Текст книги "Здравствуйте. Я – любовница вашего мужа"

Переменчивость масштабов

Когда мы ссоримся – по смс – (смешно, мы всегда ссоримся по смс) – мне хочется кричать: «Любимый мой! Не будь маленьким!!!» Я так люблю тебя, я так в тебя верю, я знаю, что ты – самый крутой, самый лучший, самый умный, я умоляю тебя: не становись маленьким, мелочным, пошлым… Так больно тебя терять…

Ревность

Когда он пропадает на несколько дней, я ревную. В этом романе вдруг выясняется, что я – ревнивая до чёртиков. То есть, почти буквально: при очередном приступе чернеет в глазах, горят щёки, и резко начинает болеть голова.

Я очень боюсь, что он кого-нибудь полюбит.

Вру. Я очень боюсь, что он очарует какую-то новую девицу, что я – как завоёванный рубеж – становлюсь ему неинтересна, что хочется нового тела и нового самоутверждения на молоденьких курочках. После этого я не смогу его любить. Я буду отплёвываться, материться, буду лежать целыми днями в тёмной комнате с разодранным сердцем.

Я вычисляю возможных соперниц. В театре это Наташа, помощница художницы Марины. Наташа – натуральная блондинка, почти бесцветная, с крупными, очень простыми чертами лица. При первом взгляде – не задержишься.

Но есть в ней что-то такое, что называется индивидуальностью, обаянием, харизмой, какой-то свой внутренний секрет, личностная самобытность. Неожиданно для себя отмечаешь, что тебе хочется находиться в её обществе, хочется с ней разговаривать, хочется внимания её теплых светлых глаз.

Наташа очень стильно одевается, не ярко, но так, что обязательно подходишь рассмотреть на ней вещь, потому что она – необычная, интересная, как сама Наташа.

Наташа говорит всегда очень просто и искренно, отсюда ощущение чистоты. Ты ловишь себя на мысли, что так не бывает, что эта откровенность – тоже маска, стиль поведения, способ самозащиты, но, когда говоришь с Наташей, веришь ей, и тоже рассказываешь про себя такое, о чём потом сильно жалеешь.

В общем, если в театре у меня есть соперница, то это – Наташа.

Я подхожу к ней со спины, смотрю на ее длинные волосы, насколько они тонкие и белые. Волосы у Наташи красивые, цвета пшеницы, они желтее тех, обесцвеченных, прилипающих ко мне с простыни, желтее и толще, потому что натуральные, а не выжженные белой краской до состояния паутины.

Это же надо иметь такие противные тонкие волосы!

Нет, это не Наташа была у него, когда мы поссорились.

Мы с ней почти в дружеских отношениях. Возвращаемся вместе домой после моего очередного визита в театр. Мы живём друг от друга в двух остановках.

Наташа жалуется, что влюбиться не в кого. Я знаю историю её последней любви, она рассказала о ней на гастролях в Череповце, в моём номере за распитием виски после спектакля. Он был женат. Они жили с ним вместе какое-то время. Потом он вернулся к жене, оставив Наташу. Иногда они пересекаются в работе и сидят вместе на скамеечке, о чём-то грустно беседуя. Всё очень коротко и банально.

Наташа говорит, что влюбиться совершенно не в кого. Рассказывает, как пристаёт режиссёр Андрей. Не только к ней, но и к её подружке, работающей реквизитором. Подружке девятнадцать лет, «Это ведь – то же самое, что приставать к ребёнку!» – возмущается Наташа. Режиссёр Андрей сильно обеспокоен поиском партнёрши, несмотря на жену и младшего сына, которому год и восемь, насколько я помню…

Я перевожу разговор на любимого: а как он себя ведёт, прилично?

– Ой, любимого мы все обожаем! – говорит Наташа, – Ну как можно его не любить? Ходит, грызёт семечки, весь театр на них уже подсадил! Шуточки свои отпускает, мы все со смеху катаемся… Я тут как-то зашла в гримёрку, Юля попросила костюм забрать, а он переодевается… Катька, какое у него тело шикарное… Какой он молодец! Что он там, качается что ли, в свои пятьдесят?

