Текст книги "Опасное наследство"

Пока длился ужин, Мэйзи все чаще обращала внимание на сидевшего рядом с ней Хью. Она старалась поддерживать светскую беседу и уделять столько же внимания и другому соседу, но ей казалось, что прошлое стоит за ее плечом, словно надоедливый слуга или беспокойный проситель.

С того времени, как Хью вернулся в Лондон, они виделись три-четыре раза, а теперь двое суток провели в одном доме, но еще не разу не заговорили о том, что произошло шесть лет назад. Хью знал только, что она исчезла без следа, а потом вдруг объявилась как миссис Соломон Гринборн. Рано или поздно она должна объяснить ему, что случилось, только она боялась, что от этого разговора в ней пробудятся все старые чувства, и не только в ней, но и в нем. И все-таки хорошо, что Солли уехал, так будет легче объясниться.

Когда за столом стало шумно, Мэйзи решила, что настал подходящий момент. Она повернулась к Хью и вдруг смутилась. Несколько раз она открывала рот, но не могла произнести ни слова. Наконец она выдавила из себя:

– Я бы разрушила вашу карьеру.

И тут же, едва не разрыдавшись, замолчала.

Хью сразу же понял, что она имела в виду.

– Кто сказал вам, что вы бы разрушили мою карьеру?

Если бы он постарался ее утешить, она бы точно разрыдалась. Но, услышав агрессивные нотки, она ответила:

– Ваша тетя Августа.

– Я так и подозревал, что она каким-то образом тут замешана.

– Но она была права.

– Мне так не кажется, – сказал он еще более раздраженно. – Карьеру Солли вы же не разрушили.

– Это другое дело. Солли не считали белой вороной в своем семействе. Хотя да, поначалу было трудно. Его родители до сих пор меня ненавидят.

– Даже несмотря на то, что вы еврейка?

– Да. Евреи бывают такими же снобами, как и все остальные.

Он никогда не узнает настоящую причину – то, что Берти не был ребенком Солли.

– Почему вы просто не сказали мне, что хотите уйти?

– Не могла.

Вспомнив те мрачные дни, она почувствовала, как у нее в горле снова скапливается комок, и тяжело вздохнула, чтобы успокоиться.

– Мне было очень трудно уйти. У меня просто сердце разрывалось. Я бы и не решилась, если бы мне пришлось оправдываться перед вами.

– Могли бы оставить мне записку, – не унимался Хью.

– Я не могла заставить себя написать ее, – почти шепотом произнесла Мэйзи.

Он, похоже, наконец-то сдался, выпил вина из бокала и отвел от нее взгляд.

– Это было просто ужасно. Я даже не знал, живы ли вы.

Он старался не подавать виду, но его глаза говорили о том, что ему до сих пор больно вспоминать о том времени.

– Извините, – прошептала Мэйзи. – Мне очень жаль, что я заставила вас переживать. Я не хотела. Я только хотела избавить вас от несчастий. Я сделала это из-за любви.

Услышав, как с ее уст слетело слово «любовь», она тут же пожалела об этом.

– А Солли вы любите? – ухватился он за это слово, как за зацепку.

– Да.

– Похоже, вы неплохо устроились.

– Да… жаловаться не приходится.

Он никак не мог подавить свою обиду на нее.

– Значит, вы получили все, о чем мечтали?

Его вопрос прозвучал грубо, но она подумала, что заслужила такое обращение, и просто кивнула.

– А что случилось с Эйприл?

Мэйзи помедлила с ответом. Это уже переходило границы.

– Вы сравниваете меня с Эйприл? – спросила она в раздражении.

Хью печально ухмыльнулся и сказал:

– Нет, я никогда не сравнивал вас с Эйприл, это точно. Я просто хочу узнать, что с ней случилось. Вы с ней видитесь?

– Да, тайком.

Судьба Эйприл была нейтральной темой, и, разговаривая о ней, они могли избежать неудобных вопросов. Мэйзи решила удовлетворить его любопытство.

– Вы знаете… заведение Нелли?

Хью понизил голос.

– Тот бордель? Да, знаю.

– Так вы там бывали? – не удержалась она от ехидного замечания.

