Текст книги "Человек из Санкт-Петербурга"

Глава девятая

– Что-то случилось? – спросила Шарлотта.

– Нет, ничего.

– Но у вас такой вид, словно вам явился призрак.

– Просто вы мне кое-кого напомнили. Расскажите о себе.

Она смотрела на него, нахмурившись. У него словно ком встал поперек горла, и от нее это не укрылось.

– Похоже, у вас начинается сильная простуда, – заметила она.

– У меня не бывает простуд. О чем у вас сохранились самые ранние воспоминания?

Она ненадолго задумалась.

– Я выросла в сельской усадьбе, которая называется Уолден-Холл, в графстве Норфолк. Там очень красивый дом из серого камня и замечательный сад. Летом мы пили чай под большим каштаном. Наверное, годика в четыре мне впервые разрешили пить чай вместе с мамой и папой. Это оказалось очень скучно. На лужайке перед домом не было ничего интересного, и меня всегда тянуло на задний двор, поближе к конюшням. И вот однажды они оседлали ослика и дали мне на нем прокатиться. Я, конечно, много раз видела прежде, как люди ездят верхом, и решила, что тоже умею. Мне велели сидеть смирно, потому что иначе я непременно упаду, но я не послушалась. Поначалу кто-то взял ослика под уздцы и покатал меня туда-сюда. Потом поводья разрешили взять мне самой. Все казалось так легко, что я пришпорила животное, как другие это делали с лошадьми, и заставила поскакать быстрее. Но не успела оглянуться, как уже лежала на земле, захлебываясь от плача. Я просто не могла поверить, что действительно упала!

Воспоминание заставило ее вновь рассмеяться.

– Кажется, у вас было счастливое детство, – заметил Максим.

– Вам бы так не показалось, если бы вы знали мою гувернантку. Ее зовут Мария, и это просто какой-то дракон из России. «У маленькой леди ручки всегда должны быть чистенькими». Она все еще служит у нас, но теперь в роли моей компаньонки.

– И все же вы всегда хорошо питались, носили нарядную одежду, вам не приходилось мерзнуть, а если случалось недомогание, к вашим услугам был домашний врач.

– Вы считаете, что всего этого достаточно для счастья?

– Мне было бы достаточно. А каково ваше наилучшее детское воспоминание?

– Когда папа подарил мне собственного пони, – не раздумывая ответила Шарлотта. – Мне этого очень хотелось, и потому получилось, словно сбылась самая заветная мечта. Я никогда не забуду тот день.

– А какой он?

– Кто именно?

– Лорд Уолден, – пояснил Максим несколько нерешительно.

– Папа? Как вам сказать… – Для нее это был непростой вопрос. «К тому же, – подумала Шарлотта, – для абсолютного незнакомца Максима, пожалуй, чересчур занимают подробности моей жизни». В его расспросах теперь чудилась странная меланхолия, которой она не замечала еще несколько минут назад. «Вероятно, его детство не было столь беззаботным, и он загрустил, слушая мои воспоминания?»

– Мне кажется, папа очень хороший человек, но…

– Все-таки есть «но»?

– Да. Он до сих пор обращается со мной как с ребенком. Я знаю, что бываю ужасающе наивна, но ведь и не смогу измениться, если ничему меня не учить. Он не объясняет мне сути вещей так… Так, как это только что сделали вы. Стоит нам заговорить об отношениях между мужчиной и женщиной, как он начинает жутко смущаться… А если речь заходит о политике, его взгляды мне представляются… Не знаю, как лучше выразиться… Слишком консервативными, что ли.

– Но ведь это совершенно естественно. Всю свою жизнь он привык получать то, что хотел, не прилагая никаких усилий. И потому мир кажется ему прекрасным в его нынешнем виде, за исключением, быть может, некоторых мелких проблем, которые со временем решатся сами собой. Вы любите его?

– Да. Но бывают моменты, когда я его просто ненавижу. – Под пристальным взглядом Максима она вдруг почувствовала себя неуютно. Казалось, он упивается ее словами, запечатлевает в памяти каждое новое выражение лица. – Но вообще-то папочка – само очарование. А почему все это вас так интересует?

Он улыбнулся ей странной, кривой улыбкой.

– Потому что я отдал жизнь борьбе с правящей элитой, но мне редко доводилось прежде беседовать по душам с одной из ее представительниц.

