Текст книги "Опасное наследство"

Сейчас он всех их увидит. Хью пересек улицу и постучался в дверь.

Дверь открыл Хастед, угодливый дворецкий Августы. Он, похоже, нисколько не изменился: глаза его по-прежнему смотрели в разные стороны.

– Добрый день, мистер Хью! – произнес он с валлийским акцентом.

Холодный и сухой тон его голоса свидетельствовал о том, что Хью в этом доме до сих пор не в чести. По голосу Хастеда всегда можно было догадаться, что на уме у Августы.

Хью прошел через прихожую в холл. Там, словно мегеры-покровительницы семейства Пиластеров, его встречали Августа, Мадлен и Клементина. В свои сорок семь лет Августа сохраняла свою особую красоту: строгое лицо с классическими чертами, черные брови и надменный взгляд. За шесть лет она слегка набрала вес, но при ее росте это ей даже шло. Клементина же казалась вторым изданием своей матери, с тем же выражением лица, только ей недоставало властности и красоты. А при взгляде на тетю Мадлен каждый бы сразу понял, что она из рода Пиластеров – тот же нос с горбинкой и та же тонкая сухопарая фигура, пусть и скрытая под богатым платьем небесно-голубого цвета с кружевами.

Хью сжал зубы и заставил себя поцеловать всех троих.

– Ну что ж, Хью, – сказала Августа. – Полагаю, жизнь за границей пошла тебе на пользу и заставила немного поумнеть?

Она явно хотела всем напомнить, что он до сих пор находится у нее в немилости.

– Думаю, что все мы немного становимся мудрее с годами, тетушка, – ответил Хью, с удовольствием наблюдая за тем, как по ее лицу пробегает тень гнева.

– Да, это верно, – процедила она сквозь зубы.

– Хью, позволь мне представить тебе моего жениха, сэра Гарри Тонкса, – сказала Клементина.

Хью пожал руку Гарри, который выглядел слишком молодым, чтобы быть посвященным в рыцари, так что, вероятно, титул «сэр» говорил о том, что он баронет, то есть отпрыск не слишком высокого знатного рода. Хью нисколько ему не завидовал. Клементина, конечно, не была такой суровой, как ее мать, но почти всегда пребывала в дурном настроении.

– Вы долго плыли? – вежливо поинтересовался Гарри.

– Совсем нет, – ответил Хью. – Я плыл на одном из новых винтовых пароходов. Поездка заняла всего лишь семь дней.

– Вот как! Просто великолепно!

– А вы из какой части Англии? – спросил Хью, желая узнать что-нибудь об этом незнакомце.

– У меня поместье в Дорсетшире. Большинство арендаторов выращивают хмель.

«Значит, из поместных дворян», – подумал Хью. Если ему достанет ума, то он продаст свои фермы и переведет деньги в Банк Пиластеров. С виду Гарри казался не слишком сообразительным, но, похоже, уговорить его было не так уж сложно. Женщины из Пиластеров, как правило, находили послушных мужей, и этот Гарри казался молодой копией Джорджа, мужа Мадлен. Старея, они становились все более недовольными и ворчливыми, но редко восставали против супруги.

– Проходи в гостиную, – обратилась к нему Августа. – Там уже все ждут.

Хью пошел за ней в гостиную, но остановился в дверях. Просторная комната с большими каминами и французскими окнами, выходящими в сад, совершенно преобразилась. Вся японская мебель с обивкой в японском стиле исчезла, и теперь здесь было царство ярких, смелых красок. Приглядевшись, Хью заметил, что узоры изображают цветы: большие желтые маргаритки на ковре; красные розы, взбирающиеся по садовым подпоркам на обоях; маки на занавесках и розовые хризантемы на шелковой драпировке кресел и на декоративной ткани, которой были покрыты столы и фортепьяно.

– Вы изменили интерьер, тетушка, – сказал он, хотя это было видно и так.

– Все это из новой лавки Уильяма Морриса на Оксфорд-стрит, – поспешила объяснить Клементина. – Самая последняя мода.

– Ковер только заменить не мешало бы, а то он не совсем подходит по тону, – сказала Августа.

