Текст книги "Что скрывает правда"

– Наверное, дело серьезное, ребята, если вы в воскресенье, в такую рань разоделись в пух и прах.

Куинн достает свой планшет:

– Мы наводим справки в отношении профессора Фишер.

Сэндфорд изгибает бровь. Его губы силятся сложиться в полуулыбку.

– Марины? Ну-ну… Кто бы мог подумать, а?

– В настоящее время, сэр, дело является конфиденциальным. И очень важно, чтобы оно оставалось таковым в дальнейшем. Уверен, вы понимаете.

Сэндфорд делает вид, будто застегивает «молнию» на губах.

– Будьте уверены, мой рот на замке. – Он тянется за своим тостом и щедро накладывает на него черничный джем. У Асанти урчит в желудке. – Тогда приступайте, – говорит Сэндфорд с полным ртом. – Что вы хотите знать?

– Какие отношения у профессора Фишер с ее студентами? – спрашивает Куинн.

Сэндфорд медленно кивает, жуя.

– Она очень популярна. И этому способствует то, что она медиазвезда – рассыпает вокруг себя звездную пыль… О да, у нее даже есть свита.

– Что насчет коллег? – спрашивает Асанти. – У них она вызывает такое же восхищение?

Сэндфорд размышляет:

– Скажем так, здесь больше нюансов. Никто не оспаривает ее техническую компетентность, но это же Оксфорд. Совершенство просто приводит вас на первую базу[31]31
  Позиция в бейсболе.


[Закрыть].

– Что они думают о ее общественном статусе? – продолжает Асанти. – Он воспринимается как положительное качество?

Сэндфорд прищуривается:

– Ну, «официальная» линия состоит в том, что иметь в штате такую женщину, как Марина, – сплошной плюс. И если это помогает привлекать к предмету девушек, еще лучше. Рост показателей приема женщин до сих пор остается Священным Граалем на всех ЕНТММ-факультетах[32]32
  Факультеты естественных наук, технологий, машиностроения и математики.


[Закрыть].

Куинн изгибает бровь:

– А «неофициальная» линия?

Сэндфорд откладывает тост и вытирает руки бумажным полотенцем.

– Есть такие, кто считает ее слишком яркой, а ее довольно… скажем так… идиосинкразический[33]33
  В данном случае имеется в виду «особый» – прямой перевод термина с греческого языка.


[Закрыть] стиль одежды лишь добавляет масла в огонь. Ей, по всей видимости, на это плевать, но в этом вся Марина.

– По моему опыту, – осторожно говорит Асанти, – в академической жизни много соперничества…

Сэндфорд уже смеется:

– Господи, устами младенца… Самый обычный оксфордский факультет, детектив-констебль, это очень маленький пруд, переполненный пираньями размером с лося. И тот факт, что эти пираньи редки, делает их самку еще более смертоносной.

Асанти и Куинн переглядываются.

Сэндфорд встает и идет к кофемашине.

– Можно сказать, что самыми ярыми недоброжелателями Марины почти наверняка движет зависть и почти всегда ими являются другие женщины. Известно, что одна из них назвала ее «тем видом марин, где лучший вариант – широкий причал».

Он устремляет на них тяжелый взгляд, поворачивается к панели управления и включает машину. Кухня наполняется глухим бульканьем. Куинн многозначительно таращится на пустые кружки, но на Сэндфорда это не действует. Он забирает свой кофе и снова садится за стойку.

Асанти глубоко вздыхает: наступает точка невозврата. Впредь им придется рассчитывать только на то, что Сэндфорд будет держать рот на замке, однако его манеры едва ли внушают уверенность в этом.

– Известно ли вам о каких-либо заявлениях на профессора Фишер? В связи с ее преподавательской деятельностью?

Сэндфорд явно заинтригован.

– Какого рода «заявления»? – Он смотрит на них, и по мере того как длится молчание, к его удивленному взгляду добавляется отвисшая челюсть. Наконец до него доходит. – Чтоб мне провалиться… Вы наверняка шутите, да?

– Пожалуйста, просто ответьте на вопрос.

Сэндфорд слегка откидывается:

– Ну, если вы имеете в виду то, что я думаю, то вся эта идея абсурдна. Насколько я знаю, у Марины нет недостатка в мужском обществе, а если и есть, то не настолько же она глупа.

