Текст книги "Мирное небо"

Мама кинула на меня взгляд и сказала что-то на французском.

– Я не понимаю, – ответила я.

Мама непонимающе посмотрела на меня и опять сказала что-то так же на французском.

– Нет, мам, – с улыбкой сказала я, до меня дошла суть нашего непонимания. – Я тебя не понимаю, потому что ты говоришь по-французски.

– Что правда? – улыбнулась мама, говоря уже по-русски. – Ну да ладно. Принеси пожалуйста водички, пить ужасно хочется, а вставать боюсь, потеряю мысль.

Когда я вернулась со стаканом воды мама поблагодарила меня по-французски, не отрывая глаз от текста, она уже была в другом мире.

Мама очень любит готовить. В готовку она тоже проваливается целиком. Вот мама на кухне, но в этом мире ее нет. Если она готовит что-то, к примеру, из итальянской кухни, то сейчас она в Италии, может и говорить сама с собой по-итальянски. Мама очень любит специи, и всегда их нюхает. У нее нет рецептов с пропорциями, у нее все на нюх. Да, именно на нюх, не на глаз. Она даже не пробует то, что готовит, даже соленость она определяет по запаху. Очень редко у нее что-то не удается, это случается тогда, когда ее кто-то отвлекает, возвращая в этот мир.

Книги мама читает только дома, потому что один раз отморозила пальцы, читая на лавке возле детского сада. Они с дедой пришли за мной, а у нас был поздний ужин, и им пришлось меня подождать. Деда сидел в саду, а мама сказала, что хочет подышать свежим воздухом и почитать на улице. Была зима, и было холодно. Мамина книга была очень интересной и она зачиталась. Когда мы с дедой вышли, мама сказала что догонит. Спустя два часа деда пошел посмотреть, что там с мамой. Он нашел ее на той же лавке под фонарем, окоченевшую и синюю. Она, провалилась в книгу и не ощущала ни холода, ни времени. Тогда она заболела и сильно обморозила пальцы.

Всему что она делает, она отдается полностью, до последней капли. Если она любит, то любит самозабвенно, каждой клеточкой своего тела, до кончиков пальцев, до корней волос, до зубной эмали. Именно поэтому я иногда завидую ее мужчинам. Меня она любит так же самозабвенно, но любовь к дочери и к мужчине совершенно разная. Думаю, что в постели она так же всецело отдается тому, что чувствует в те моменты.

Но самое главное то, что моя мама Чайка. Отвечая на вопрос темы сочинения, кто такая моя мама, первое, что приходит мне на ум, это Чайка. Прекрасный пришелец, который посетил наш великолепный мир, научившийся жить среди людей в этом мире, которые всеми силами стараются помешать ей объять все его великолепие. Моя мама не такая как все. Если убрать из ее характера нелюбовь к обществу и морали, то остается просто непонятный человек. Очень живой, яркий, эмоциональный, любящий, видящий все в другом спектре. Мама живет в своей стране чудес, в своем зазеркалье, в котором все предельно просто и очевидно, в котором нет правил и все возможно. В мире, в котором она не притворяется кем-то другим, в котором она есть она.