«Вечно ей что-то не нравится», – вспомнил Хью.

В гостиной уже собрались почти все Пиластеры. «Пришли посмотреть на меня, – подумал Хью. – Думали, что раз меня выгнали с позором, то им уже больше меня не увидеть». Ну что ж, они недооценили его, и он вернулся победителем. Теперь им волей-неволей придется изменить свое мнение.

Первым делом Хью обменялся рукопожатием со своим кузеном Эдвардом. Ему исполнилось двадцать девять лет, но выглядел он старше – располневший, с покрасневшим лицом.

– Значит, вернулся, – сказал Эдвард.

Он попытался улыбнуться, но вместо улыбки у него получилась кривая усмешка. Хью его не винил. Кузенов постоянно сравнивали друг с другом, и успех Хью заставлял других обращать внимание на то, что Эдвард до сих пор ничего не добился.

Рядом с Эдвардом стоял Мики Миранда, по-прежнему красивый и безупречно одетый. Даже еще более лощеный и самоуверенный.

– Привет, Миранда! До сих пор работаешь в посольстве Кордовы?

– Я и есть посланник Кордовы, – довольно ответил Мики.

Хью почему-то это нисколько не удивило.

Увидев свою давнюю знакомую Рейчел Бодвин, он обрадовался.

– Здравствуй, Рейчел. Как поживаешь?

Девушкой Рейчел не была красивой, но сейчас она превращалась в симпатичную женщину. Да, у нее по-прежнему близко посаженные глаза и угловатые черты, но там, где раньше было совершенно плоско, намечались любопытные округлости.

– Чем занимаешься?

– Участвую в кампании по изменению законов относительно принадлежащей женщинам недвижимости, – ответила Рейчел, после чего ухмыльнулась и добавила: – К неудовольствию родителей, конечно же. Они бы предпочли, чтобы я была занята по-исками мужа.

Хью всегда нравились ее прямота и откровенность, но он боялся, что других мужчин они только отпугивают. Мужчинам нравятся слегка застенчивые и не слишком умные женщины.

Поддерживая разговор о пустяках, Хью задавался вопросом о том, по-прежнему ли Августа хочет их свести между собой. Если и есть такой мужчина, который способен заинтересовать Рейчел, так это Мики Миранда. Вот и сейчас она при первом же удобном случае постаралась втянуть в их разговор Мики. Хью никогда не понимал, что такого находят в нем девушки, а Рейчел и вовсе удивляла, ведь во всем остальном она была чересчур рассудительной. Но, похоже, даже она не могла устоять перед его загадочным очарованием.

Хью отошел от них и обменялся рукопожатием с Молодым Уильямом и его женой. Беатрис поприветствовала его довольно тепло, и Хью подумал, что она не настолько зависима от Августы, как остальные женщины семейства.

Их беседу прервал Хастед, подавший Хью конверт.

– Только что доставлено посыльным, – объяснил он.

В конверте лежала записка, написанная типичным секретарским почерком:

123, Пиккадилли

Западный Лондон

Вторник

Миссис Соломон Гринборн сочтет за честь, если вы примете ее приглашение отужинать у нее сегодня вечером.

Но ниже было добавлено знакомыми каракулями:

С приездом! Солли.

Хью улыбнулся, вспомнив своего приятеля. Солли всегда был воплощением добродушия и радости. Почему же Пиластеры не могут быть такими же добродушными даже между собой? Почему методисты выглядят такими хмурыми и напряженными по сравнению с евреями? Но, возможно, он просто ничего не знает о каких-нибудь неловких внутренних отношениях в семействе Гринборнов.

– Посыльный ждет ответа, мистер Хью, – напомнил ему Хастед.

– Передайте мои комплименты миссис Гринборн и сообщите, что я с радостью приеду к ним на ужин.

Поклонившись, Хастед удалился.

– О боже! – воскликнула Беатрис. – Вы ужинаете с Соломоном Гринборном? Как восхитительно!

Хью удивился.

– Вот уж не думал, что это может кого-то восхитить. Мы с Солли учились вместе в одной школе. Он приятный человек, это действительно так, но мне и в голову не приходило, что приглашение от него на ужин – это какая-то привилегия.

