Текст книги "Лихо ветреное"

– Вы почему здесь?

– По приглашению, – с готовностью ответил он. – Нас Серые на новоселье позвали. Меня и Макарова. Макаров все-таки архитектор. А меня – на правах его друга. Или, может быть, на правах вашего жениха, я не знаю.

– Молчать, – злобно сказала Зоя и оглянулась на девочек. Девочки дрыгали ногами и хохотали. – Павел Браун, вы что, ищете путь к моему сердцу? Должна предупредить: вы выбрали не тот путь. Через детей к моему сердцу пути нет. Это только мои дети. А я ревнива. Понятно?

– Ну, здрасьте, – обиделся Павел Браун. – Ну, что вы такое говорите? Мать с отцом не должны делить детей. Это совершенно непедагогично. Вот когда мы поженимся…

– Гос-с-споди, – перебила его Зоя с Томкиной интонацией. – С ума все посходили… Чего вы ко мне привязались? Других нету, что ли? Молодых, красивых, одиноких, без всяких там детей…

– Не знаю, – неуверенно сказал Павел Браун. – Есть, наверное… А что?

– А то! – совсем обозлилась Зоя. – Вот и женитесь на них!

– Зачем? – удивился Павел Браун. – Я не хочу. Как можно жениться без любви? Это аморально.

Это что ж такое?.. Это он в любви так объясняется? Совершенно сумасшедший. Зоя присмотрелась повнимательней. Павел Браун очень старательно делал возмущенное лицо – сжимал губы, поднимал брови, таращил дымчато-серые глаза с поволокой… В дымчато-серых глазах резвилась хитрая хитрость, кувыркалась, хихикала и развлекалась вовсю. В каждом дымчато-сером глазу – по одной распоясавшейся вконец хитрой хитрости. Под коленку ему садануть, что ли?

– Вот только не надо меня бить, – испуганно сказал Павел Браун. – Рукоприкладство – это не метод выяснения отношений в семье.

И под коленку ему садануть не удастся. Морду лица делает испуганную, а фигура тела – в полной боевой готовности. Большие коричневые ноги вроде бы случайно переступают, вроде бы топчутся просто так, от нечего делать, а сами вон как напружинились. И большие коричневые руки ждут команды перехватить, скрутить, удержать, а может быть, и отнести в какой-нибудь ближайший ящик с песком. Нет, не удастся садануть ему под коленку. От этой мысли Зоя очень расстроилась.

Девочки за спиной притихли, подползли к ней, пристроились с обоих боков.

– Мама сер-р-рдится, – заявила Манька, выжидающе глядя на Павла Брауна.

– Да, я вижу, – печально согласился он. – А что делать?

– Покружи ее, – вдруг предложила Аленка. – Мама! Пусть Павел Браун тебя покружит! Это так интересно!

Зоя так изумилась, что потеряла бдительность. На одну секунду – только на одну секундочку! – она отвела взгляд от этого сумасшедшего Павла Брауна, чтобы посмотреть на Аленку: может, она тоже сошла с ума?.. И за эту секунду этот сумасшедший Павел Браун успел схватить ее большими коричневыми руками. И бросить в воздух, и поймать, и пару раз перевернуть колесом, и покружиться с ней на руках, и свалить, как куль, на толстый и красивый диван рядом с Манькой и Аленкой, которые тут же накинулись на нее с двух сторон.

– Правда же, интересно? – радостно спросила Аленка, нисколько не сомневаясь в том, что мама тоже радуется.

– Пр-р-равда! – крикнула Манька, прижалась мордашкой к Зоиному животу и зарычала: – Бр-р-р-р…

А этот сумасшедший Павел Браун стоял в сторонке с таким видом, будто он совсем ни при чем, будто он тут вообще случайно оказался, просто мимо шел, никого не трогал, а тут вон чего – акробатические этюды какие-то, полет под куполом цирка, нервных просят зажмуриться… Ну, он и остановился посмотреть. Интересно же. Но если нельзя, он уйдет, он даже уже уходит, все, уже почти ушел, не надо его ругать. Тем более что у него тут еще дела есть. Его на новоселье пригласили. Вон от дома уже кто-то что-то кричит. Наверное, за стол зовут… Он даже шаг к дому сделал и шею вытянул, заинтересованно присматриваясь и прислушиваясь к тому, что там делается, возле дома. А что здесь кого-то в воздух кидали, – так это не он, и если уж на то пошло, так он вообще ничего не видел.

