Текст книги "Шотландская любовь"

Глава 12

Они медленно спускались по винтовой лестнице. Фергус так плотно сжимал губы, что они превратились в узкую белую полоску. Элизабет часто поглядывала на него, и Шоне захотелось сказать, что он сжимает губы не из-за боли, а из-за упрямства. Ее предупреждали, что нога у брата будет болеть всю жизнь. Уж лучше бы он согласился на ампутацию в Индии.

Впрочем, сама Шона так не думала. В конце концов, это же нога Фергуса. Но иногда, вот как теперь, она спрашивала себя, не слишком ли дорогую цену он заплатил, чтобы ее сохранить.

Мистер Лофтус все время ворчал. Левой рукой он держался за перила, справа ему помогал телохранитель.

Никто не веселился и даже не выказывал особого желания к этой экскурсии. Даже Хелен, взявшая на себя роль миротворца в их компании, не улыбалась. Они проследовали по коридору, но не успели войти в пиршественный зал, как послышался громкий стук в заднюю дверь.

Шона пошла открывать. Хельмут, мистер Лофтус, Мириам, Элизабет, Хелен и Фергус гуськом потянулись за ней.

На пороге стоял Гордон. Послеполуденный ветер разметал его волосы, в голубых глазах играли смешинки. Он был одет в строгий черный костюм и белоснежную рубашку.

На секундочку – всего на секундочку – сердце Шоны екнуло. Семь лет назад она бы быстро огляделась и, привстав на цыпочки, поцеловала бы его, пока никто не видит. Но сейчас вместо этого усилием воли изобразила улыбку:

– Вы?

Уголки его рта дрогнули, как будто Шона сказала что-то смешное.

– Простите, если явился не вовремя, – сказал он, глядя ей за спину.

Шона вспомнила о приличиях.

– Нет, что вы. Я просто собиралась показать гостям Гэрлох.

Он вдруг расцвел в улыбке, и ее охватила дрожь от воспоминаний. Сколько раз он вот так же улыбался ей, с таким же неподдельным восторгом. Однако на этот раз он улыбался не ей.

– Ах, сэр полковник Гордон! – Мириам подошла и встала рядом с Шоной.

– Полковник сэр Гордон, – поправила ее Шона.

– Просто Гордон. – Он собирался войти, несмотря на то что Шона все еще стояла в дверях, преграждая ему путь.

Шона нехотя отступила, освобождая дорогу.

Мириам улыбнулась, как кошка, учуявшая сметану. Кошка, которая надеялась помурлыкать, потереться головой о ногу – и получить вожделенное угощение. Но нежность кошек, как известно, длится недолго, когда они захотят уйти, их уже ничем не удержишь.

Как долго Мириам будет лапочкой?

Ее отношение к Мириам Лофтус превратилось в стойкую неприязнь. Шону до невозможности бесили каждая застенчивая реплика, каждый взгляд из-под трепещущих ресниц, которые она адресовала Гордону.

Шона всегда считала, что Гордон не поддается таким глупым уловкам, но, очевидно, ошиблась. Он, склонив голову набок, слушал Мириам, которая говорила нарочито тихо, чтобы никто, кроме него, не мог слышать ее слов. Со стороны казалось, что она делает это намеренно, чтобы у других создалось впечатление, что они беседуют о чем-то тайном и интимном.

– Ты так и не сказал, зачем пришел, – обратилась к Гордону Шона.

– Я хотел поговорить с Фергусом. – Он посмотрел сначала на нее, потом на ее брата. – Но это может подождать.

Шона сделала глубокий вдох, поморщилась от зарождающейся головной боли и, развернувшись, направилась в пиршественный зал. Плевать ей на все, пусть Гордон с Мириам, если хотят, шепчутся в пустой прихожей.

Мистер Лофтус ведь в состоянии сам позаботиться о репутации дочери?