Ну, будем уж честны, ничего он не качается. И шикарным его я бы не назвала, о мускулах особо говорить не приходится при его скромном телосложении, просто держит себя в форме: никакого жира, ничего лишнего.

Но мне приятно, когда любимого хвалят.

– В общем, не любимый, а красавец, – продолжает Наташа, – только для меня он слишком старенький. Я, знаете ли, мальчиков люблю, светлых и чистых, а он для меня – чересчур взрослый дядечка.

Мы смеемся. Наташа смеется, думая о чистых мальчиках, я – с облегчением, что мой любимый для нее – слишком старенький.

Наташа

Несколько дней он не объявлялся. Вернулся утром из Москвы и ни слова, ни вздоха. Тишина.

Я решила сделать ход конём и приехала в театр. Не заглядывая на сцену, никого по пути не встретив, сразу пошла к его гримёрке. Постучала. Он открыл, удивился, обрадовался, впустил.

Я вошла. Сразу стали целоваться.

Я нервничаю: дверь не заперта, не ровен час войдёт кто-нибудь, погибнет, погибнет моя незапятнанная репутация…

Он не отпускает меня, мы всё целуемся и целуемся, и целуемся…

Я отлетаю от любимого за мгновение до того, как распахивается дверь: на пороге стоит Наташа.

Наташа молча смотрит на нас пару секунд. Щёки у обоих горят, глаза блестят, рубашка у любимого до груди расстегнута.

Наташа начинает говорить что-то тихо и резко, как будто мы её рассердили, я сначала ничего не понимаю, потом улавливаю, что речь идет о каком-то телевизоре, который сегодня приезжали чинить, но не починили, потому что дело не в телевизоре, а в кабельной компании, которой надо заплатить деньги, и что-то ещё и ещё и ещё… Наконец, она заканчивает. Любимый раздражается: ну так заплатите кабельной компании, в чём проблема? Глаза у Наташи становятся злыми, она бурчит себе что-то под нос.

Любимый улыбается: может быть, кофе?

Наташа хлопает дверью.

Я в шоке.

Ну, во-первых, мой любимый – народный артист, при нём нельзя хлопать дверью элементарно из уважения к статусу. Нельзя никому.

Во-вторых, кто такая Наташа, чтобы хлопать тут дверью? Помощница художницы по костюмам. Никто.

И в-третьих, какого, собственно, чёрта она ею хлопает?

Смотрю на любимого, он несколько смущён. Мой взгляд требует каких-то объяснений, но любимый объясняться не спешит.

– А что это было? – спрашиваю, не дождавшись комментариев.

Он начинает рассказывать мне про телевизор, про канал и компанию, то есть, то, что я уже вынесла из гневного – не по сюжету – монолога Наташи.

– А чего это она дверью так хлопает? – перебиваю я его.

– Да не, по-моему, нормально всё… Может, сквозняк? – глаза явно не на месте.

– Конечно сквозняк.

Молчим.

– Да, непросто вам живется, народный артист, – усмехаюсь я, – одной – внимания мало, другая – сквозняком – двери сносит… Распустили девушек, надо дисциплиной заняться.

В глазах всё прыгает, когда я выхожу из театра. Значит, любимый и Наташа. Значит, когда не со мной, тогда с ней, когда не с ней, тогда со мной. Твою мать, твою мать, меня разрывает от бешенства и беспомощности. Колотит крупной дрожью. Куда идти в таком состоянии? Куда себя бросить?

Вечером я сижу перед компьютером, смотрю на её страничку в интернете. На сайт она заходила сегодня утром. Сижу, караулю её, как будто под дверью: если придет домой, то зайдет в интернет, если её не будет на сайте, значит, дома она не ночует.

Значит, с ним, значит, послушался меня, дисциплиной занялся, проводит индивидуальные занятия…

Смотрю на фотографии Наташи, она кажется мне красавицей.

Конечно, остроумная, стильная девица, отчего бы не попробовать её в постели? Когда тебе пятьдесят, ты каждому молодому телу как подарку судьбы радуешься.

Телефон мой молчит, ни звука.

Два часа ночи, три часа ночи. Наташи в интернете нет.