– А теперь привилегия, – сказала Беатрис.

– Жена Соломона – это просто чудо, – пояснил Уильям. – Миссис Гринборн обожает развлечения и устраивает самые лучшие обеды и ужины в Лондоне.

– Они входят в «кружок Мальборо» и друзья принца Уэльского, – с трепетом произнесла Беатрис.

Услыхав это, жених Клементины Гарри сказал едва ли не оскорбленным тоном:

– Не знаю даже, до чего может дойти английский свет, если наследник трона предпочитает христианам евреев.

– Вот как? – спросил Хью. – Я, по правде говоря, никогда не понимал, за что не любят евреев.

– Я лично терпеть их не могу, – сказал Гарри.

– Ну, раз вы намерены породниться с семейством банкиров, то вам волей-неволей придется часто видеться с евреями.

Гарри принял слегка обиженный вид.

– Августа и вовсе недолюбливает весь этот «кружок Мальборо», будь то евреи или не евреи, – сказал Уильям. – Очевидно, на ее взгляд, они недостаточно «высокоморальны».

– Бьюсь об заклад, что они еще ни разу не пригласили ее к себе на ужин, – сказал Хью.

Беатрис захихикала, а Уильям воскликнул:

– Конечно же, нет!

– Ну что ж, мне уже даже не терпится познакомиться с миссис Гринборн, – сказал Хью.

* * *

Пиккадилли была улицей дворцов. Холодным январским вечером, в восемь часов, на ней толклись дюжины экипажей и колясок. В свете газовых фонарей из них выходили мужчины с белыми галстуками-бабочками и во фраках и женщины в бархатных накидках с меховыми воротниками. Чуть поодаль, в тени, за ними наблюдали раскрашенные проститутки обоих полов.

Хью шел молча, задумавшись. Августа, как и прежде, относилась к нему враждебно. Он надеялся, что за то время, пока его не будет, она изменит свое отношение к нему, но этого не произо-шло. А поскольку она обладала решающим словом в семействе, то ее враждебность могла повлиять и на отношения к нему других членов семьи.

В банке ситуация была лучше. Дела требовали от партнеров и сотрудников более взвешенной оценки. Конечно, Августа попытается настоять на своем и в этой области, но на знакомой территории ему будет легче защищаться. Пусть она и умеет манипулировать людьми, но в банковских делах она совершенно не разбирается.

Если подводить баланс, то день заканчивался неплохо, и теперь можно было с удовольствием провести его остаток вместе с друзьями.

Когда Хью уезжал в Америку, Солли Гринборн жил с отцом Беном в огромном доме, выходящем на Грин-парк. Теперь у Солли был свой дом, чуть дальше по улице от дома отца и немногим меньше его. Через внушительные входные двери Хью прошел в холл с зеленым мраморным полом и остановился, чтобы полюбоваться экстравагантной черно-оранжевой мраморной лестницей. Должно быть, у миссис Гринборн было нечто общее с Августой Пиластер – скромность у обеих была явно не в чести.

В холле Хью встретили дворецкий и два лакея. Дворецкий взял у него шляпу и передал лакею; затем второй лакей проводил его вверх по лестнице. На площадке он заглянул через открытую дверь и увидел зал для танцев с полированным полом и высокими, закрытыми портьерами окнами. Лакей провел его в гостиную.

Хью не был экспертом по интерьеру, но сразу же узнал пышный стиль Людовика XVI. Потолок утопал в лепнине, панели на стенах были покрыты обоями с пасторальными мотивами, а столы с креслами стояли на тонких позолоченных ножках, которые, казалось, вот-вот подломятся. В оформлении господствовали желтый, оранжево-красный и зеленый цвета. Хью понимал, что строгие пуристы назвали бы этот стиль вульгарным, скрывая свою зависть под видом неодобрения безвкусицы, но на самом деле он был чувственным и страстным. Это было помещение, в котором очень богатые люди могли заниматься всем, чем пожелают.

В гостиной уже собирались гости. Они стояли вокруг столика с шампанским и курили сигары. Для Хью это было в новинку, он еще не видел, чтобы в гостиной курили. Солли поймал его взгляд и отошел от группы смеющихся мужчин.