Мама верит в Чудо, верит в себя как в чудо, в меня как в чудо, вообще в людей как в чудо. Просто большинство людей не знают о том, что они и есть это самое чудо. Мама любит природу, можно сказать, боготворит ее. Все самое удивительное для нее сотворила природа. В позапрошлом году мы ездили с ней в Кению, и были на сафари. Нас везли в специальных джипах обтянутых металлической сеткой по бокам и железной крышей. Мы видели африканских слонов, жирафов, львов. Мама смотрела на все это как ребенок в зоопарке. Я видела какая буря эмоций рвется из нее. Но самый интересный момент был когда мы нарвались на гепардов, их было трое. Наш автомобиль остановился, и гепарды подошли ближе. Один из них запрыгнул на крышу машины, одну лапу он свесил, и она оказалась прямо напротив маминого лица. Перед поездкой всех тщательно проинструктировали, говорили ни в коем случае не трогать животных, если те подходят близко. Я видела, как у мамы тело ходуном ходило под кожей, она неотрывно смотрела на гепардову лапу как заколдованная. А потом ее рука потянулась к лапе. Она слегка, кончиком пальца провела по подушечке лапы. Лапа слегка дернулась, но ничего страшного не произошло. Я говорила ей прямо в ухо, чтобы она не трогала этого зверюгу, но мама меня не слышала. Она сама как будто превратилась в животное. Она снова провела по лапе, но уже полной ладонью и более уверенно. Тут гепард спрыгнул с крыши и стал на задние лапы, опираясь передними о бок машины. Его морда была прямо напротив маминого лица. Все остальные туристы в машине замолкли и замерли. Гепард слегка рыкнул на маму. А потом просто смотрел на нее. И мама смотрела. Это трудно передать, но между ними образовалась какая-то связь, я это чувствовала. Мама в тот момент боготворила это животное, и оно это чувствовало. Не превосходство, а поклонение.

А однажды мы с мамой гуляли в парке, и она увидела огромную, мерзкую, мохнатую гусеницу ярко-салатового цвета. Мама остановилась и разглядывала ее. Я поняла, что мама улетела на другую планету, а пытаться вернуть ее оттуда бесполезно, она вернется сама, когда захочет. Я терпеливо ждала рядом. Когда мама вернулась, в ее глазах было обожание.

– Ты можешь себе представить, – сказала мама, – что из этой мерзкой гусеницы вылупится прекрасная бабочка?

– Я об этом даже не думала.

– А я только об этом и могу сейчас думать. Ведь это чудо, как и все вокруг. Вот уж поистине гадкий утенок.

На Мальдивах мы плавали с рифовыми акулами. Акулы хоть и безобидные, но выглядят внушающе и откровенно жутко. Мама гладила их. А потом ходила целый час задумчивая.

– Ты можешь себе представить? Они дышат под водой! Нам, чтобы быть под водой больше шести минут нужен баллон с кислородом, а им нет. Какой дебил вообще когда-то решил, что человек самое выдающееся творение природы?

Мама не любит насекомых, но восхищается пауками, которые сами строят себе дома из паутины, которую сами же и создают. А рептилии вообще вводят ее в экстаз, потому что многие из них могут и под водой дышать, и на суше жить. На птиц она тоже зачарованно смотрит, ведь они умеют летать.

– Представляешь, – как-то взволнованно говорила мне мама, вернувшись в очередной раз на планету Земля, – перелетные птицы перелетают Тихий океан без передышки. Они даже спят в полете! Внутри косяка образуются такие потоки воздуха, что они могут просто нести птицу. А та спит! Мне надо переставать читать статьи о животных, а то я так точно захлебнусь своими эмоциями и сойду с ума. Будешь навещать меня в психушке?

Сила природы, ее мощь это отдельная тема. Природные явления для мамы это нечто невообразимое. Мы специально летали в Италию, чтобы посмотреть на извержение вулкана Стромболи. Он извергается по чуть-чуть, но по нескольку раз на день. Когда мама смотрела на это поистине великолепное действо, она беззвучно плакала.

Моя мама очень свободный человек, а Чайка не может жить в клетке. А проживание в Лейпциге почти год, для нее равносильно жизни в клетке. Я знаю, что отговорить ее уже не удастся никому. Ведь это нужно мне, а ради меня она сделает что угодно. Я чувствую себя виноватой, ведь половину ее жизни бабушка пыталась у нее эту жизнь украсть, посадив ее в клетку. Всеми силами я стараюсь не обременять маму собой, чтобы она не притворялась ради меня кем-то, кем не является, не делала того, чего ей делать совершенно не хочется. Я очень боюсь того, что пусть и иногда, но всеми этими вещами я ворую ее индивидуальность, подрезаю ее крылья. Вместе с тем я понимаю, что она просто не может не делать всего этого для меня, потому что наши жизни не разделимы.