Шона поймала на себе взгляд Элизабет, та не скрывала своего сочувствия. Уж если Элизабет поняла, что она разозлилась, значит, ей и вправду плохо удается скрывать свои чувства.

– На стенах вы можете видеть щиты, – указала Шона наверх, когда все собрались в пиршественном зале. – Первое письменное упоминание об участии клана Имри в боевых действиях относится к 1314 году. Тогда мы сражались на стороне короля Роберта против англичан в битве при Баннокберне[3]3
   Сражение при Баннокберне (23—24 июня 1314 г.) – одно из важнейших в череде англо-шотландских войн XIII—XVI вв. Победа в этой битве принадлежит шотландцам.


[Закрыть], а в 1333 году – участвовали в сражении при Халидон-Хилле.[4]4
   Битва при Халидон-Хилле (19 июля 1333 г.) – одно из сражений за независимость Шотландии. Шотландская армия потерпела поражение, в результате чего страна на время попала под власть Англии.


[Закрыть]

В детстве она пересчитывала вывешенное на стенах оружие и спрашивала отца, в самом ли деле они сражались более ста раз за последние триста лет, на что он со смехом отвечал, что на самом деле – в два раза чаще, учитывая вражду с Макдермондами, длившуюся почти семьдесят лет.

– В 1715 году наш клан выступил против англичан при Шерифмуре[5]5
  13 ноября 1715 г. в сражении при Шерифмуре английскими войсками было окончательно разгромлено восстание якобитов


[Закрыть], а в 1745 году мы воевали с ганноверцами при Престонпанс, Фолкирке и Куллодене.

Их вождя сослали во Францию, где он и умер: первый и единственный лэрд Имри, упокоившийся в чужой земле.

Фергус чуть было не стал вторым.

– Наш дедушка в составе Гвардейских гренадеров в 1815 году бился с французами при Ватерлоо.

Фергус поддержал традицию боевой славы, отправившись в Крым и Индию.

Мириам каким-то образом удалось устроиться между Фергусом и Гордоном, и теперь она, словно слабоумная, улыбалась им обоим.

Шона подавила приступ раздражения и продолжила:

– Самая древняя часть Гэрлоха представляла собой башню квадратной формы. Стены здесь достигают шести футов в толщину. Некогда эту крепость снаружи окружала галерея, с которой открывался вид на озеро и на дорогу, ведущую на запад. Через сто лет после основания к Гэрлоху пристроили северное крыло, второй этаж и лестницу.

Мистер Лофтус явно умирал от скуки, Мириам гораздо больше внимания уделяла Фергусу и Гордону, нежели истории Гэрлоха.

– В 1787 году достроили третий этаж и южное крыло. В замке имеется тридцать пять комнат для слуг, двадцать семь спален для гостей, двадцать комнат для членов семьи, пять гостиных, музыкальная комната, несколько помещений для хранения и приготовления пищи и довольно много хозяйственных построек во дворе.

– Всего сто пятьдесят комнат, если не считать хозяйственной постройки, – заметил мистер Лофтус.

– Их мы тоже считаем как отдельные комнаты.

– Почему? Они же не являются частью Гэрлоха.

– Это не важно. Они тоже считаются.

До Шоны дошло, что все, о чем она тут разглагольствует, мистеру Лофтусу давным-давно известно. Он изучил историю замка, а если кто-то собирал для него информацию и о состоянии самого здания, то возможно, он знает внутреннее устройство Гэрлоха даже лучше ее.

– Гэрлох – один из самых древних домов Шотландии, – заметила Шона.

– Я думал, самый древний Данробин, – удивил ее мистер Лофтус.

– Вы прекрасно осведомлены, мистер Лофтус.

– Чем больше я знаю, тем удачнее мои сделки, графиня.

– Данробин – единственный замок, который превосходит Гэрлох размерами. В нем сто восемьдесят комнат.

– Ваши предки хотели их превзойти?

– Думаю, они просто хотели, чтобы Гэрлох был превосходным, – с улыбкой ответила Шона.