Асанти спокойно делает записи, стараясь представить, что это самое обычное дело, однако у него нет уверенности в том, что получилось создать видимость этого.

– Мне известно, что в пятницу вечером состоялся ужин для сбора средств, – говорит Куинн. – В Байллиоле. Вы там были?

Сэндфорд кивает:

– Естественно. И если вы собираетесь спрашивать меня о Марине, то она великолепно справилась со своей задачей. Важные шишки буквально ели у нее с руки, особенно наши китайские друзья. Они не могли наглядеться на нее. А то платье – как в тот раз сказали про Николь Кидман? – «самая настоящая театральная «Виагра». Кто-то слышал, как во время десерта вице-канцлер пробормотал, что следовало бы попросить двойную порцию.

– Полагаю, такого рода успех не сильно способствовал любви со стороны ее женщин-коллег.

Сэндфорд сухо улыбается:

– Несомненно. Но так уж получилось, что она там была единственной женщиной.

Асанти медленно кивает. Легко представить, какой это был выброс адреналина. Вероятно, Фишер чувствовала себя непобедимой. Достаточно ли непобедимой – и достаточно ли подстегнутой алкоголем, – чтобы решить, что она может просить о чем угодно и рассчитывать это получить?

Он откашливается:

– Профессор Фишер призналась нам, что пила алкоголь за ужином.

– Мы все пили.

– Кто-нибудь делал фотографии?

Сэндфорд на секунду хмурится:

– Думаю, да. У меня с собой телефона не было, но вчера в факультетской группе «Ватсапа» кто-то выложил пару снимков.

– Вы есть в этой группе?

Сэндфорд кивает:

– В наказание за мои грехи… Как я понимаю, вы хотите посмотреть?

– Если вы не возражаете, сэр.

Сэндфорд шарит под воскресными газетами и вытаскивает телефон.

– Вот. Ничего особенного там нет.

– Ваша группа называется «Гласные»? – хмурясь, спрашивает Куинн.

На лице Сэндфорда появляется самодовольное выражение.

– Искусственный и экспериментальный интеллект, Оксфордский университет. ИЭИОУ.

– Здо́рово.

Сэндфорд продолжает ухмыляться:

– Спасибо. Я тоже так думаю.

Куинн смотрит в телефон. Там пара формальных фотографий, сделанных до того, как все сели за стол: выстроившиеся в линию мужчины в смокингах и Фишер посередине, в алом платье напоминающая тропическое насекомое на фоне монотонного черного и белого. Она повернулась к камере в три четверти, одно плечо опущено, как будто она не раз позировала для фото и знает, как это делать. На следующих снимках люди с бокалами портвейна. Среди них четко видна Марина, беседующая с двумя мужчинами средних лет. Ее щеки покрывает легкий румянец, и, судя по лицам собеседников, оба очарованы ею, хотя трудно определить, что именно так действует на них – глубокий вырез с ложбинкой или тема беседы. Куинн передвигается на следующую фотографию и показывает ее Асанти с многозначительным видом. Объектив поймал Фишер, когда она жестикулировала: правая рука поднята, рукав соскользнул к плечу. Браслета на ней нет, и на запястье отсутствуют какие-либо пятна.

– Вы могли бы переслать это фото мне, сэр? – спрашивает Асанти, передавая свою визитку через стойку.

Сэндфорд пожимает плечами:

– Конечно, без проблем, как говорят мои американские кузены.

Куинн встает:

– Если у вас больше нет информации, которую нам следовало бы знать, тогда, думаю, это все. Не будем мешать вам завтракать. – «И купим себе что-нибудь на завтрак. Спасибо, черт побери, что не угостили».

Сэндфорд провожает их по коридору до двери:

– Есть одна вещь…

– Да? – говорит Куинн, поворачиваясь к нему.

– Кто подал это «заявление» против Марины? Кажется, вы не говорили.

– Да, – отвечает Куинн, – мы не говорили.

…Они идут по Эбингдон-роуд к Сент-Олдейту, и Асанти спрашивает у Куинна:

– Какова вероятность, что все это до конца дня уже будет в группе в «Ватсапе»?

– Два к одному.