Хью смутился.

– Да, однажды. И потерпел полное фиаско.

Это ее не удивило. Она вспомнила, каким наивным и неопытным Хью был в двадцать лет.

– Так вот, теперь этим местом владеет Эйприл.

– Хм, забавно. И как же это произошло?

– Сначала она была любовницей известного писателя и жила в миленьком коттедже в Клэпхеме. Потом она ему надоела, и в то же время Нелл задумала отойти от дел. Так что Эйприл продала коттедж и выкупила заведение.

– Подумать только! – сказал Хью. – Никогда не забуду Нелл. Это была самая толстая женщина из тех, что я видел.

За столом вдруг воцарилась тишина, и последняя фраза Хью прозвучала достаточно громко, чтобы ее услышали некоторые соседи. Кто-то засмеялся, кто-то спросил: «Что это за толстая дама?» – но Хью только усмехнулся и ничего не ответил.

После этого они старались не затрагивать неудобных тем, но Мэйзи было неприятно на душе. Ей было даже физически плохо, как будто она упала, ушиблась и наставила себе синяки и шишки.

Когда ужин закончился и мужчины выкурили сигары, Кинго заявил, что хочет танцевать. Ковер в гостиной скатали, и за фортепьяно усадили лакея, который умел играть польки.

Мэйзи танцевала со всеми, кроме Хью, но когда стало заметно, что она его избегает, то потанцевала и с ним. Тут же на нее снова нахлынули воспоминания шестилетней давности, и она представила, как гуляет с ним в Креморнских садах. Ему даже не нужно было ее направлять, казалось, что они понимают друг друга без слов и инстинктивно совершают одни и те же движения. Мэйзи не могла избавиться от неприятной мысли, что ее муж Солли – ужасный танцор.

Потом она потанцевала еще с одним партнером, но после другие мужчины перестали приглашать ее. В одиннадцать часов подали бренди, условности были забыты, мужчины ослабили белые галстуки-бабочки, а некоторые женщины даже скинули туфли. Мэйзи теперь танцевала только с Хью. Она понимала, что должна испытывать чувство вины, но ей было очень весело, и она не хотела останавливаться.

Когда лакей за фортепьяно окончательно устал, герцогиня сказала, что хочет подышать свежим воздухом, и приказала горничным принести шубы и пальто, чтобы всей компанией погулять по ночному саду. В темноте Мэйзи взяла Хью за руку.

– О том, что я делала эти шесть лет, знает весь свет, а вы-то как жили?

– В Америке мне понравилось, – ответил Хью. – Там нет классовой системы. Конечно, там, как и везде, есть бедные и богатые, но нет никаких аристократов, нет глупых предрассудков и бессмысленных правил. Здесь кажется крайне необычным, что вы вышли замуж за Солли и что вас приняли за свою в высшем обществе, но даже в таком случае вы, бьюсь об заклад, никому не рассказываете всю правду о своем происхождении…

– Да, они подозревают о многом, но вы правы – всей правды я не раскрываю.

– А в Америке вы бы хвастались своим низким происхождением, как Кинго хвастается предками, воевавшими в битве при Азенкуре.

Но Мэйзи интересовала не Америка, а личная жизнь Хью.

– Вы не женились?

– Нет.

– А в Бостоне… были девушки, которые вам нравились?

– Я пытался, Мэйзи…

Она вдруг пожалела, что задала этот вопрос. У нее было нехорошее предчувствие, что он разрушит ее счастье, но было уже слишком поздно, и он отвечал на него.

– Да, в Бостоне есть хорошенькие девушки, и красивые девушки, и умные девушки, и девушки, из которых вышли бы хорошие жены и матери. Я ухаживал за некоторыми, и они, как мне казалось, отвечали мне взаимностью. Но когда дело доходило до предложения руки и сердца, что-то меня останавливало. Как будто мне чего-то не хватало. Я не испытывал к ним того, что испытывал к вам. Это не была любовь.

Теперь и он произнес это слово.

– Хватит, достаточно объяснений, – прошептала Мэйзи.

