Текст книги "Шотландская любовь"

Глава 10

Гордон держал путь в мастерские. Нынче утром он взял не карету, а одну из лошадей, которых купил в Инвернессе и забрал с собой в Ратмор. Молодая беспокойная кобылка, будучи не до конца объезженной, занимала все его внимание, а ее мягкий шаг делал дорогу приятной.

Облака мчались по небу, как будто Господь в гневе дул на них, подгоняя. Вереск дрожал на ветру: сквозь пурпур проглядывала зелень. Травы стояли гордо, почти что навытяжку, и салютовали пролетающему мимо ветру.

И Гэрлох, и Ратмор уютно устроились в лощине между Бан-Ломондом с севера и Лох-Мором с юга. К востоку лежала деревня, Инвергэр-Виллидж, куда уходили в мирное время жить члены клана Имри, слишком многочисленного, чтобы с удобством разместиться в Гэрлохе без острой на то нужды. А на западе располагалась фабрика Инвергэр-Уоркс.

Инвергэр-Виллидж изначально являл собой «совместное предприятие». Когда члену клана приходило время оставить военные походы, он получал от лэрда небольшой надел земли, который мог использовать по своему усмотрению, под пашню или под пастбище.

Сто лет назад несколько стариков объединили свои наделы и получилась общая территория. Так появился на северном берегу Лох-Мора Инвергэр-Виллидж. После сорок пятого года никто из жителей деревни уже не присягал Имри на верность, но все равно они обращались с лэрдом и его семьей с любовью и уважением.

Примерно в то же самое время его предок, Брайан Макдермонд, вместе со своим кланом снялся с места и пришел в Нагорье. Спустя несколько лет он исчез, и больше его никто не видел. Его семья потребовала от Имри объяснения этому таинственному исчезновению, и началась междоусобная вражда. Она длилась много лет, но потом воспоминания поблекли. Судьба Брайана Макдермонда перестала казаться достаточным поводом для продолжения борьбы с могущественным кланом Имри.

Десятилетиями Имри и Макдермонды жили в дружбе и мире, а эхо давней вражды оживало лишь в особые дни. Так, например, существовал День лэрда, когда лэрд Гэрлох приносил дары старейшинам Инвергэр-Виллидж и Макдермондам. Таким образом Имри, хоть и не признавали открыто, что это они ответственны за исчезновение Брайана, однако несли символическое бремя вины.

Что предложит им Фергус в этом году? Будет ли его своеобразная дань выше из-за того, что он несколько лет пропускал церемонию? Он сражался во славу империи, посвятив армии всего себя.

Один из бессчетного множества мужчин, готовых умереть за родину.

Гордон, будучи полковником Девяносто третьего полка хайлендеров, подчинялся приказам высших чинов. Однако его жизнь как шотландца, Макдермонда из Ратмора, подчинялась также традициям и ожиданиям.

Отец возлагал на него много надежд, и надо сказать, Гордон по большей части их оправдал. Он шел дорогой отца и лишь в последние месяцы свернул с этого пути.

Иногда ему начинало казаться, что старик умер именно в это время, чтобы только досадить ему, своему родному сыну. За два дня до его кончины Гордон сообщил ему о своей отставке и планах на будущее. За этим последовала вспышка гнева такой силы, что чье угодно сердце могло бы остановиться. Отец выразил свое неудовольствие так бурно и громко, как только мог, и даже пригрозил отречением.

Отчасти гнев генерала был обусловлен тем, что Гордон являлся законным владельцем фабрики, которую унаследовал, кстати сказать, от деда по материнской линии. Отчасти его приводило в бешенство то, что он никоим образом не мог сыну помешать.

В детстве Гордон боялся отца, потом стал проклинать.

На горизонте кипели и пенились пышные облака, от них по небу расходились тонкие полосы облаков перистых. Великолепный сентябрьский день в Нагорье, ветер несет намек на прохладу…

Фабрика Инвергэр-Уоркс, которой уже больше семидесяти пяти лет, в былые времена предоставляла работу тем жителям Инвергэр-Виллидж, которые не желали разводить овец, пахать землю или добывать и сушить водоросли.