– Пиластер, как здорово, что ты пришел! Ну, как ты?

Хью подумал, что за прошедшие годы Солли стал более открытым и общительным. Он был все таким же полным, с очками на носу; на его белом жилете уже красовалось пятно; но выглядел он еще более дружелюбным, чем обычно, и, как показалось Хью, гораздо более счастливым и довольным жизнью.

– Неплохо, спасибо, Гринборн! – ответил Хью.

– Я так и знал! Я ведь следил за твоими делами. Вот бы нашему банку в Америке кого-нибудь такого, как ты! Надеюсь, Пиластеры платят тебе целое состояние, ведь ты этого достоин.

– А ты стал любителем званых ужинов, как я погляжу.

– Ну, это не моя заслуга. Я ведь женился, понимаешь.

Солли обернулся и похлопал по обнаженному плечу невысокой женщины в желто-зеленом платье. Она стояла отвернувшись в другую сторону, но ее поза казалась на удивление знакомой, и у Хью проскользнула мысль, что он уже видел ее раньше.

– Дорогая, помнишь моего старого приятеля, Хью Пиластера? – спросил ее Солли.

Женщина немного медлила, заканчивая разговор с одной из гостий, а Хью думал: «Почему у меня перехватывает дыхание при виде ее?» Потом она медленно повернулась, словно дверь, открываемая в прошлое, и сердце Хью замерло.

– Конечно же, я его помню, – сказала она. – Как поживаете, мистер Пиластер?

Хью, лишившись дара речи, только безмолвно взирал на ту, кого теперь называли «миссис Соломон Гринборн».

Это была Мэйзи.

II

Августа сидела за туалетным столиком и примеряла перламутровое ожерелье, которое всегда надевала на званый ужин. Это было самое дорогое ее украшение. Методисты порицали бездумную трату денег, и ее скупой муж Джозеф пользовался этим предлогом, чтобы не покупать ей драгоценности. Он бы запретил ей и менять обстановку в доме, но она его не спрашивала: дай ему волю, так он будет жить не лучше своих клерков. Джозеф нехотя согласился с ее требованиями, настояв только на том, чтобы она оставила в покое его спальню.

Открыв шкатулку, Августа вынула подаренное ей тридцать лет назад Стрэнгом золотое кольцо в виде змейки с бриллиантовой головкой и рубиновыми глазами. Надев кольцо на палец, она, как тысячи раз до этого, прижала бриллиант к губам и погрузилась в воспоминания. Как-то давно ее мать сказала: «Отошли это кольцо обратно и постарайся забыть его». На что семнадцатилетняя Августа сказала, солгав: «Я уже отослала и позабыла». Она спрятала кольцо в корешке своей Библии и постоянно думала о Стрэнге. Если ей и не суждено разделить с ним любовь, то, как она поклялась, когда-нибудь она обязательно добьется всего, что он мог бы ей предоставить.

Она давно смирилась с тем, что не станет графиней Стрэнг, но по-прежнему была преисполнена решимости получить знатный титул. И если Джозеф ничего не делал для этого, то придется ей заняться этим самой.

Она много лет размышляла над этим вопросом, изучая способы, какими люди удостаивались титулов; провела много бессонных ночей, строя планы и разрабатывая стратегию. Теперь она чувствовала себя готовой сделать первый шаг, да и время выдалось подходящее.

Она начнет свою кампанию сегодня же вечером, за ужином. Среди гостей были три человека, которые должны сыграть ключевую роль в получении Джозефом титула графа.

Ему бы неплохо подошел титул графа Уайтхэвенского. Уайтхэвен был портом, где несколько поколений назад Пиластеры основали свое предприятие. Прапрадед Джозефа, Амос Пиластер сколотил себе состояние на легендарной сделке, вложив все деньги в рабовладельческое судно. Но потом он предпочел заниматься менее рискованными предприятиями – покупал на текстильных фабриках Ланкашира саржу с набивным ситцем и отправлял их в Америку. Их лондонский дом назывался «Уайтхэвен-Хаус» как раз в знак признания заслуг предка. Если план Августы сработает, то сама она станет «графиней Уайтхэвенской».

