Текст книги "Здравствуйте. Я – любовница вашего мужа"

Разговоры в машине

Стоим в пробке. Яна:

– Вот тебе, пожалуйста, 9 утра.

Я думаю, как подойти к вопросу. В лоб, без предисловий. Рублю.

– Вот скажи мне, Яна.

– Скажу.

– Понятно, что все мужчины отличаются друг от друга. В сексе.

– Отличаются.

– Начиная от физиологии – размер и все такое… Вот, кстати, – уносит меня от главного, – кто им соврал, что размер не имеет значения? Кто та добрая дура, которая их дезинформировала? Потому, что размер – это главное. Не обязательно, что большой. Потому что большой размер – это больно…

– Большой, это фу.

– А когда маленький? Когда вообще не чувствуешь его внутри себя? То есть, вот что-то происходит, человек наверху трудится, старается, а ты думаешь: он уже внутри или еще нет?

– А ты думаешь про обои…

– Да, а ты думаешь, вот если бы обоих сюда…

Смеемся.

– А потом по каким-то определенным признакам понимаешь: да, внутри, вот блин! И тут становится ясно, что сцены в фильмах, когда женщины засыпают во время секса – это не выдумка!

– Это горькая правда!

– Вот именно. Поэтому не важно, большой или маленький. Важно, чтобы размер был твой. Чтобы тебе подходил. Вот у меня с любимым – идеальное совпадение в этом вопросе. Мне иногда кажется, что он изначально был во мне. Что это просто часть меня, которую когда-то вынули. И слава Богу, что она в меня возвращается…

Счастливо улыбаюсь, отдаваясь воспоминаниям.

– А что ты хотела спросить?

– Так вот, – возвращаюсь к теме, – все мужчины разные. Размер, техника, интенсивность, отношение к партнерше… И от этого всего такой разный результат. С одним тебе – плохо, с другим – никак, с третьим – хорошо, а с кем-то ты просто улетаешь… А как у них?

– Так же. Все зависит от партнерши.

– Да. Но у них всегда процесс заканчивается удовольствием. Значит, им по-любому хорошо.

– Ну, разница в ощущениях.

– Ну, разница, это понятно. Но мы все женщины устроены приблизительно одинаково.

– Не, ну мы тоже разные… Одна – пышка, другая – вобла.

– Возьмем схожее телосложение. И что, нет никакой разницы?

– Есть. Есть женщины, которые лежат доской и не проявляют никакой активности.

– Ты таких женщин знаешь?

– Нет.

– Вот и я не знаю. Может, это – легенда, а не женщины?

– Надо спросить.

– Меня вот что волнует. Когда он мне говорит: «Как мне хорошо! Как хорошо! Улет просто!» Это он всем так говорит или только мне? Потому что мне – ТАК хорошо – только с ним… И дело – не в финале, а в процессе. Когда мы вместе – это абсолютное счастье.

Молчать или говорить

Яна:

– Я вообще сексом занимаюсь молча.

– Ты не говоришь во время секса? Вообще ничего?

– Если я вдруг заговорю – неожиданно для себя – это ого-го, значит, какой у меня мужчина…

– А я с детства знаю: во время секса надо разговаривать.

– Че-го?

– Ну, это не значит, что надо ему пересказывать сюжет фильма, который ты вчера посмотрела…

– Ты просто ему рассказываешь, какие дела ты переделала, а какие – еще надо сделать…

– Примерно. У меня еще в школе книжка была Рут Диксон «Что мы будем делать в постели», и она там советует: не будьте рыбой, разговаривайте с партнером. Говорите, что вы чувствуете, чего вам хочется, хвалите его… Вот я это с детства и запомнила.

– Надо будет попробовать.

Я тебя люблю

Ты очень странный для меня человек. Про адекватность не приходится говорить. Это – не маска твоя, это природа инаковая от меня. Как так случилось, что я тебя люблю?

Был проблемой. Потом интересом. Потом раздражением. Потом помехой. Потом спасением. Стал Любимым.