Мириам скользнула по ней взглядом. Хельмут, к удивлению Шоны, явно пребывал в восторге от ее рассказа, как и Элизабет. Фергус ни на кого не обращал внимания, даже на Мириам. Он напустил на себя такой демонстративно равнодушный вид, что Шона безошибочно поняла: он на нее сердится.

Но у нее нет иного выхода. Она должна это сделать.

– В 1845 году клан Имри нанял сэра Чарлза Барри, архитектора палаты общин, для реконструкции Гэрлоха. В библиотеке до сих пор хранятся его чертежи и рекомендации. Он хотел добавить украшения на башни…

– Но у вас кончились деньги, – перебил ее мистер Лофтус.

– Именно. У нас кончились деньги. – Шона решила, что лучше всего будет отвечать на американскую прямоту прямотой. Надо сказать, что, признав наконец правду, она испытала некое облегчение. Иначе зачем бы еще ей понадобилось продавать Гэрлох? Ради веселой жизни в Лондоне? Или ради кругосветного путешествия?

– Замок очень древний, – произнес Гордон, обращаясь к Мириам, которая не сводила с него влюбленного взгляда. – В Гэрлохе повсюду можно увидеть следы истории. Например, вон там. – Он указал на зарубку на деревянном полу прямо возле камина. – Это Фергус, размахивая дубинкой, попал себе по ноге. Мы играли в войну.

– Если не ошибаюсь, ты был за англичан, – улыбнулся Фергус, – а я – за короля Роберта Брюса.

Он что, собирается показывать им памятные места по всему Гэрлоху? Казалось, воспоминания распускаются в воздухе, как цветы, дразнят ее. Вон там, в нише, окно. Однажды Гордон задернул занавеску, утащил ее туда и поцеловал, в то время как Фергус находился в той же комнате. Вон в том дверном проеме она стояла и смотрела, как он идет к ней. В тот год он вернулся из школы. Глаза его смотрели очень серьезно. Отец отослал его в Королевскую военную академию в Вулидже, и она скучала по нему до боли. Отголоски той тоски Шона чувствовала и сейчас.

Гордон был особенным. Он принадлежал ей.

Смех Мириам развеял чары прошлого и рывком перенес Шону в настоящий момент. Теперь же Гордон ей не принадлежит, а она не принадлежит ему, да и прошлое давно позади. Здесь и сейчас ее положение весьма неприглядно, и если она хочет как-то это исправить, ей пора прекратить все эти глупости. Нужно сосредоточиться на главном.

– Отец, ты уже говорил графине, какое новое название придумал для замка?

– Новое название? – переспросила Шона.

Фергус подошел и встал рядом. Шона положила руку ему на плечо, давая тем самым знак, чтобы он молчал. Она прекрасно знала, что он мог сказать. Гэрлох – древнее имя, прославленное в веках, известное по всему Нагорью. Переименовать замок – все равно что совершить святотатство.

– Лохсайд, – провозгласил мистер Лофтус.

Шона улыбнулась и, крепче сжав руку брата, посмотрела на него. Он ответил на ее взгляд: глаза его сверкали гневом.

– Жаль, – вмешался Гордон. – Я бы сохранил прежнее название, Гэрлох. Оно уникально. Я знаю по меньшей мере три дома с названием Лохсайд.

Мистер Лофтус кивнул. Шона так и не поняла, соглашается он с Гордоном или нет.

Она разрывалась между благодарностью к Гордону за его попытку отстоять название замка и раздражением из-за того, что он вообще сюда заявился. Она остановилась где-то посередине, на глухом возмущении, но скрытом за натянутой улыбкой.

Элизабет, кажется, тоже испытывала что-то подобное. Она улыбалась натянуто, лицо ее оставалось непроницаемым. Неужели сестер милосердия обучают не выдавать своих истинных чувств? Либо так, либо у Элизабет природная способность скрывать все свои мысли под очень приятной безобидной улыбкой.