Зоя вдруг поняла, что он боится. Ни с того ни с сего, без всяких видимых признаков, не раздумывая и не анализируя, она совершенно ясно увидела: он боится! Причем если недавно Павел Браун из кожи вон лез, чтобы изобразить испуг, – кстати, не очень-то хорошо у него это получалось, – то теперь он на самом деле чем-то испуган и всячески старается это скрыть. Зоя не поняла, что бы могло его напугать, но настроение у нее тут же улучшилось – так, что даже раздумала делать ему строгий выговор. Ладно, на этот раз ограничимся замечанием.

– Павел! – Зоя с трудом выпуталась из рук Маньки и Аленушки, села на краю дивана, прижав детей к себе с двух сторон, и с печальной укоризной спросила: – А почему вообще-то вы разгуливаете на новоселье в таком виде?

Манька и Аленка очень хорошо знали этот ее тон, насторожились, примолкли, заглядывая ей в лицо. Павел Браун этот тон ее знать не мог, но тоже насторожился и принялся оправдываться:

– Так вообще-то все в таком виде! Я одетый приехал! А Макаров – так тот вообще в костюме! И при галстуке, честное пионерское… А Тамара сказала, что нечего тут подиум устраивать и чтобы все немедленно приняли человеческий вид. Ну, все и ходят в цветастых трусах. А у меня таких нет. Вот я, как дурак, и хожу в белых шортах. Но, если вы хотите, я могу еще макаровский галстук надеть. Он красивый. Надеть? Только тогда я Тамаре скажу, что это вы велели, а то она на меня ругаться начнет, а я разве виноват? Я не виноват…

Он болтал всякие глупости, а Зоя внимательно прислушивалась и присматривалась. Ой, Павел Браун, и чего же вы все-таки испугались? И смотрите-то вы в сторону, и пальцы на ногах поджимаете, и думаете не о том, о чем вы нам тут так убедительно рассказываете, а совсем о другом. О чем-то совсем-совсем другом.

– А сами вы в каком виде на новоселье разгуливаете? – вдруг обиженно спросил Павел Браун, глянул на нее искоса и опять отвел свои дымчато-серые глаза с поволокой.

– А мы разве разгуливаем? – с еще более печальной укоризной возразила Зоя и мельком оглядела себя и детей. – Мы как раз не разгуливаем в таком виде на новоселье. Мы в таком виде на новоселье спокойно спим. Правильно я говорю, девушки?

– Пр-р-равильно! – заорала Манька, обрадованная тем, что печальная укоризна мамы относится на этот раз не к ней.

Аленка тихо смеялась, прижавшись щекой к Зоиному плечу.

– Кстати, – вспомнила Зоя, – пока мы тут спали в таком виде, кто-то коварно похитил наши наряды. Мой халат и… Аленушка, у тебя было платье?.. Ну вот, и Аленкино платье. Мария, у тебя что-нибудь было? Ну, все равно. Я уверена: если бы Мария имела привычку ходить одетой, то ее одежду тоже похитили бы.

– Я не похищал, – испугался Павел Браун. – Я просто на яблоню повесил. А то тень передвинулась, и весь диван прямо на самом солнце. Разве можно на солнце спать? Вот я и закрыл немножко.

Кажется, он перестал чего-то бояться. Потому что опять делал вид, что боится.

– Ладно, тогда мы вас пока оставим в живых, – великодушно решила Зоя. – Снимайте наши наряды с яблони. Кстати, а который час? Когда празднование-то начнется?

– Так давно уже началось, – ответил Павел Браун. Кажется, довольно злорадно ответил. – Уже больше трех часов празднуют. Вас в самом начале хотели разбудить, а потом решили, что вам надо отдохнуть как следует. Да вы не беспокойтесь, вам самое вкусное оставили. И к тому же праздник только начинается. Как я понял, это не на один день…

Уже больше трех часов празднуют! А она тут как следует отдыхает! Зоя рассеянно слушала Павла Брауна, торопливо одевала Аленку, напяливала свой старый ситцевый халат, искала в траве детские тапочки и свои шлепанцы, а сама думала: Федор как в воду глядел. У людей праздник, а она ползает как сонная муха. Вообще-то еще хуже – она даже не ползает, она валяется как сонная муха.

