Текст книги "Опасное наследство"

– Мы с мистером Пиластером – горячие поклонники нашей уважаемой королевы, – начала Августа.

Леди Морт кивнула, как бы соглашаясь с само собой разумеющимся фактом, хотя ничего само собой разумеющегося в этом не было; многие англичане недолюбливали королеву Викторию за ее холодность, отчужденность и излишний консерватизм.

– И мы бы с большим удовольствием доказали нашу признательность делом, если бы нам была предоставлена такая возможность.

– Как любезно с вашей стороны, – сказала леди Морт со слегка недоумевающим выражением. – И каким же именно делом вы бы это доказали?

– А что могут банкиры? Давать ссуды, разумеется, – Августа понизила голос. – Жизнь при дворе чрезвычайно дорога, как я представляю.

Леди Морт выпрямилась и нахмурилась. Среди представителей ее класса разговоры о деньгах считались недопустимыми, и Августа грубо нарушала негласные правила. Но Августа не сдавалась:

– Если бы вы открыли счет у Пиластеров, то в дальнейшем вам бы не нужно было беспокоиться по этому поводу…

Леди Морт была оскорблена, но, с другой стороны, ей предлагали неограниченный кредит в одном из крупнейших банков мира. Инстинкты подсказывали ей ответить Августе отказом, но жадность сдерживала. Августа ясно читала эту внутреннюю борьбу по ее лицу, но не дала ей времени на раздумья.

– Я предложила это только из желания помочь.

Леди Морт, конечно, не поверит, но подумает, что Августа хотела просто добиться благорасположения при дворе. Никаких других подозрений у нее не возникнет, а Августа сегодня не станет давать никаких подсказок.

Леди Морт немного помолчала, потом сказала:

– Вы очень любезны.

Миссис Мэпл, мать Эмили, вернулась из уборной, и леди Морт воспользовалась этим предлогом, чтобы удалиться с выражением застывшего легкого недоумения на лице. Августа знала, что по дороге домой в своем экипаже они с лордом Мортом будут обсуждать вульгарные манеры коммерсантов; но однажды он проиграет тысячу гиней на скачках, и в тот же день ее портной потребует выплатить ему полугодовой долг в триста фунтов; оба они вспомнят предложение Августы и придут к выводу, что вульгарные коммерсанты все же бывают иногда полезны.

Итак, Августа расставила третью приманку. Если она верно оценила женщину, леди Морт через полгода окажется в безнадежном долгу у Банка Пиластеров. Тогда-то она и объяснит подробнее, что от нее требуется.

Дамы вернулись в гостиную на первом этаже, чтобы выпить кофе. Леди Морт по-прежнему держалась холодно, но воздерживалась от грубостей. Через несколько минут к ним присоединились мужчины. Джозеф предложил мистеру Мэплу подняться наверх, чтобы посмотреть его коллекцию табакерок. Августа была довольна: Джозеф делал такое предложение только тем, к кому испытывал симпатию. Эмили играла на фортепьяно. Миссис Мэпл попросила ее спеть, но девушка упрямо отказывалась под предлогом простуды и никак не поддавалась на просьбы матери, и Августа беспокойно подумала, что она, возможно, не так покладиста, как выглядит.

Теперь, когда все важные задачи были выполнены, Августе хотелось как можно скорее проводить гостей и остаться одной, чтобы все как следует обдумать. Никто из них ей на самом деле не нравился, за исключением Майкла Фортескью, но она заставляла себя проявлять вежливость и поддерживала беседу еще час. Хоббс попался на крючок; Фортескью сам предложил сделку и намерен был исполнить ее, а леди Морт вступила на скользкую дорожку, которая приведет ее к неизбежному исходу, стоит только подождать. Августа была довольна.

Когда наконец гости разъехались, Эдвард собрался было в клуб, но Августа его остановила:

– Сядь и выслушай меня. Я хочу поговорить с тобой и с твоим отцом.

Джозеф, направлявшийся к себе в спальню, тоже присел. Августа обратилась к нему:

– Когда ты сделаешь Эдварда партнером банка?

Джозеф тут же напустил на себя недовольный вид.