– Пару раз их матери очень сильно обиделись на меня, потом пошли слухи, и девушки насторожились. Они по-прежнему были милы со мной, но думали, что со мной что-то не так, и ничего серьезного от меня не ожидали. Я перешел в разряд мужчин, которые не женятся. Хью Пиластер, английский банкир и разбиватель сердец. А если какая-то девушка и влюблялась в меня, я старался как можно быстрее лишить ее иллюзий. Не нравится мне разбивать сердца. Я сам знаю, как это неприятно.

По щекам Мэйзи текли слезы, и она была рада спасительной темноте.

– Мне очень жаль, – прошептала она так тихо, что сама едва услышала свой голос.

– В любом случае теперь я знаю, что со мной не так. Наверное, я все время знал, но эти два дня развеяли мои последние сомнения.

Они отстали от других, а теперь окончательно остановились. Хью повернулся к ней.

– Не надо, Хью, не говори ничего больше.

– Я по-прежнему люблю тебя, Мэйзи. Вот и все объяснение.

Эти слова разрушили то хрупкое спокойствие, которое она выстраивала с таким трудом.

– Я думаю, и ты любишь меня, – продолжал он, не обращая внимания на ее просьбу. – Разве не так?

Она посмотрела ему в глаза, в которых отражались огни дома за лужайкой. Лицо его скрывала тень. Он склонил голову и поцеловал ее в губы. Она не стала отворачиваться.

– Какие соленые слезы, – сказал он чуть погодя. – Ты же любишь меня, я знаю.

Вынув из кармана носовой платок, он бережно вытер ей щеки.

– Пойдем, Хью, а то люди будут говорить о нас за спиной, – сказала Мэйзи, решив положить конец всем этим ненужным объяснениям.

Она повернулась и сделала шаг, так что ему пришлось бы отпустить ее руку или идти за ней. Он пошел за ней.

– Представить себе не могу, что тебя это волнует. Твои знакомые славятся тем, что снисходительно относятся ко всякому…

На самом деле мнение других ее мало заботило. Больше всего она беспокоилась о себе. Она ускорила шаг, пока они не догнали остальных, а потом отпустила его руку и заговорила с герцогиней.

Ее немного задел тот тон, с каким Хью отозвался о снисходительности кружка Мальборо. Да, они действительно на многое смотрели сквозь пальцы, но ее даже немного покоробили слова «снисходительно относятся ко всякому», хотя она и не могла объяснить себе почему.

Когда все вернулись в дом, высокие часы в гостиной пробили полночь. Мэйзи вдруг ощутила, что смертельно устала, и сказала, что пойдет спать. От ее внимания не укрылся любопытный взгляд, с каким герцогиня при этих ее словах посмотрела на Хью, после чего едва сдержала улыбку. Было очевидно: хозяйка дома уверена, что эту ночь Мэйзи и Хью проведут вместе.

Все дамы поднялись по лестнице вместе, оставив мужчин играть в бильярд и наслаждаться ночной порцией спиртного. Прощаясь, Мэйзи замечала в глазах женщин ту же озорную усмешку, что и у герцогини, с примесью некоторой зависти.

Войдя в спальню, она затворила за собой дверь. Дрова в камине весело потрескивали, на туалетном столике мерцали свечи. На ночном столике у кровати, как и обычно, стояли блюдо с сэндвичами и бутылка хереса на тот случай, если ей ночью захочется перекусить. Мэйзи ни разу до них не дотронулась, но хорошо обученные слуги Кингсбридж-Мэнора услужливо меняли их каждый вечер.

Она начала раздеваться. Возможно, все ошибались, и Хью сегодня к ней не придет. От этой мысли ей стало больно, как будто ее пырнули кинжалом прямо в сердце, и она поняла, что больше всего на свете мечтает сейчас крепко обнять его и поцеловать по-настоящему, от всей души, ничего не стыдясь, а не так виновато, как в саду. Это чувство вновь пробудили в ней воспоминания шестилетней давности о той ночи после скачек в Гудвуде; она вспомнила узкую кровать в доме его тетки и выражение его лица, с каким он смотрел на то, как она снимает платье.