– Ну что, девушки, побежали? Говорят, нам самое вкусное оставили.

Манька рванула к дому напролом сквозь заросли топинамбура, и ее путь отмечала волна, какая бывает при землетрясении под водой: желто-оранжевые цветы вздрагивали, уходили в глубину зелени, опять выныривали наверх, и по поверхности зарослей от каждого Манькиного шага расходились круги. Аленка бежала вприпрыжку на несколько шагов впереди Зои и, кажется, специально не старалась не наступить на цветок, не задеть ветку, не помять траву… Однако, как всегда, ни на что не наступала, ничего не мяла и ни за что не цеплялась. Рыбка моя золотая…

– Аленушка на вас похожа, – тихо сказал Павел Браун за ее спиной.

Зоя даже реагировать не стала на такое дикое заявление. Сумасшедший и сумасшедший, чего там реагировать. Да и вообще уже не до него… Томка увидела их и замахала руками, и Елена Васильевна тут же принялась освобождать место на покрывале, расстеленном на траве рядом со скатертью-самобранкой, и от дымящего мангала оглянулись мужики – действительно, все как один в широких цветастых трусах.

– Выспалась? – заботливо спросила Томка, накладывая всего понемножку на большую тарелку, стоящую перед Зоей. – Это хорошо, это ты вовремя. Мы как раз начинать собирались… по третьему кругу. Шампанское будешь? А то все трезвенники оказались, даже Макаров… Аж зло берет. Только мы с Еленой Васильевной пьющие… Плеснуть тебе шампанского?

И они втроем выпили шампанского, хоть этот сумасшедший Павел Браун и делал осуждающее лицо, а Федор посматривал с удивлением… А потом попробовали всего, что было на скатерти-самобранке, лежа вокруг на покрывалах как римские патриции. И дети шлепнулись рядом, и тоже стали увлеченно пробовать все подряд. А Павел Браун крутился вокруг да около, оказывался то с одного боку, то с другого, и все время бормотал, что такую жену прокормить не так-то просто. Но Зоя сказала сурово:

– А кто мой пирожок сожрал?

И Павел Браун пошел к мужикам, смотреть, как Серый опять показывает Сереже какие-то приемы, а потом и сам что-то начал Сереже показывать, а Серый подошел к скатерти-самобранке, насыпал себе на тарелку всего понемножку и потихоньку сказал Зое:

– Разговор есть. Серьезный. Пойдем на террасу.

Зоя прихватила свою тарелку и пошла за Серым на террасу, села рядом с ним на верхнюю ступеньку крыльца, приготовилась слушать и бдительно следить за тем, как Павел Браун хватает большими коричневыми руками теперь уже Сережу и крутит его в воздухе почти так же, как невесомую Аленку… У этого сумасшедшего Павла Брауна действительно очень хорошая физическая подготовка, с этим не поспоришь.

– В общем, так, Зой, – сказал Серый смущенно и даже виновато. – Никак я не могу свой долг тебе сразу выплатить… не получается у меня сразу.

– Какой долг? – Зоя чуть не подавилась от неожиданности, поставила тарелку на веранду, прокашлялась и изумленно уставилась на Серого.

– Ну, Сашкины деньги, – нетерпеливо пояснил Серый и вздохнул. – Я же тебе говорил, забыла, что ли? Он когда еще одолжил, а я все никак… Думал, этим летом кредит возьму – а опять никак… Мы с Томкой всю голову сломали – что делать-то? Каждый месяц этими копейками отдавать – это ж не выход. А сразу все – никак… Так у меня это… Предложение есть. Клуб-то уже готовый. Можно, конечно, продать. Но жалко ведь, да? Да и не потянет никто. А если напополам – так это как раз копейка в копейку. А если ты еще согласишься театр танца взять – так это еще доход тебе будет. Я думаю, заметный доход. Понимаешь?

– Нет, – растерянно призналась Зоя. – Ничего не понимаю… Сереж, так Сашка на самом деле тебе деньги одалживал? Я думала, вы нам каждый месяц свои…

– Что за глупости? – удивился Серый. – С какой стати? Вы что – нищие, что ли? Ты мне по делу говори. Согласна в долю? Работа, конечно, большая. Особенно если еще театр танца на себя возьмешь. Зато деньги хорошие будут, это я тебе уже сейчас обещать могу.