* * *

Обычно в воскресенье Клайва Конвея силком на работу не затащить, но в деле Фишер что-то не так, поэтому, как только его жена устраивается в саду со своим братом и семьей Клайва, он проскальзывает наверх, в кабинет, и подключается к серверу полиции долины Темзы. Смотрит на экран, потом откидывается на спинку и принимается медленно раскачиваться в кресле.

По идее, он должен бы быть доволен собой, поскольку его догадка подтвердилась. Но все не так просто. Просто вообще бывает редко. Потому что если ясно, что именно он нашел, всякие «почему» и «каким образом» требуют объяснений.

Жена зовет его у подножия лестницы, спрашивает, куда он делся, и напоминает, что пора разжигать огонь для барбекю.

Клайв наклоняется вперед, хватает трубку стационарного телефона и набирает номер.

* * *

Швейцар просматривает список:

– Корнуоллис-билдинг. Вверх по улице, поверните направо. Номер шесть.

Фрейя Хьюз живет на территории одного из специализированных колледжей для выпускников. Колледж был основан век назад и размещается в разбросанных по территории викторианских зданиях, позади которых, в саду, была специально построена столовая. Эверетт здесь раньше не бывала, но место кажется ей милым. Хотя она догадывается, что более заносчивые американские абитуриенты отвергнут это учебное заведение как «не Оксфорд».

Комната Хьюз на верхнем этаже современной пристройки позади главного здания. Помещение выглядит потрепанным, бетон в разводах и пятнах, в двойных окнах не хватает стекол. Забавно, что современные университетские здания никак не уживаются со старыми. Что до похожей на армадилла металлической конструкции на Вудсток-роуд…

– Да?

Девушка, открывшая дверь, маленькая и светловолосая. У нее бледная кожа, что, должно быть, доставляет много хлопот при жаре, и такие бледные ресницы, что их почти не видно. Держась за ручку, она открывает дверь лишь настолько, насколько это необходимо. Вид у нее не враждебный, но взгляд настороженный.

Эверетт протягивает вперед удостоверение:

– Детектив-констебль Верити Эверетт. Я здесь по поводу Калеба Моргана.

– А, да. Калеб. Конечно. Проходите.

У нее великолепный вид из окна на заднюю часть одного из викторианских зданий, перед которым обустроена аккуратная мощеная площадка с деревянными скамейками, кустами и каменным барбекю. В самой комнате потолки могли бы быть повыше, зато к ней примыкает ванная, а на полу лежит вполне приличный ковер. «Довольно миленько», как и все в этом колледже. Вероятно, им следовало бы сделать это своим девизом. На латыни, естественно.

Эверетт садится за письменный стол, а Хьюз пристраивается на приоконной скамье. На столе лежит мобильный телефон, но, как только девушка видит, что Эверетт поглядывает на него, быстро встает и забирает его.

Эверетт достает записную книжку:

– Калеб ваш молодой человек, верно?

Хьюз кивает.

– Как давно вы вместе?

– Примерно девять месяцев.

Эв записывает.

– Насколько я знаю, он пришел к вам в пятницу вечером… чтобы рассказать о случившемся?

Еще один кивок.

– Он не собирался ничего с этим делать, но я сказала, что так неправильно. Что ей не следовало так себя вести.

– «Она» – это профессор Фишер?

– Она позволяет себе лишнее. Не только в том, чтобы сидеть с ее ребенком. И в другом тоже. Она считает, что ей это сойдет с рук, потому что она занимает высокое положение. Потому что она женщина и привлекает к себе много внимания.

– Вы знакомы с профессором Фишер? Как я понимаю, вы работаете над другой темой? Английский, да?

Девушка хлопает глазами:

– Да. И нет, я с ней незнакома. Но я ее видела, естественно. В колледже. Трудно не увидеть.

Сами слова подразумевают горечь, но тон у Хьюз на удивление бесстрастный, а тело не выдает никаких эмоций. Она просто сидит на скамье, сложив руки на коленях.

– В пятницу вечером, когда вы виделись с Калебом, что он вам сказал?

– Он сказал, что она приставала к нему. Что он ответил «нет», а она не обратила на это внимания.

– Вы не знаете, рассказывал ли он об этом кому-то еще?

Она ерзает:

– Он рассказал матери.

Эв записывает:

– Он сделал это при вас, когда был здесь?

