкомысленная дура, сколько стоит лечение, и санаторий, и содержание маленького ребенка, и даже коммунальные платежи…

Потом появились доходы – Серые отремонтировали и сдали надежным людям Сашкину квартиру и сразу принесли Зое деньги, а она сразу схватила, конечно, даже не подумав, что ремонт сколько-то стоил… Потом, когда она начала уже помаленьку очухиваться, появились еще кой-какие доходы – Томка привела к ней домой двух баб, которые стеснялись заниматься в группе. Потом, когда Елена Васильевна появилась и с ходу занялась Манькой, Зоя летом пыталась заработать дворником, но Серые это дело мигом вычислили и пресекли, заставили сдать хвосты за летнюю сессию и погнали учиться дальше.

Потом оказалось, что у родителей на банковском счете было почти шестьдесят тысяч рублей, и она тоже занесла их в доходы. Потом Серый сказал, что остался должен Сашке крупную сумму – он так и сказал: «Крупную сумму», но сколько – не сказал, только предупредил, что сразу отдать не сможет, будет отдавать по частям, каждый месяц по пять тысяч, а проценты – потом. И это она тоже записала в доходы. А когда из больницы вернулся Федор, можно было уже и в тренеры пойти, не бросая института. В маленькой школьной тетрадке была неразбериха, и три года назад Зоя завела Большую Тетрадь и разграфила ее по сложной системе, а когда согласилась танцевать в «Фортуне» – система стала еще сложней.

Зоя внимательно изучила все записи за последнюю неделю, повздыхала и с сожалением отложила красный фломастер – таких расходов, которые можно было бы сократить, и на этот раз не нашлось. И еще завтра надо заплатить за квартиру, свет, газ, телефон… И сотовый обязательно проверить надо, а то отключат в самый неподходящий момент. И за охрану. И с Аленкой надо съездить в больницу с конвертиком, пусть ее еще раз посмотрят повнимательнее. И ажурные колготки надо опять покупать. Или из Семеныча деньги на них вынуть? Всё-таки, можно сказать, рабочий костюм. И еще надо зайти в тот детский сад, который одна баба из второй группы хвалила прямо взахлеб. Страшно, конечно… Но девочкам пора привыкать к коллективу, тут Томка права. Да и Феденьке насколько легче будет. Второй курс все-таки, уже не шутка. Но сначала надо решать с санаторием для Аленки. Расходы, конечно, заметные, но она правда зарабатывает сумасшедшие деньги, Федор прав. А тратят они меньше половины. Если девочек отдать в тот крутой детский сад, тогда будут тратить больше половины. Ничего, можем себе позволить…

– Ладно. – Зоя захлопнула тетрадь и поднялась. – Схожу-ка я к Елене Васильевне. Что-то она сегодня притихла, даже не позвонила ни разу. Когда дети вернутся – позови меня, я их опять сама выкупаю. Вынь тесто из холодильника, попозже вареников налеплю. А то Томкин творог до конца жизни не съедим. И Елена Васильевна вареники любит.

Зоя подумала немножко и решила идти к Елене Васильевне не через внутреннюю дверь, а через лестничную площадку. Мало ли что, может, Елена Васильевна спит, в ванне сидит или гостей принимает, а тут в закрытой квартире является она. Особенно при гостях это неуместно.

– Зоенька, – строго сказала Елена Васильевна, открыв дверь и торопливо снимая фартук. Елена Васильевна не могла принимать гостей в фартуке. – Зоенька, дорогая, как вы кстати зашли! Я уже вам звонить хотела… Пойдемте на кухню, если вы не против. У меня там привет от Карлсона сидит, и, кроме того, у меня к вам есть обстоятельный разговор.

На «обстоятельный разговор» Зоя особого внимания не обратила, у Елены Васильевны каждый день был к ней обстоятельный разговор. А привет от Карлсона заинтриговал.

– У вас гость, да? – немножко удивилась она. У Елены Васильевны почти не бывало гостей, только Серые да она сама. Со всей своей семьей, конечно. – А кто этот Карлсон?

– Ха! – не оглядываясь, звонко крикнула Елена Васильевна, семеня по коридору впереди Зои. – Я думала, у меня склероз! Оказывается, склероз совсем не у меня. Карлсон, который живет на крыше. В вашем юном возрасте стыдно не помнить классику.