– Хорошие деньги – это хорошо, – согласилась Зоя. – Только я все равно ничего не понимаю. Театр танца какой-то…

– Томка придумала, – заметно гордясь, сказал Серый. – С Катькой уже кое-что обговорили. Ну, сама с ними поговоришь. Катька сегодня приедет, попозже, она сейчас у матери. Для нее этот театр – тоже выход. Всю жизнь, что ли, на Семеныча за копейки пахать?

– Ничего себе копейки! – возмутилась она. – Сумасшедшие деньги!

Серый посмотрел на нее с жалостью, безнадежно махнул рукой и пошел к мужикам, наверное, опять кому-нибудь показывать какие-нибудь приемы. Почему-то именно этот жалостливый взгляд Серого больше всего убедил Зою в серьезности перспектив. Ишь ты, копейки…

Скорее бы Катька приезжала. С одной Томкой говорить без толку, она легкомысленная.

Глава 13

– Ну, как отреагировала? – нетерпеливо спросила Тамара и постучала пальцем Серому по животу. – Ну, чего молчишь? Разлегся – и молчит… Говори уж давай, сколько ждать можно…

Серый открыл глаза, почесал живот, зевнул и медленно сел, скрестив ноги по-турецки.

– Как отреагировала… – недовольно буркнул он, уставясь в слабенькие язычки пламени доживающего последние минуты костра. – Откуда я знаю, как отреагировала… Никак.

– Но ведь что-то сказала? – настаивала Тамара. – Она ж не молчала, да? Она ж что-то говорила? Ну!

– Говорила, что сумасшедшие деньги у Семеныча зарабатывает, – все так же недовольно сказал Серый.

– Гос-с-споди… – Тамара нервно шевельнулась и уставилась в темнеющее небо. – Хоть бы Катька скорее приехала. Может, она сумеет убедить.

– Насчет убедить я чего думаю… – осторожно начал Павел, немножко послушав всеобщее молчание. – Я, конечно, еще не все понимаю, могу и ошибиться. Но мне кажется, дело не только в деньгах. Мне кажется, для Зои смысл жизни все-таки не в том, чтобы заработать как можно больше.

– В том, в том, – откликнулся Федор. – Жлобиха.

– Федор! – шепотом крикнула Елена Васильевна. – Вы черт знает какую хрень порете! Вы посмотрите только, что Зоенька мне позавчера подарила! Настоящее золото и настоящий рубин!

Елена Васильевна сунула под нос Федору руку с растопыренными пальцами, закованными в многочисленные кольца чуть не до ногтей, и повертела всем этим великолепием, чтобы камни посверкали пороскошнее.

– Ну, так это вам, – объяснил Федор. – Это не считается. Сереже вон тоже две пары штанов купила. Зачем, спрашивается? А вот ему захотелось!.. И ко мне с новой курткой приставала. А у меня и так куртка новая. А сама сколько лет в одном и том же… Ночнушку недавно штопала. Во-о-от такая дыра, а она – штопать… Даже стыдно говорить. Что ж не жлобиха? Жлобиха.

– Что в одном и том же – это ерунда, это не от жлобства, – возразила Тамара. – Просто ей неинтересно все это. Да и некогда на себя время тратить. А еще, наверное, и «Фортуна» виновата. Она ж там все время в таком прикиде пляшет… Ужас. У кого хочешь охоту к тряпкам отобьет.

– Жлобиха. – упрямо повторил Федор. – Ночнушку сто лет таскает, а сама валюту копит. Половину коробки уже накопила.

– Какую валюту копит? – растерялась Тамара. – Зачем валюту копит?

– Всякую валюту, – недовольно сказал Федор. – И евро, и доллары… И рублей много, почти сто тыщ. И на меня сберкнижку завела. Главное – потихоньку, ничего не сказала… И бумажку там хранит: вот столько долга Серым, вот столько – на образование для Сережи, вот столько – для девочек… Чтоб у каждой по квартире было.

Серые быстро переглянулись и схватились за руки.

– Твою мать, – сказала Тамара.

– Ни хрена себе, – сказала Елена Васильевна.

– Тихо, тихо, – сказал Серый. – Я ж ей про Сашкины деньги объяснил. Должна поверить… Ничего, постепенно как-нибудь образуется.