Шарлотта интуитивно поняла, что он не назвал ей истинной причины, хотя она вообразить себе не могла, зачем понадобилась эта ложь. Вероятно, ему тоже было чего стыдиться. Чаще всего люди не говорили ей всей правды именно из-за этого.

– Я принадлежу к правящей элите не больше, чем любимая собака моего отца, – возразила она.

Эта реплика заставила его улыбнуться гораздо искреннее.

– Тогда расскажите о своей матушке.

– У нее сильно расстроены нервы. Иногда она даже принимает лауданум.

– Что это?

– Лекарство на основе опия.

Максим удивленно вскинул брови.

– Это нехорошо.

– Почему?

– Считается, что принимать опий вредно, это ведет к деградации личности.

– Нет, если количество ограничено и служит лечебным целям.

– Вот даже как?

– Я слышу в вашем голосе скепсис.

– И вы не ошиблись.

– Тогда поясните, что вы имеете в виду.

– Если вашей маме необходим опий, то, как я подозреваю, потому, что она несчастна, а не просто больна.

– С чего бы ей быть несчастной?

– Вам виднее. Она ведь ваша мама.

Шарлотта призадумалась. Была ли мама несчастлива? Она, конечно, не выглядела такой довольной жизнью, как папа. Слишком много волновалась и порой срывалась на пустом месте. И все же…

– Она, пожалуй, чересчур склонна все усложнять, – наконец произнесла она. – Но я не вижу причин считать ее несчастной. Быть может, так происходит со всеми, кто вынужден покинуть свою родину?

– Вероятно, – согласился Максим, но его словам недоставало убежденности. – У вас есть братья или сестры?

– Нет. Моя лучшая подруга – двоюродная сестра Белинда. Мы с ней одногодки.

– А просто друзья?

– Друзей нет. Есть только знакомые.

– Быть может, еще кузины или кузены?

– Мальчики-близнецы шести лет от роду. Разумеется, у меня полно родственников моего возраста в России, но я ни с кем из них не встречалась, кроме Алекса. А он как раз намного старше меня.

– И что вы собираетесь делать в будущем?

– Ну и вопросы вы задаете!

– То есть вы сами не знаете?

– Еще не решила.

– А какие у вас есть варианты?

– Это тоже не такой простой вопрос, как кажется. То есть, конечно, предполагается, что я выйду замуж за молодого человека одного со мной круга и буду воспитывать детей. И замужество действительно наиболее вероятная перспектива.

– Почему?

– Потому хотя бы, что Уолден-Холл не перейдет ко мне по наследству после смерти отца.

– Как так?

– Имение передается вместе с титулом, а я, как вы понимаете, не могу стать графом Уолденом. А значит, новым владельцем усадьбы станет Питер – старший из близнецов.

– Понятно.

– К тому же сама я не смогу заработать себе на жизнь.

– Конечно же, сможете!

– Я ничего не умею.

– Так учитесь.

– Чему, например?

Максим пожал плечами:

– Да чему угодно. Вы можете выращивать породистых лошадей, управлять собственным магазином, поступить на государственную службу, стать профессором математики, писать пьесы для театра.

– Вас послушать, у меня получится все, за что бы я ни взялась.

– Я в самом деле так считаю. Но мне в голову пришла одна куда более вероятная возможность. Вы в совершенстве владеете русским – так почему бы не переводить на английский язык романы?

– Вы думаете, мне это по силам?

– Несомненно.

Шарлотта прикусила губу.

– Интересно, почему вы так верите в мои способности, а родители нет?

Немного подумав, он ответил с улыбкой:

– Просто, если бы вас воспитывал я, вы бы сейчас жаловались, что вас все время заставляли серьезно учиться и совсем не пускали на танцульки.

– А у вас есть дети?

Он отвел взгляд в сторону.

– Я не был женат.

Шарлотта оживилась.

– А вы хотели бы иметь семью?

– Да.

Она понимала, что продолжать не следует, но не могла сдержать любопытства: ей было по-настоящему интересно узнать, любил ли когда-нибудь этот странный человек.

– Так что же случилось?

– Моя невеста вышла замуж за другого.

– Как ее звали?

– Лидия.

– В точности как мою маму!

– Неужели?

– В девичестве она была Лидией Шатовой. Если вы какое-то время жили в Петербурге, то, вероятно, слышали о графе Шатове.

– Да, да, слышал. У вас есть часы?

– Часы? Нет.

– И у меня тоже. – Он оглядел зал и увидел часы на стене.

Шарлотта проследила за его взглядом.