Десятилетиями в этом здании производили порох. Но пока он служил в Индии, фабрика закрылась: слишком много проблем, мало работников и недальновидное управление сделали свое дело.

А в Глазго до сих пор выпускают дымный порох и торгуют им со всем миром.

Может статься, некоторые из пуль, ранивших его за время многочисленных боев, были сделаны в его же собственных цехах.

Об этой иронии судьбы Гордон говорил только с Фергусом.

Он устал воевать. Но на кладбищах полным-полно мужчин, которые ненавидели войну. Если мужчина хочет выжить, он убивает. Если хочет победить, он разрушает. Единственное, что есть в войне хорошего, – это то, что она все же заканчивается. И лучшим полководцам это известно. Если ему удастся осуществить задуманное, фабрика приобретет множество рабочих рук, расширится и станет работать с совсем другой целью.

Вот оно, трехэтажное здание красного кирпича. Три высоченные дымовые трубы торчат из крыши. Окна черные от пыли и пороха. Дорожка и крыльцо почти полностью заросли травой…

На втором этаже, где осуществлялись основные работы, имелись огромные высокие окна: зажигать масляные или газовые светильники рядом с порохом было слишком опасно.

Гордон открыл железную дверь и вошел внутрь, удивившись, что пахнет здесь не углем, серой или поташем, а травами и пряностями.

Некогда здесь работало более двадцати человек. За свой рисковый труд они получали хорошее жалованье. Правда, взрыв на фабрике прогремел лишь однажды, по причине неверно смешанного состава. К счастью, никто не погиб, рабочие получили лишь незначительные ранения, однако пришлось заново отстраивать всю западную стену и перекрывать часть крыши.

Кабинет управляющего располагался в восточной части здания. Большое окно выходило из него в цех на втором этаже – чтобы управляющий мог следить за работой. Гордон, зная, что уже почти год эта должность никем не занята, ожидал обнаружить кабинет в запустении, однако за столом он увидел Рани Кумара, который, не поднимая головы от бумаг, махнул ему рукой.

– Провидение привело тебя ко мне именно в тот момент, когда мне понадобились ингредиенты.

Гордон улыбнулся.

Сегодня Рани оделся по европейской моде – брюки, рубашка, жилет, а на крючке висел сюртук. Однако кроме того, что он сменил привычную тунику и мягкие штаны на европейскую одежду, за те месяцы, что Гордон не видел его, Рани не изменился ни капли: такой же невысокий, сухощавый, с прямыми черными волосами до подбородка.

– У тебя что, глаза на затылке? – полюбопытствовал Гордон.

– Я видел тебя в окно, – сказал Рани и убрал наконец-таки в сторону свои записи. Его карие глаза смотрели на Гордона не мигая. Потом Рани улыбнулся и, встав со своего места, обнял Гордона. – Рад тебя видеть, друг мой.

– И я тебя, Рани. Как прошло путешествие? Сносно?

Рани покачал головой из стороны в сторону: жест обозначал, что плавание далось ему не легко и не тяжело, а как-то средне. Будучи индусом, Рани о большей части вещей предпочитал молчать, и преуспел в этом искусстве, что делало его человеком для Ост-Индской компании совершенно загадочным.

Уроженец Хайдарабада, штата, не поддержавшего сипайское восстание, Рани оказался незаменим в вопросах снабжения для группы войск, которой командовал Гордон. Он давно подозревал, что Рани – принц Хайдарабада или по крайней мере человек ну очень благородного происхождения. Образованностью он не уступал Гордону, а иногда и превосходил его, а изысканность манер и умение владеть собой выдавали в нем человека, которому много и часто досаждали подчиненные и мелкие чиновники.

Хотя, возможно, так Рани реагировал на постоянную предвзятость: «Он чужеземец, сэр».