– Ага, образуется! – рявкнула Тамара. – Я ж когда еще говорила: девке срочно нужна медицинская помощь!

– Да не, не нужна, – авторитетно сказал Павел. Как профессионал. – Тут другое сработать может. Надо у нее помощи попросить. Мол, без тебя никак, помоги, пожалуйста… Должно сработать.

Серые опять переглянулись и разомкнули руки. Федор подумал, перестал улыбаться и кивнул. Елена Васильевна похлопала Павла по руке кастетом всех своих колец и одобрительно угукнула.

Может быть, они сразу и начали бы составлять тактические планы и разрабатывать методику, но тут из-за дома появились Сережа и Макаров, блестя мокрой кожей, тряся мокрыми волосами, пытаясь на себе хоть сколько-нибудь отжать мокрые широкие цветастые трусы и слегка клацая зубами. Они рысили на огонь умирающего костра и на ходу шепотом кричали друг на друга, размахивая руками совершенно одинаково.

– Потом поговорим, – оглянувшись на них, сказала Тамара.

В общем-то, ничего особенного в ее словах не было – ясно же, что Сережу посвящать в их планы не стоило, Сережа все-таки еще ребенок, а Макаров и вовсе посторонний… Но Павел вдруг почувствовал себя одним из заговорщиков. Это было смешно. И одним из посвященных. Это было лестно. И одним из своих… Из очень своих, из самых близких. Потому что все эти люди были для Зои самыми близкими на всем белом свете. И он оказался в их числе. Пусть случайно, и она об этом ничего не знала, и, может быть, совершенно этого не хотела, но так получилось, и Павел чувствовал, что в их числе он останется навсегда. Как бы там дальше ни сложилось… И это было как-то тревожно, и ожидающе-радостно, и почему-то немножко грустно – все одновременно.

Подбежали мокрые Сережа и Макаров, принялись валить в костер хворост, не переставая клацать зубами и шепотом, но очень горячо о чем-то спорить. Елена Васильевна стала сворачивать свое кружевное вязанье, звякая крючком о кольца и цепляясь кольцами за нитки, сказала, что отравилась кислородом и поэтому пойдет спать. Тамара вдруг оживилась, радостно замахала руками в сторону темного и тихого дома, быстро сказала Федору:

– Зоя детей уложила, ты с ними пока побудешь? Катька приехала, сейчас нам с Зоей поговорить бы.

И ушла. И Федор ушел в дом, прекрасный и бесшумный в густых сумерках, как леопард. Как леопард, когда-то израненный, но выживший, и не просто выживший, а ставший сильнее и красивее, несмотря на заметную хромоту и страшные шрамы.

– Это ты придумал клуб его именем назвать? – спросил Павел, глядя вслед прекрасному хромоногому леопарду в широких цветастых трусах.

– Это еще Сашка решил, – негромко ответил Серый, тоже глядя вслед Федору. – У Федьки тогда первая золотая медаль, перспективы блестящие, да и мальчик красивый… А клуб главным образом для детей задумывался. Юный чемпион на плакате – это правильно было бы… Но и сейчас правильно. Да?

– Да, – согласился Павел. – И сейчас все очень правильно.

– Вот я еще чего спросить хотел… – начал было Серый, понижая голос и посматривая в сторону реанимированного костра, рядом с которым Сережа и Макаров, не переставая шипеть друг на друга, с треском дружно ломали сухие ветки.

Но тут со стороны дома появился парень в камуфляжных штанах и черной майке, торопливо подошел к Серому, еще издали протягивая мобильник, что-то коротко буркнул и опять пропал в темноте.

– Подробней, – приказал Серый в трубку, долго молча слушал, а потом сказал: – Придержи пока. Я через пять минут перезвоню.

Обернулся к Павлу, очень чем-то довольный, поиграл мобильником, вертя его в пальцах, хитро спросил:

– Доктор, совет дать можешь? Как врач.

– Могу, – сказал Павел. – Только я уже говорил, Зое врачебная помощь не нужна…

– Не-е-е, это не Зое, – весело пропел Серый. – Это придурку Эдичке… Попался Эдичка, кажется, и делать с ним ничего не надо, сам он все сделал. К Зое в квартиру только что ломился. Ребята его прихватили. Чего делать будем?

– Попытка взлома? – предположил Павел.