7
Преступления и наказания

Тут и думать нечего, безусловно, я залюбленный родителями ребенок. С возрастом я поняла, что деда мне не родной отец, но для меня он был отцом. Они с мамой даже походили на семейную пару, которая прожила много лет в браке. Мама готовила, убирала, стирала и гладила на всю семью. Деда забивал гвозди, двигал мебель, носил тяжелые пакеты с продуктами и выносил мусор. А еще выносил маме мозг. Их ссоры частенько напоминали ссоры мужа и жены. Деда ленился что-то делать, и мама по сто раз напоминала ему очередное задание. А потом, когда терпение ее лопалось, она начинала бить его газетой, которую дед читал, и говорить, что она одна тянет на себе все, а ему ничего, кроме своих книжек и телевизора не нужно. Деда честно отдавал маме всю зарплату, а потом просил у нее денег на бензин и сигареты. Мама выдавала ему карманные деньги, из которых деда умудрялся откладывать заначки. Естественно у них не было секса, и спали они в разных комнатах. Ну чем не семейная пара?

Они вместе занимались мною, по очереди водили меня в садик и ходили на школьные родительские собрания. Воспитатели и учителя конечно больше жаловали деду. Он умудрялся даже флиртовать с ними. Деда полностью занимался мною, когда мама работала. Иногда она брала сложные и многотомные тексты, потому что за них больше платили, или ей самой было интересно почитать их. Деда часто со мной не справлялся. Меня хоть и зацеловывали в пятую точку, но я и регулярно получала по ней. Привыкшая к тому, что мама всегда дома, и всегда со мной, что-то показывает, рассказывает, смотрит со мной мультики, гуляет со мной в парке, купает меня, укладывает спать и читает сказки, мне было сложно смириться с тем, что мама вдруг выпадала на долгие недели. Она вроде бы и дома, а трогать ее нельзя, капризничать тоже в это время нельзя, громко плакать, кричать и стоять на голове тоже категорически нельзя. Когда мама работает в доме должна стоять тишина. Улучив момент, когда деда заснет рано утром читая газету, я шла к маме. Мама сидела с красными глазами, так как ночь не спала, да и вообще уже не помнит когда последний раз спала, будучи увлечена и погружена в текст, а в такие моменты у нее нет чувства времени. Она не видела, что я входила в кабинет, она вообще ничего вокруг себя не видела. Я начинала трогать разные бумажки, а если видела бесхозно валяющуюся ручку, то начинала рисовать поверх маминых заметок. Иногда рисовала на маминой коленке, если та была оголена. Мама приходила в себя, оглядывалась вокруг, видела, что вторглись в святая святых и измалевали ее записи, а иногда и данные ей книги, мама кричала нечеловеческим голосом (прямо как богатыри в сказках).

– Папа!!!

От маминого крика тряслись люстры. Прибегал заспанный деда и срочно уносил меня подальше от надвигающейся бури. Иногда буря проходила стороной, и мама опять улетала в другой мир, окунувшись с головой в текст. А иногда нет. Обычно после подобной моей выходки (и неслыханной дерзости, разрисовать чужую книгу!) мы сидели с дедой тише воды в выжидательной позиции. Если по прошествии пяти минут все было тихо, то пронесло. Но вот если спустя это время мама выходила из кабинета, деда закрывал глаза и сворачивался в комочек.

– Неужели это так сложно?! – из маминых глаз летели молнии, – от тебя всего-то требуется не пускать ко мне Еву!