Иван

Я сижу в театре на репетиции

Пока любимый на сцене работает над материалом, разговариваю с Олей, гримёром. Оля – такая стопроцентно хорошая девочка – понимаешь это с первого взгляда. Со второго – понимаешь, что нельзя до 34 лет оставаться стопроцентно хорошей девочкой, что за этой картинкой обязательно присутствует какая-то червоточинка. Но за всё время нашего общения червоточинка ни разу не дала о себе знать. Так что я с Олей разговариваю как со стопроцентно хорошей девочкой.

Я приезжаю в театр вроде как и своя, но на 80 % уже чужая. Я много улыбаюсь, шучу, иронизирую. Для меня эти люди уже как праздник, и я для них тоже уже – явление: ко мне подходят, со мной разговаривают, я чувствую на себе гораздо больше внимания, чем когда работала с ними, это нормально.

Оля рассказывает мне, как идут дела в общем. Я спрашиваю у неё про Ивана. Почему-то о нём мне теперь спрашивать гораздо легче, чем о любимом. Я задаю ей главный вопрос о Кузнецове: пьёт или не нет?

– С утра никакой вообще, – отвечает Оля. – потом догоняется, приходит в норму. Ну, и вечером, после репетиции едет бухать.

– Каждый день?

– Каждый день. Знаешь, как его у нас за глаза называют?

– Как?

– Мистер Кокс.

До меня не сразу доходит.

– Ты хочешь сказать, что он еще и на кокаине сидит?

– Я хочу сказать, что его так называют.

Значит, ежедневный коктейль: водка, гашиш и кокаин.

Ира Дмитриева, где ты сейчас находишься?

– Когда жена приезжает, он держится, – продолжает Оля, – Или когда сына старшего с ним оставляет.

Старшему сыну 6 лет.

– А как только они уезжают, Ваня сразу в отрыв идёт. По полной программе.

– Почему же они уезжают?

– Не знаю. У нее съемки где-то в Белоруссии… Её тоже можно понять.

***

Мы сидим в буфете на Ленфильме с моим знакомым режиссёром. Режиссёр – всем известный алкоголик, не единожды балансирующий в своих приступах на грани между тем и этим светом, пьёт коньяк. Я – кофе. В буфет заходит Иван Кузнецов. Замечает меня, подходит к нашему столику. Улыбается.

– Привет! Ты что здесь делаешь?

– Я работаю здесь, – улыбаюсь, – Как дела?

– Хорошо, хорошо, репетируем, движемся потихоньку к финалу… Ну всё, не буду мешать, – кивает он на режиссёра и отходит к буфетной стойке.

Режиссёр смотрит ему вслед:

– Ты давно его знаешь?

– Не очень. Мы работали вместе, недолго, – отвечаю.

– Он всё время на коксе?

– А тебе кажется, что он на коксе?

– А ты не видишь?

– Я в этом ничего не понимаю.

– Он на коксе.

***

Где ты снимаешься, Ира Дмитриева?

***

– Как ты можешь судить, – обрушивается на меня Яна в телефонном разговоре, – ты не знаешь, что такое муж-алкоголик!

– Я могу судить! – взрываюсь я, – потому что я вижу, что происходит! Если этого не видит она, значит, она – слепая! А если видит, и она не рядом, значит ей на него плевать!

– Ты не знаешь, может, она годами с ним мучается и сделать ничего не может!

– А что здесь делать? Его в клинику класть надо! Вязать по рукам и ногам и класть в клинику!

– Ты думаешь, это так легко?

– Я не думаю, что это легко! Я думаю, что это необходимо! Потому что при том ритме жизни, который он ведёт сегодня, ему остался год-два, понимаешь? Не больше! А дальше – остановка сердца. Он себя уничтожает каждый день! С бешеной скоростью! И, если ей хоть немного дорог отец её двоих детей, ей надо быть рядом с больным человеком, а не сниматься в дешёвых белорусских сериалах! Она карьерой своей занимается, понимаешь? Са-мо-ре-али-зацией! Потому что у него всё с кино сложилось, а у нее – нет! И вот она теперь снимается… А он себя в это время подрывает на мине! Вот и всё!