– Когда он будет старше.

– Но я слышала, что Хью готовы сделать партнером, а он на три года младше Эдварда.

Августа не имела ни малейшего представления, как делались деньги, но всегда знала, в каких отношениях между собой сотрудники и партнеры банка. Мужчины обычно не разговаривали о делах в присутствии дам, но Августа узнавала об этом на семейных чаепитиях.

– Видишь ли, возраст – не единственный критерий, по которому человек становится партнером, – сказал Джозеф. – Кроме этого, учитывается и его деловая хватка, а у Хью она есть, причем такая, какой я еще не видел в молодых людях его возраста. Среди других условий – привлечение в банк большого капитала и надлежащее социальное положение или политическое влияние. Боюсь, у Эдварда нет ничего из упомянутого.

– Но он твой сын.

– Банк – это деловое предприятие, а не званый ужин, – еще более раздраженно сказал Джозеф. – Должность в банке не имеет прямого отношения к семейным связям. Умение делать деньги – вот главное.

Августа на некоторое время усомнилась, стоит ли настаивать на своем. Может, у Эдварда действительно нет необходимых для этого качеств? Но нет, все это чушь. Он прекрасно подходит для партнера. Пусть он и не складывает цифры столбиком так же быстро, как Хью, но ведь он их родной сын! Ему по наследству должны были перейти все их лучшие качества.

– Капитал у Эдварда есть. Вернее, был бы, если бы ты пожелал того. Ты ведь в любое время можешь выделить ему деньги в качестве личного капитала.

На лице Джозефа отразилось знакомое ей упрямое выражение, с каким он встречал любое ее предложение о переезде или переделке его спальни.

– Только после того, как Эдвард женится! – сказал он и вышел из комнаты.

– Ты выводишь его из себя, – сказал Эдвард.

– Это же ради твоего блага, Тедди, дорогой.

– Но так ты делаешь только хуже.

– Нет, не делаю, – вздохнула Августа. – Ты слишком добродушен и ко всему относишься снисходительно. Это мешает тебе понимать, что происходит на самом деле. Твой отец полагает, что твердо настоял на своем, но если подумать, то получается, что он пообещал выделить тебе крупную сумму и сделать партнером, как только ты женишься. Значит, это мы настояли на своем.

– А ведь и правда, – удивленно согласился Эдвард. – Мне это как-то не пришло в голову.

– В этом-то и проблема, дорогой. Ты не такой проницательный и пронырливый, как Хью.

– Хью повезло в Америке.

– Да-да, повезло. Так ты женишься?

Эдвард сел рядом с ней и взял ее за руку.

– Зачем? Если ты обо мне так заботишься…

– А кто будет заботится о тебе после моей смерти? Тебе нравится Эмили Мэпл? Мне показалось, она очаровательна.

– Она говорит, что охота – это жестокое развлечение и что ей жаль лис, – сказал Эдвард слегка презрительно.

– Тогда твой отец даст тебе по меньшей мере сто тысяч фунтов, а может, и четверть миллиона.

Эдварда это не впечатлило.

– У меня есть все, что нужно. И мне нравится жить с тобой.

– И мне нравится, что ты всегда рядом. Но я хочу видеть тебя счастливым мужем рядом с симпатичной женой, владеющим своим капиталом, и партнером в банке. Скажи, что подумаешь об этом.

– Хорошо, я подумаю об этом, – он поцеловал ее в щеку. – А теперь мне действительно нужно идти, мама. Я пообещал кое-каким товарищам, что увижусь с ними еще полтора часа назад.

– Ну ладно, тогда ступай.

Эдвард встал и подошел к двери.

– Спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи. Подумай об Эмили!

III

Кингсбридж-Мэнор был одним из крупнейших домов Англии. Мэйзи останавливалась там три-четыре раза, но не осмотрела и половины его. Всего в особняке насчитывалось двадцать спален, не считая комнат для пятидесяти с лишним слуг. Он обогревался каминами с углем, по вечерам в нем зажигали свечи, и в нем была только одна ванная комната, но недостаток современных удобств компенсировался старомодной роскошью: кровати с шелковыми балдахинами, изысканные старые вина из просторных погребов, лошади, ружья, книги и бесконечные аристократические развлечения.