Мы с дедой выслушивали целые тирады о том, какой деда плохой, не способный последить за ребенком несколько дней (и не важно, что это были недели). Деда пытался оправдываться, но мама его не слушала. И ведь подумать только, чего такого страшного случилось? Ну зашел ребенок, ну нарисовал что-то на книге, никто ведь не умер. Но для мамы умирал, умирало ее вдохновение. Она говорила, что если ее вырвать из того состояния в которое она погружается, то она больше не может в него вернуться. Она видит текст, но перестает его чувствовать. Переводить может каждый, чувствовать нет. Именно за это она просила баснословные деньги за свои переводы. И ей их платили. У нее были очереди. И до сих пор есть. После того, как вдохновение ушло, она могла на неделю-другую вернуться в нормальную жизнь, но вдохновение возвращалось. А вернуться оно могло когда угодно. Однажды мы были у тети Даши в гостях, у ее деда (он мне всегда казался жутко старым) был день рождения. Они всегда устраивали светские вечера, где были только «приличные» люди, никто громко не смеялся и много не пил, все вели себя хорошо, были в красивых платьях и при прическах, кушали с салфеткой на коленях, и даже кусочек колбасы резали ножом. Мама в такие тусовки не вписывалась однозначно, но ради тети Даши она на один вечер становилась нормальной. Так вот, сидя за праздничным столом, мама разглядывала маринованный корнишон наколотый ею на вилку. Я видела, как муза похлопала ее по плечу, так как в такие моменты взгляд ее становился отсутствующим.

– Ну конечно! Ведь маринованные и соленые огурцы совершенно разные вещи! – громко вслух сказала мама.

Все сидящие за столом вдруг прекратили разговаривать и уставились на маму. Но мама уже что-то пыталась написать куском свеклы на салфетке.

– Все понятно, – резюмировала тетя Даша, обращаясь к своему деду, – дорогой, вызывай такси, а я позвоню Якову Григорьевичу и скажу, что бы отложил пиво в сторону, потому что сегодня Еву укладывать ему. Алиса вернулась в страну чудес.

Тогда мама переводила большущую кулинарную книгу советских времен на английский язык. Помню, как тетя Даша запихнула нас с мамой в такси, всучила маме ручку и блокнот, а таксисту какую-то купюру. В такси мама говорила вслух по-английски, а потом закурила. Таксист пытался сказать маме, что курить в машине нельзя, но мама его не слышала. Потом таксист подумал, что мама больная на голову и больше не стал к ней приставать, только открыл окно.

А еще помню, как вдохновение вернулось к маме в супермаркете, мы были там все вместе. Мама уставилась на бабку, которая ползла со скоростью раненной черепахи. На бабке были очки с толстыми линзами, и она непроизвольно мотала головой.

– Это неврологическое, – резюмировала мама.

А потом развернулась, и прямо с тележкой полной продуктов покатила к выходу. Глаза у нее горели, она проехала с тележкой мимо кассы и направилась к выходу. Деда с охранником супермаркета уже бежали за ней. Догнали они ее уже на улице. Деда вырвал из маминых рук тележку с продуктами и вернулся в магазин, а мама, бормоча что-то по-испански побежала домой.

– Следить надо, если она у вас чокнутая! – возмутился охранник.

Деда извинялся и краснел. Спустя неделю мама сдала работу, и мы с ней пошли в тот же супермаркет. Охранник пристально следил за нами, узнав маму. Мама же, заметив, что он по пятам за нами ходит, еще сильнее испугала беднягу.

– Тебе чего надо? – резко развернувшись, обратилась она к охраннику. – Я телефон свой никому не даю. Или ты на дочь мою заглядываешься, педофил недоделанный?!

Охранника как ветром сдуло, но он все равно подглядывал за нами из-за угла. Мама и это заметила.

– Мне что, милицию вызвать? – сказала она сама себе.

Мне было десять лет, и я-то понимала, почему за нами следят. Когда мама улетает на другую планету, о том, что она творит на этой она не помнит. Я рассказала маме о том, что произошло в этом же супермаркете неделю назад. Мама закатилась в истерическом смехе. Потом, придя в себя, взяла меня за руку и направилась к выходу. Больше в этот супермаркет мы не ходили.