– Вы планируете жить здесь круглый год? – спросил Гордон.

– А вы? – спросила Мириам.

Несносная женщина.

Гордон, к счастью, не ответил, только улыбнулся. Мириам улыбнулась ему в ответ. Какие все вдруг стали любезные, подумать только!

У Шоны скручивало живот, но не от голода. Все шло наперекосяк, начиная с неожиданного приезда американцев и заканчивая вот этим молчаливым неодобрением Фергуса.

– А вы? – Мириам обратилась к Фергусу. – Вы собираетесь остаться в Инвергэре?

Шона предостерегающе посмотрела на него. Но брат ее проигнорировал. Отвечая, он смотрел на сиделку.

– Не знаю, мисс Лофтус. Некогда я мог рассказать о своих планах. Сейчас времена изменились.

Не говоря ни слова больше, он развернулся и решительно проследовал к двери. Он не оглядывался и потому не видел, как смотрит ему вслед Элизабет.

– Продолжим? – ворчливо проговорил мистер Лофтус.

Шона обернулась и увидела, что на нее смотрит Гордон.

Он всегда умел молчать, глядя вот так, прямо и уверенно, как будто впитывал все происходящее, чтобы осмыслить позже. Отчасти эта привычка сформировалась потому, что он являлся единственным сыном генерала и не имел права говорить, пока не прикажет отец. Отчасти это было заложено в самой природе Гордона. Он тщательно анализировал ситуацию, в уме разбирая ее на детали и снова собирая.

«Зачем ты пришел? Хочешь полюбоваться на мое унижение? Как я торгую родовым гнездом?

Шона Имри Донегол, графиня Мортон, как низко ты пала. Доставит ли это удовольствие Гордону?»

Гордон предложил руку Мириам, и они направились к дверям, словно это он проводил экскурсию, а не Шона.

Гордону хотелось одновременно и пойти за Фергусом – в конце концов, он приехал к нему, – и остаться с Шоной. По мере того как разворачивалось действо, ее поведение все больше и больше его завораживало. Даже в юности ее отличала некоторая заносчивость. Он называл это гордостью Имри. Теперь же она буквально лопалась от этой гордости. Гордость ее переполняла. Она задирала подбородок так высоко, как будто заявляла миру: я графиня Мортон, ведите себя соответственно! На лице ее отражались по очереди раздражение, грусть – и потом та глубочайшая сдержанность, которой он от нее ждал.

Однако руки у нее дрожали.

Она не владела собой настолько, насколько стремилась это показать. Почему? Разве перспектива продажи Гэрлоха ей не по душе, как он прежде думал? Или ее просто бесит его присутствие?

Свободной рукой он коротко пожал ей плечо – в знак поддержки. На мгновение ему показалось, что вот сейчас она обернется – но нет, она отпрянула, не глядя на него.

Вид бешено бьющейся жилки у основания ее шеи доставил ему удовольствие.

В этот момент он твердо решил, что не уйдет, даже если ему придется выслушивать мисс Лофтус. Навязчивые женщины его раздражали, а мисс Лофтус была навязчива, как рыбка-прилипала. С тех пор как они вышли из пиршественного зала, она ни на секунду не отпускала его руку, и Шона давно обратила на это внимание.

Хорошо. Вот еще одна причина, чтобы остаться.

– Вы когда-нибудь надеваете килт, Гордон? – поинтересовалась Мириам.

Шона нахмурилась, перехватила взгляд Элизабет и согнала следы всех эмоций с лица. Но в следующий миг снова неудержимо нахмурилась.

– Килт и мундир – это моя форма, мисс Лофтус. Так что мне часто приходилось его носить.

– Прошу вас, зовите меня Мириам, – сладко улыбнулась она ему.