Она кивает:

– Я настояла. И она согласилась со мной – все это так оставлять нельзя.

Эв секунду внимательно смотрит на нее. Трудно поверить, чтобы этой девицей двигало что-то еще, кроме зависти к Фишер: к ее положению, к ее известности, к ее абсолютной власти. Можно добавить сюда щедрую порцию ревности и всего прочего.

Однако это не означает, что она говорит неправду.

* * *

На пути из Саутгемптона есть точка, на которой Сомер начинает чувствовать себя почти дома. Подъем над Риджуэйской дорогой, легкое изменение в ландшафте, которое обозначает плавный спуск к Оксфорду. С тех пор как Сомер стала встречаться с Джайлсом, она десятки раз ездила этим маршрутом, и этот момент, как и пейзаж, всегда разделял два направления. Назад, к тоске по нему; и вперед, к работе и всему, что есть ценного в ее собственной жизни. Сегодня впервые она смотрит только в одном направлении. Она не собирается думать о том, что осталось позади.

Проезжая съезд на Комптон и Ист-Айли, Сомер чуть крепче сжимает руль и давит на педаль газа.

* * *

* * *

Адам Фаули

8 июля 2018 года

10:20

Алекс все еще спала, когда я уезжал в тренажерку, и я решил ее не будить. Важнее, чтобы она больше отдыхала, чем чтобы я демонстрировал свою заботу приготовлением завтрака. Но на пути из тренажерки я все же покупаю два капучино и парочку круассанов с миндалем в ее любимой кофейне. Хотя потом выясняется, что я зря потерял время.

Первое, что я замечаю, когда открываю дверь, – запах кофе; второе – звук голосов. Причем не по радио. Кто-то пришел.

Я бросаю ключи на столик в прихожей, а сумку на пол и иду в заднюю часть дома. Алекс, одетая в мою старую футболку, сидит за кухонным столом. Она без косметики, ее волосы собраны в пучок, перед ней стоит миска с детской кашей, которая в последнее время превратилась в ее любимое блюдо. Я подшучиваю над ней из-за этой каши; она же лукаво смотрит на меня и говорит, что я должен благодарить свою счастливую звезду за то, что это блюдо такое диетическое (и ведь в ее словах есть резон: с Джейком была копченая рыба).

Напротив нее, обхватив руками мою кружку с надписью «Мистер Совершенство» (да, это шутка), сидит женщина. Я видел ее раньше. Эмма, фамилию не помню. Много лет назад она училась в том же колледже, что и Алекс, а вот подобрать слово, чтобы описать их отношения сейчас, трудно: они не подруги, но и не просто знакомые. Эмма работает в службе опеки и усыновления при муниципалитете. В прошлом году, когда строители нашли травмированную молодую женщину с полуторагодовалым малышом в одном из запертых подвалов, именно Эмма организовала, чтобы мы с Алекс приютили малыша на несколько недель[34]34
  Об этом рассказывается в романе К. Хантер «Скрытые в темноте».


[Закрыть]. Чтобы вы не думали, что я действительно мистер Совершенство, должен сказать, что это было вопреки моему желанию и, подозреваю, вопреки желанию Эммы, только мы это никогда не обсуждали. Идея принадлежала Алекс, а она настойчива и умеет быть убедительной. Если вы слышали о той истории с маленьким мальчиком и вам интересно, что с ним случилось, знайте: с Брэндоном все хорошо. Он под долгосрочной опекой в одной семье, и приемные родители надеются усыновить его. Меня это дело больше не касается, но я слежу за новостями. Не должен, но слежу.

– Адам, помнишь Эмму?

Мы немного неловко улыбаемся друг другу. Я вдруг соображаю, что не принял душ после тренировки, и даже моя собственная жена не согласилась бы в настоящий момент обниматься со мной. Поэтому просто стою, стараясь не выглядеть болваном.

– Здравствуйте.

Улыбка Эммы не добирается до ее глаз. У нее длинные светлые, с клубничным отливом волосы, в ушах серебряные серьги-кольца, и она постоянно теребит их. Кажется, насколько я помню, раньше у нее волосы были темнее, но прошло много времени. Я могу ошибаться.

– Эмма заглянула, чтобы принести подарок для малыша, – говорит Алекс, поднимаясь со стула.