Молодой герцог Кингсбридж ранее владел сотней тысяч акров лучшей фермерской земли в Уилтшире, но по совету Солли продал половину и купил большой участок земли в Южном Кенсингтоне. Последовавший за этим спад в сельском хозяйстве разорил многие семейства, но нисколько не сказался на Кинго, продолжавшем устраивать пышные празднества.

Первую неделю они провели здесь с принцем Уэльским, наряду с Солли и Кинго питавшим страсть к веселым розыгрышам, и Мэйзи старалась придумывать им такие развлечения: подменяла в десерте взбитые сливки мыльной пеной; пока Солли дремал в библиотеке, расстегивала его подтяжки так, чтобы, когда он встал, с него слетели брюки; склеивала страницы «Таймс», чтобы их невозможно было перелистывать. По случайности первым газету взял сам принц, и на некоторое время в гостиной наступило молчание – все ожидали, как на эту шутку отреагирует наследник трона. Конечно, ему нравилось подшучивать над другими, но сам он еще не становился жертвой розыгрышей. Поняв же, в чем дело, он расхохотался, а вслед за ними залились хохотом и остальные – не столько от веселья, сколько от облегчения.

После того как принц уехал, на смену ему приехал Хью, и тут-то и начались неприятности.

Пригласить Хью было идеей Солли. Хью ему очень нравился, и Мэйзи не могла придумать причину, по которой можно было бы ему отказать. И Солли же предложил Хью поужинать с ними в Лондоне.

Тем вечером Хью быстро пришел в себя и показал себя образцовым гостем. Возможно, манеры его были не настолько изысканны, как в том случае, если бы последние шесть лет он провел в лондонских гостиных, а не на складах в Бостоне, но все его недостатки компенсировались природным очарованием. За два дня в Кингсбридже он успел увлечь всех своими рассказами об Америке – о стране, где никто из них никогда не бывал.

Забавно, что на некоторую грубость манер Хью обратила внимание именно Мэйзи. Шесть лет назад все было бы наоборот. Но она быстро всему училась – например, без труда освоила произношение высшего класса, хотя над грамматикой пришлось поработать чуть дольше. Труднее всего было усвоить мельчайшие особенности поведения: как выходить в двери, как говорить с домашней собакой, как менять предмет разговора, как не обращать внимания на подвыпившего гостя. Мэйзи не сдавалась, усердно всему училась, и теперь ее поведение казалось совершенно естественным.

Хью быстро оправился от первоначального потрясения, но Мэйзи до сих пор не могла прийти в себя. Ей казалось, что она до самой смерти будет помнить выражение, с каким он посмотрел на нее тогда. Она была готова к встрече, а для Хью это стало полной неожиданностью. Особенно ее потрясла отразившаяся в его глазах боль. Шесть лет назад она сильно ранила его сердце, и рана эта не затянулась до сих пор.

После этого она избегала смотреть ему в глаза. Она не хотела видеть его и не хотела вспоминать прошлое. Она вышла замуж за Солли, который был хорошим мужем, и для нее непереносимой была даже мысль о том, чтобы задеть его чувства. И был еще Берти, ради которого стоило жить.

Полное имя ее сына было Хьюберт, но все называли его Берти, как и принца Уэльского. Первого мая ему должно было исполниться пять лет; но они с мужем держали это в тайне и отмечали день рождения сына в сентябре, чтобы скрыть тот факт, что он родился всего лишь через шесть месяцев после свадьбы. Об том знали только родители Солли. Берти родился в Швейцарии во время их годовой поездки по Европе, которая была их медовым месяцем. С тех пор Мэйзи была счастлива и довольна жизнью.

Что касается родителей Солли, то они были далеко не в восторге. Они происходили из рода немецких евреев, переехавших в Англию несколько поколений назад, и смотрели на говоривших на идише российских евреев свысока. То, что она родила сына от другого мужчины, только усиливало их неприязнь к ней и служило поводом как можно меньше с ней общаться. Тем не менее сестра Солли Кейт, того же возраста, что и Мэйзи, воспитывала шестилетнюю дочь и очень хорошо относилась к жене брата, когда родителей не было поблизости.