Гордону часто доводилось слышать эти слова от собственных сержантов.

Ему, как шотландцу, и самому приходилось сталкиваться с предвзятостью и несправедливостью. Возможно, именно это подвигло его изначально встать на защиту Рани. Так началась их дружба, долгие разговоры – и взаимная заинтересованность в том, что вскоре может стать совместным открытием.

– Ты давно здесь? – спросил Гордон.

Рани вернулся за стол и махнул рукой:

– Всего два месяца.

– Почему же не сообщил раньше?

– Не было нужды, Гордон. Я прекрасно устроился.

Гордон обвел взглядом кабинет:

– Надеюсь, ты не здесь спишь?

Рани покачал головой и улыбнулся:

– Я снял замечательную комнату в доме очень понимающей шотландской леди.

Это означает, что его домовладелица отнеслась к нему без излишних предрассудков. Они множество раз обсуждали нетерпимость каждого из народов.

– Я шотландец, Рани. В Шотландии человека ценят за то, что он собой представляет. Чем более ты независим, тем лучше.

Рани только улыбнулся: об этом они тоже говорили уже тысячу раз.

Гордон взял табурет и уселся напротив друга.

– Предполагалось, что ты будешь моим гостем.

– Работодатель не принимает у себя работников, как гостей, – ответил Рани, продолжая улыбаться.

– Я бы сказал, что мы партнеры.

Их отношения походили на симбиоз в определенном смысле слова. Он нуждался в Рани, чтобы вывести и опробовать формулу. Рани нужно было место, чтобы изготавливать взрывчатку, и финансовая поддержка. Вместе они могли воплотить каждый свою мечту.

Рани жаждал послужить своей семье и народу. А он? Какова его цель? Не столько богатство, сколько независимость. Он был верным слугой Короны, исполнительным офицером, послушным сыном. Но бывал ли он самим собой?

– У меня хорошие новости. – Рани взял со стола лист бумаги. – Я закончил с подсчетами. – Он протянул документ Гордону. – По-моему, у нас есть формула превосходной взрывчатки.

Гордон посмотрел на документ, но ему было трудно угнаться за мыслью Рани. В отличие от него он не ученый, он солдат. Он видел, как рвутся пушечные ядра, видел, как застит поле битвы черный дым, он изобрел способ повысить меткость ружей – но все это лишь потому, что с детства пропадал на фабрике. Дымный порох был знаком ему, как грохот битвы, – но все остальное требовало участия экспертов.

– Что требуется от меня?

Рани вытащил листок бумаги из нагрудного кармана и протянул ему:

– Несколько ингредиентов.

– Постараюсь достать.

Рани кивнул:

– Как только у меня все будет, можно будет приступать к испытаниям.

Скоро всему Инвергэр-Глену будет известно о его замыслах.

Отец называл его анархистом – в переносном смысле слова. Несмотря на то что Гордон часто сомневался в правоте вышестоящих чинов, он ни разу не нарушил приказа. Он хоть и знал, что высшие эшелоны британской армии в основном состоят из скучающих сынков богатых пэров, которым больше нечем заняться, кроме как играть в солдатики, – все равно скрепя сердце подчинялся их планам.

Теперь же мысль о том, что он может делать все, что угодно, и ни перед кем не отчитываться, очень развеселила Гордона. Да, уже через несколько недель он сможет устроить взрыв, который потрясет мир до основания.

– Что значит – он хочет печенья? – непонимающе уставилась Шона на кухарку. – Кто ест печенье в это время дня?

– Он хочет что-то наподобие лепешки, только не сладкое.

Помощница кухарки из Ратмора оказалась действительно очень искусной в кулинарных делах. В этот момент она хмуро взирала на две кадки с поднимающимся тестом.

Выпечку хлеба пришлось приостановить, дабы выполнить пожелание мистера Лофтуса. К несчастью, никто из них не понимал, что именно ему понадобилось.