Она посмотрела на свое тело в высоком зеркале. Хью бы заметил, как оно изменилась. Шесть лет назад у нее были маленькие, похожие на прыщи розовые соски, но сейчас, после кормления Берти, они выросли и стали малинового цвета. Девушкой она не носила корсет, потому что у нее и без того была осиная талия, но после беременности о былой стройности пришлось позабыть.

Потом она услышала, как по лестнице тяжело поднимаются мужчины, смеясь над какой-то шуткой. Хью был прав: никто из них нисколько не удивится, если кто-то в загородном доме вздумает немного поразвлечься и нарушить супружескую верность. Неужели никому из них нет дела до уязвленных чувств Солли? Неужели все они такие бессердечные? И вдруг ее как громом ударило – ведь бессердечная здесь в первую очередь она сама.

Весь вечер она не думала о Солли, но теперь он предстал перед ее мысленным взором как наяву: добрый, безобидный, щедрый Солли. Мужчина, который любил ее до безумия, который заботился о Берти, как о своем родном сыне, зная, что он ему чужой. Не успело пройти нескольких часов после его отъезда, а она уже думает о том, как в ее постели окажется другой мужчина. «Да что же я за женщина такая?» – спрашивала она себя.

В порыве раскаяния она встала, подошла к двери и повернула ключ. Она вдруг поняла, что не понравилось ей во фразе Хью «Твои знакомые славятся тем, что снисходительно относятся ко всякому…» Она прозвучала так, как будто ее чувство к Хью было самым обычным преходящим увлечением. Как будто их связывали только легкий флирт и измена из множества тех, которые происходят, только чтобы светским сплетницам было о чем судачить.

«Но я так хочу обнять Хью», – говорила она себе, едва не плача от мысли, что придется о нем позабыть. Она вспоминала его мальчишескую улыбку и поджарую фигуру, его голубые глаза и мягкую, гладкую кожу; она вспоминала, как он смотрел на нее, когда она раздевалась, вспоминала то выражение счастья и неверия в чудо, смесь желания и восторга. Да, отказаться от всего этого будет невероятно тяжело.

Тут раздался легкий стук в дверь.

Она замерла, стоя посередине комнаты, словно охваченная параличом.

Ручка повернулась, на дверь нажали снаружи, но, разумеется, она не открылась.

Мэйзи услышала свое имя, произнесенное шепотом.

Она подошла к двери и взялась рукой за ключ.

– Мэйзи! – снова раздался шепот. – Это я, Хью.

Она так сильно желала упасть в его объятия, что едва могла сдерживаться. Она положила в рот палец и прикусила его, но никакая боль не могла усмирить желание.

Он снова постучал в дверь.

– Мэйзи! Можно войти?

Она прислонилась к стене. Стекавшие по лицу слезы падали с подбородка на грудь.

– Давай хотя бы поговорим!

Она понимала, что стоит ей открыть дверь – и никаких разговоров не будет. Они тут же обнимутся и в порыве страсти упадут на пол, позабыв все слова.

– Скажи хоть что-нибудь. Ты здесь? Я же знаю, что ты здесь.

Она стояла на месте, бесшумно рыдая.

– Ну пожалуйста, Мэйзи, – повторял Хью. – Прошу тебя.

Через несколько минут он ушел.

Мэйзи плохо спала всю ночь и проснулась рано. Но когда в окне забрезжили первые утренние лучи, она немного приободрилась. Пока остальные гости еще нежились в своих кроватях, она, как обычно, направилась в детскую. У двери она остановилась, услышав внутри мужской голос. Она сразу узнала его. Это был Хью.

– И тут великан проснулся.

При этих словах раздался детский вопль страха и восторга. Кричал Берти. Хью продолжал:

– Джек быстро спускался по бобовому стеблю, не жалея рук, но великан догонял его!

Старшая дочь Кинго, семилетняя Энн, произнесла строгим голосом всезнайки:

– Берти спрятался за стулом, потому что он боится. А я не боюсь.

Мэйзи тоже захотелось спрятаться, как Берти, и она даже повернулась, чтобы пойти обратно в свою спальню, но снова остановилась. Рано или поздно ей придется встретиться с Хью лицом к лицу, а в детской сделать это будет легче. Собравшись с духом, она вошла в комнату.