– О мой Бог! Уже пять часов. А я-то собиралась вернуться домой, прежде чем мама спустится к чаю.

Она поднялась из-за столика.

– У вас будут проблемы? – спросил он, тоже вставая.

– Боюсь, да. – Она повернулась, чтобы выйти из кафе.

– Шарлотта… – обратился он к ней.

– Да, что такое?

– Не могли бы вы заплатить за чай? Я, видите ли, очень беден.

– Ах, даже не знаю, есть ли у меня с собой деньги. Есть! Смотрите, здесь одиннадцать пенсов. Этого хватит?

– Конечно. – Он взял монеты из ее ладони и отправился к стойке, чтобы расплатиться.

«Занятно, о чем только приходится помнить, когда ты вне своего привычного окружения, – подумала Шарлотта. – Увидеть бы выражение лица Марии, если сказать ей, что я угостила чаем в кафе совершенно незнакомого мужчину! Да ее удар хватит!»

Максим отдал ей сдачу и придержал входную дверь.

– Я могу немного проводить вас.

– Спасибо.

Максим взял ее за руку, и они пошли вдоль тротуара. Солнце все еще припекало. В их сторону двигался полицейский, и Максим заставил Шарлотту остановиться и сделать вид, что они разглядывают витрину магазина, пока тот не прошел мимо.

– Почему вы не хотели, чтобы он обратил на нас внимание? – спросила Шарлотта.

– Они могут до сих пор выискивать участниц демонстрации.

Шарлотта нахмурилась. Объяснение показалось ей неправдоподобным. Впрочем, наверное, ему виднее.

Они пошли дальше.

– Мне всегда нравился июнь, – сказала она.

– Да, погода в Англии просто прекрасная.

– Если вам так кажется, значит, вы не бывали на юге Франции.

– Зато, как я понимаю, там часто бывали вы.

– Мы туда отправляемся каждую зиму. У нас вилла в Монте-Карло. – Ей внезапно стало неловко. – Надеюсь, вы не думаете, что я бахвалюсь этим?

– Разумеется, нет, – улыбнулся он. – В вашем возрасте уже пора понять, что богатства надо стыдиться, а не гордиться им.

– Вероятно, так и есть. Но только я пока этого не поняла. Вы, стало быть, презираете меня?

– Нет. Ведь богатство вам не принадлежит.

– Вы самый интересный человек из всех, кого я когда-либо встречала, – призналась Шарлотта. – Мы можем снова увидеться?

– Конечно, – кивнул он. – У вас есть носовой платок?

Она достала платок из кармана плаща и протянула ему. Он утер себе нос.

– Говорила же, что вы подхватили простуду! – сказала она. – У вас вон и глаза слезятся.

– Должно быть, вы правы, – промокнул он глаза. – Назначим новую встречу в том же кафе?

– Мне это место показалось не слишком уютным, – возразила она. – Давайте подыщем что-нибудь другое. У меня идея! Как насчет Национальной галереи? Там, если я увижу кого-то из знакомых, мы всегда сможем сделать вид, будто не вместе.

– Хорошо.

– Вы любите живопись?

– Надеюсь, вы научите меня любить ее.

– Тогда договорились. Что, если мы встретимся там послезавтра в два?

– Превосходно.

Только сейчас до нее дошло, что ей может оказаться сложно вырваться из дома.

– Если у меня не получится прийти и свидание придется отменить, я могу послать вам записку?

– Э-э… Как же быть? Я, видите ли, почти не сижу на месте…

Но тут ему в голову пришла неожиданная мысль.

– Впрочем, записку всегда можно оставить у миссис Бриджет Каллахан в доме девятнадцать по Корк-стрит в Камден-тауне.

Она повторила адрес.

– Запишу, как только доберусь до дома. Кстати, нам до него осталась всего пара сотен ярдов.

Она замялась.

– Нам лучше расстаться здесь. Надеюсь, вы не обидитесь, но не надо, чтобы кто-то увидел меня с вами.

– Обижусь? – переспросил он со своей странной изломанной улыбкой. – Ни в коем случае.

Она протянула ему руку:

– Тогда до свидания!

– До свидания. – И он крепко сжал ее кисть.

Она повернулась и быстро пошла к дому. «Неприятностей не избежать, – размышляла она. – Там уже обнаружили, что меня нет в спальне, и устроят допрос с пристрастием. Скажу, что просто гуляла в парке, но им это не понравится».