– Он хочет, чтобы они были большие и пышные и чтобы их можно было макать в подливку.

– Тогда дайте ему лепешек, – предложила Шона. – Вы можете сделать их круглой формы?

Кухарка кивнула и спросила:

– А изюм класть?

По мнению Шоны, изюм не больно-то сочетался с подливкой, поэтому она покачала головой:

– Нет. И сделайте их пряными, а не сладкими. Думаю, это его устроит.

Был еще только час дня, а Шона уже чувствовала себя изрядно измотанной. Сколько она ни пыталась вовлечь мистера Лофтуса в разговор о Гэрлохе – тщетно. Казалось, гораздо больше он думал о том, чтобы набить свой желудок.

Она поразилась, сколько всего он съел на завтрак. Очевидно, еды им хватит всего на неделю-другую, не больше. Мистер Лофтус кое-что привез с собой, не так много, как хотелось бы, но все-таки. Гордон снабдил их кормом для лошадей. По крайней мере с голоду они не умрут.

Может, у мистера Лофтуса какая-то редкая болезнь, связанная с постоянным голодом?

Сиделку его, Элизабет, она видела за сегодняшний день дважды: в первый раз за завтраком и во второй, когда та пришла за горячей водой для бритья мистера Лофтуса. Наверное, Хельмут, помимо всего прочего, исполнял также при хозяине обязанности камердинера.

Какие же они все-таки чудаковатые… Но, по правде говоря, Шона понимала, что нужно быть человеком экстраординарным, чтобы решиться купить замок. В конце концов, цена невероятно высока, да и к тому же сама идея купить замок, чтобы вернуться к своим шотландским корням, была весьма необычна.

Вопреки ожиданиям мистер Лофтус и словом не обмолвился о своих предках-шотландцах. Мириам и вовсе игнорировала старательные попытки Шоны завязать разговор. Однако если она и впрямь собирается делать вид, что Шотландия – это историческая родина ее семьи, пусть даже несколько поколений этой семьи выросло на другом континенте, тогда ей самое время начать интересоваться историей Гэрлоха.

Но нет, все внимание Мириам было приковано к Фергусу, а тот, похоже, с наслаждением грелся в лучах ее улыбок.

Это очень злило Шону.

Вот где они теперь? Где Мириам? Выслеживает Фергуса, чтобы провести в его обществе побольше времени? Или Фергус проводит для американки экскурсию по Гэрлоху?

А, не важно.

Шона прекрасно понимала, что замок продавать он не желает. Но ведь он даже не догадывается, как близки они к тому, чтобы отправиться в дом призрения. У Шоны в животе все сжималось при мысли о том, что придется зависеть от милости чужих людей, жить в крохотном домишке при церкви на Шу-стрит, получая милостыню в виде еды и угля, да еще и выслушивать бесконечные проповеди.

Эти картины не давали ей спать по ночам.

Как, скажите на милость, она будет расплачиваться с лавочниками в Инвернессе? У нее полным-полно долгов, многих кредиторов она убедила подождать еще несколько месяцев ввиду скорой продажи Гэрлоха. Но если сделка не состоится, она окажется в безвыходном положении. Даже если магистрат из уважения к титулу не посадит ее в долговую яму, она все равно будет обязана выплатить кучу долгов с процентами.

– Где сейчас мистер Лофтус? – спросила Шона.

– В библиотеке, – ответила Хелен, войдя в кухню с подносом в руках.

– А Дженни где? – осведомилась Шона о девушке-служанке.

– Убирается в столовой. Что поделывает Мириам? Возится с прической. Очевидно, погода в Шотландии плохо влияет на локоны миледи.

Шона никогда прежде не слышала, чтобы Хелен о ком-то отзывалась с сарказмом, но семейство Лофтус и святого научит ругаться.

– Ты подала ему чай? – Шона окинула взглядом поднос: пустая тарелка, чашка, блюдце и маленький заварочный чайник из китайского сервиза матери.