Ну, всё понятно.

Выключаю компьютер, иду спать. Прячусь с головой под одеяло.

Как сделать так, чтобы не думать, чтобы не помнить, чтобы меня не было, совсем не было, никогда больше не было?

Под утро они мне снятся вдвоём. Её белые волосы лезут мне в рот. Кажется, я плачу во сне.

Весь следующий день от него нет ни звука. Я пытаюсь научиться жить с грузом своего нового знания. Это знание во мне точно приросший горб, появившийся на спине за одну ночь, оно меня сгибает, уродует, давит, не дает мне воздуха. Я теперь живу с ним, никуда мне не деться. Как же так, любимый, что же ты меня так подставил?

Вечером Наташа появляется в он-лайне. Сердце замирает: сейчас или никогда. Правда должна быть произнесенной, озвученной, оглашённой, иначе, это – не правда, а домысел. Я не могу позволить какому-то домыслу уродовать меня горбом.

«Наташка, ты чего вчера так по любимому дверью шарахнула? Я аж рот раскрыла…»

Наташа отвечает долго. Я вижу, что сообщение моё открыто, прочитано, вижу, как маленький нарисованный карандашик бегает в окошке предполагаемого ответа, это значит, что она пишет. Минута, две, пять, восемь… Это не ответ, это целую повесть она мне строчит. Карандашик замирает: перестала писать. Перечитывает. Стирает. Карандашик снова побежал. Переписывает. Ах, Наташа, ты не просто отвечаешь, ты подбираешь слова, редактируешь, удаляешь, и снова пишешь. Тебе очень важно сейчас быть точной, потому что то, что ты мне хочешь сказать, сказать тебе не просто.

Господи, я сейчас с ума сойду, пока ты тут пишешь…

«да задолбало все меня, он все время хамит, говорит гадости, и почему-то считает, что я и Вася бесконечно должны решать его проблемы с уборкой квартиры, с телевиденьем, интернетом, спасибо не добьешься, все кругом истерички, извини)))) потом он типа подкатил к моей знакомой девочке-актрисе, смсы ей пишет, а сам, видимо еще тот орел))))»

Твою мать… Девочка-актриса…

Отвечаю ей:

«А ты ревнуешь?:))))»

«Ревную? – а мне то что, я его обожаю, просто Галюня у меня хорошая очень»

«А что за Галюня? И откуда он ее взял?»

«Так в том-то и дело, что она ко мне в гости приходила в театр, ну и то, да се)))))»

«И дала ему телефон свой?… молодец:)))»

«Ну так звезда же… есть чему поучиться в профессии, ну и, видимо, не только ей)) ну да ладно, не мое это дело, просто не люблю, когда мужики лапшу на уши вешают, а они это делают почти всегда, а он и правда испортился, все время нервный и возмущается всем, устал тоже от репетиций наверное, и не бухнуть ему даже. Катька, осталось не долго, не давай ему пить, а то он премьеру нам сорвет…))))»

«А я-то…???:))) причем в смысле?:))))»

«Да ладно, перестань, видно ж, что между вами что-то есть, ну, или было, все равно ж хорошие отношения»

«Отношения хорошие:))))»

«А что он подружке твоей пишет? сейчас мы наши с ним отношения испортим:))))»

«Да ладно, перестань, пока, насколько я знаю, ничего такого, но настойчиво, предлагает ей в гости прийти… ну ты же понимаешь, что он женолюб)))»

«Да уж, чрезмерный:))))))) а я уж грешным делом подумала, что у тебя с ним шуры-муры:))))»

«Да нет, он не мой герой)))))) …я другому отдана»

«А давно он твою подружку клеит и как интенсивно? мне просто интересно по времени сопоставить – насколько одновременно кадреж происходит?»

«Недели 2 как»

Я быстро считаю, что это за время. Где была я, где он, что между нами случилось.