– Лучше, – с удовольствием сказал Серый. – Он с ножом на дверь кидался. Нанес ей две режуще-колющие раны.

– Вооруженное ограбление?

– Еще лучше, – сказал Серый совсем весело. – У него шприц в носке и доза в кармане. Руки чистые, а на ногах все вены исколоты… Что ты, как врач, можешь посоветовать? Ментам его отдать или сразу в психушку определить?

– Не знаю, – подумав, признался Павел. – И там, и там не сахар. Ломать начнет – менты не вытерпят, выгонят на все четыре… В больнице хоть последят как-нибудь. Хотя как ты его в психушку определишь? Без направления, без его согласия…

– Да ну тебя… Гуманист… – Посмеиваясь и даже вроде бы напевая себе под нос, Серый быстро набрал номер и неожиданно другим тоном, холодно и равнодушно, заговорил в трубку: – Ментам сдайте. Вооруженное нападение при отягчающих… На ноже кровь… Хоть твоя, мне без разницы. Сильно обдолбанный? Хорошо. Документов нет, денег нет, телефона нет. Вообще ничего нет, только шприц и доза. Найдите майора и Валерия Федоровича, прямо сейчас. И заявление чтобы как следует, без халтуры. Вы с ним поласковее, он соломенный. Но если сам от передоза загибаться начнет – не мешайте. Вряд ли? Ну, пусть живет… Тем более что жизнь у него будет неинтересная. Это он так скулит? Не, пусть скулит. Это даже хорошо. И предупреди майора, чтобы этого придурка никто случайно не узнал. Неизвестный и неизвестный. У меня все.

– Значит, ты имидж свой поддерживаешь? – с неловкостью и тревогой спросил Павел, минутку понаблюдав, как Серый опять вертит в пальцах мобильник, посмеиваясь и что-то напевая под нос.

Серый замолчал, помрачнел, оглянулся на Сережу с Макаровым, тихо и вроде бы даже равнодушно ответил:

– Он убил Зоиного ребенка и чуть не убил ее. Он мерзкая тварь. Он наркоман. Он не человек. Он не имеет права жить.

– А разве мы имеем право решать, имеет ли кто-то право жить или не имеет?

– Ладно, – согласился Серый тем же равнодушным голосом. – Ты, конечно, прав… А теперь представь, что перед этим обдолбанным Эдиком оказалась бы не дверь, а Зоя. Или дети. Представь, доктор. Ну? Представил?

Павел вдруг действительно представил эту жуть, и у него даже дыхание перехватило.

Серый молча понаблюдал, кивнул и жестко добавил:

– Так вот, на самом деле бывает в тысячу… в миллион раз хуже, чем ты можешь представить.

– Извини… – Павел продышался, помотал головой и с трудом закончил: – Я бы точно не удержался… Убил бы… Извини. А у них даже дверь не железная. И подъезд нараспашку. Как же так?! Это ж срочно охрану надо делать! И Сережа открывает дверь кому попало, даже в глазок не смотрит! Ты-то о чем думаешь?! А здесь они как? Даже сигнализации нет!

– Все везде есть, – уже обычным голосом сказал Серый и даже усмехнулся. – И там все есть, и здесь все есть. Ладно, успокойся, потом покажу. Пойдем лучше подслушивать, о чем там девочки говорят. То есть я-то к ним подойду, мне тоже есть что сказать, а ты не светись. Посиди в сторонке, послушай… Потом, может, что-нибудь умное посоветуешь.

– А почему мне подойти нельзя? – насторожился Павел. – Я ведь уже в курсе…

– Катька сразу шарахнется, – неохотно объяснил Серый. – Она от чужих прячется. Ты ведь ее историю знаешь? Ну вот… Мы ее с тобой постепенно знакомить будем.

Но постепенного знакомства не получилось. Когда они молча и осторожно подходили к надувному дивану на берегу мелкого фигурного бассейна, девочки, кажется, уже закончили все деловые разговоры, потому что смеялись и звенели бокалами.