Дети сгрудились вокруг Хью и внимательно слушали его. Берти даже едва обратил внимание на мать. Хью поднял голову с настороженным видом.

– Продолжайте, я тоже послушаю! – сказала Мэйзи и, сев рядом с Берти, обняла сына.

Хью повернулся обратно к детям.

– И что же, по-вашему, сделал Джек?

– Я знаю, – сказала Энн. – Он достал топор.

– Правильно.

Мэйзи сидела и наблюдала, как Берти с широко открытыми изумленными глазами смотрит на своего настоящего отца. «Если я уж и это способна вынести, то смогу вынести все на свете», – подумала она.

Хью продолжал:

– И когда великан был еще на половине пути, Джек срубил бобовый стебель! Злой великан свалился на землю и разбился насмерть. А Джек с матерью с тех пор жили долго и счастливо. Вот и сказке конец.

– Расскажи еще, – попросил Берти.

IV

В посольстве Кордовы царила суматоха. На завтра был намечен прием в честь Дня независимости Кордовы, и в посольстве готовились к визиту членов парламента, чиновников министерства иностранных дел, дипломатов и журналистов. В довершение хлопот Мики Миранде нужно было сочинить ответ на строгую ноту от министра иностранных дел о том, что в Андах были убиты два английских исследователя. Но когда ему сообщили, что в приемной его дожидается Эдвард Пиластер, Мики тут же побросал все дела, потому что разговор с Эдвардом для него был важнее приема и ноты, вместе взятых. Ему требовалось найти полмиллиона фунтов, а раздобыть такие деньги можно было только через Эдварда.

Мики служил посланником Кордовы уже год. Эту должность ему удалось получить не только благодаря своей хитрости, но и многочисленным, стоившим целое состояние взяткам, которые отец щедро раздавал у себя дома. Мики пообещал отцу, что вернет деньги, и теперь ему нужно было выполнять свое обещание. Легче было покончить с собой, чем отказать грозному Папе.

Мики провел Эдварда в личный кабинет посланника – огромное помещение на втором этаже, одну из стен которого почти полностью занимал флаг Кордовы. Подойдя к письменному столу, он расстелил карту Кордовы, закрепив ее по углам портсигаром, графином с хересом, бокалом и серой шляпой Эдварда. Заговорил он не сразу, собираясь с мыслями. Первый раз в жизни он собирался попросить у кого-то целых полмиллиона фунтов.

– Вот провинция Санта-Мария, на севере страны, – начал он.

– Я знаю географию Кордовы, – проворчал Эдвард.

– Конечно, конечно, разумеется, – поспешил согласиться Мики.

Это была правда. Банк Пиластеров поддерживал регулярные деловые связи с Кордовой, финансируя экспорт нитратов, соленой говядины и серебра, а также импорт оборудования для шахт, оружия и предметов роскоши. Благодаря Мики всеми этими операциями занимался Эдвард; будущий посланник, а тогда атташе при посольстве, вовремя позаботился, чтобы у всех, кто отказывался иметь дела с Банком Пиластеров, в его стране возникали непреодолимые трудности. В результате Эдвард теперь считался ведущим экспертом в Лондоне по Кордове.

– Конечно, знаешь, – повторил Мики. – Как знаешь и то, что все нитраты, добываемые моим отцом, приходится перевозить на мулах из Санта-Марии в Пальму. Но ведь между ними можно запросто построить железную дорогу.

– Откуда такая уверенность? Железная дорога – вещь сложная.

Мики взял со стола нечто вроде объемной книги.

– Потому что по заказу отца один шотландский инженер, Гордон Хейпни, провел подробное исследование. Здесь указано все – включая стоимость. Можешь сам посмотреть.

– И сколько это будет стоить?

– Пятьсот тысяч фунтов.

Эдвард пролистал страницы доклада.

– А как насчет политики?

Мики перевел взгляд на большой портрет президента Гарсии в форме главнокомандующего армии. Всякий раз, как Мики смотрел на него, он клялся себе, что когда-нибудь на этом месте будет висеть его собственный портрет.

– Президент поддерживает эту идею.