Солли же души в ней не чаял, и Берти он тоже любил, хотя и не знал, чей именно он сын. Все складывалось просто замечательно, пока не появился Хью.

Этим утром она, как всегда, проснулась рано и отправилась в детское крыло огромного дома. В детской столовой Берти вместе с детьми Кинго, Энн и Альфредом, завтракал под надзором трех нянек. Поцеловав сына в перепачканное лицо, она спросила:

– А что у нас сегодня на завтрак?

– Каша с медом, – отвечал Берти с протяжным аристократическим акцентом, который Мэйзи переняла не сразу и с которого иногда сбивалась даже до сих пор.

– И как тебе, нравится?

– Мед нравится.

– Пожалуй, я тоже немного попробую, – сказала Мэйзи, присаживаясь.

В любом случае это было куда съедобнее селедки и почек с острым соусом, которые подавали на завтрак взрослым.

Няня принесла Мэйзи отдельную тарелку каши и полила ее медом.

– А тебе нравится, мама? – спросил Берти.

– Не говори с набитым ртом, Берти, – строго произнесла Энн Кингсбридж, девочка семи лет, которой нравилось командовать Берти и своим пятилетним братом Фредди.

– Просто замечательно! – сказала Мэйзи.

– Не хотите поджаренных бутербродов с маслом? – спросила другая няня, и дети хором ответили: «Да!»

Поначалу Мэйзи казалось неестественным, что дети растут в окружении слуг, и она боялась, что так Берти не научится самостоятельности; но вскоре она выяснила, что дети богачей точно так же валяются в грязи, лазают по деревьям и дерутся между собой, как и дети бедняков, и единственная разница заключается в том, что их моют и их одежду стирают люди, которым за это платят.

Ей бы хотелось иметь больше детей, уже от Солли, но после рождения Берти с ее организмом что-то случилось, и швейцарские доктора сказали, что она больше никогда не забеременеет. Они оказались правы, ведь за все пять лет, что Мэйзи спала с Солли, у нее ни разу не было задержки. Так что Берти навсегда останется ее единственным сыном. Ей было жаль Солли за то, что у него не будет собственных детей, хотя он и уверял ее, что он самый счастливый мужчина на свете и что он больше ничего не требует от жизни.

Вскоре к детскому завтраку присоединилась и жена Кинго, герцогиня, которую все близкие знакомые называли Лиз. Когда они отмывали лица и руки детей, Лиз сказала Мэйзи:

– А ведь моя мать никогда до такого не додумалась бы. Она позволяла нам входить в ее покои, только когда мы были начисто вымыты и переодеты в парадное платье. Как же это неестественно!

В ответ Мэйзи лишь улыбнулась. Лиз считала себя очень практичной и деловой только оттого, что сама мыла детям лица.

Они оставались в детской до десяти часов, пока не пришла гувернантка, с которой дети должны были заниматься рисованием. Мэйзи с Лиз вернулись в свои комнаты. На сегодня никаких шумных развлечений и крупной охоты не планировалось. Некоторые мужчины отправились на рыбалку, другие бродили по лесу с собаками и стреляли в кроликов. Дамы и мужчины, предпочитавшие общество дам собакам, перед обедом гуляли по парку.

Позавтракав, Солли приготовился к прогулке и надел коричневый пиджачный костюм с коротким жилетом. Мэйзи поцеловала его и помогла натянуть высокие башмаки; если бы не она, ему пришлось бы позвать лакея, потому что сам он с трудом дотягивался до шнурков. Потом она помогла ему облачиться в меховое пальто с капюшоном, подобрала котелок по цвету, и они вместе спустились в продуваемый холл.

Стояло солнечное морозное утро, восхитительное для тех, кто может позволить себе закутаться в шубу, и ужасное для тех, кто живет в трущобах и ходит по улицам босиком. Мэйзи нравилось вспоминать былые лишения – так ей было приятнее осознавать себя женой одного из самых богатых людей мира.