– Катька, спой чего-нибудь, – попросила Тамара. – Для души… Потихонечку…

И тут же глубокий, низкий, завораживающий голос возник в ночи будто сам по себе, будто это сама ночь запела, вплетая мелодию в тайные, потайные, таинственные звуки, – короткий шорох листьев над головой, нечаянный вскрик сонной птицы, тонкое журчание ручейка, впадающего в бассейн с одной стороны и вытекающего крошечным водопадом с другой…

– Напилась я пьяна… Не дойду я до дома… Довела меня тропка дальняя до вишневого сада…

Песня была тихая, тихая-тихая, но как-то так получилось, что, кроме этой песни, кроме этого колдовского голоса, ничего не осталось в ночи, все вплелось в этот голос, все подчинилось ему, все превратилось в него…

Серый стоял в зарослях, не выходя на открытое место возле бассейна, и Павел стоял у него за спиной, боясь шевельнуться, и впитывал этот голос каждой клеточкой души. Голос незаметно пропал, растворился в темноте, и этот раствор еще какое-то время пропитывал все вокруг и внутри…

– Кать, еще спой, – жалобно попросила Тамара. – Спой, а? Поплакать хочется.

– Потом, – сказала Катька. – Завтра. Чего это вдруг плакать? Лучше посмеемся…

Серый шевельнулся, собираясь выйти из зарослей. Но тут за спиной Павла что-то треснуло, громко зашуршало, и голос Макарова перекрыл все шумы:

– Чего это потом? Когда это потом? Кать! Сейчас! Хоть чего-нибудь, а? Хоть коротенькую совсем, а? Кать, спой, а? А то я сейчас умру, честное пионерское…

Макаров с треском ломанулся через заросли мимо Павла, и тот попытался перехватить его, но Макаров вывернулся, потому что был скользкий, как рыба в воде… И Серый попытался перехватить – и тоже не сумел, удивленно чертыхнулся и кинулся вслед за топающим к бассейну Макаровым. Сейчас, чего доброго, избиение младенцев начнется… И Павел тоже поспешил к бассейну, потому что Володьку было все-таки жалко. Хоть и паразит, конечно. Катька, наверное, испугается…

Но никакой Катьки там уже не было. На большом надувном диване сидели Зоя и Тамара с высокими стаканами в руках, причем у Тамары было два стакана. Макаров бегал вокруг дивана, сверкал под луной блестящей кожей и жалобно вскрикивал:

– Кать! Где ты? Спой, Кать… Они ж меня сейчас убьют… Умру – и больше никогда не услышу… Спой, Кать! Пожалуйста! Последнее желание приговоренного, честное пионерское…

Серый гонялся за Макаровым вокруг дивана и даже один раз ухватил его, но Макаров опять вывернулся, и тогда Серый прыгнул через диван, прямо через Зою и Тамару, наперерез Макарову, сбил его подножкой, уселся ему на спину и с интересом стал принюхиваться к собственным рукам.

– Спой, Кать! – горячо вскрикнул Макаров в траву. – Последнее желание, Кать!..

– Он чем-то намазанный, – объяснил Серый подошедшему Павлу. – Специально, что ли? Эй, меломан, ты зачем салом намазался?

– Чего это салом? – Макаров пыхтел и извивался, пытаясь по-змеиному выползти из-под Серого. – Ничего не салом… Сметаной. Это Елена Васильевна меня намазала, я ж сегодня обгорел весь, как… Ну, чего ты меня держишь? Устроили тут погоню с перестрелкой… Терминаторы хреновы… Паш, от тебя я этого не ожидал! Испугали девушек! Катька вообще скрылась! Где теперь ее искать? Я ж теперь ее всю жизнь не найду!.. Ладно, убивайте скорее. Все равно это не жизнь, раз Катька исчезла. И даже не спела на прощание… Э-э-эх, и на кой мне такая жизнь? Честное пионерское…

Зоя с Тамарой, с интересом наблюдавшие за поединком, переглянулись и потихоньку засмеялись. И откуда-то из темноты, из-за деревьев, кто-то засмеялся – не очень весело, как показалось Павлу. Серый, наверное, потерял бдительность, потому что Макаров вдруг вывернулся из его хватки и на четвереньках шустро побежал на этот невеселый смех, радостно приговаривая:

– Это она! Она не ушла! Катька! Не исчезай, пожалуйста! Не бросай меня…

Серый успел ухватить его за ногу, и Макаров опять растянулся на траве, договорив обреченно:

– …перед смертью.

– Он сумасшедший, что ли? – спросила Катька из темноты. – Кто он такой хоть?