Две недели назад я отправила его к Эльзе Бриус, отправила насовсем, навсегда, безвозвратно. К Бриус он, значит, не пошел, а цапанул девочку-актрису-Галюню. Закидывает ее смс-ками с приглашениями «в гости»… Где-то, когда-то мы это уже проходили, где-то когда-то уже было нечто подобное…

«Ну, ты ей скажи, что она в этом смысле не одинока:)))))))»

«Да ладно, не маленькая, сама разберется, трахнет такого актера, в коллекцию))) расскажет хоть как там чего)))»

«Ну да:)))) спасибо, дорогая, за теплый отзыв:))))))»

Значит, это называется «трахнуть такого актера». Я его люблю. А девочка Галюня думает, не трахнуть ли ей «такого актера». Подозреваю, что актер не против.

«Извини, не расстраивайся, он все равно женат, да и лучше, мне кажется знать правду, чем себя изводить догадками»

«Да все они такие, это ясно».

«Не все, конечно, просто таким людям нужны эмоции»

«Я его как раз недели две назад на фиг послала, а он – мириться…:)))) и такой весь хороший-хороший…»

«Ну раз хороший, надо брать, ты же не зря вчера приходила, он весь день был счастливый, мы с Васей даже это обсудили)))»

Счастливый. Значит, он там счастливый, а я тут на стену лезу.

«Я вот подумала, хорошо, что не ты, Наташа:))) Было бы противно, если бы он нас обеих как дур клеил…»

Значит, это не Наташа. Не Наташа. Какое счастье.

Это Галюня. Но Галюня – пока ещё вопрос, неизвестно, что там за Галюня, но известно, что пока – ничего не было.

Ищу Галюню в «друзьях» на страничке у Наташи, нахожу три подходящие кандидатуры. Актриса из них – одна. Девочка с птичьими глазами, длинными волосами, вся такая романтичная на фотографиях, но красота – заурядная, не яркая, таких красавиц – восемь на десяток, с первого взгляда ни за что не запомнишь, и со второго, и с третьего не запомнишь… Да причём тут, собственно, красота? Когда всякая двадцатипятилетняя девица – подтверждение того, что жизнь продолжается, что жив, жив ещё, курилка, пыхтит ещё, и в пятьдесят он – парень – снова – хоть – куда…

Тут красота не важна, тут главное, чтобы рядом ложилось…

Я бессильна против этого. Я ничего не могу сделать. Ничего не могу. Тем более, мне уже не двадцать пять.

А меня это больше не касается

Ни вы, ни ваш муж. Вот такая у меня тема сегодняшнего дня. Дышите глубже.

За одно утро

К чёрту, к чёрту, иди от меня к чёрту… Если он мне напишет, я так и отвечу: иди к чёрту… Не трогай меня больше, не смей. Надо как-то это пережить. Пройдёт время, я вылечусь от тебя, от твоих «в пятьдесят лет давай любую, лишь бы помоложе…»

Я разговариваю с Яной по телефону, меряю шагами кухню. Кухня маленькая, шаги большие, поэтому хожу от стенки до стенки, почти кругами, как львица по клетке. Рычу в трубку от раздирающих эмоций. Иногда выхожу в комнату, иду к балкону, застываю перед окном, глядя на дождливую серую улицу. Возвращаюсь на кухню.

– Яна, – кричу я ей, – я пошлю его к чёрту! Там какая-то Галюня, он ей пишет сообщения, зовёт в гости! Всё повторяется, понимаешь? Всё так же как и со мной, по одной схеме! Зачем придумывать что-то новое, когда схема работает? Господи, мне так противно, так погано… Ну что же это такое он делает…

– Так. А ну прекрати истерику. Расскажи нормально, что случилось? Что за Галюня?

– Да. Хорошо. Давай я тебе изложу просто факты, без своего к ним отношения. А ты – спокойно и объективно расскажешь, что за очередная пакость со мной приключилась…

– Давай. Только спокойно.

– Хорошо. Спокойно.

Рассказываю ей про Наташу, про хлопок дверью, про мою бессонную ночь, про то, как мне приснился сон под утро, что они теперь вдвоем, и её белые волосы лезут мне прямо в рот, и я никак не могу отплеваться от этих волос… Потом говорю про нашу переписку, про то, как выплыла на свет эта Галюня… Про всё, что мне рассказала Наташа.

– И что ты орешь? – спрашивает меня Яна, – Что за криминал?