Теперь мне виден белый плюшевый медвежонок, который сидит на столе рядом с ней. У него на шее красный галстук, и вид умилительный, как и у всех плюшевых игрушек.

– Мы тут разговорились, пытались наверстать упущенное…

Я пячусь прочь из кухни и машу в сторону лестницы.

– Здорово… класс. Очень рад. Я в душ. А вы общайтесь.

* * *

– Черт побери, – говорит Бакстер, откидываясь на спинку кресла, снимая наушники и оглядывая членов команды. – Думаю, что вам всем надо послушать это.

Куинн и Асанти только что вернулись со встречи с Сэндфордом – Куинн еще вешает свою куртку, – но они оба знают Бакстера, и если тот говорит, что что-то есть, значит, есть что-то важное.

– Что у тебя там?

– Недавно мне был звонок от Клайва Конвея. Он получил результат по отпечаткам в доме Фишер. На бокалах из-под шампанского ничего, как и ожидалось, зато есть отпечатки на бутылке. Фишер и Моргана.

Куинн хмурится:

– Но ведь оба говорили, что именно Морган открыл бутылку, ведь так? И что нам это дает?

Бакстер качает головой:

– Дело не только в этом. Когда Конвей выудил бутылку из мусорного бака, там была целая гора битого стекла, причем лежала она на самом верху, так что выбросили ее недавно.

– И?.. – спрашивает Эв с заинтересованным видом.

– А то, что была еще одна бутылка с вином, с просекко, как сказал Конвей. И на ней тоже есть отпечатки. Два разных набора. Один Моргана, а вот другой не идентифицирован. Зато одно мы знаем наверняка: эти отпечатки точно не принадлежат Марине Фишер.

Куинн все еще хмурится:

– И?.. Я что-то упускаю?

Оказывает, Бакстер еще не закончил.

– Конвей собрал эти осколки главным образом потому, что помнил, что, когда он приехал к дому Фишер, на ступеньках крыльца было битое стекло. Точно такое же, как в баке. Вариантов, как оно попало туда, не так уж много, верно? Во всяком случае, в этой части города. Так что если исключить неуклюжего водителя из супермаркета…

Эв бросает на него сдержанный взгляд:

– Как же, большой шанс. Поверь мне, список покупок Марины Фишер в супермаркете «Окадо» ни под каким видом не включает просекко. Сомневаюсь, что она позволила бы принести его в дом.

Бакстер изгибает брови.

– Мы мыслим в одном ключе. Поэтому я решил кое-что проверить. – Он подается вперед и тянется к клавиатуре. – Как выяснилось, в вечер званого ужина некая женщина по имени Пэт Харт позвонила в службу «сто один» в начале десятого. Она ехала в бар «Плейхаус» на встречу с подругой.

Он увеличивает громкость и нажимает кнопку.

Вызывающий абонент: Здравствуйте. Я звоню, чтобы сообщить, что на Сент-Люк-стрит что-то происходит.

Диспетчер: Какого рода инцидент?

Вызывающий абонент: Там мужчина и блондинка спорят посреди улицы. Я только что проехала мимо них в такси, и они едва не дрались. Мне показалось, что женщина сильно выпивши – у нее в руке была бутылка, и она размахивала ею.

Диспетчер: Вы заметили какие-либо признаки физического насилия?

Вызывающий абонент: Я мало что разглядела, когда проезжала мимо, но точно видела, как он толкнул ее. Довольно сильно, а ведь он крупный парень.

(Шум на заднем плане.)

Подождите минутку… я вылезла из такси и иду назад. Кажется, я услышала звон разбитого стекла.

Диспетчер: Я вызову офицера, чтобы он…

Вызывающий абонент: Нет, подождите… их уже тут нет.

Диспетчер: Они зашли в какой-то дом?

Вызывающий абонент: Не знаю… не вижу. Они были вот здесь, на углу, а сейчас их тут нет, и я не заметила, куда они ушли. Извините, я не хотела отрывать вас от дел.

Диспетчер: Все в порядке. Мы здесь именно ради таких случаев. Пожалуйста, подождите на линии, я сейчас все запишу.

Бакстер нажимает паузу, и слышно, как все хором выдыхают. Потому что даже если вызывающий абонент и не назвала точный адрес, все знают, о ком она говорила.