Когда они вышли наружу, с одной стороны от нее шел Солли, а с другой Кинго. Хью держался позади, вместе с Лиз. Мэйзи не видела его, но постоянно ощущала его присутствие и слышала, как он болтает с Лиз. Лиз весело смеялась, а Мэйзи представляла себе, как блестят его голубые глаза. Когда они повернули, чтобы пройти через сад, Мэйзи увидела знакомую высокую фигуру с черной бородой, приближавшуюся к ним со стороны деревни. На мгновение ей показалось, что это ее отец, но потом распознала в этом человеке своего брата Дэнни.

Шесть лет назад Дэнни отправился на поиски родителей, но выяснил только, что они уехали из дома, не оставив никому своего нового адреса. Разочаровавшись, он поехал дальше на север и осел в Глазго, где основал Ассоциацию помощи рабочим, которая не только собирала страховые взносы для выплаты пособия лишившимся работы, но и следила за соблюдением правил безопасности на фабриках, агитировала за вступление в тред-юнионы и призывала ужесточить финансовое регулирование предприятий. Его имя стало даже появляться в газетах, где его называли, конечно же, Дэниелом Робинсоном, а не Дэнни, потому что вид у него теперь был слишком грозный и внушительный. Одна из газет попалась на глаза их отцу, и тот пришел в его контору. Так после долгих лет воссоединились дети и родители.

Оказалось, что вскоре после того как Мэйзи с Дэнни сбежали из дома, папа с мамой повстречали других евреев, которые дали им взаймы деньги на переезд в Манчестер. Там папа нашел другую работу, и им уже не приходилось жить в такой нищете, как раньше. Мама выздоровела и с тех пор уже сильно не болела.

Увидев Дэнни здесь, в Кингсбрижде, Мэйзи первым делом подумала, что что-то произошло с родителями. Она подбежала к брату и с замиранием сердца спросила:

– Дэнни? Что случилось? Что-то с мамой, да?

– Родители в порядке, как и все остальные, – ответил Дэнни с американским акцентом.

– Слава богу! Как ты узнал, что я здесь?

– Ты сама мне написала.

– Ах да, верно.

Горящие глаза и кудрявая борода делали Дэнни похожим на турецкого янычара, но одет он был как клерк – черный поношенный костюм и шляпа-котелок. Судя по его пыльным ботинкам и усталому виду, он долго шел пешком. Кинго неодобрительно посмотрел на него искоса, но Солли, как всегда, добродушно пожал ему руку и сказал:

– Как поживаете, Робинсон? Это мой друг, герцог Кингс-бридж. Кинго, позволь мне представить тебе моего шурина, Дэна Робинсона, генерального секретаря Ассоциации помощи рабочим.

Многие на его месте лишились бы дара речи, если бы их познакомили с герцогом, но Дэнни, сохраняя обычную учтивость, запросто спросил:

– Как поживаете, герцог?

Кинго с настороженным видом пожал ему руку. Мэйзи догадывалась, о чем он думает сейчас – о том, что поддерживать вежливость в отношении низших классов, конечно, хорошо, но всему есть свои пределы.

А потом Солли сказал:

– А это наш друг Хью Пиластер.

Мэйзи вся напряглась. Испугавшись за маму с папой, она позабыла о том, что за ними идет Хью. Дэнни знал о Хью нечто такое, что она не осмелилась сказать даже Солли. Дэнни знал, что именно Хью – настоящий отец Берти. Однажды Дэнни даже воскликнул, что сломает этому мерзавцу шею. Они никогда не встречались, но Дэнни никогда ничего не забывал. Что же теперь будет?

Правда, за шесть лет брат стал сдержаннее и рассудительнее. Он просто холодно посмотрел на Хью, но спокойно пожал ему руку. Хью же, не зная ничего о ребенке, заговорил с Дэнни дружелюбным тоном:

– Так вы тот самый брат, который убежал из дома и уплыл в Бостон?

– Тот самый.

– Забавно, что Хью знает об этом, – сказал Солли.

Солли не представлял, до какой степени Хью и Мэйзи знают друг о друге. Она ведь не рассказывала ему, что когда-то они с Хью провели целую ночь, делясь историями из своей жизни.