– Ну, привет. Приехали. Криминала нет?

– Никакого. Какая-то Галюня, которую стал клеить. Ну, пишет ей смс-ки, и что?

– Он зовёт ее в гости! Как меня когда-то!

– Ты его послала две недели назад?

– Послала.

– Значит, он перед тобой чист. Ты что ему сказала?

– «Уступаю тебя Эльзе». Но не Галюне ведь! Плюс еще белобрысая, которая волосами по кровати раскидывается! Тьфу, мне плеваться хочется!!!

– Ты сама ему зелёный свет дала. Всё! Ты прекратила отношения! Сама. Ведь так?

– Так.

– И что ты от него хочешь?

– Любви и верности.

– Ты сама пытаешься всё время от него сбежать.

– Яна, о чём ты говоришь? Если бы он не был женат, если бы он мог любить меня по-настоящему, да я бы ни то что ни к кому, я бы взгляда влюбленного от него не отводила, да ты же сама всё понимаешь!

– Надо работать с тем, что есть – твоя любимая фраза.

– Да.

– Вот и работай. Существуй в тех условиях, которые тебе предложены, если нет других вариантов.

– И что же мне делать по-твоему?

– Написать ему сообщение.

– С ума сошла? Я тут ответ ему заготовила, если он вдруг напишет, чтобы шел к чёрту, а теперь – мне самой ему писать, первой?

– Да, первой.

– А что делать с Галюней?

– Да ничего с ней не делать! Во-первых, сдался он ей – по большому-то счёту…

– Ну, знаешь, мы этого точно не знаем…

– А во-вторых, какая Галюня, если будешь ты? Он у тебя кто, половой гигант? Он у тебя пашет сутками в театре, из репетиций не вылезает, он домой приходит полумёртвый от усталости, ему родное плечо да любящее сердце надо, какая на фиг Галюня?

– Ой, Яна, ты так говоришь, что у меня слёзы на глаза от умиления накатывают: родное сердце да любящее плечо…

– Вот-вот.

– Я сейчас напишу ему.

– Давай-давай.

– Что, действительно, написать?

– Пиши, дура, говорю тебе, пиши сама!

– Да я не знаю. Мне кажется, это неправильно.

– Пиши.

– А что?

– Не знаю. Спроси, как у него дела.

– Нет, как-то не очень. Ладно, давай, я пойду подумаю.

– Иди, подумай.

Сижу, думаю. Две минуты ровно думаю, что написать. Пишу.

«Мой любимый клоун, я соскучилась!»

Вот такое короткое расстояние за одно утро от «Да пошёл ты к чёрту» до «Мой любимый клоун». Влюблённые женщины – они, конечно, идиотки клинические.

«Сегодня?..» – приходит молниеносный ответ.

«Да)))» – пишу ему я.

Сегодня. Мой любимый клоун. Родной мой. Бесценный. Как же я тебя люблю.

 
…
 

Возвращаюсь от него утром, переполненная счастьем до самой макушки. По дороге набираю Яне сообщение:

«Мой любимый – твой должник»

«Прощаю)))» – отвечает Яна.

Долги надо отдавать. Когда ее мужчина допустит очередной косяк, я вставлю Яне поехавшие мозги на место, и успокою её разбушевавшееся сердце. Она его простит, а он даже не будет знать, звеном какой цепочки окажется его внезапное счастье.

***

От ненависти до любви – целая пропасть. Преодолевается мною, как выяснилось, в один прыжок.

***

– Помнишь, – говорю Яне, – я привезла ему из Италии в подарок керамического ангела? В первый же свой приезд я повесила его в ванной на зеркало. Там такой гвоздь декоративный в раму вбит, вот я на него ангела и устроила. Пусть смотрит на моего любимого утром и вечером и обо мне напоминает.

– Ну? – говорит мне Яна, подозревая, что это не конец истории.

– Так вот, я приехала к нему после ссоры, а он его перевесил! Отвернул моего ангела лицом к раме!

– Может, тебе показалось? Может он сам перевернулся?

– Интересно, какие это сквозняки в ванной переворачивают на 180 градусов керамического ангела? Нет, Яна. Ниточка была не перекручена, а перевешена. Он отвернул его от себя специально, чтобы не смотреть. Потому что обиделся на меня.