О Калебе Моргане и Фрейе Хьюз.

Эв оглядывает всех широко открытыми глазами:

– Я была у нее меньше часа назад, спрашивала о том вечере, и она ни слова не сказала об этом.

– Дело-то не только в этом, – тихо говорит Асанти. – То, что описала звонившая, – то, что он толкал ее, что Фрейя была пьяной, – все это Морган описал как случившееся с Мариной Фишер чуть меньше чем через два часа.

Куинн кивает:

– Так что получается, что либо он в тот вечер толкал двух разных женщин…

– Не исключено, – говорит Эв. – Как ни грустно.

– …либо он манипулирует воспоминаниями, – заканчивает Асанти. – Использует подробности реального инцидента для создания другого, ложного. – Он смотрит на коллег. – Ведь все знают ответ на вопрос: какой лучший способ избежать наказания за ложь? Завернуть ее в правду.

* * *

Адам Фаули

8 июля 2018 года

13:45

– Что ты будешь есть?

В конечном итоге Эмма пробыла в гостях еще два часа. Не знаю, о чем они говорили, но, судя по тому, что я слышал, разговор был оживленным. Правда, я был в саду и слышал не все. Но достаточно, чтобы не вломиться на кухню в поисках еды. Так что сейчас я на грани гипогликемии.

– Есть немного холодной курицы, – говорит Алекс, заглядывая в холодильник. – И эти авокадо надо бы съесть.

Если честно, сейчас я отдал бы правую руку за пирог и жареную картошку.

– У Эммы все в порядке? – спрашиваю главным образом из вежливости, однако Алекс внимательно смотрит на меня и тяжело вздыхает.

– У нее сейчас трудные времена.

Я хмурюсь, пытаясь кое-что вспомнить.

– Разве у нее не появился новый парень? Или я все выдумываю?

Алекс достает из холодильника майонез и лезет в ящик за ложкой.

– У нее действительно были отношения. В прошлом. В последний раз, когда мы с ней виделись, она была настроена очень оптимистично, но, похоже, сейчас от них и следа не осталось. Ей всегда не везло в этом плане.

Я издаю звуки, которые, как я надеюсь, Алекс примет за сочувствие.

– И я знаю, что она тоже очень хочет ребенка.

Больше она ничего не говорит. В этом нет надобности. Эмма и Алекс одногодки. Для Эммы уже наступил одиннадцатый час[35]35
  Фраза, означающая «в последний момент». Берет начало из отрывка Притчи о работниках в винограднике в Библии короля Иакова.


[Закрыть], как и для нас. Только у нас случилось чудо.

Я подхожу к жене и обнимаю ее. Она вздрагивает, и я тут же начинаю ругать себя за то, что напугал ее, однако Алекс берет мою руку и укладывает ее к себе на живот и улыбается мне.

– Вот так мы обнимаемся втроем.

* * *

– Калеб?

На линии треск и помехи, но он узнает голос.

– Привет, мам.

– Я просто хотела заехать… узнать, как ты.

Он хмурится; на линии задержка. Задержка на международной линии, хотя, по идее, ее не должно быть.

– Мне казалось, ты сегодня должна вернуться, разве нет?

Вздох. Или, возможно, какая-то помеха.

– Прости, дорогой, тут возникли дела… Я смогу увидеться с сенатором не раньше пятницы. Зато я закончила с другими встречами, так что у меня сейчас перерыв и необходимости рваться домой нет.

Теперь его очередь вздыхать. Калеб недотягивает до тех, к кому применима «необходимость».

– Ты говорил со своим отцом?

Он закатывает глаза:

– Нет. Они все еще в Сиднее. И ты это знаешь.

– Не надо говорить таким тоном. Во всяком случае, я пытаюсь что-то делать. Без сомнения, он слишком занят своей ролью крутого папаши, чтобы выделить время для своего первенца.

Калеб прикусывает язык. Его мать отсутствует так же, как и отец, только расстояния разные. Но он по опыту знает, что смысла напоминать об этом нет.

– А теперь о деле. Я поговорила с Мередит – рассказала ей все, – и они собираются звонить тебе, понятно?

Он чувствует себя полным дерьмом, потому что она впервые действительно что-то сделала.

– Спасибо, мам. Я ценю.