Елена Васильевна всерьез считала Зою юной. Смешно. Хотя, конечно, с колокольни собственного возраста имела право так считать. Елене Васильевне недавно стукнуло семьдесят восемь. Тридцатишестилетнего Серого она тоже считала юным и обращалась к нему «молодой человек». Томку называла деточкой, Сережу – юношей, Маньку и Аленку – девушками, и ко всем – на «вы». Только Зою и Федора она звала по именам, иногда балуя их уменьшительными. Но тоже обязательно на «вы». По общему мнению Серых – Крайновых – Легостаевых, Елена Васильевна была классной старухой.

– А откуда у вас взялся Карлсон? – вкрадчиво спросила Зоя. – Он что, с крыши свалился? Елена Васильевна, не открывайте окна настежь. Мало ли что сквозняком может занести!

– Ха! – опять звонко крикнула Елена Васильевна. – Слишком лестно вы обо мне думаете! Ко мне, Зоенька, уже очень давно мужчин в самом расцвете сил никаким сквозняком не заносит! – Она остановилась в дверях кухни, подняла указательный палец и торжественно сказала: – Я создаю принципиально новый торт. Он называется «Привет от Карлсона, который живет на крыше». Девять разнообразных слоев, заварной крем, грецкие орехи, немножко яблочка, малиновое варенье и… и еще что-нибудь, потом придумаю. Прошу!

Она вошла в кухню, шагнула в сторону и широко повела рукой, приглашая войти и Зою. Многочисленные камни на крошечных пальцах сверкнули – каждый своим цветом – в косых лучах вечернего солнца и в электрическом сиянии вычурного бра над столом. На столе царил творческий беспорядок. Полное впечатление, что недавно здесь от всей души гуляла очень теплая компания новоиспеченных бизнесменов, отмечая возвращение компаньона из колонии строгого режима. А под конец они все передрались, не выходя из-за стола.

– Вам помочь? – спросила Зоя, с сомнением глядя на удручающие последствия застольной драки. – Вы, наверное, как раз убирать собирались, когда я заявилась? Оторвала вас, да?

– Ни в коем случае! – всполошилась Елена Васильевна. – У меня тут все в строгом порядке! Не вздумайте что-нибудь передвинуть, я потом ничего не найду! Всё должно быть по определенной системе, неужели вы не видите? Здесь только шесть коржей. А должно быть девять. Три еще в духовке. Им сидеть еще… – Она глянула на настенные часы: – Ровно тридцать секунд. Отойдите в сторонку и не вздумайте лезть под руку, торты чужих рук не любят. Итак, пять секунд, четыре, три, две… вынимаю!

Она открыла духовку, схватила полотенце и один за другим ловко вытащила листы с коржами прямо на пол. Закрыла духовку, выключила газ, а потом уже один за другим подняла и устроила на плите листы. На линолеуме перед плитой остались темные вмятины – не первые и, надо думать, не последние. Если бы Федор выкинул такой номер на их кухне, Зоя орала бы на него неделю. Если бы такой номер выкинула она, Федор бы ее к плите никогда больше не подпустил. Или прибил бы сразу… Ни у Зои, ни у Федора никогда не получалось ничего похожего на необыкновенные торты Елены Васильевны. Ничего обыкновенного Елена Васильевна не готовила из принципа.

– Всё, теперь пусть стынут до завтра. – Елена Васильевна строго оглядела разгромленную, с точки зрения Зои, кухню и улыбнулась с чрезвычайно довольным видом. – Вот теперь полный порядок. Пойдемте в комнату.

В комнате беспорядок был еще более творческим. Как после хамского обыска, когда не просто что-то ищут, но и разбрасывают вещи, вытряхивают ящики из комода на пол, оставляют дверцы шкафов открытыми, сваливают как попало тряпки на стол и на диван, а потом бестолково роются в них, конечно, ничего не находя, а только перепутывая отрезы тканей с нитками, бумажными выкройками и какими-то бусами россыпью и на связках. То, что умела делать из всего этого мусора Елена Васильевна, вообще никто в мире делать не умел. Бальное платье для Аленки будет сказочным.

– Зоя, – строго сказала Елена Васильевна. Она почти всегда говорила строго. – Садитесь на диван. Нет-нет, ничего не убирайте. Садитесь прямо сверху. С этого краю нет ничего твердого и колючего. Только кружево и немножко батиста. Не помню, зачем я его купила. Но он вам не помешает.

Зоя села на кружево и батист, Елена Васильевна устроилась в своем любимом кресле, которое было единственным предметом обстановки, не заваленным никакими тряпками, и сложила руки на коленях. Так всегда начинался каждый обстоятельный разговор.