Гарсия доверял Папе. С тех пор как Папа стал губернатором провинции Санта-Марии – не без помощи двух тысяч коротко-ствольных винтовок Уэстли-Ричардса из Бирмингема, – семейство Миранда всегда и во всем поддерживало президента и было его самым верным союзником. Гарсия и не подозревал, что Папа хочет построить железную дорогу в столицу, чтобы можно было дойти до нее с войском и напасть на нее за два дня, а не за две недели.

– И откуда же возьмутся средства? – спросил Эдвард.

– Соберем на лондонском рынке, – небрежно ответил Мики, стараясь не выдавать своего волнения. – Кстати, Банк Пиластеров мог бы заняться этим делом.

Это была кульминация долгого и упорного «приручения» семейства Пиластеров; наконец-то он должен был получить достойную награду за годы стараний.

Но Эдвард только покачал головой и сказал:

– Я так не думаю.

Его ответ поразил Мики, который надеялся, что в худшем случае Эдвард решит немного подумать.

– Но ты же постоянно выдаешь ссуды на железные дороги. А тут такой подходящий случай!

– Кордова – не то же самое, что Канада или Россия. Инвесторам не нравится нестабильная политическая обстановка в вашей стране, в которой у каждого провинциального каудильо имеется своя личная армия. Просто Средневековье какое-то.

Мики это не приходило в голову.

– Но ты же дал кредит на постройку серебряной шахты.

Это было три года назад, и с тех пор шахта принесла Папе сотню тысяч фунтов, которые оказались вовсе не лишними.

– О том и речь! Это единственная серебряная шахта в Южной Америке, которая едва-едва приносит какой-то доход.

На самом деле шахта приносила огромный доход, но Папа почти все забирал себе и крайне неохотно делился с акционерами. Если бы он потрудился соблюсти хотя бы видимость приличия! Но отец никогда не прислушивался к его советам.

Мики постарался подавить в себе паническое настроение, но чувства его, наверное, отразились на лице, потому что Эдвард беспокойно спросил:

– Для тебя это так важно, дружище? Выглядишь ты не очень…

– Сказать по правде, это очень важное дело для меня и моей семьи, – признался Мики.

Ему показалось, что если как следует постараться, то Эдварда можно уговорить выдать кредит.

– Если всеми уважаемый Банк Пиластеров решит принять участие в этом предприятии, то все остальные подумают, что Кордова – не такое уж гиблое место и что в нее стоит вкладывать средства.

– В этом что-то есть, – задумчиво сказал Эдвард. – Если предложение сделает один из партнеров, то к нему, вероятно, и прислушаются. Но я же не партнер.

Мики уже понял, что получить полмиллиона фунтов гораздо сложнее, чем он надеялся, но так просто он не сдастся. Он обязательно добьется своего.

– Что ж, придется придумать что-нибудь еще, – сказал он с напускной беззаботностью.

Эдвард осушил бокал с хересом и встал.

– Ну что, пойдем пообедаем?

Вечером того же дня Мики с Пиластерами отправились в «Опера-Комик» посмотреть «Фрегат ее величества «Пинафор». Мики пришел пораньше и, пока ждал в фойе, повстречался с семейством Бодвин. Альберт Бодвин был адвокатом, имевшим немало общих дел с Банком Пиластеров, а Августа когда-то пыталась устроить брак его дочери Рейчел с Хью.

Мики весь вечер размышлял, как бы раздобыть денег для железной дороги, но флиртовал с Рейчел Бодвин машинально, по привычке, как делал это со всеми девушками и некоторыми замужними дамами.

– Как продвигается дело эмансипации женщин, мисс Бодвин?

Ее мать, миссис Бодвин, покраснела и сказала:

– Я бы предпочла, чтобы вы не затрагивали эту тему, сеньор Миранда.

– Ну хорошо, не буду, ведь ваше желание для меня все равно что постановление парламента – столь же юридически обязательное.