– Ты слишком резка…

– Я резка. Потому что человека скоро не будет. А помочь может только она. И её нет рядом.

***

Где ты снимаешься, Ира Дмитриева?

***

– Он собаку себе завёл, – говорит мне Оля гримёр, – немецкую овчарку.

– Как это – себе? А семья как?

– Семья – не знаю как. Ира в Белоруссии, дети у родителей. А Ваня – с собакой.

– Зачем она ему? Разве он может за ней ухаживать?

– В том-то и дело, что нет. Он по двенадцать часов в театре проводит, после репетиции ему хочется поехать выпить куда-нибудь, а дома – собака. Он приходит поздно ночью, она ему все полы описывает – он два часа с тряпкой в руках лужи за ней вытирает…

– Собаку нельзя оставлять так надолго одну, щенок ведь. Он же с ума от одиночества сходит.

– Ему говорили: Ваня, ну куда тебе собака? Тем более, овчарка. Отдай, пока не поздно… Он – ни в какую – не отдам: мне без нее плохо.

Плохо без собаки. Я понимаю. Нужно, чтобы дома тебя хоть кто-то живой встречал. Встречал и радовался тебе.

***

Где ты снимаешься, Ира Дмитриева? Что ты думаешь о своём муже, когда рассказываешь на страницах очередного глянца о вашей семейной идиллии?

Улетаю

– Знаешь, – говорю любимому, лежа на его плече, – я улетаю завтра на море.

Молчит. Долго молчит. Думаю: может, не услышал? Поворачиваюсь к нему.

– Куда?

– Сначала в Египет, потом в Италию…

Смотрю на потолок. Пауза. Думает о чём-то своём.

– Это надолго? Месячишко, да?

– Неделя в Египте, возвращаюсь в Питер ненадолго, потом восемь дней в Италии.

Молчит.

– Скучай по мне.

– Да уж.

Поднимаюсь, смотрю в его глаза.

– Зато я прилечу загорелая и красивая.

– Упс… Еще шибче?.. Это как? Это куда уж больше? Это нестерпимо ж будет совсем?!

Переворачивает меня на спину.

– Ура! – шепчу ему на ухо, – Это будет нестерпимо!!!

Египет

Это было нестерпимо.

Я даже не догадывалась, как бесполезны морские прогулки, если любимый остаётся на другом берегу. Нет, всё было неплохо: и море, и бассейн, и ромовые коктейли, и поездки по городам и сёлам египетским, но я считала дни, когда его увижу. Отсчитывала часы, сколько мне еще тут без него осталось. И каждые двадцать минут смотрела на телефон: нет ли от него сообщения. Иногда бунтовала и не брала телефон в руки по часу, а когда обижалась – вообще по полтора. Бросала на дисплей подчёркнуто случайный взгляд, как будто он меня может видеть, и сердце заходилось вопросом: а вдруг – письмо?

«Ну как там? Жара, пальмы, море?»

«Бассейн, коктейли и сплошные предложения руки и сердца…:)»

За всю неделю написал мне пять сообщений.

Думала о нём постоянно. Лежу себе рано утром на лежаке возле бассейна, подружка Дашка спит до обеда в номере, я на солнышке жмурюсь, наушники в уши, а из наушников музыка – лирично-драматическая, преимущественно шедевриальная, специальную подборочку такую перед отлётом сделала, лежу и думаю: какое счастье, что он дышит сейчас где-то там, на другом материке.

Пока дочка спит

Однажды днём перед обедом, когда подружка Дашка уже проснулась, позавтракала и улеглась на соседний лежак, к нам подошла девочка лет пяти.

– А у меня лопатка, – заявила она мне, – а у тебя что?

– А у меня – книжка, – показала я ей томик Акунина.

– Меня зовут Вероника.

– А меня – Катя.

– Ты пойдешь на зарядку в бассейн?

Каждое утро, как и в любом другом египетском отеле, аниматоры проводили аква-аэробику. Публика была преимущественно женская, солидного возраста.