Почему-то я никогда не стыдилась маму, скорее мне было смешно от ее выходок. Деда еще давно объяснил мне, что мама творческий человек, а они, эти люди, такие – с придурью. Их надо просто принять, потому что изменить их невозможно. А если и возможно, то не нужно.

Я залюбленный ребенок, но, несмотря на это, я все же и по шее отхватывала регулярно, чаще всего я получала линейкой по рукам. Капризничала я чаще всего конечно когда мама работала и я оставалась без ее внимания. Бывало, улизнув от деда я, прокравшись в кабинет, искала все более изощренные пути вернуть маму в этот мир. Чаще всего она реагировала, когда я начинала рисовать прямо по тексту, который она переводила. Тогда мама брала линейку и стегала меня ею по рукам. Мои детские глазенки наполнялись слезами, мне было не столько больно, сколько обидно, ведь я так соскучилась по маме, а она меня бьет. За секунду до того, как я была готова разразиться плачем, мама, не отрывая глаз от текста резко указывала пальцем на дверь. Я молча уходила и шла плакаться к деду в жилетку.

– Мама меня не любит, – говорила я сквозь слезы.

Деда на такие мои комментарии только смеялся. Когда я спрашивала, почему он смеется, он отвечал, что ничего глупее в жизни не слышал. Мама разная, грубая, резкая, беспардонная, она не идеальная и ее недостатки можно перечислять долго, но к ним никогда не относилась, и никогда не будет относиться нелюбовь к своему ребенку.

– Никогда так больше не говори, – повторял деда, вытирая мне слезы. – Мама любит тебя больше всего на свете. До того как у нас не появилась ты, я даже не знал, что вообще возможно так любить своего ребенка.

Иногда я доставала маму просто так. Проверяла границы дозволенного. Ведь с дедом можно все, так может и маму можно подмять под себя? Так я думала, когда мне было четыре года. Помню, мы сидели на кухне, мама только что сдала работу, над которой работала ровно два месяца. Пока мама работала еду готовил деда и у него получалось невкусно. Сдача маминой работы означала праздник живота на несколько дней, она готовила по нескольку разных блюд на завтрак, обед и ужин. Потом мы, как говорится, зажравшись, начинали выделываться. А уж деда, устав от полного содержания семьи и дома начинал канючить как маленький. Мама поставила перед нами макароны запеченные с сыром в соусе бешамель и куриные рулетики с ветчиной и сыром, обернутые в бекон. Деда сунул нос в форму с еще шипящими макаронами, скривил его, и сказал, что есть это не будет, так как сыр этот ему не нравится (хотя сам же его и купил). Я, глядя на деду (а чего? ему ведь можно) сделала то же самое, еще и добавила комментарий о том как воняет этот сыр. Уставшая от бессонных ночей мама развернулась, меча глазами гром и молнии в деда, схватила промокшее кухонное полотенце, и начала охаживать им деду по чем попадет. Деда не сопротивлялся и даже не пытался защититься, лишь закрывал голову руками. Я успела схорониться под кухонным столом.

– Ах ты сволочь такая! – кричала мама, стегая деда полотенцем, – сыр тебе значит не такой?! Ты видимо уже забыл времена, когда никакого сыра не было!

Тут мама остановилась и начала убирать все со стола обратно в духовку.

– Будете есть позавчерашний суп твоего приготовления, – уже спокойно сказала она.

Мама молча достала из холодильника кастрюлю с супом и поставила ее на плиту.

– Ева, садись за стол, – отрезала она.

Перспектива есть позавчерашний дедов суп не казалась мне радужной. Ведь есть мамины вкусности, и какой черт вообще дернул меня за язык? Я попыталась ретироваться. Вылезла из-под стола и прижалась к маминой ноге.