Она представила, как они с Джозефом входят в огромную гостиную, а дворецкий объявляет: «Граф и графиня Уайтхэвен!» От этой мысли она невольно улыбнулась. В палате лордов Джозеф произнесет свою первую речь, посвященную финансам, а все присутствующие пэры будут с уважением внимать ему. Лавочники будут громко обращаться к ней «леди Уайтхэвен», а окружающие станут оглядываться, чтобы посмотреть, с кем они разговаривают.

Но она старалась не только ради себя, но в равной степени и ради Эдварда. Однажды он унаследует титул отца, а до тех пор на его визитных карточках будет красоваться надпись: «Достопочтенный Эдвард Пиластер».

Она уже рассчитала каждый шаг, но по-прежнему волновалась. Получить титул – это не то же самое, что купить ковер. Нельзя же подойти к продавцу и сказать: «А это сколько стоит? Заверните, пожалуйста!» Здесь нужно действовать намеками. Для этого сегодня вечером ей понадобится вся ее уверенность. Если она оступится, то все быстро пойдет не так, как она планировала. Только бы не ошибиться в людях!

В дверь постучала горничная.

– Прибыл мистер Хоббс, мадам.

«Скоро ей придется называть меня «миледи», – подумала Августа.

Отложив кольцо Стрэнга, она встала из-за столика и через смежную дверь прошла в спальню Джозефа. Он уже переоделся к ужину и сидел за шкафчиком, в котором хранил свою коллекцию табакерок. Одну из них он как раз рассматривал в свете газового светильника. Августа подумала, не начать ли с ним разговор о Хью прямо сейчас.

Хью продолжал доставлять хлопоты. Шесть лет назад она надеялась, что разобралась с ним раз и навсегда, но он вернулся и теперь снова угрожает Эдварду. Говорили, что его даже могут назначить партнером банка; Августа этого бы не вынесла. Она уже решила, что когда-нибудь старшим партнером станет Эдвард, а для этого необходимо было помешать Хью.

Права ли она, что так беспокоится об Эдварде? Может, и к лучшему, если делами банка будет заведовать Хью? Эдвард мог бы заняться чем-нибудь другим, например политикой. Но банк был центром всего семейства; те, кто решал заняться своим делом, как, например, отец Хью Тобиас, рано или поздно оказывались ни с чем. Именно банк был источником их богатства и власти. Пиластеры могли бы свергнуть монарха, отказав ему в ссуде; а ведь немногие политики были на это способны. Августе казалась невыносимой сама мысль о том, что «старший партнер» Хью будет развлекать своей беседой послов, пить кофе вместе с канцлером казначейства и занимать первое место на всех собраниях семейства.

Но на этот раз отделаться от Хью будет труднее. Он стал старше и мудрее; он уже занимает некоторое положения в банке. Целых шесть лет этот упрямый юнец терпеливо пробивал себе дорогу наверх и создавал себе репутацию. Удастся ли ей все это разрушить?

Тем более сейчас был неудобный момент для серьезного разговора с Джозефом. Ее хотелось, чтобы муж в течение всего ужина пребывал в хорошем настроении.

– Посиди еще здесь, если хочешь, – сказала она. – Пока что прибыл только Арнольд Хоббс.

– Хорошо, если не возражаешь, – отозвался Джозеф.

Будет даже лучше, если они поговорят с Хоббсом наедине.

Хоббс был редактором политического журнала «Форум». Как правило, это издание придерживалось консервативных взглядов, симпатизировало аристократии и официальной церкви и было настроено против либералов, партии бизнесменов и методистов. Пиластеры были как раз методистами и бизнесменами, но у власти сейчас стояли консерваторы.

До этого они виделись с Хоббсом лишь пару раз, и, должно быть, Хоббс удивился, когда ему доставили ее приглашение. Тем не менее она была уверенна, что он его примет. Не так уж и часто его приглашают в такие богатые дома.