– Нет, не пойду. Я загорать буду.

– А мы с папой пойдём.

– Ну, здорово.

– А ты в каком номере живешь?

– Я? В двухместном, на втором этаже.

– А мы на первом. И у папы кровать скрипит.

– Да? А у нас – все нормально.

– Ну, ладно, я пойду к папе. Пока.

– Ну, пока.

Она побежала в другой ряд лежаков с криками:

– Папа, папа! Она не пойдёт в бассейн!

Мы с Дашкой прыснули: заслал папа казачка…

Минут через десять папа прошёл мимо нас – высокий статный красавец лет тридцати семи, с полотенцем через плечо:

– Привет!

– Привет.

– Ну что, не пойдёте в бассейн плясать?

– Да не, мы позагораем… спасибо.

– Ну, смотрите, если что – мы с Вероникой там.

– Хорошо, мы будем иметь это ввиду.

На следующее утро, когда я вышла к морю, а Дашка спала в номере, с одного из лежаков мне активно замахали. Присмотрелась: мне ли? Ба, да это вчерашний красавец-папа, и рядом Вероника со своей лопаткой. Пришлось подойти.

– Доброе утро.

– Доброе утро. Устраивайтесь, я вам занял лежак.

Отказываться было неудобно, хотя я предпочитала провести это утро, как и все предыдущие, с музыкой наедине и мыслями о любимом. Правда, скромную попытку отделаться от ненужной мне компании я всё-таки предприняла.

– Спасибо большое, но здесь слишком ветрено. Я пойду туда, где я вчера лежала.

– Да? Ну, тогда и мы с вами, Веронике нельзя простужаться.

Подхватив свои нехитрые пожитки, Вероника с папой двинулись к моему лежаку.

Через пять минут мы были на ты. Папа Вероники рассказал, что прилетели они из Тюмени, бывают в Египте в год по пять раз, преимущественно дней по двадцать, а то и по сорок, так как ребенку полезен морской воздух, а в садике ей не нравится. Летают папа с Вероникой вдвоём, а мама дома деньги зарабатывает. Раньше было наоборот: деньги зарабатывал папа, но сейчас накопился небольшой капитальчик, который вполне можно промотать в Египте, потому что для здоровья ребенка никаких денег не жалко. На мой вопрос, не обижается ли мама, что её не берут с собой, папа сказал, что маме нравится её работа, а семья у них дружная, поэтому никаких обид и недопонимания не возникает.

Через час к нам присоединилась проснувшаяся Дашка.

А через полтора меня все-таки уломали на зарядку в бассейне.

Причём, Вероника осталась играть на пляже, а прыгать под убойную музыку мы отправились с папой вдвоём.

Тот, кто когда-либо принимал участие в аква-аэробике, знает о чём идёт речь. В нежно-бирюзовом бассейне, на глубине примерно по пояс, прыгают, с визгом задирая ноги, шестидесятилетние тетеньки, а темнокожий мальчик-аниматор с пластикой пантеры управляет этой яркой командой под залихватские диско-ритмы.

Я согласилась на это безобразие по единственной причине: система «все включено», которая царствует в египетских отелях, крайне губительна для фигуры и требует хоть какой-то физической нагрузки. А меня, между прочим, дома ждёт любимый мужчина. Поэтому я поднялась со своего лежака и отправилась в бассейн дрыгать ногами.

Конечно, это было смешно: наша знойная пара в компании бабушек. Конечно, это было нелепо: махать в воде ногами, теряя равновесие. Конечно, эта зарядка активно нарушала границы дозволенного: руки соседу на плечи, руки соседке на талию, держим соседку за пятку и т. д. Но было весело, и я много смеялась.

Когда зарядка закончилась, и я вынырнула из хлористых вод, папа Вероники спросил, во сколько мы собираемся сегодня ехать в город. Я подумала, что он хочет напроситься с нами:

– Сразу же после обеда, а что?

– Может, зайдёшь до обеда ко мне в номер, Катюша?