Шона ошибалась, сравнивая Мириам с кошкой. Нет, она больше похожа на голубя. Эдакий маленький хорошенький голубок с округлой белой грудкой, глазами-бусинками и любопытным взглядом. Голубок, который вертит головкой на толстенькой шее. Голуби не ходят – они вышагивают. И Мириам не ходила, а вышагивала, красуясь. Сейчас у нее не было возможности сильно раскачивать бедрами, чтобы юбки обнажали щиколотки, – она льнула к Гордону. Так и прижималась грудью к его плечу. А он смотрел на нее так, будто каждое ее слово – сокровище, которое нужно беречь и лелеять.

Шона заметила улыбку на губах Элизабет – и ее бросило в жар.

Она Шона Имри Донегол, графиня Мортон. И она не обязана терпеть такое поведение.

Нет, обязана.

Ей вдруг сделалось невыносимо грустно. Захотелось найти какой-нибудь уголок, свободный от воспоминаний, и спрятаться там, захотелось выскользнуть из собственной кожи и перестать быть собой. Груз прошлого давил на нее с такой силой, что она готова была упасть на колени.

Но выбора у нее не было, а потому она провела мистера Лофтуса и остальных по маршруту через кухню, кладовую для мяса, буфетную, оружейную и зимний сад. Кабинет мистер Лофтус уже осмотрел, так что туда они не пошли. Шона отперла дверь библиотеки Гэрлоха – ею она тоже невероятно гордилась.

Первая книга появилась здесь, когда замку было лет двадцать. Любознательный сын лэрда хотел выучиться на священника, но, не имея такой возможности, занялся самообразованием. Он жаждал просвещения для своего клана. Он же раздобыл Библию, богато украшенную монастырскими клириками, и установил ее на почетном месте – на медной подставке на отдельном маленьком столе.

Эта комната одна стоила тех денег, которые Шона запросила за Гэрлох.

В библиотеке теперь содержалось более тысячи томов. Шона знала точное количество – тысяча сто шестьдесят три, – потому что самолично составляла полный каталог книг. С тринадцати лет до лета того года, когда умерли ее родители, Шона должна была каждую свободную минуту тратить на выполнение этой задачи. На Фергуса возложили обязанность переписать все оружие в замке, не только то, что висело на стенах, но и то, что клан Имри накопил за века.

Некоторые книги приобретались уже древними и с годами становились вообще бесценными. Члены клана Имри с любовью приносили их сюда, в эту сокровищницу знаний, потому что видели в них символ просвещения. Никто не задумывался о ценности этих книг, хотя со временем она только возрастала. При этом никто также не заботился об их сохранности. Гэрлох стоял на отвесной скале, и хоть вероятность подтопления была очень и очень мала, Шона все равно беспокоилась о книгах.

В планы мистера Барри входило расширить библиотеку вверх, чтобы она занимала помещение в двух этажах, но этому не суждено было случиться: денег на реконструкцию не хватило, и библиотека осталась на первом этаже. Четыре ряда книжных шкафов с узкими, фута в три шириной, проходами представляли собой эдакий лабиринт, полный теней и загадок.

– И ему хватило наглости настаивать, чтобы мы спали в каких-то коморках! В жизни не видела таких маленьких комнатушек! Папа тут же, считай, купил эту гостиницу со всем содержимым.

Очевидно, Мириам опять предается воспоминаниям о путешествии. А Шона-то думала, что они слышали уже обо всем, что забавляло, удивляло, раздражало Мириам на протяжении пути в Гэрлох, обо всем, что стояло между ненаглядной Мириам и ее комфортом. По счастью, Шона в самом разговоре не участвовала.

Мистера Лофтуса библиотека, кажется, не впечатлила. Он морщил нос от запаха, и Шоне захотелось сказать, что так пахнут знания. По крайней мере так всегда говорил ее отец. Вне всяких сомнений, это смешанный запах кожи, старой бумаги и книжных червей.

– Гэрлох – огромный старый домище, где повсюду гуляют сквозняки, – заметила Мириам.

Шона напряглась всем телом. Хелен бросила на нее предостерегающий взгляд. Хелен лучше всех знала, каково финансовое положение Шоны.