– Как ребёнок…

– Так и живём.

***

Вопрос в том, что я знаю дату, когда он от меня уйдёт. Этот день – премьера спектакля. Он вернётся в Москву, к семье – с которой я не конкурирую. Просто даже не вкладываю в голову такую возможность. Не допускаю фантазий. Исключаю варианты. Сложила оружие. Бетонный забор.

Я – как смертница, на груди у которой тикает бомба, отсчитывая последние часы перед уничтожением. Механизм запущен, его не остановить. Я от боли вою в одиночку, но ничего не изменишь. Всё, что я могу – это любить его в оставшиеся мне минуты.

Я тебя люблю

Любить того, с кем ты спишь. Спать с тем, кого ты любишь. Очень простая формула. Она мне кажется главной формулой человеческого счастья.

Когда мы спим, он держит меня за руку. Как школьники, честное слово. Между нашими ладонями – жар как от печки. Кто генерирует это тепло, кто из нас печка? Или это энергия взаимодействия? Даже, когда мы спим… Я забираю руку: я не могу спать, когда у меня горит ладонь. Поворачиваюсь к нему спиной. И чувствую, как он берет меня за плечо. Не обнимает, а именно кладет тяжёлую руку поверх: МОЯ.

И думаю: как же я тебя люблю, как же я тебя люблю, пусть у тебя всё будет хорошо…

Уходить

– Дай мне время, – сказал Яне её любимый мужчина, – единственное, что меня останавливает в этой ситуации – дети. Вот клянусь тебе, больше ничего не держит.

Время ему действительное нужно. Через неделю в его семье грядет большой переезд из загородного дома, в котором дети прожили всю жизнь, в незнакомую им квартиру в центре. Дом выставляется на продажу для покупки нового жилья, из которого будет удобно возить детей в школу, куда они пойдут осенью.

Вся семья временно переезжает из двухэтажного особняка в двухкомнатную квартиру. К вырученным за продажу дома деньгам надо прибавить еще некую сумму, чтобы купить дом лучше, чем был.

Денег катастрофически не хватает. Сумму взять пока неоткуда.

Денег не хватает даже на жизнь. Всё, что было, вложил в бизнес – рестораны, бары, салоны красоты. Первые месяцы – или годы? – не знаю, бизнес встает на ноги и несёт сплошные убытки.

Оказывается, у миллионеров тоже иногда не бывает денег. Совсем не бывает.

Звонит ему Яна: как дела, что ты, где ты…

– А я, – говорит, – иду цветы покупать для детского утренника. Как ты думаешь, сколько может стоить два букета?

– Не знаю, – задумывается Яна, – в районе пятисот, наверное…

– Каждый?

– Ну, конечно, каждый.

– Чёрт! У меня всего тысяча, а я ещё маме хотел на эти деньги цветы взять, у неё день рождения…

Разговор абсурден для таких людей как мужчина Яны – в принципе.

– Ян, – говорю, – может ему денег одолжить? Ты спроси… У меня есть пара тысяч, я могу подкинуть.

– Я и сама могу проспонсировать скромный банкет: надо же после утренника детей пирожными накормить, не чужие ведь, да боюсь, не возьмёт…

***

Значит, просит он Яну: дай мне время.

Яна время даёт.

– Интересно, а время – это сколько? Неделя, месяц, два, полгода?

Если, предположим, время нужно на то, чтобы дети переехали в квартиру, пошли в новый садик, потом переехали в купленный дом, пошли в школу, адаптировались в классе, то к Новому Году где-то ситуация должна разрешиться. Но кто же в Новый Год уходит из дома? Новый Год – семейный праздник. А после Нового Года – детские каникулы, а после каникул – второе полугодие, стрессы, зима, простуда и грипп, конфликты с одноклассниками, музыкальная школа, так что к вопросу об его уходе можно будет вернуться где-то к следующей весне…

– Нет, – заявляет Яна, – никакой весны. Либо сейчас, либо никак. Я – тоже человек. Я хочу жить, и имею право на это желание.