Положение Хоббса было весьма любопытным. Он пользовался достаточным влиянием, потому что его журнал читали и уважали многие; но вместе с тем он был беден, потому что ничего с этого не получал. Такое сочетание было весьма неудобным для него, но это как раз и делало его полезным для плана Августы. Он в силах помочь ей, и его можно подкупить.

Оставалась только одна небольшая загвоздка. Он мог оказаться человеком принципиальным, что свело бы на нет всю его полезность. Но, если она оценила его верно, принципы его были не настолько уж непоколебимы.

Снова ощутив волнение, Августа остановилась перед дверью в гостиную, повторяя себе: «Успокойтесь, миссис Пиластер, у вас все получится». Через несколько мгновений ей стало лучше, и она вошла.

Мистер Хоббс поспешно встал с кресла, чтобы поприветствовать ее. Это был нервный, но сообразительный мужчина, походивший движениями на птицу. Августа решила, что его вечернему костюму по меньшей мере лет десять. Чтобы придать беседе интимный оттенок, вроде того, какой бывает между давними знакомыми, она подвела его к дивану у окна.

– Ну, скажите, какие же козни вы строили сегодня? – спросила она его шутливым тоном. – Разносили в пух и прах мистера Гладстона? Критиковали индийскую политику? Преследовали католиков?

Он вгляделся в нее сквозь заляпанные очки.

– Писал статью о Банке Глазго.

Августа нахмурилась.

– Этот тот самый банк, что недавно обанкротился?

– Совершенно верно. И вслед за ним, как вы знаете, разорились многие шотландские тред-юнионы.

– По-моему, я что-то слышала об этом. Мой муж говорил, что Банк Глазго уже много лет считался ненадежным.

– Не понимаю я этого! – вдруг оживился Хоббс. – Все открыто говорят, что банк плохой, и вместе с тем ему позволяют заниматься делами, пока он не разорится и пока тысячи человек не потеряют все свои сбережения!

Августа тоже не понимала этого. Да и вообще она мало что смыслила в финансах. Но она увидела возможность направить разговор в нужное ей русло.

– Мне кажется, что мир коммерции и правительство уж слишком разделены, – заметила она.

– Возможно, что так. Если бы коммерсанты и государственные деятели плотнее общались между собой, таких катастроф можно было бы избежать.

– Я вот думаю… – замялась Августа, словно размышляя над только что пришедшей ей в голову идеей. – Интересно, как человек вроде вас отнесся бы к тому, чтобы стать директором одной-двух компаний.

Хоббс удивился.

– И в самом деле, почему бы и нет…

– Понимаете… непосредственные впечатления от управления компанией помогли бы вам с большим пониманием рассуждать в своих статьях о мире коммерции.

– Нисколько не сомневаюсь.

– Выгода, конечно, невелика – сотня или две в год в лучшем случае.

Она заметила, как загорелись его глаза – для него это была крупная сумма.

– Но и ответственность тоже не такая уж большая.

– В высшей степени заманчивое предложение, – сказал он, безуспешно стараясь скрыть волнение.

– Мой муж мог бы распорядиться, если вы заинтересуетесь. Ему постоянно приходится искать директоров советов различных предприятий, в которых у него есть доля. Подумайте и сообщите, если пожелаете, чтобы я с ним поговорила.

– Хорошо, я сообщу.

«Пока что все идет превосходно», – подумала Августа.

Но показать наживку – самая легкая часть плана. Теперь нужно сделать так, чтобы он попался на крючок. Словно в задумчивости она произнесла:

– Мир коммерции, конечно, тоже должен как-то сблизиться с миром политики. Чем больше коммерсантов будут служить своей стране в палате лордов, тем, как мне кажется, лучше.

Мистер Хоббс сощурился, и Августа поняла, что он, будучи человеком сообразительным, догадался, что за сделку ему предлагают.

– Да, мне тоже так кажется, – сказал он как бы между прочим.

Августа решила развить тему:

– Да что там говорить – обе палаты парламента немало выгадают от опыта и знаний ведущих финансистов, особенно при обсуждении вопросов благосостояния страны. И все же до сих пор сильны предубеждения против предпринимателей, удостаивающихся титулов пэров.