От такого поворота беседы Мэйзи стало ужасно неловко и страшно. Это было все равно что гулять по хрупкому льду, готовому вот-вот треснуть. Она поспешила вернуться на твердую землю.

– Дэнни, так зачем ты сюда приехал?

На его усталом лице отразилось горькое разочарование.

– Я уже не секретарь Ассоциации помощи рабочим. Вот уже третий раз за свою жизнь я лишаюсь всего по милости этих глупцов-банкиров.

– Дэнни, прошу тебя! – запротестовала Мэйзи, потому что Дэнни прекрасно знал, что Солли и Хью банкиры.

Но Хью только сказал:

– Не волнуйтесь! Мы тоже недолюбливаем глупых банкиров. Они угроза для всех нас. Но что же именно случилось, мистер Робинсон?

– Целых пять лет я развивал Ассоциацию помощи, – ответил Дэнни. – И она стала вполне успешным предприятием. Каждую неделю мы выплачивали сотни фунтов нуждающимся и собирали тысячи фунтов по подписке. Как вы думаете, как мы распоряжались излишками?

– Полагаю, откладывали на черный день, – предположил Солли.

– И где, по-вашему, мы хранили эти деньги?

– Вероятно, в банке.

– В Банке Глазго, если быть точным.

– О бог ты мой! – воскликнул Солли.

– Не понимаю, – сказала Мэйзи.

– Банк города Глазго обанкротился, – объяснил Солли.

– О нет! – воскликнула на этот раз Мэйзи.

На глазах ее едва не выступили слезы. Дэнни кивнул.

– И все эти потом и кровью заработанные деньги, вплоть до последнего шиллинга, растратили напыщенные дураки в цилиндрах. А еще удивляются, почему рабочие говорят о революции, – он вздохнул. – С момента банкротства я пытался спасти ассоциацию, но все было безнадежно, и я оставил попытки.

Его речь немного резко прервал Кинго:

– Мистер Робинсон, мне жаль, что так вышло. Не хотите немного отдохнуть с дороги? Вы, должно быть, шли пешком семь миль, от самой железнодорожной станции.

– Да, я отдохну, благодарю вас.

– Я провожу Дэнни, а вы продолжайте прогулку, – сказала Мэйзи.

Она чувствовала, что брат ее находится на взводе, и хотела как-нибудь успокоить его.

Другие также чувствовали некоторую напряженность.

– Не желаете остаться на ночь, мистер Робинсон? – спросил Кинго.

Мэйзи поморщилась. Чрезмерная вежливость Кинго была совсем не к месту. Обменяться учтивыми фразами в саду – одно дело, но если Дэнни останется на ночь, то и самому Кинго, и его высокородным друзьям быстро наскучат поношенная одежда Дэнни и разговоры о судьбах рабочих; над ним начнут подсмеиваться, а это заденет его еще больше.

– Сегодня вечером мне нужно быть в Лондоне. Я приехал, только чтобы поговорить пару часов с сестрой, – ответил Дэнни.

– В таком случае позвольте мне отвезти вас до станции, как только будете готовы, – предложил Кинго.

– Это очень любезно с вашей стороны.

Мэйзи взяла брата за руку.

– Пойдем, я скажу, чтобы тебе подали обед.

После того как Дэнни уехал в Лондон, Мэйзи зашла к Солли, чтобы провести с ним послеобеденный отдых.

Солли лежал на кровати в красном шелковом халате и смотрел, как она раздевается.

– Я не могу спасти ассоциацию Дэна, – сказал он. – Даже если бы это было разумно с финансовой точки зрения – что не так, – то я бы все равно не убедил других партнеров.

Мэйзи ощутила, как ее переполняет чувство признательности. Она ведь вовсе не просила его помогать Дэнни.

– Ты такой хороший, – сказала она, раскрывая халат и целуя его в большой живот. – Ты и так много сделал для моих родных. Тебе не за что извиняться. И, кроме того, Дэнни все равно ничего не возьмет у тебя, ты же знаешь. Уж слишком он гордый.

– Но что же он будет делать?