Но на самом деле теперь ей было все равно, что подумают дома. Она обрела настоящего друга. И от этого делалось легко и радостно на душе.

Добравшись до ворот, она обернулась. Он все еще стоял там, где они попрощались, глядя ей вслед. Она чуть заметно махнула ему рукой. Он помахал в ответ. Странно, но, стоя там в одиночестве, он выглядел таким беспомощным и печальным. «Глупости, – отмела эти мысли Шарлотта, вспомнив, как он вытащил ее из бушевавшей толпы. – Он очень сильный мужчина».

Она вошла во двор и поднялась по ступенькам к входной двери.

Граф прибыл в Уолден-Холл, страдая от нервного несварения желудка. Из Лондона он поспешно выехал еще до обеда, как только полицейский рисовальщик закончил с портретом убийцы, и поел дорогой, не останавливая машины, прямо из корзины для пикников, запив еду бутылкой шабли. А причина нервничать у него была.

Сегодня ему предстояло вновь провести переговоры с Алексом. Он догадывался, что Алекс приготовил встречное предложение и ждал телеграммы с его одобрением от царя, которая должна прийти сегодня. Оставалось надеяться, что у сотрудников российского посольства хватит здравого смысла, чтобы немедленно доставить телеграмму Алексу в Уолден-Холл. Надеялся он и на то, что контрпредложение русских окажется приемлемым и он сможет представить его Черчиллю как свой большой успех.

Ему не терпелось приступить к деловой беседе с Алексом немедленно, но, будучи реалистом, он понимал, что какие-то минуты здесь ничего не решают, а в процессе переговоров нежелательно проявлять слишком большое рвение. И поэтому немного постоял в вестибюле, собираясь с мыслями, прежде чем вошел в «Октагон».

Алекс в тоскливой задумчивости сидел у окна – к чаю и пирожным, принесенным ему на огромном подносе, он даже не притронулся. При виде Уолдена он встрепенулся и спросил:

– Что произошло?

– Этот человек появился, но, боюсь, нам не удалось схватить его, – ответил граф.

– Значит, он снова пытался убить меня… – Алекс устремил взгляд в окно.

Уолден ощутил прилив сочувствия. Такой молодой, но уже обремененный огромной ответственностью, он находился в чужой стране и за ним охотился убийца. Но не стоило давать ему повода для еще большей меланхолии. И Уолден заговорил с напускной бодростью:

– Зато теперь у нас есть точное описание внешности преступника. Более того, у полиции имеется его портрет. Томсону понадобится день, от силы – два, чтобы поймать его. А здесь ты в полной безопасности – ему не выведать, где именно ты находишься.

– Вы считали, что в отеле тоже безопасно, но он нашел туда дорогу.

– Больше подобное не повторится. – Уолден понял, что на такой ноте начинать переговоры не стоит. Ему следовало отвлечь Алекса от горестных раздумий и как-то развеселить.

– Ты уже пил чай? – спросил он.

– Нет особого желания.

– Тогда предлагаю пройтись. Это поможет нагулять аппетит к ужину.

– Хорошо, – кивнул Алекс и поднялся.

Уолден захватил с собой ружье.

– Возможно, постреляем по кроликам, – заявил он Алексу. И они отправились в сторону приусадебного хозяйства, которое называлось домашней фермой. Один из двух телохранителей, приставленных Томсоном, последовал за ними, держась ярдах в десяти сзади.

Хозяин продемонстрировал Алексу свою свиноматку-рекордистку по кличке Принцесса Уолдена.

– Она брала первые призы на сельскохозяйственной выставке два года подряд, – сообщил он.

Алекс восхищенно рассматривал добротные кирпичные коттеджи арендаторов, высокие, тщательно выбеленные амбары и породистых лошадей-тяжеловозов.

– Я не стремлюсь получать со всего этого какой-то доход, – пояснил Уолден. – Вся прибыль уходит на закупку скота, прокладку дренажной системы, на строительство домов и ограждений. Но это хозяйство задает высокий стандарт для арендаторов, и после моей смерти домашняя ферма будет стоить намного больше, чем когда я унаследовал ее.

– У нас в России такое невозможно, – сказал Алекс.

«Отлично», – подумал Уолден, он уже отвлекся от прежних мыслей.

– Наши крестьяне чураются новых методов обработки земли, – продолжал Алекс. – Механизмы их пугают, и они не умеют содержать в порядке ни новые постройки, ни хорошие инструменты. А все потому, что остаются крепостными – пусть уже не формально, но психологически. Знаете, что многие делают, когда случается неурожай и им приходится жить впроголодь? Сжигают пустые амбары.