– Да-да, это довольно неразумно, – согласился Хоббс. – Наши торговцы, производственники и банкиры ответственны за благосостояние нации в большей степени, нежели землевладельцы и духовное сословие, и все же именно последние получают больше наград за свою службу стране, тогда как деловые люди часто остаются в стороне.

– Вам бы следовало написать статью на эту тему. Ведь именно такими призывами ваш журнал прославился в прошлом – призывами о модернизации наших древних институтов.

Августа постаралась оделить его самой душевной из своих улыбок. Она выложила на стол все свои карты. Теперь он вряд ли сомневается, что от него требуется в обмен на должность директора компании. Как он воспримет ее предложение? Оскорбится, с гневом откажется, начнет торговаться? Покинет ли в раздражении дом? Откажется с вежливой улыбкой? В таком случае ей придется начинать все с самого начала с кем-то другим.

После долгой паузы он наконец сказал:

– Возможно, вы правы.

Августа мысленно вздохнула с облегчением.

– Вероятно, нам и в самом деле необходимо наладить тесные связи между коммерцией и правительством, – продолжил он.

– И подумать, как награждать отличившихся коммерсантов достойными титулами, – сказала Августа.

– И предлагать журналистам взглянуть на их дело их глазами, – добавил он.

Августа почувствовала, что они дошли до крайней степени откровенности, и подумала, что пора остановиться. Если она открыто признается, что подкупает его, то он, чего доброго, еще может счесть себя оскорбленным. Она и без того достигла немалого и потому собиралась сменить тему, когда ей доложили о прибытии очередных гостей, тем самым избавив от хлопот.

Оставшиеся гости прибыли все разом, и вместе с ними в гостиную спустился Джозеф. Через несколько минут Хастед объявил: «Ужин подан, сэр», а Августа мысленно представила, как он обращается к Джозефу «милорд» вместо «сэр».

Все прошли из гостиной через холл в столовую. Недолгая процессия немного огорчила Августу. В аристократических домах переход в столовую часто был отдельным событием, важнейшей частью ритуала проведения званых обедов и ужинов. Пиластеры обычно с усмешкой говорили о манерах и церемониях высшего класса, но Августа ничего смешного в этом не находила. На ее взгляд, этот дом был слишком провинциальным, но Джозеф наотрез отказывался переезжать.

Сегодня она договорилась, что Эдвард появится на ужине с Эмили Мэпл, скромной миловидной девушкой девятнадцати лет, дочерью методистского священника. Родители Эмили были поражены роскошью дома и казались совершенно не на своем месте, но Августа уже отчаялась найти подходящую пару сыну. Мальчику уже исполнилось двадцать девять лет, но, к огорчению своей матери, он и не думал искать себе жену сообразно своему положению. Голубоглазая Эмили с чарующей улыбкой должна была точно ему понравиться. Родители без всяких возражений согласились бы на такой почетный для них брак, а что касается девушки, то она сделает все, что ей скажут. Оставалось убедить Эдварда. Беда была в том, что он сам не мог придумать никаких причин жениться. Ему нравилось весело проводить время с товарищами, ходить по клубам, а женитьба могла положить конец такому беззаботному веселью. До поры до времени Августа убеждала себя, что это просто такой период в жизни молодого человека, но недавно вынуждена была признать, что он затянулся. Нужно было во что бы то ни стало надавить на него и настоять на своем.

Слева от себя за столом она усадила Майкла Фортескью, симпатичного молодого человека, которому прочили блестящее политическое будущее. Говорили, что он близко знаком с премьер-министром Бенджамином Дизраэли, который недавно был удостоен титула пэра и которого теперь величали «лорд Биконсфилд». Фортескью был вторым из трех человек, с помощью которых Августа планировала добиться титула для Джозефа. Пусть он и не такой проницательный, как Хоббс, но очень образованный и весьма уверенный в себе. В отличие от Хоббса подкупить его не удастся, но можно привлечь на свою сторону другими методами.

Мистер Мэпл прочитал молитву, и Хастед разлил вино. Джозеф с Августой не пили вина, но предлагали гостям. Во время подачи консоме Августа вежливо улыбнулась Фортескью и тихим голосом спросила:

– И когда же мы увидим вас в парламенте?