Она шагнула из упавших на пол юбок и скатала чулки.

– Сегодня у него встреча в Объединенном обществе машиностроителей. Он собирается баллотироваться в парламент и наде-ется, что они окажут ему финансовую помощь.

– И, как я полагаю, он собирается развернуть кампанию по принятию более строгих законов, регулирующих деятельность банков.

– Ты против?

– Никакому банкиру не нравится, когда правительство говорит ему, что делать. Да, в мире финансов случаются крахи и банкротства, но если бы коммерцией заведовали политики, то их было бы еще больше.

Он повернулся на бок и положил голову на локоть, чтобы лучше видеть, как она раздевается.

– Как же мне не хочется покидать тебя сегодня вечером!

Мэйзи тоже этого не хотелось. В глубине души она чувствовала какое-то смутное возбуждение от того, что останется с Хью, пока Солли будет отсутствовать, но от этого испытывала еще большее чувство вины.

– Поезжай, я не против.

– Мне так стыдно за мое семейство.

– Не стыдись.

Был Песах, и Солли собирался провести седер вместе с родственниками. Мэйзи не пригласили. Она знала, что Бен Гринборн не испытывает к ней никаких теплых чувств, и отчасти признавала, что ее не за что любить, но Солли от этого ужасно страдал. Он бы даже поссорился со своим отцом, если бы Мэйзи не уговорила его ехать, чтобы поддержать хорошие отношения с родителями.

– Так ты точно не обижаешься? – спросил он озабоченно.

– Точно. И потом, если бы я так строго относилась к этому празднику, я бы поехала в Глазго и встретила бы Песах со своими родителями.

Сказав это, Мэйзи задумалась.

– Дело в том, что с тех пор, как мы покинули Россию, я никогда не ощущала себя еврейкой. Когда мы оказались в Англии, вокруг не было ни единого еврея. В цирке о религии вообще никто не вспоминал. И даже когда я вышла замуж за еврея, твоя семья дала мне понять, что не приветствует этот брак. Мне по жизни суждено оставаться в стороне, и, сказать по правде, я не возражаю. бог для меня ничего не сделал, – она улыбнулась. – Мама говорит, что бог дал мне тебя, но это чушь, я же сама тебя добилась.

Солли немного приободрился.

– Все равно я буду по тебе скучать.

Она села на край кровати и склонилась над ним так, чтобы он мог взять в руки ее груди.

– И я по тебе буду скучать.

– М-м-м.

Чуть погодя они легли друг напротив друга, только головой к ногам, и он гладил ее между ног, пока она целовала его мужское достоинство и играла с ним. Ему нравились такие дневные забавы, и постепенно он возбудился до такой степени, что не стерпел и выплеснул свой накопленный запас прямо ей в рот.

Мэйзи сменила позу и легла, уткнувшись головой ему в подмышку.

– Как на вкус? – спросил он сонно.

Она облизала губы.

– Похоже на икру.

Он засмеялся и закрыл глаза.

Она начала ласкать себя, но он уже захрапел. Когда она резко вздрогнула от высшего наслаждения, он даже не пошевелился.

– Руководителей Банка Глазго следовало бы посадить за решетку, – сказала Мэйзи вскоре после обеда.

– Это слишком сурово, – отозвался Хью.

Мэйзи его замечание не понравилось.

– Сурово? – раздраженно переспросила она. – Уж не так сурово, как оставлять рабочих без денег!

– Но идеальных людей не бывает. Уверен, что и среди рабочих находятся нерадивые люди, – настаивал на своем Хью. – Если, например, строитель допустит ошибку и дом рухнет, его что, тоже сажать в тюрьму?

– Это не одно и то же.

– Почему нет?

– Потому что строителю платят тридцать шиллингов в неделю, и он вынужден подчиняться приказам мастера, а банкир получает тысячи и оправдывается тем, что на нем лежит вся ответственность.

– Верно. Но банкир человек, у него есть жена и дети, которых нужно содержать.

– То же самое можно сказать почти о любом убийце. Но убийцу вешают, невзирая на то что его дети останутся сиротами.