Шона кивнула и выдавила улыбку, но прежде, чем она успела что-то сказать, Гордон ответил:

– Замок очень большой. И у него чудесная история.

Мириам с обожанием взглянула на него снизу вверх, как будто она маленький птенчик, а он только что принес ей славного жирного червячка.

– Вы должны рассказать нам историю Гэрлоха, – объявила Мириам. – Мне так нравится ваша манера говорить.

Акцент этой женщины просто ужасен! Она нарочито приглушает голос и немного гнусавит. По большей части Мириам говорит почти шепотом. Нет, ее нельзя сравнить с голубем или птенчиком – она скорее похожа на умирающую птаху, которой едва-едва хватает сил хлопать маленькими крылышками.

Однако Гордону, похоже, голос Мириам очень нравится, как, впрочем, и она сама, потому как в течение этой ужасной, утомительнейшей экскурсии он ни на что и ни на кого, кроме Мириам, внимания не обращал.

– Твоя бабушка родом из этих мест, да, пап? – спросила Мириам.

Мистер Лофтус кивнул.

– Она была Имри, – объявил он, устремив на Шону цепкий взгляд.

Господи Боже…

Мириам посмотрела на нее:

– Значит, мы в некотором смысле родственники, графиня?

– В Шотландии очень многие носят фамилию Имри, – ответила Шона спокойно.

«Господи, пожалуйста, пусть они будут не из моей семьи».

– Бабка учила меня, что горец верит сначала семье, потом клану, а потом уже всем остальным.

Он что, собирается читать ей лекции о горских традициях? Ей?

– Я слышала, что нет зрелища более волнующего, чем мужчина в килте, – голосом умирающей птицы проговорила Мириам.

Шона взмолилась, чтобы Бог ниспослал ей терпение и глоток старого доброго виски. Это уже слишком.

– Как бы я хотела увидеть вас в килте, Гордон.

Наверное, она заметно покраснела, потому что мистер Лофтус и великан как-то странно на нее посмотрели. Хелен изучала деревянные панели на стене, а Элизабет – узор на ковре.

Они что, все притворяются, будто ничего не слышали?

Ладно. Она последует их примеру.

Пусть надевает килт и красуется перед ней, как петух перед курицей. И ей плевать, даже если Мириам проведет рукой по его красивому бедру и станет щупать его великолепные круглые ягодицы. Пусть она истекает слюной от похоти. Пусть у нее глаза делаются маслеными от вожделения. Пусть они совокупляются хоть на обеденном столе, хоть во дворе, хоть на берегах озера – где хотят.

Это не ее дело.

Гордон может быть неотъемлемой частью ее прошлого, но она переросла его. Она уже не та девочка, которой некогда была.

– Вы готовы подняться на третий этаж, мистер Лофтус? – спросила она. – Оттуда можно пройти на чердак.

– Нет нужды обходить весь замок за один раз, – ответил он. – Мы все равно пробудем здесь еще несколько недель, графиня.

Несколько недель? Несколько недель?! Шона лишилась дара речи. Чем она будет их кормить все это время?

– Так что третий этаж осмотрим в другой день, – заключил мистер Лофтус. – И чердак. И подземелье. Я с удовольствием осмотрю все это без спешки.

– У нас нет подземелья, – ответила Шона, забыв улыбнуться. – Только погреб, где хранится виски.

Он кивнул:

– А пока я бы немножко передохнул.

– Ну конечно, – согласилась она.

– Мне пойти с тобой, папа? – Мириам на мгновение отвлеклась от Гордона.

Мистер Лофтус тепло улыбнулся:

– В этом нет нужды. Я просто немного полежу перед ужином. – Он посмотрел на Шону. – Легкий перекус тоже не помешал бы.

Опять?!

– Может, чаю? – предложила Хелен, придя на выручку.

– Скорее стаканчик виски. С олениной, оставшейся от вчерашнего ужина.