– Конечно, сумасшедший, – уверенно сказала Зоя. – Это лучший друг Павла Брауна. Так что, конечно, тоже сумасшедший, какой же еще…

– Катька, иди сюда, – подал голос лежащий на траве Макаров. – Я ж тебя теперь все равно найду.

– Хорошо, – помолчав, ответила Катька из темноты, и темнота тут же шевельнулась, выпустила ее из себя – всю тоже в темном, наверное, даже в черном, с длинными черными волосами, густыми, чуть вьющимися, растрепанной копной закрывающими почти все лицо и фигуру до талии.

Макаров поднялся с земли, шагнул ей навстречу, сказал с упреком:

– Ну что ты прячешься? Они все врут, не такой уж я сумасшедший… А ты все прячешься.

Павел почувствовал тревогу и какую-то неловкость… ожидание какой-то неловкости. Наверное, и все это чувствовали. Макаров-то не знал о Катьке ничего, и почему она от людей прячется – тоже не знал. А при его распахнутости ведь что-нибудь и ляпнуть может…

– Это у тебя чего? – ляпнул Макаров, протянул руку и погладил Катьку по щеке. – Ой, больно? Нет? А чего дергаешься? А! Это потому, что я в сметане… Ты не бойся, я не всегда в сметане. Я Владимир Макаров, Пашкин друг. Вон тот черномазый – Павел Браун. Ты на него не смотри, он уже в Зою влюбился. А я не женатый. А ты замужем? Я богатый. Архитектор! Очень известный, очень… У меня мама и Пашка. У мамы кошки… Ты кошек любишь? У мамы своя квартира. И у Пашки своя. И у меня своя. У меня – лучше всех… Большая, и дом хороший, и место хорошее… И машина есть, только прав нет. Ты машину водишь? Кать, спой еще, а?

– Это шрам. – Катька откинула волосы за спину и подняла лицо к белому свету луны.

– Мешает, да? – затревожился Макаров, опять трогая ладонью Катькино лицо. – Петь трудно, да? Больно, да? Как же теперь, а? В аварию попала? Несчастный случай? Паш, глянь как профессионал! Что можно сделать?

– Точно сумасшедший, – растерянно сказала Катька и пошла к дивану, но на полпути остановилась, шагнула к Павлу, протянула руку и официально представилась: – Екатерина Новикова…

– Павел Браун.

Он пожал маленькую холодную руку, а потом взял в ладони ее лицо, слегка повернул к свету луны и провел пальцами вдоль длинного и не очень ровного шрама от виска до подбородка. Угол рта этот неровный шрам тоже цеплял, и казалось, что Катька все время кривовато усмехается.

– Ты руками не хватай, – ревниво буркнул Макаров из-за Катькиной спины. – Я ж твою Зою не хватаю… Ну, чего делать надо?

– По-моему, ничего не надо, – сказал Павел уверенно. – Ведь он не мешает? Ну вот. Конечно, если очень хочется, можно и убрать. Не очень сложная пластическая операция – и…

– Ага! – вскинулся Макаров. – Не очень сложная! Все равно ножиком резать будут! Больно же… Кать, не слушай его, врачи вообще все садисты, им бы только порезать кого-нибудь… А я с ума буду сходить.

– Да я сейчас и не могу на операцию, – успокаивающим тоном перебила его Катька. – И стоит дорого… А мне еще маму вылечить нужно.

– Вылечим, – горячо уверил Макаров. – Маму обязательно вылечим, ты даже не сомневайся. У меня деньги есть! И еще заработаю! Сколько хочешь… Мама чем болеет? Может, ее за границей полечить? Может, ей операцию надо? Если денег не хватит – я машину продам, все равно права так и не получил. А если надо будет, так мы потом новую купим, правда? Кать, спой, а?

Макаров метался вокруг Катьки, как жук вокруг горящей свечи, подлетал вплотную, шарахался, кружил, и опять летел на огонь, и все время жужжал у нее над ухом. Катька осторожно косилась на него, улыбалась чуть кривовато, молчала и наконец спросила у Павла подозрительно:

– Он что, всегда такой, а?

– Ну что вы, конечно, нет, – успокоил ее Павел. – Просто первое знакомство… Вот он и стесняется немножко. А так-то он довольно общительный и разговорчивый.

– Гос-с-споди, – сказала Зоя с Томкиной интонацией. – Я ж говорила, что оба сумасшедшие. А мне никто не верил.