На южном акре вовсю шел сенокос. Двенадцать работников выстроились в изломанный ряд и продвигались по полу, налегая на косы. Слышался их ритмичный свист, и срезанная трава густо валилась на землю.

Сэмюэль Джонс, самый опытный из косарей, прошел до конца своего участка первым. Все еще не расставаясь с косой, он приблизился и приложил ладонь к козырьку кепки, приветствуя хозяина. Уолден пожал его мозолистую руку. Ощущение было такое, словно сжимаешь камень.

– Вашей светлости удалось-таки съездить на ту, как бишь ее… ярмонку в Лундоне? – спросил фермер.

– Да, я там был, – ответил Уолден.

– И вы посмотрели механическую косилку, что поминали давеча? Как она вам?

Уолден напустил на лицо сомнение.

– Она, конечно, красиво сделана, Сэм, но я, право, даже не знаю…

Сэм с готовностью закивал:

– Вот и я говорю, сэр, что никакая машина не сделает работу так же чисто, как хороший работяга.

– Но с другой стороны, с ее помощью мы бы справились с сенокосом за три дня, а не за две недели. Сам знаешь, как важно успеть до дождей. Закончили бы сами и отдали бы ее арендаторам.

– Но, выходит дело, вам тогда потребуется меньше работников, так? – спросил Сэм.

Уолден с преувеличенной энергией покачал головой.

– Нет, – произнес он, – отпустить я никого не могу. Придет урожай, и что? Нанимать первых попавшихся цыган?

– Ну а вам-то что? Какая разница?

– Не скажи. Меня волнует, как это воспримут люди. Тот же молодой Питер Доукинз только и ждет повода, чтобы устроить скандал.

Сэм понимающе хмыкнул.

– Как бы то ни было, – продолжал Уолден, – на будущей неделе машину отправится посмотреть мистер Сэмсон.

Это был управляющий домашней фермой.

– Послушай! – Уолден явно делал вид, что мысль пришла ему в голову только что. – А ты сам не хочешь поехать с ним? А, Сэм?

Сэм, в свою очередь, притворился, будто особо никуда не рвется.

– Это в Лундон-то? – переспросил он. – Да был я там в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом годе. Ничего хорошего.

– Вы могли бы отправиться поездом с мистером Сэмсоном и молодого Доукинза с собой прихватить. Посмотрели бы косилку, пообедали в Лондоне, а к вечеру были бы дома.

– Так сразу не скажу. Надоть посоветоваться с женушкой.

– Мне важно знать твое мнение об этой машине.

– Да, вот это и вправду интересно.

– Значит, решено. Я распоряжусь, чтобы Сэмсон все подготовил, – заговорщицки улыбнулся Уолден. – А миссис Джонс можешь сказать, что я тебя силком заставил поехать.

– Точно, так я и сделаю, милорд.

Поле к этому моменту было уже почти полностью выкошено. Большинство работников остановились, чтобы отдохнуть. Если здесь и водились кролики, то теперь они вынуждены были прятаться в последних рядах нескошенной травы. Уолден подозвал Доукинза и вручил ему ружье.

– Ты меткий стрелок, Питер. Попробуй подстрелить одного для себя, а другого для нас.

Все встали вдоль кромки поля, чтобы не попасть под выстрелы, и один из работников скосил остатки травы, выгнав кроликов на открытое пространство. Их оказалось четыре, и Доукинз первым же зарядом уложил сразу двоих, а потом еще одного. При звуках выстрелов Алекс болезненно морщился.

Уолден забрал свое ружье, прихватил одного из кроликов, и они с Алексом пошли обратно к дому. Алекс не мог скрыть восхищения.

– Вы поразительно умеете общаться с народом, – заметил он. – Мне же никогда не удается совместить доброжелательность со строгостью в нужной пропорции.

– Это приходит с опытом, – сказал Уолден, демонстрируя убитого кролика. – На нашей кухне он совсем ни к чему, но я тем не менее забрал свою долю добычи, чтобы лишний раз напомнить, что кролики принадлежат мне и если фермерам что-то перепадает, то как мой подарок, а не по праву собственников.

«Будь у меня сын, – подумал при этом Уолден, – именно так я и учил бы его вести хозяйство».

– То есть проблемы с ними нужно обсуждать и решать к обоюдному удовлетворению, – сделал вывод Алекс.