Мистер Лофтус в сопровождении Элизабет и великана вышел из комнаты. Хелен отправилась на кухню, а Шона осталась с Гордоном и Мириам.

В этот момент они оба были ей одинаково неприятны. Мириам улыбнулась Гордону, а Шона почувствовала, как внутри у нее что-то лопнуло.

– Знаете, он прекрасно выглядит в килте, – улыбнулась она Мириам. – Сможете рассказывать всем друзьям, что горец для вас позировал. – Она улыбнулась еще более ослепительно – на этот раз Гордону. – Возможно, он даже нагнется, чтобы вы смогли как следует рассмотреть его задницу – а задница у него особенно хороша.

С этими словами она удалилась из комнаты под аханье Мириам.

На этот раз Шона улыбалась от души.

Гордон обнаружил ее в одной из южных гостиных на втором этаже. Шона стояла лицом к стене, на которой, прикрывая вмятину, висела драпировка из шотландки. Гордон слышал, что вмятину эту оставил кулак одного из прежних лэрдов. Ее не стали замазывать и закрашивать – несомненно, в память о крутом нраве того человека.

Гордость Имри имеет долгую историю.

– Добилась чего хотела? – спросил он, прислонившись к дверному косяку.

– Нет, не добилась, – ответила Шона, не оборачиваясь.

– По-моему, это было даже больше, чем просто грубость. А ты и впрямь думаешь, что у меня красивая задница?

Шона сжала ладони и склонила голову, рассматривая их.

– Считай, что твой долг выполнен. Я пойду и извинюсь.

Они находились в одной комнате, но с тем же успехом она могла быть в Лондоне. Шона снова превратилась в строгую, надменную Имри.

Он направился к ней. Зачем? Хотел посмотреть, дрожат ли у нее руки? Или ощутить запах ее духов?

– Ты знаком с Элизабет?

Ее вопрос удивил его.

– Нет.

Он остановился за ее спиной, так близко, что мог бы ее коснуться. Вот здесь, у основания шеи, где у нее такая чувствительная кожа. Сколько раз он осыпал ее поцелуями! Сколько раз она дрожала от восторга в его объятиях!

– Твоему мужу было хорошо с тобой в постели?

Ее плечи напряглись.

– Вы не встречались даже в Севастополе? – Она как будто и не слышала его вопроса. Ну да ничего, он знает, как обойти врага с фланга и обескуражить его залпом артиллерии.

Гордон шагнул вперед, наклонился и подул ей в шею.

Шона вздрогнула.

– В Севастополе и Индии я знал нескольких сестер милосердия, – спокойно ответил он, – но с Элизабет никогда не встречался.

Он не собирался открывать ей того, в чем признался ему Фергус. Если Фергус захочет посвятить сестру в этот вопрос, то сделает это сам.

Медленно, очень осторожно, как будто задумала это еще до того, как он стал ее дразнить, Шона сделала шаг вперед. У нее не слишком-то много пространства для маневра – еще пара шагов, и она упрется носом в стену.

– Почему рядом с ней Фергус ведет себя как идиот? – Она повернулась к нему, плотно сжимая руки перед собой.

Гордон улыбнулся:

– Спроси его об этом сама.

– Он молчит. – Она тяжело вздохнула. – Война очень изменила его, Гордон. – Шона посмотрела ему в глаза.

– Такое часто бывает с мужчинами.

– Тогда почему вы так стремитесь воевать?

– Чтобы защитить то, что считаем своим. Может, чтобы проявить себя.

– Тогда почему вы возвращаетесь израненными и сломанными?

– Шона, не я вел ту войну. Это дело генералов.

Она покачала головой:

– Ты ее не вел. Но ты так на нее рвался.

– Ты по ночам спишь спокойно потому, что такие мужчины, как я, готовы защищать тебя от врагов.

– Я понимаю, ты не мог остаться.