– Все ради тебя, дорогой, – говорит она, подпуская в голос интонации опаленного огнем мученика. – Ты будешь в хороших руках – у Мередит большой опыт в таких делах. Так что делай все, что она скажет, ладно? И не позволяй себя запугивать. Уж больно много жертв идет на попятный, потому что полиция и прокуратура вынуждают их к этому, превращая весь процесс в ужасное испытание.

Он спокойно улыбается:

– Мам, не переживай за меня. У меня все под контролем.

* * *

Враждебный настрой Фрейи Хьюз ощущается еще до того, как она полностью открывает дверь.

– Что надо? Я уже рассказала вам все.

Эв тяжело вздыхает:

– Нет, не рассказали, и вы знаете это. Так что позвольте мне войти. Или вы предпочли бы беседовать в Сент-Олдейте? Меня устраивают оба варианта.

У Хьюз на мгновение расширяются глаза, затем она выпускает ручку двери.

Эв вслед за ней проходит внутрь, и Хьюз поворачивается к ней со сложенными на груди руками.

– Когда была здесь в прошлый раз, я спрашивала о Марине Фишер, и вы сказали: «Я с ней незнакома».

Фрейя хмурится.

– Но ведь вы знакомы, верно? Вы точно знаете, где она живет. Вас видели там в пятницу вечером.

Вид у Хьюз настороженный; она плохо представляет, сколько знает Эв.

– И?..

– Вы об этом ничего не сказали. Почему?

Хьюз пожимает плечами:

– Потому что это вас не касалось. Не касается и сейчас.

– О, думаю, очень касается, не так ли? Ваш приятель выдвигает обвинения в нападении, а вы умалчиваете о том, что были там за два часа до случившегося, ссорились на улице.

– Это была не ссора…

– Называйте это как хотите, но одной представительнице общественности это происшествие показалось достаточно серьезным, чтобы она позвонила в полицию.

Хьюз отворачивается:

– Я просто была раздражена, вот и все. Предполагалось, что в тот вечер мы с Калебом куда-нибудь пойдем, но он в последнюю минуту все отменил, чтобы посидеть с ее чертовым ребенком.

– И в вас проснулась ревность.

– Да, я приревновала, – ледяным тоном говорит Хьюз. – Теперь вы довольны?

– Значит, вы заявились с бутылкой вина, решив, что сможете побыть вместе? Как я понимаю, он не ожидал вашего появления.

Она еще больше мрачнеет:

– Я хотела сделать сюрприз, но не получилось.

– Он не впустил вас в дом.

В лице Хьюз мелькает злоба.

– Он сказал, что работает. Что он не хочет, чтобы его беспокоили. Даже я.

– Особенно если учесть, что вы были довольно сильно пьяны.

Молчание. Хьюз тяжело опускается на приоконную скамью.

– Ладно. Я выпила с друзьями, прежде чем двигаться туда. Но пьяной я не была.

– Однако он все равно не захотел впускать вас в дом.

Она отводит взгляд.

– Он сказал, что я могу разбудить Тобина. Что Марине это не понравится. – Имя Фишер она произносит с ядовитым сарказмом.

– И оттолкнул вас. Сильно, судя по тому, что заявила звонившая.

Фрейя прищуривается и внезапно настораживается.

– Она ошибается. Он не прикасался ко мне.

– Звонившая уверена в этом. А у нее не было причин лгать.

«А вот у тебя были». Невысказанные слова эхом разносятся по комнате.

– Как я и сказала, ничего не было.

Эв мысленно вздыхает. Сколько раз она слышала такое от женщин! Которые якобы «упали с лестницы», «ударились об косяк»…

– Вы ведь знаете, что это может квалифицироваться как нападение, не так ли? Когда вас толкают вот таким образом.

– Ой, я вас умоляю!..

– Я серьезно. Вы умны, образованны и обеспеченны, но это не означает, что вы не можете стать жертвой. Каждый может столкнуться с бытовым насилием. И часто оно начинается вот с такого – с вещей, которые кажутся тривиальными, а потом случается следующий раз и следующий…

– Вы совсем тупая? Не будет никакого следующего раза, потому что не было первого.

Эв делает записи, причем неспешно.

– Итак, вы разбили бутылку, которую принесли с собой, и ушли.

Взгляд Хьюз мечется в сторону, однако она молчит. Во всяком случае, отрицать это она не может.