Я остолбенела, не поверив своим ушам. Видимо, лицо мое от удивления вытянулось, потому что с его лица улыбка тоже пропала.

– Нет. – сказала я резко и поплыла от него прочь как перепуганная девственница.

Нет, конечно, меня по-разному в этой жизни клеили, честное слово, я в этих играх совсем не новичок. Я понимаю, вечером, под пальмами, после распития спиртных напитков лезть ко мне с поцелуями под шум прибоя… Но вот так, посреди бела дня, через два часа после знакомства: зайдёшь ко мне в номер?! Он в своём уме-то? За час разговора со мной можно было сообразить, что я не хожу по номерам в египетских отелях?

Естественно, я тут же рассказала об этом Дашке.

– Вот козлина-то… – сказала Дашка.

Надо было возвращаться к лежаку, там оставались мои вещи.

В конце концов, козлина из нас двоих – он, так что я-то чего волнуюсь?

Подошла. Он лежит рядом, спрятавшись за тёмными очками. На мое появление – привстал. Я – незамутненною девою – легла на свое полотенце. Закрыла глаза.

Это тебе сейчас неловко. У меня-то – все в порядке.

– Я хотел бы уточнить один момент.

– Да?

– Ну, чтобы больше к нему не возвращаться…

– Да?

– Ты точно не пойдешь в мой номер?

Я открыла глаза, внутри меня все клокотало от смеха.

– Абсолютно точно, ты можешь быть в этом уверен.

То, что вы – идиот, мужчина, я уже поняла. Но никак не думала, что такой круглый.

– Зря. Ну, ладно, мы пошли обедать.

– Приятного аппетита.

– Вероника!!! Мы уходим!

…

Назавтра, когда я появилась на пляже, мне снова активно махали. Я не поверила глазам: после вчерашнего позора не только соседство на лежаках, но и общий пляж, на мой взгляд был неуместен. Тем не менее, я подошла. Из спортивного интереса.

– Ложись рядом, вместе веселее загорать, – сказал он небрежно.

– Доброе утро, – ответила я.

Какое-то время мы лежали молча, жмурясь на африканском солнышке. Потом он заговорил.

– Вчера такая страстная попалась, так кричала, я боялся, Вероника проснется…

– Что, прости?

– Страстная, говорю, вчера очень попалась…

– Кто попался?

– Девчонка. Из Москвы.

– У тебя вчера была страстная девчонка из Москвы?

– Ну да. Беленькая такая, домой улетела сегодня утром.

Мне стало безумно весело.

– Ну, я тебя поздравляю. Повезло.

– Так кричала, что Веронику чуть не разбудила…

– А Вероника где была?

– Спала.

– Где спала?

– Ну, у себя на кровати.

– А вы где с беленькой были?

– На моей, на соседней.

Бред какой-то. Поверить не могу.

– Ты водишь в номер девиц, когда твоя дочь спит на соседней кровати?

– Ну да.

– А если она проснётся?

– Я что, своего ребенка не знаю? Да при ней хоть из пушки пали, она спит как убитая.

– Ну, а если все-таки проснётся?

– Да не проснётся, говорю тебе.

– И часто ты девиц в номер водишь?

– Ну, за двадцать дней эта, московская, пятая была… Ну, а что ты хотела? Я – здоровый мужик, мне женщина необходима. Веронике – морской воздух, а мне – женщина…

– А жена тебе изменяет?

– Жена? Нет. Нет, не думаю. Я, когда в Тюмень приезжаю, я ей тоже не изменяю. У нас идеальная семейная жизнь, я вообще не гуляю…

– Почему?

– Потому что это важно, это же какая семья получится, если мы друг другу изменять будем? А на отдыхе – это не считается. Ты, кстати, зря вчера отказалась.

– Да, я уже поняла, что упустила свою удачу. Вместо меня повезло беленькой. И всё-таки… Если твоя дочь проснётся, когда ты рядом кувыркаешься девушками, пить, к примеру, захочет, или писать… Ты понимаешь, что с ней дальше будет?