– Хотелось бы и мне знать, – ответил он.

– Все только и говорят о вашем блестящем уме.

Фортескью был польщен, но смутился от такой откровенной лести.

– Я в этом не уверен…

– И о том, что вы неплохо выглядите, – а ведь нет ничего плохого, чтобы признавать свои достоинства.

Фортескью еще больше смутился. Он не ожидал, что с ним будут флиртовать, но было видно, что такое внимание ему приятно.

– Необязательно дожидаться общих выборов, – продолжила Августа. – Бывают ведь еще и дополнительные. Устроить их не так уж сложно. Говорят, к вам прислушивается сам премьер-министр.

– Очень любезно с вашей стороны. Только дополнительные выборы – это довольно дорогостоящее мероприятие, миссис Пиластер.

На этот ответ она и надеялась, но не подала и виду.

– Неужели? – спросила она.

– А я не очень богатый человек.

– Я об этом не подумала, – солгала она. – Ну, тогда вам следовало бы найти того, кто сможет оказать вам финансовую помощь.

– Возможно, банкира? – спросил он, наполовину шутя, наполовину задумчиво.

– Все возможно. Мистер Пиластер, например, хотел бы принимать более активное участие в политической жизни страны. И он не понимает, почему коммерсанты обязательно должны примыкать к либералам. Говоря между нами, он чаще соглашается с предложениями молодых консерваторов.

Доверительный тон Августы подбивал Фортескью на откровенность, и, как она и надеялась, он спросил прямо:

– Каким же образом мистер Пиластер желал бы послужить нации, кроме, разумеется, финансирования дополнительной избирательной кампании?

Августа задумалась. Отвечать ли столь же прямо или продолжать говорить намеками? Она решила не ходить вокруг да около.

– Возможно, он бы принес пользу стране в палате лордов. Как вы думаете, это возможно?

Ход беседы ей нравился – как и ему, судя по его хитроватому виду.

– Почему бы и нет? Только нужно выяснить, насколько это возможно и как. Мне поинтересоваться?

Это было даже еще откровеннее, чем Августа надеялась.

– А вы бы могли выяснить? Не привлекая лишнего внимания…

Фортескью немного подумал и ответил:

– Да, мог бы.

– Мистер Пиластер был бы в высшей степени благодарен вам, – сказала она с удовлетворением.

Итак, она привлекла на свою сторону еще одного заговорщика.

– Я дам вам знать, когда что-то выясню.

– И если удастся организовать дополнительные выборы…

– Вы очень любезны.

Она дотронулась до его руки и подумала, что он и в самом деле привлекательный молодой человек. С ним очень приятно иметь дело.

– Полагаю, мы прекрасно понимаем друг друга, – пробормотала она, отмечая про себя, насколько большие у него ладони.

Немного подержав его руку в своих руках, она посмотрела ему прямо в глаза, а потом отвела взгляд.

Настроение у нее улучшилось. Она заручилась поддержкой двоих из трех ключевых персон, и пока что все шло как по маслу. Далее, на протяжении всего ужина, она поддерживала вежливый, ни к чему не обязывающий разговор с лордом Мортом, сидящим от нее по правую руку. С его женой она хотела поговорить отдельно, после ужина.

Когда мужчины удалились в гостиную, чтобы покурить, Августа пригласила дам в свою комнату наверху. Воспользовавшись случаем, она отвела в сторону леди Гарриет Морт – даму с серо-стальными волосами и изысканными манерами, лет на пятнадцать старше ее, служившую фрейлиной при королеве Виктории. Как и Хоббс с Фортескью, она пользовалась определенным влиянием в нужных кругах, и Августа надеялась, что, как и их, ее можно будет подкупить. В отличие от Хоббса с Фортескью лорда и леди Морт нельзя было назвать бедными; у них было много денег, но, не имея привычки разумно распоряжаться средствами, они определенно тратили больше, чем могли себе позволить. Леди Морт постоянно щеголяла в великолепных платьях и изысканных драгоценностях, а лорд Морт, несмотря на то что сорок лет постоянных проигрышей должны были убедить его в обратном, считал себя опытным игроком на скачках.