– Да, чаю было совсем немного – то, что осталось от завтрака. Но мистер Лофтус ждет не дождется лепешечек, таких, как пекла его бабушка.

Может, Хелен знает, чего именно хочет американец?

– Я очень долго выслушивала жалобы мистера Лофтуса. – Хелен принялась составлять посуду с серебряного подноса. – Тебе известно, что он занимается не только финансами, но и железными дорогами?

Шона покачала головой.

– Да, представь себе. И кроме того, у него еще есть две верфи, и он присматривается к землям и недвижимости по берегам Клайда.

– Значит, ему будет чем заняться в Шотландии.

– Он очень любил свою бабушку. Я так понимаю, она была красавицей и пела, как воробей.

Шона нахмурилась:

– Воробьи же не поют.

– Мистер Лофтус считает, что поют, и я не стала его разубеждать.

– Хелен, знаешь, ты просто чудо.

Та улыбнулась в ответ:

– Я привыкла выслушивать отца, он любил поговорить. Удивительно, как часто людям не хватает, чтобы их просто выслушали. Мистер Лофтус, кажется, был благодарен за то, что я со вниманием отнеслась к его словам. Очевидно, Мириам обычно просто отмахивается от него. – Она закусила губу, чтобы не сказать вслух того, что думала об этой американской фифе.

– У него есть какие-то претензии к Гэрлоху?

– О, полным-полно, – легко отозвалась Хелен, не понимая, что вгоняет нож в сердце Шоны. – Но помимо претензий, у него уже куча планов.

– Планов?

– Он собирается безотлагательно установить котел. И еще такое приспособление, как у них в Нью-Йорке. Лифт называется, – медленно проговорила Хелен. – Платформа, которая поднимает и опускает людей с этажа на этаж. Он говорит, это существенно облегчит ему жизнь.

Шона посмотрела на кухарку и села на одну из лавок у стола.

– Значит, он всерьез вознамерился купить Гэрлох?

Хелен посмотрела на нее как-то странно:

– Ну конечно. Иначе зачем бы он проделал весь этот путь?

Чтобы помучить ее, чтобы посеять в ее сердце надежду и потом погубить. Шона в ответ лишь покачала головой.

– Он ведь даже еще толком не видел замка.

– Очевидно, он восполнит этот пробел после дневного сна.

– Он спит?

А как же эти чертовы лепешки?

– Элизабет настояла на этом. Она такая милая!

Удивительно, но за несколько минут Хелен удалось выяснить больше, чем ей – за целый день.

– Я так полагаю, ты не знаешь, где Фергус?

Хелен покачала головой.

– Тогда давай договоримся, что сегодня после обеда устроим для мистера Лофтуса «большую прогулку».

А до тех пор она постарается отыскать брата. Но Шона не успела выйти из кухни – ее остановила реплика Хелен:

– Мистер Лофтус задал мне весьма странный вопрос. – Хелен поставила поднос на место, на полку, и повернулась к Шоне. – Он интересовался, нет ли у нас привидений.

– И что ты ему ответила?

Хелен слегка устыдилась:

– Знаю, так нельзя, но я сказала, что в каждом шотландском замке непременно водятся привидения. По-моему, ему очень хочется иметь собственное.

Шона молча посмотрела на компаньонку. Может, она слишком долго откладывала этот разговор. Дольше тянуть нельзя. Пришло время открыть Хелен правду.

Глава 11

– Привидения в Гэрлохе есть, – сказала Шона. – И даже не одно, а целых два.

Хелен остолбенела. Шона вздохнула и встала.

– Пойдем. – И она вышла из кухни.

Через несколько минут они с Хелен стояли в пиршественном зале. Сегодня здесь едко пахло скипидаром, льняным маслом и желтым мылом, с которым она накануне отмывала пол.