– Две недели – говорит ему Яна, – у тебя есть две недели, чтобы что-то решить. Либо ты в семье, либо ты со мной, дальше невозможно так существовать.

Вот он, ультиматум, о котором мы так долго говорили, и не допускали в свои планы даже мысленно. Нам казалось, само как-то разрешится. Само не разрешается. Нервы наматываются рваными верёвками на кулак. Из светлой весенней девочки Яна за два с половиной года превратилась в нервную, дёрганую, напичканную всевозможными комплексами особу.

– Я не заслуживаю того, чтобы на меня тратили своё время. Я не заслуживаю внимания. Со мной нельзя провести вечер. Отдыхать поехать вместе с любимым мужчиной – мечта заоблачная, недоступная. Спать вместе – мои чрезмерные желания. Я – никто. Со мной нельзя поговорить нормально, потому что – либо секс, либо поговорить, надо выбирать, времени мало. Со мной нельзя пойти в кино, поужинать в ресторане. Два часа в неделю на меня – это то, что я стою.

Бунт. Четырнадцать дней на решение. Либо туда, либо сюда. Либо пан, либо пропал. Хватит сидеть на двух стульях. Ставки сделаны.

***

Две недели прошли в любви и согласии. Он приезжал к ней измотанный, обеспокоенный неудачами на работе, усталый, но готовый радоваться жизни. Они радовались вместе, потом он уезжал домой, всё как всегда, только в отношениях стало чуточку теплее.

– Я не дёргаю его вообще, – говорит Яна, – ни о чем не спрашиваю, не затрагиваю тему его решения. Я обозначила этот срок – две недели, и всё. Я стала идеальной женщиной.

Прошли две недели. Яна по-прежнему ни о чём не спрашивала.

– Не пойду же я с ножом к горлу: ну, что ты решил?

Дальше прошла третья неделя. Потом четвёртая. За это время семья переехала, обустроилась в новой квартире, дети пошли в новый садик, адаптировались в коллективе. Яна ни о чем не спрашивала, к теме принятия решения не возвращалась. Только превратилась в натянутую струну, если тронуть, зазвучит так, что уши заложит, а может и лопнуть.

А потом он пропал. Вообще. Перестал звонить. Отвечать на звонки. Перезванивать.

Без объявления войны.

После двух-трёх неотвеченных смс стало ясно, что сбежал.

Его жена в интернете на своей страничке опубликовала красивое стихотворение на тему, «как нам трудно с тобою вместе, но друг без друга нам все же никак».

Яна спрятала свои эмоции подальше, надела на себя чехол, застегнулась на молнию и продолжала жить, будто ничего не случилось. Вставала по утрам, умывалась, проверяла почту, ехала на работу, улыбалась, разговаривала, отвечала на звонки, решала чужие проблемы, стояла в пробке, возвращалась домой.

А дома, невидимая для всех, срывалась на одинокие истерики.

Больно жить, когда тебя бросают через колено.

***

В тот период мы о нём почти не говорили. Довольствовались короткими сообщениями: как там, ничего не слышно? – ничего. Если ничего не слышно, то что и обсуждать?

Иногда Яна сухо сообщала: вчера домой приехала, что-то меня опять поднакрыло…

Или: стояла сегодня в пробке, вдруг как разрыдаюсь прямо в машине… Люди смотрят, а мне никак не перестать.

Через месяц где-то она не выдержала, написала ему смс:

«Я знаю, что все, и все, что не делается, все к лучшему, но мне так тебя не хватает, прости…»

Ответа не было.

Через неделю он позвонил ей в ночи, пьяный в дым. Сказал, что сидит в машине под окнами своей квартиры уже час, выпил бутылку коньяка и не может себя заставить пойти домой. Ни слова о том, что пропал на целый месяц, о том, какое всё-таки решение он принял, просто констатация факта: водителя отпустил, сижу пьяный в машине, домой идти не хочу.

На вопрос, как вообще дела идут, сказал, что дыра полная, никогда такого не было, от переживаний открылась язва, надо снова идти к врачу.

Вот и всё, вот и поговорили.