– Да говорю тебе, она спит! Сколько раз проверял…

– То-то она мне рассказывает, что кровать у папы скрипит, ну-ну…

– Ты что, осуждаешь меня?

– Я не осуждаю. Мне просто отвратительно. Не более.

***

– Ну, козлина, ну козлина… – говорит Дашка, когда я пересказываю ей этот разговор.

– Надо учитывать, конечно, что про беленькую он, скорее всего, сочинил. Потому что рассказать о том, как он быстро нашел мне замену, для него было делом чести. Он меня для того и позвал к себе снова… Но вот – в главном – то, что он девок водит в номер, где спит его пятилетняя дочь, я думаю, он не соврал. Потому что придумать такое – это надо быть удивительным извращенцем.

Боже, какое количество ущербных, искалеченных людей в этом мире… Пожалей их, Господи…

К любимому

По возвращении домой, я знала, что он уехал на три дня в Москву.

Значит, день прилета не в счет. И еще два дня подождать. Это не долго.

А потом будет счастье.

Когда садились в самолет, пришло сообщение:

«Ну как ты, Нефертити? Дома уже?»

Волнуется за меня. Скучает.

Если бы он был сегодня в Питере, я с самолета заехала бы к маме, забрала бы кота, потом – домой, потом под душ, потом – среди ночи, потому что была бы уже ночь – в объятия к любимому. И никакая усталость, смена поясов и акклиматизация меня бы даже не коснулись, потому что я соскучилась до спазмов.

Беда

«Что-то я в этот раз слишком оголодал по тебе! Бойся!:))»

Он приехал из Москвы через два дня. А я два дня назад прилетела из Египта. Загорелая и красивая. Через несколько часов он будет меня обнимать.

Подружка Дашка, с которой мы путешествовали по пятизвездочному отелю и египетским деревням, соскучилась по мне за два дня разлуки (потому что я – клёвая, любимый, ты слышишь – я – клёвая!) и позвала на вечеринку, что устроила для друзей – с восточными угощениями и фотографиями. Мне кроме любимого ничего не надо, но я поехала на вечеринку, потому что, во-первых, я тоже соскучилась по Дашке, во-вторых, одной дома в ожидании конца репетиции мне не усидеть, а в-третьих, потому что мужчинам нравятся востребованные женщины. Я – востребованная женщина, у меня есть друзья, которые ценят мое общество и приглашают на вечеринки, а я, посидев с ними с часок, удираю к любимому, потому что он для меня – самый главный.

Я посидела на вечеринке с часок, а потом написала ему, что выхожу. И буду в его объятиях через двадцать минут. Сердце прыгало от восторга до самого горла, когда я, распрощавшись с подружкой Дашкой и её гостями, садилась в такси, называя адрес.

Фонари играли бликами на мокром асфальте, зимы в декабре в тот год совсем не было.

Я вышла из машины, прошла во двор, зашла в подъезд, поднялась по лестнице, открыла дверь, вошла в квартиру и попала к нему в руки.

Он стал немножечко чужой. Я отвыкла. Что-то поменялось, наверное. После разлуки смотрю на него точно впервые. Нет ощущения своего, всегда – немножечко инородный. Руки должны его вспомнить, глаза. Точно барьер какой-то преодолеваю, смену температур. Откуда эта неловкость?

А потом было счастье.

А потом я увидела на простыне длинный белый волос, сантиметров в двадцать. У меня – короткая стрижка, у любимого вообще три волоса и они сегодня все на месте.

Откуда у него в постели длинный белый волос?

Длинный белый волос попал мне на лицо, я содрогнулась от отвращения и без огласки сняла его. Он ничего не заметил. Ничего. Только я перестала чувствовать. Вообще.

Я еще продолжала что-то делать, что-то делал он, но всё происходящее стало напоминать фильм, идущий по телевизору после того, как ломается звук. Актеры – всё те же, и на экране происходит то, о чём ещё можно догадываться, а ты – уже не в процессе, понимаешь, что всё пропало, всё уже – мимо, и в этом качестве тебе фильм на фиг не нужен.