– Но если человек убьет кого-нибудь случайно – например, выстрелит из ружья по кролику и попадет в человека, который прятался в кустах, – то его даже не посадят в тюрьму. Почему же тогда сажать банкиров, которые тоже не хотели тратить ни чужие, ни тем более свои деньги?

– Чтобы другие банкиры усвоили урок и действовали более осмотрительно.

– По той же логике следует повесить человека, который стрелял в кролика, чтобы другие стрелки впредь были осторожнее.

– Это преувеличение. Вы все передергиваете.

– Нет, не передергиваю. С чего бы с банкирами обращаться суровее, чем с неосторожными охотниками?

В этот момент в спор лениво вмешался Кинго:

– Возможно, директора Банка Глазго и в самом деле окажутся за решеткой, как я слышал. Да и некоторые служащие тоже.

– Я тоже так думаю, – сказал Хью.

– Тогда зачем было спорить? – Мэйзи едва не вскрикнула от раздражения.

Хью улыбнулся.

– Чтобы посмотреть, как вы будете отстаивать свою точку зрения.

Вспомнив, что именно эта его черта привлекла ее во время первого их знакомства, Мэйзи прикусила язык. Она понимала, что представители «кружка Мальборо» обожали ее и принимали, несмотря на происхождение, в своем кругу за ее вспыльчивый и независимый нрав, но если бы она гневалась постоянно, то это им быстро бы наскучило. В одно мгновение ее настроение переменилось.

– Сэр, вы оскорбили меня! – воскликнула она театрально. – Я вызываю вас на дуэль!

– И какое же оружие предпочитают на дуэлях дамы? – засмеялся Хью.

– Вязальные крючки на рассвете!

Тут уж засмеялись и все остальные присутствующие, а потом вошел слуга и объявил, что подан ужин.

Всего за большим столом разместилось двадцать человек. Мэйзи не переставала восхищаться жесткими накрахмаленными скатертями и хрупким фарфором, сотнями отражавшихся в хрустальных бокалах свечей, безупречными белыми жилетами и черными фраками мужчин и сверкающими всеми цветами радуги драгоценностями женщин. Каждый вечер подавали шампанское, но оно тут же откладывалось на талии Мэйзи, так что она позволяла себе выпить не более двух глотков.

Оказалось, что за столом она сидит рядом с Хью. Обычно герцогиня усаживала ее рядом с Кинго, потому что Кинго нравились симпатичные женщины, и герцогиня потакала маленьким слабостям мужа; но сегодня, по всей видимости, хозяйка распорядилась внести изменения в обычный распорядок. Молитву перед трапезой никто не произносил, потому что в этом кружке о религии вспоминали только по воскресеньям. Когда подавали суп, Мэйзи вела вежливую беседу с сидящими рядом с ней мужчинами, но мысли ее были заняты братом. Бедный Дэнни! Такой умный, целеустремленный, такой умелый руководитель и такой невезучий! Интересно, чем закончится его затея пройти в парламент? Она надеялась, что успехом. Папа будет им гордиться.

Сегодня вновь ощутимо и зримо всплыло ее прошлое. Удивительно, как мало ее происхождение влияет на ее нынешнюю жизнь. И у Дэнни так же. Он, как и она, казался не принадлежащим ни к одному определенному классу общества. Сам он считал себя представителем рабочего класса, но одевался как средний класс, а смелыми манерами и самоуверенностью походил на аристократа вроде Кинго. С ходу нельзя было сказать, кто он такой – то ли отпрыск богатого семейства, который решил примерить на себя образ страдальца за бедняков, то ли везучий выскочка из низов.

Примерно то же самое можно было сказать и о Мэйзи. Любой достаточно опытный и проницательный человек сразу бы заметил, что она не прирожденная дама из высшего общества. Но она так хорошо играла свою роль и отличалась таким очарованием, что никто не мог поверить, что Солли познакомился с ней в каком-то сомнительном танцевальном заведении. Если поначалу и были сомнения, примет ли ее лондонский свет, то их развеял принц Уэльский, сын королевы Виктории и будущий король, который при всех признался, что «пленен ею», и преподнес ей в подарок золотой портсигар с бриллиантовой застежкой.