– Мамочка, я пошутила, сыр не вонючий, я буду есть макароны.

– Нет, ты будешь есть дедов суп. А в следующий раз задумаешься, оценит ли кто-нибудь твой юмор.

Я угрюмо поплелась к столу, деда сидел понурый. Мама поставила перед нами две тарелки с супом, себе положила макарон с куриными рулетиками и удалилась в свою комнату.

– Ну вот, довыделывались, – грустно сказал деда. – Думаю, обещанных пирожков с грибами к ужину нам тоже отведать не придется.

Такие фокусы деда выкидывал частенько, особенно после того как просидит со мной месяц-другой, пока мама работает. Иногда ему за это ничего не было, и мама молча сносила все его капризы, такое случалось когда у деды поднималось высокое давление. В другие же моменты она, теряя терпение била его всем, что попадется под руку. Газетой, кухонным полотенцем, мухобойкой, а когда в поле ее зрения не было ничего подходящего, она снимала с ноги тапок и лупила деду тапком. Я тогда еще не понимала что такое высокое давление, и не могла сориентироваться, когда можно повыделываться вместе с дедом, а когда лучше помалкивать и вообще сделать вид, что с дедом я не знакома.

Однажды деда лежал с давлением, и мама обхаживала его. Обычно в такие моменты она не обращала внимания на мои капризы, но в этот раз мама была сильно злая. Она в пух и прах рассорилась со стариком соседом, потому что тот тростью, с которой не расставался, отломал боковое зеркало на ее машине. Соседу показалось, что оно мешает прохожим, хотя машина стояла далеко от тротуара. Мама сказала мне, что пора идти купаться, на что я начала кричать, что не хочу, и купаться не пойду, я и так чистая. Мама волоком притащила меня в ванную, там я с ног до головы облила ее мыльной водой. Мамино терпение было на грани, но она еще держалась. После ванны мне нужно было высушить волосы феном, так как они всегда у меня были очень густыми, и если я ложилась спать с мокрой головой, то с такой же и просыпалась, а еще с соплями. Я, решив, что беспредела в ванной недостаточно, сказала, что волосы сушить отказываюсь. Мама бегала за мной по квартире в попытках поймать, а потом терпение ее лопнуло. Она схватила ремень со спинки стула и угрожающе стала на меня надвигаться. Тут я поняла, что надо бы сворачивать шарманку капризов, но было уже поздно. Мне в ногу врезалась золотистая бляшка от ремня в виде императорской короны. А потом еще раз, и еще. Я ревела в три ручья, попа и ляжки горели огнем. Тут мама села на диван и сама заплакала. В дверях показался деда с всклокоченными волосами. Я тут же вцепилась в его ногу.

– Давай, жалуйся своему сообщничку, – сказала мама сквозь слезы, – у меня не один ребенок, а двое, только один из них престарелый.

Успокоив меня, деда подсел к маме.

– А ты чего слезы льешь? – спросил он, обнимая маму.

– Потому что мне больно, у меня сердце разрывается. Я не ее ударила, я себя ударила. Зачем она надо мной так издевается? – мама махнула рукой, – тебе все равно не понять.

Я не знала над чем мама плачет, но раз деда ее успокаивает, значит случилось что-то плохое, только в такие моменты она давала себя поддержать. Я залезла на диван и обняла маму. Она начала извиняться и целовать меня. А потом задрала мой халатик и опять залилась слезами. На ляжке у меня красовался ярко-красный след в виде императорской короны. Мама, заливаясь слезами, целовала этот след, а потом пошла на кухню за заживляющей мазью.

Я залюбленный ребенок, но доставалось мне, как и всем другим. Я залюбленная не вдвойне, а в кубе. Мама любит меня за себя и за свою недолюбленность собственной матерью. Деда любит меня за своих двоих детей. Говорит, что таким образом надеется искупить грехи. Интересно только перед кем? Ведь деда не верит в бога.