Он повернулся к Рейчел. Девушку нельзя было назвать особенно красивой – глаза ее были посажены слишком близко друг к другу, – но фигура у нее была привлекательной: длинные ноги, узкая талия и довольно объемный бюст. В голове у Мики вдруг промелькнула странная фантазия, как он привязывает ее руки к спинке кровати и раздвигает ее обнаженные ноги. Подняв голову, он встретился с ней взглядом. Большинство девушек на ее месте покраснели бы и отвели глаза, но она продолжала смотреть на него, смело улыбаясь, как будто это он должен был стесняться. Мики подумал, о чем бы можно было завести разговор с ней, и спросил:

– Вы знаете, что наш старый приятель Хью Пиластер вернулся из колоний?

– Да, я видела его в Уайтхэвен-Хаусе. И вы там тоже были.

– Ах, да, я и забыл.

– Хью мне всегда нравился.

«Только ты не захотела выходить за него замуж», – подумал Мики.

Вообще-то на рынке невест ее уже можно было бы назвать залежалым товаром. Но все же инстинкты подсказывали ему, что она весьма чувственна. Главная ее трудность заключается в том, что она слишком прямолинейна и груба. Она отпугивает от себя мужчин. Возможно, глубоко внутри себя она отчаивается. Не за горами тридцать лет, а после этого уже недалеко и до участи старой девы. Некоторые женщины отнеслись бы к такой перспективе со смирением, но только не Рейчел. Мики это чувствовал.

Было заметно, что Рейчел к нему испытывает симпатию, но это нисколько не удивительно. К нему вообще многие относились с симпатией – старые и молодые, мужчины и женщины. Он умел пробудить интерес к себе, но особенно ему нравилось, когда к нему испытывали интерес влиятельные люди, благодаря которым можно было чего-то добиться. Рейчел же, по сути, не занимала никакого значимого положения и потому не представляла для него никакой ценности.

Когда пришли Пиластеры, Мики перенес свое внимание на Августу, облаченную в восхитительное вечернее платье темно-малинового цвета.

– Вы выглядите… потрясающе, миссис Пиластер, – произнес он низким голосом, и она улыбнулась от удовольствия.

Оба семейства обменялись вежливыми фразами, а затем по-шли занимать свои места – Бодвины в партер, а Пиластеры в отдельную ложу. Перед тем как уйти, Рейчел еще раз улыбнулась Мики и тихо сказала:

– Возможно, мы увидимся позже, сеньор Миранда.

Услышав эти слова, отец Рейчел неодобрительно посмотрел на нее, взял за руку и повел за собой, но миссис Бодвин тоже не скрывала улыбки. Выходит, отец Рейчел не хочет выдавать свою дочь замуж за иностранца, но миссис Бодвин уже не настолько разборчива.

Все первое действие оперы у Мики из головы не выходил вопрос с железной дорогой. Раньше он не задумывался о том, что примитивное политическое устройство Кордовы, позволившее семейству Миранды проложить путь к богатству и власти, в действительности отпугивает многих инвесторов. Скорее всего, финансировать строительство железной дороги откажутся и другие банки, так что, как ни крути, но остается только постараться переубедить Пиластеров. В полной же мере повлиять он мог только на Эдварда и Августу.

Во время первого антракта он ненадолго оказался наедине с Августой и тут же приступил к делу, зная, что ей нравится прямота:

– Когда Эдварда сделают партнером банка?

– Это больная тема, – ответила Августа, не скрывая своего раздражения. – А почему ты спрашиваешь?

Мики вкратце рассказал ей о проекте железной дороги, естественно, умолчав о смелых планах отца по захвату столицы.

– Никакой другой банк денег мне не даст. Никто ничего не знает от Кордове, потому что все операции я вел исключительно при посредничестве Эдварда.

На самом деле дела обстояли немного по-другому, но Августа все равно не разбиралась в финансах, так что ничего объяснять ей не стоило.

– Для Эдварда эта сделка стала бы крайне удачной и придала бы ему вес в банке.

Августа кивнула.

– Муж пообещал мне, что Эдвард станет партнером сразу же после женитьбы.

Мики удивился. Эдвард – и женится? Эти понятия как-то не сочетались. Зачем ему жениться?

– Мы даже пришли к согласию насчет невесты, – продолжала Августа. – Это Эмили Мэпл, дочь священника Мэпла.

– И какова она?