– А почему я должен был остаться? – Он не отвел взгляда, даже когда она побледнела. Этому он тоже научился на войне – всегда смело встречать врага лицом к лицу и не позволять проявиться собственным страхам и странностям. – Меня тут ничто не держало.

Женщина, которую он любил, вышла замуж за другого – он как-то свыкся с этим предательством, но так и не понял его.

– Ты его любила? – спросил он, чувствуя, как в душе закипает гнев. Потребовалось усилие воли, чтобы успокоиться. – Ты никогда не говорила мне.

– Зачем ты пришел?

Шона устремила взгляд на пятнышко на полу.

– Поговорить с Фергусом, но он опять куда-то подевался.

– Это все из-за Элизабет. Он не может подолгу находиться с ней в одной комнате.

– Женщины имеют такую власть над нами. Они делают нашу жизнь либо прекрасной, либо невыносимой. Шона, ты сделала жизнь своего мужа невыносимой?

Она шагнула в сторону, словно хотела избежать столкновения. Гордон повторил ее движение. Паника, вспыхнувшая в ее глазах, заинтересовала его.

– Ты меня боишься?

– Я хочу, чтобы ты ушел. – Она вздернула подбородок.

Он сделал еще шаг навстречу ей.

– Почему ты меня боишься?

Ее глаза расширились.

– Думаешь, я хочу наказать тебя за предательство? Как я могу? Какое наказание будет подходящим, а, Шона?

– Это случилось очень-очень давно. – Она попятилась, пока не уперлась спиной в стену.

– Да. Целую вечность назад. И все-таки я помню, как мне об этом сообщил Фергус: «Она выходит за графа Мортона».

Шона не ответила, но Гордон и не ждал ответа.

Он улыбнулся:

– Я даже думал, что ты беременна. От меня – или от него, гадал я. Но никто не спешил объявить о счастливом событии в вашем семействе, и тогда я стал спрашивать себя: неужели ты просто воспылала к нему страстью? Неужели обманула меня? Ты согревала его постель, в то же время встречаясь со мной? – Он сделал еще один шаг вперед. – Или дело в его деньгах?

Он коснулся пальцем кончика ее носа. Шона отпрянула.

– У меня ведь тоже были деньги, Шона. Ах да, нам бы не пришлось жить в таком огромном замке, как Гэрлох, но наш дом был бы достаточно просторным. Я уже тогда унаследовал фабрику и мог содержать жену. Почему ты выбрала не мои деньги, а его?

Ее глаза вспыхнули.

– Семь лет прошло, Гордон. Семь лет.

– Целая вечность, – повторил он. – Ты бы хотела вернуться в прошлое? – Очевидно, этот вопрос ее очень удивил. – Хотела бы ты отмотать время на семь лет назад, Шона? Вот теперь – поступила бы ты иначе?

Она посмотрела на свои ладони. Когда она в конце концов заговорила, голос ее звучал едва слышно:

– Пожалуйста, Гордон, уходи. Оставь меня одну.

Ах, если бы он только мог. Если бы он мог выбросить ее из головы, он сделал бы это еще семь лет назад.

Может ли мужчина вожделеть женщину, которой не доверяет?

Очевидно, может, да еще как!

– Ему было хорошо с тобой?

Она закрыла глаза.

– Он когда-нибудь интересовался, почему ты уже не девственница?

Шона вздохнула, открыла глаза и серьезно посмотрела на него:

– Даже если ему и было любопытно, он никогда об этом не спрашивал.

Он развернулся и направился к двери. Еще одна вещь, которой его научила война. Он точно знал, когда нужно стоять и сражаться до последнего бойца, а когда отступать.

– Да, – сказала она ему в спину.

Он оглянулся.

– Да, в постели ему было хорошо со мной, – сказала она, глядя ему в глаза. Легкая ее улыбка была скорее вымученной, нежели искренней. – Ты славный учитель.

Он на мгновение задержал на ней взгляд – и вышел из комнаты.

Будь она проклята!