– Яна, – прорываюсь я в телефонную трубку, – вы доконаете мужика! Доведёте с женой его до инфаркта своими ультиматумами! Скажи, что ему не надо ни от кого отказываться, всё можно решить без потерь!

Весь месяц я молчала, ни комментариев, ни советов, ничего, только слушала, и вставляла ожидаемые реплики там, где требовалось заполнить паузы: «а он?», «а ты?», «ясно», «всё решит время» и т. д. Двое дерутся, третий не мешай. Когда вопросы между двумя ставятся не на жизнь, а на смерть, не стоит лезть в эту мясорубку: во-первых, всё равно, не знаешь, как надо, во-вторых, всё равно тебя не услышат, а в-третьих, всё равно получишь по голове, а голова не железная, ей больно будет. Поэтому, если можешь ничего не говорить, ничего не говори. Но я уже не могла.

– Яна, ты объясни ему, что не происходит ничего страшного. Что никто его плоскогубцами из семьи не выдёргивает. Он стоит на разрыве между тобой и детьми как на краю пропасти. Это бред. Ты скажи, что нет никакой пропасти, не надо шагать в бездну. Ни от кого не надо отказываться, все останутся на своих местах. Ты ведь что хочешь? Ты хочешь перестать быть вне закона. Ты хочешь быть его женщиной и прекратить это скрывать. Ты хочешь быть рядом.

Но почему при этом нужно отказываться от детей? Ты объясни ему, что не нужно. Пусть он поговорит с женой, как нормальный человек. Если они живут так, как он тебе рассказывает, то этот брак – давно фикция, и обоим от этого разговора будет только лучше. Она – молодая красивая женщина – найдет себе того, кто будет ее любить, и сделает счастливой. Сколько лет она мучается от этого брака, который гирей на её ногах висит?

Пусть он скажет ей, что у него есть другая. Пусть познакомит тебя с детьми.

Что, детям станет хуже, если у них помимо папы и мамы появится классная тётя Яна, которая будет водить их в кино, забирать из школы и кормить мороженым? Пусть твой благоверный для начала живёт частично дома, пусть укладывает детей спать и рассказывает им сказки на ночь, скажем, четыре раза в неделю, а оставшиеся три дня, предположим, ночует у тебя. А жена его прекрасная пусть начинает ходить на свидания и заниматься своей личной жизнью. Все взрослые люди. Вы сможете договориться, если захотите, никто никого под дуло ружья не ставит, чтобы выхлёбывать в машине бутылку коньяка в одно лицо.

Яна слушает меня внимательно. Она пока не знает, хорошо ли то, что её любимый будет ночевать у своей жены четыре дня в неделю. Ей, конечно, хочется, чтобы семь дней в неделю он ночевал у неё. Но долю рационального зерна в моих словах она слышит, поэтому реагирует задумчиво и молчаливо.

***

А потом он ей позвонил уже на трезвую голову, дня через три, наверное, а, может быть, больше. Сказал, что они поговорили с женой и теперь уже окончательно решили разъезжаться. Развод для них – единственный выход, и они оба с этим согласились.

И теперь он находится в раздумьях: что же ему делать.

Есть мысль поехать в монастырь и там пожить какое-то время, может, месяц, может, полгода, чтобы разобраться в своих внутренних потребностях и возможностях.

На этих словах Яна поперхнулась.

А может, отправиться в паломничество по Тибету. В горы, к буддистам, и там попытаться найти смысл жизни.

А может, просто сменить сферу деятельности. Кардинально. Попробовать заняться творчеством, например. Чтобы через создаваемые произведения искусства начать сеять в этой жизни разумное, доброе, вечное.

В общем, он пока еще ничего не решил и находится на перепутье.

И ни слова про Яну.

Яна кричит мне в трубку, заливаясь истеричным смехом:

– Катя, у мальчика переходный возраст! Ему сорок лет стукнуло, а он еще ничего бессмертного не создал! Ты понимаешь, дело, оказывается, не во мне! Я тут выпрыгиваю из себя, мучаюсь, переживаю, как же так, я семью разбиваю, а ему и я, и семья по барабану! Он не знает, то ли в Гималаи податься, то ли в монастырь, то ли в кружок рисования записаться!