– В замке обитают два призрака, бан тирэм, что по-гэльски означает плачущая женщина, и волынщик. – Шона улыбнулась. – Я всю жизнь мечтала их увидеть, потому что, согласно легенде, тех из Имри, кому они являются, ждет счастливая жизнь.

– И ты их видела? – вытаращила глаза Хелен.

Шона покачала головой. Сколько ночей она провела, прячась в пиршественном зале, крепко зажмурившись и умоляя хоть одного из духов появиться, – все тщетно. По правде сказать, волынщика ей хотелось увидеть больше, чем плачущую женщину, потому что она не желала подхватить от призрака печальное настроение.

Она воображала, как будет выглядеть призрак волынщика, если он решит все-таки показаться ей; как из аморфной сущности проявится фигура в изумрудно-зеленом килте и белой рубахе, с волынкой на плече и взглядом, устремленным вдаль.

Хелен смотрела на нее и явно вспоминала звуки, которые слышала несколько дней назад. Большинство людей слышали плачущую женщину, но Шоне так и не представился шанс приободрить компаньонку.

– Чушь собачья, – объявила за ее спиной Мириам. – Так у вас говорится, да? У вас, шотландцев, такие меткие сочные обороты!

– Никакая это не чушь. – Шона обернулась к американке.

– Вы должны рассказать это отцу. Вот уж он повеселится.

Мириам сегодня была в новом платье в бело-голубую полоску. Она приблизилась к Шоне, покачивая бедрами, и юбка ее при этом колыхалась от этого гораздо сильнее, чем предписывал этикет.

– Неужели вы сами верите в такие глупости?

– Шотландия – страна гораздо более древняя, нежели Америка, мисс Лофтус, – ответила Шона, после некоторых усилий вновь овладев собой. – Может, через тысячу лет и ваши соотечественники будут чувствовать нечто подобное.

– Сомневаюсь. Никогда не слышала ничего более нелепого. Привидения!

Хелен бросила на Шону предостерегающий взгляд, словно напоминая, что ей не следует игнорировать гостью или говорить Мириам все, что она о ней думает.

Возможно, жизнь ее избаловала: она всегда имела возможность высказать в рамках приличия именно то, что хотела, и тогда, когда хотела, но в этот конкретный момент такой роскоши она себе позволить не могла. Она даже не могла ответить колкостью на колкость.

Шона сдержала раздражение и изобразила улыбку. Она даже без зеркала знала, что улыбка получилась вымученная и фальшивая.

– А вашим призракам понравится, что тут будут жить американцы?

Шона очень опасалась, что привидениям Гэрлоха грядущий отъезд последних представителей клана Имри придется не по вкусу, но если Мириам так скептически настроена, то что ей ответить на подобное заявление? Даже Шона и Фергус относились к призракам с уважением. Этого требовали, конечно, не привидения, а традиция, передававшаяся из поколения в поколение с тех самых пор, как в стенах Гэрлоха в первый раз раздалось горестное пение невидимых волынок.

Шона много раз желала, чтобы этот звук служил неким предупреждением для Имри. Может быть, тогда им удалось бы каким-то образом предотвратить тот злополучный отъезд родителей в Эдинбург или смерть малышки-сестры несколькими годами ранее. Дедушка объяснял, что волынщик играет, только когда сам того хочет. И потому, заслышав отдаленные, слабые звуки волынки она останавливалась, вспоминала тот день и разговор с дедом и размышляла, что же могло вызвать к жизни эту печальную мелодию.

Этого Шона не собиралась рассказывать американцам. Пусть покупают Гэрлох, но ее воспоминания им не заполучить.

Возможно, нужно родиться шотландцем, чтобы это понять. Земля Нагорья пропитана кровью многих поколений. Предки Шоны считали свободу такой важной и необходимой, что с готовностью сражались за нее, гибли за нее и бережно лелеяли мечту о ней в песнях и легендах. Гордый народ восставал против любого гнета, и не важно, кто пытался их завоевать – другой клан, захватчики с севера или англичане.