Верните звук.

Ни о чём кроме длинного белого волоса я в тот момент не могла больше думать.

СКАЗАТЬ НЕЛЬЗЯ ПРОМОЛЧАТЬ.

Где ставить запятую?

Я поняла, что если не скажу, меня будет тошнить до утра. А может, всю неделю. Или всю жизнь.

Когда он вернулся из душа, я сказала противным бесцветным голосом:

– Я нашла у тебя в постели длинный белый волос. Он прицепился с простыни на мое лицо. Откуда он?

Он засмеялся по-дурацки, как-то суетливо захихикал:

– Откуда же я знаю, что за волос? Какой такой волос? Вы что, девушка, Шерлок Холмс, что волосы здесь ищете? Я не знаю. Может, он ваш?

– Длинный белый волос.

Мне стало омерзительно. Он продолжал хихикать.

– Может, хозяйка квартиры оставила? Может, он из стиральной машины прицепился, откуда же я знаю…

– Сколько женщин кроме меня бывает в этой постели?

– Какие вы вопросы задаете, девушка, может вы – следователь, а не Шерлок Холмс?

– Перестань хихикать.

С его лица моментально слетела придурковатая маска.

– Я задаю тебе вопрос, ответь мне. Сколько женщин кроме меня с тобой спит?

– А имеешь ли ты право задавать этот вопрос? – спросил меня резко.

– Когда я задаю вопрос, я не думаю, имею ли я право или нет. Это ты мне скажи.

Щёки мои загорелись, голос предательски дрогнул.

– Не имеешь.

Сказал спокойно.

– Это тоже ответ.

Посмотрела ему в глаза.

– Такси? – спросил он.

– Такси, – ответила я.

Встала с постели, дрожащими руками нашла своё разбросанное по постели бельё. Старалась на него не смотреть. Кол железный застрял где-то между горлом и ключицей.

– У меня нет телефона питерского такси … – проговорил он где-то у меня за спиной.

– Я поймаю машину на улице.

Оказалась в прихожей, надела пальто, сапоги, сумка, открыла дверь, вышла на лестницу. Действия какие-то всё очень размеренные, никакой суеты, тишина и спокойствие.

Мёртвая тишина.

Вот и всё.

Встала на дороге, выкинула в сторону руку, ветер распахивает незастегнутое пальто. Ощущение, что всё не со мной, все нереально. Не может со мной всё время быть так плохо, всё время настолько плохо, одна какая-то беспросветная дрянь.

Это всё фильм дурацкий, без звука, идёт и идёт, надо выключить телевизор.

В машине поняла, что оставила у него свои часы. На кресле, около кровати. Часы для меня дорогие, мамой подаренные, просто забыть про них я не могу. Морщусь как от зубной боли: неужели придётся еще раз с ним встречаться? Не хочу. Чёрт.

Пишу ему сообщение:

«Я оставила у тебя часы. Найди их, пожалуйста, я заеду за ними в театр».

Приходит ответ:

«Ок».

Меня передёргивает.

***

Приехала к дому, на перекрестке зашла в ларек.

– Продайте мне, пожалуйста, бутылку вина. Мне нужно очень.

Южная женщина смотрит на меня перепугано:

– После одиннадцати нельзя. После одиннадцати не продаем.

– Продайте, пожалуйста. Я с любимым мужчиной сейчас рассталась. Мне очень нужно выпить вина.

– Нет-нет, не можно…

– Вы что, не знаете, что такое расстаться с любимым мужчиной?!

Голос становится истеричным, еще немного, начну визжать.

– Нет-нет, после одиннадцати нельзя…

Пришла домой. Ни слезинки. Включила компьютер. Всё пусто. Жизнь стала плоской как фанера. Музыка вся – вранье беспросветное.

Куда себя деть? Как отключить? Кот зыркает на меня своими круглыми глазами, не подходит.

Ночью проснулась от того, что захлебываюсь в рыданиях.

Ору во всю глотку, схватившись за подушку.