– А потом, уже позже в тот же вечер, он вдруг оказывается на пороге вашей комнаты и рассказывает о том, что на него напали. Та самая женщина, к которой вы месяцами ревновали его и в чей дом вас не впустили всего за пару часов до этого. Что вы почувствовали?

Хьюз краснеет:

– Все было не так.

– А как?

– Ему нужно было с кем-то поговорить – он плохо соображал.

– И вы посоветовали ему заявить на нее?

– Естественно. Она пыталась напасть на него. У него были царапины – выглядел он ужасно. Разве полиция не твердит постоянно, что люди должны писать заявления – слишком многим насильникам все сходит с рук только потому, что о таких преступлениях не сообщают? Почему с мужчиной все должно быть по-другому?

Эв кивает:

– Да, вы правы, мы так говорим. Но ложные обвинения наносят такой же ущерб, как и отсутствие заявления, а может, даже больший. Поэтому я спрашиваю прямо: вы подбили его преувеличить то, что случилось, или каким-то образом сфальсифицировать события?

– Нет.

– Даже несмотря на то, что она монополизировала вашего приятеля? Даже несмотря на то, что вы были обозлены, как вы сами признались?

– Нет, я не подбивала. Я сказала, чтобы он ехал в колледж и рассказал правду. – Она стойко выдерживает взгляд Эв. – Как я это делаю сейчас. – Фрейя сползает с приоконной скамьи и встает. – И прошу вас немедленно уйти. Мне больше нечего вам сказать.

* * *

Адам Фаули

9 июля 2018 года

8:45

На следующее утро, когда я добираюсь до отдела, Куинн уже заполняет информационную доску. Увеличенные фото Калеба Моргана и Фрейи Хьюз – похоже, их взяли со студенческих билетов; четыре или пять снимков с ужина в Байллиоле, причем пара из них немного расфокусированы. Думаю, к концу приема расфокусированными стали большинство участников. Рядом с одной из фотографий Куинн прилепляет к доске стикер со стрелкой, указывающей на нее. В частности, на запястье Марины Фишер.

Я стою перед доской; Куинн подходит ко мне и останавливается сзади:

– Как я понимаю, вы прослушали звонок на «сто один»?

Я киваю; вчера днем он переслал мне запись по электронной почте.

– И что, будем говорить с Морганом?

Я качаю головой:

– Не вижу особого смысла – Хьюз отказывается подтвердить то, что говорила звонившая, и наверняка уже сообщила ему, что к ней приходила Эв. Он выдаст нам точно такую же историю.

– Только это кое-что меняет, верно? В плане обвинений. Допустим, все мы согласны в том, что Хьюз несет чушь и он действительно толкнул ее. Но должны ли мы верить в то, что он поступил так дважды за один вечер?

Я пожимаю плечами:

– Мы не можем доказать, что он этого не делал. Возможно, Морган постоянно так поступает с женщинами. И если он действительно толкнул Хьюз, это не означает, что Фишер не нападала на него. Но ты прав в одном: мы не можем позволить себе опираться в этом деле исключительно на слова Моргана. Не могли раньше, не можем и сейчас. Итак, что у нас есть?

– Немного. Вчера вечером мне удалось поговорить с несколькими из прежних коллег Фишер из Имперского колледжа. Мужчины отзывались о ней только положительно: они считают, что она отлично справлялась с работой, внесла струю свежего воздуха, в котором так нуждался факультет, и прочая, прочая, прочая. Ни один не поверил в историю с нападением – основной довод состоял в том, что Фишер могла бы трахнуть любого парня, который ей понравится, так что зачем ей было утруждать себя попытками залезть в штаны к Моргану? Я, естественно, перефразирую.

Я уже устал считать, сколько раз за много лет слышал такое от сексуальных хищников: «Я могу заполучить любую женщину, какую захочу, – мне не надо никого насиловать». Это никогда не помогало им слезть с крючка и не должно стать выходным билетом на свободу для Фишер. Или я наивен? Закон слеп или должен быть слеп, однако сексуальная политика не симметрична. Допускаю, что она просто не может быть таковой, как бы мы ни старались выровнять весы. Помните старую песню Джо Джексона? «Правильно это или неправильно, у девочек все по-другому…»