– Мне очень жаль, что вы не верите, – сказала Шона. – Возможно, когда наши призраки вам явятся, вы поверите.

– Это было бы забавно. Представляю, как буду рассказывать друзьям, что видела шотландское привидение! А призрак будет в килте? И такой же красивый, как ваш друг Гордон?

– Полковник сэр Гордон, – поправила ее Шона.

Хелен предостерегающе покосилась на Мириам, но та только улыбнулась.

Шона же явственно почувствовала, что американка сейчас нанесла ей первый удар.

– Ретивую лошадку загоняют до смерти.

– В смысле? – переспросила Хелен.

– Ничего, – смутилась Шона. – Так, одна из папиных поговорок.

Еще он говорил: «Тот, кто беседует сам с собой, беседует с дураком», – однако повторять эту реплику Шона не стала.

Проснувшись, мистер Лофтус наконец-то согласился осмотреть Гэрлох, но вначале попросил что-нибудь «перекусить» между ленчем и обедом. Ах да, и еще горячей воды. И капельку виски. И еще пару одеял: он, дескать, замерз. Шона, Хелен и Дженни только и делали, что сновали вверх-вниз с подносами. Жаль, что в замке пока не установили лифт. И жаль, что великан так и не отошел от американца ни на шаг и не предложил помощи. Очевидно, пока он не перетаскивал чемоданы хозяина и не брил его, то стоял где-нибудь неподалеку со свирепым видом. И надо сказать, великолепно справлялся с этой обязанностью.

Наконец-то объявился Фергус: Шону обеспокоило, что он сильнее обычного опирается на трость. Ее злость его явно позабавила. Что ж, пусть забавляется, может даже посмеяться, не таясь. Лишь бы не мешал сделке.

Шона вошла в небольшую гостиную, примыкающую к спальне лэрда, и обнаружила мистера Лофтуса с дочерью. Не успела она и рта раскрыть, как американец заявил:

– Я с нетерпением жду, когда начнется экскурсия, графиня. Или вы хотите что-то скрыть от меня?

– Папа, а ты разве не сказал графине, что уже имеешь полное представление о замке?

Шона посмотрела на Мириам, перевела взгляд на мистера Лофтуса, потом – на великана-телохранителя.

– Что вы имеете в виду? – спросила она.

На скулах американца заиграл румянец. Что стало этому виной – виски или стыд? И вообще – знакомо ли мистеру Лофтусу слово «стыд»?

– Я никогда ничего не покупаю, не проверив со всех сторон, графиня.

– Вы обследовали Гэрлох? – Улыбка так и застыла у нее на лице.

– Месяц назад я кое-кого сюда послал, кто сделал это вместо меня. Я не сентиментальный дурак, графиня, а деловой человек. Приступим?

Она молча вышла в коридор.

Месяц назад? Кого же он отправил с таким поручением? Сколько этот человек здесь пробыл? Почему Старый Нед ни словом не обмолвился о появлении чужака? И вообще, заметил ли Старый Нед этого чужака? Ведь этот тип должен был лазить по Гэрлоху, осматривать стены, крышу…

Она повернулась к мистеру Лофтусу:

– Откуда пожелаете начать?

– С древнейшей части замка.

– Вы ее уже видели, это пиршественный зал и малая гостиная.

Он кивнул:

– Значит, оттуда и начнем.

Вчера по прибытии он пил там виски с Гордоном, но если уж ему так хочется вновь увидеть эти помещения, она их покажет. И произнесет речь, которую готовила несколько дней.

Если только соберется с мыслями.

– И какого мнения ваш человек о Гэрлохе? – спросила Шона.

Мистер Лофтус покачал головой:

– Часть крыши требует ремонта, немного отсыревают стены в южном крыле, но в целом замок в хорошем состоянии.

В ее душе облегчение смешалось с досадой.

Значит, он послал сюда инспектора? Все ли тот выяснил? Если нет, тогда, возможно, американцам и не нужно знать всех тайн Гэрлоха.