– Милая молодая девушка девятнадцати лет. Тихая и благоразумная. Ее родители одобряют наш выбор.

Мики подумал, что невеста эта как раз для Эдварда. Эдварду нравились симпатичные девушки, но ему была нужна такая, которой он легко мог бы руководить.

– Так в чем проблема?

Августа нахмурилась.

– Точно не знаю. По-моему, Эдвард никогда в жизни не соберется предложить ей руку и сердце.

Мики же это вовсе не удивляло. Он, напротив, не мог представить себе, что Эдвард женится, какой бы подходящей для него ни оказалась девушка. Какая ему польза от брака? О детях он не мечтает. Правда, стимулом может послужит обещание сделать его партнером, хотя самому Эдварду это не так уж и важно. Зато очень важно для Мики.

– И как, по вашему, подтолкнуть его к этому шагу?

Августа измерила Мики строгим взглядом и сказала:

– У меня предчувствие, что он задумается о браке, если вы тоже женитесь.

Мики отвел взгляд. Этой женщине в проницательности не откажешь. Пусть она ничего не знает о том, что творится за плотно закрытыми дверями борделя Нелли, но у нее есть материнская интуиция. Мики и самому казалось, что Эдвард станет сговорчивее, если он сам первый подаст ему пример.

– Мне? Жениться? – спросил Мики, слегка усмехнувшись.

Конечно, он иногда задумывался о женитьбе, как и всякий молодой мужчина, но не видел причин приступать к этому вопросу именно сейчас.

Впрочем, если на кону стоит финансирование железной дороги…

Но дело не только в железной дороге. Один удачный заем влечет за собой другой. Такие страны, как Канада и Россия, круглый год делают займы на лондонском рынке для строительства железных дорог, гаваней, выпуска акций водопроводных компаний и даже для правительственных расходов. Почему бы то же самое не делать и в отношении Кордовы? Мики бы брал комиссионные за каждую официальную или неофициальную сделку, но, что гораздо важнее, отсылал бы деньги домой, упрочивая богатство и власть своего семейства.

О том, что ждало его в случае неудачи, и догадываться не хотелось. Отец ни за что его не простит. Чтобы отвести от себя гнев отца, Мики согласился бы хоть трижды жениться.

Он снова посмотрел на Августу. Они никогда ни единым словом не упоминали о том, что произошло в спальне Старого Сета в сентябре 1873 года, но вряд ли она забыла о тех мгновениях безумной страсти. Пусть они и не снимали одежды, но ощущения от того сумасшедшего совокупления превосходили все, что Мики когда-либо испытывал со шлюхами в борделе Нелли. Наверняка и для Августы та сцена имела особое значение. Как она относится к предполагаемому браку Мики? Половина женщин в Лондоне будут сгорать от ревности, но трудно догадаться о том, что творится в сердце Августы. Он решил спросить ее прямо:

– Так что, вы настаиваете, чтобы я женился?

Августа помедлила с ответом. На ее лице отразилось сожаление, но потом она приняла суровый вид и строго сказала:

– Да.

В ее глазах читалась твердая решимость. Странно, но Мики даже испытал легкое разочарование.

– Нужно решить этот вопрос немедля. Эмили Мэпл и ее родители не будут ждать вечно.

«Другими словами, я должен жениться как можно скорее, – подумал Мики. – Ну что ж, пусть будет так».

В ложу вернулись Джозеф с Эдвардом, и разговор перешел на другие темы.

На протяжении следующего действия Мики думал об Эдварде. Вот уже пятнадцать лет они считаются друзьями. Эдвард слишком слаб и нерешителен, им легко руководить, и ему легко угодить. Больше всего на свете Эдвард любил, чтобы все происходило само собой, без всяких усилий с его стороны, так что Мики оставалось только потворствовать ему в этой слабости. Еще в школе он делал домашние задания за Эдварда; теперь же ему придется и послужить примером в браке, который благотворно скажется на карьере Эдварда, а заодно и Мики.

Во время второго антракта Мики сказал Августе:

– Для Эдварда было бы неплохо завести помощника в банке – какого-нибудь умного клерка, преданного и защищающего его интересы.