– Да. Это лучший метод, даже если приходится в чем-то уступать.

– Что опять навело меня на мысли о Балканах, – улыбнулся Алекс.

«Хвала небесам, как раз вовремя!» – подумал Уолден.

– Позволите начать с изложения нынешней ситуации? – продолжил Алекс. – Итак, мы готовы воевать с немцами в союзе с вами, а вы согласны признать наше право на проводку кораблей через Босфор и Дарданеллы. Однако одного только права недостаточно. Нам нужен способ осуществлять его на практике. Наше предложение о том, чтобы Великобритания признала все Балканы от Румынии до Крита зоной российского влияния, не получило одобрения с вашей стороны. Не сомневаюсь, вы посчитали это слишком большой уступкой. Таким образом, моей задачей стало выработать несколько более скромные требования, которые по-прежнему открывали бы России свободный проход между морями, но не вынуждали вас проводить на Балканах безоговорочно пророссийскую политику.

– Именно так, – согласился Уолден и подумал: «У него ум точный, как ланцет хирурга. Еще пару минут назад я давал ему отеческие советы, а сейчас мы говорим совершенно на равных – и это мягко выражаясь. Наверное, нечто подобное происходит неизбежно, когда из твоего сына вырастает настоящий мужчина».

– Прискорбно, что потребовалось много времени, – сказал Алекс. – Но мне пришлось обмениваться шифрованными телеграммами с Петербургом через посольство, а обсуждение вопросов на таком расстоянии просто невозможно завершить столь быстро, как мне бы того хотелось.

– Понимаю, – кивнул Уолден, мысленно подгоняя собеседника: «Ну, давай же, выкладывай!»

– Между Константинополем и Адрианополем есть регион площадью примерно в десять тысяч квадратных миль. Речь идет о половине территории Фракии[22]22
  Историческая и географическая область на востоке Балкан; ныне поделена между тремя государствами: Болгарией, Грецией и Турцией.


[Закрыть], которая сейчас принадлежит Турции. Береговая линия там начинается на Черном море, проходит вдоль Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, заканчиваясь на море Эгейском. Иными словами, с нее можно контролировать всю протяженность прохода между Черным и Средиземным морями.

Он сделал паузу.

– Отдайте нам контроль над этим районом, и мы – на вашей стороне.

Уолден не без труда скрыл волнение. На этом действительно можно сторговаться. Но вслух сказал:

– Одна проблема остается нерешенной. Это не наша территория, чтобы так просто отдать ее вам.

– Давайте рассмотрим варианты, которые возникнут с началом войны, – настаивал Алекс. – Вариант первый. Если Турция окажется в союзе с нами, право прохода мы получим так или иначе. Вариант второй. Турция соблюдает нейтралитет. Тогда Британия сможет потребовать права прохода для российских судов как доказательство подлинности нейтралитета Турции, а в случае ее отказа поддержит наше вторжение во Фракию. И вариант третий, он же наиболее вероятный. Турция воюет на стороне Германии. В подобной ситуации Британия легко признает Фракию российской, как только мы сумеем взять ее силой своего оружия.

– А как на это отреагируют сами фракийцы? – с сомнением спросил Уолден.

– Уверен, они предпочтут власть России господству турок.

– Мне почему-то кажется, что они выбрали бы независимость.

Алекс улыбнулся лукавой, мальчишеской улыбкой.

– Давайте начистоту. Ни вы, ни я, ни оба наших правительства ни в малейшей степени не обеспокоены тем, что предпочитает население Фракии.

– В целом согласен, – кивнул Уолден, понимая, что согласиться его вынудили. Необычное сочетание в Алексе юношеского обаяния и зрелого циничного ума выбивало графа из привычной колеи. Всякий раз, когда ему казалось, что он держит ход переговоров под контролем, Алекс вносил в них неожиданный поворот, демонстрируя, кто на самом деле занимает позицию лидера.

Они поднялись по склону холма к заднему двору Уолден-Холла. Граф заметил, как телохранитель пристально всматривается в глубь зарослей по обе стороны от них. Его тяжелые коричневые ботинки покрылись толстым слоем пыли. Земля иссохла. Дождя не пролилось ни капли за последние три месяца. Уолден пребывал в легком возбуждении, обдумывая новое предложение Алекса. Что скажет на это Черчилль? Наверняка согласится отдать русским часть Фракии. Кому вообще есть до нее дело – до этой самой Фракии?

Они прошли через примыкавший к кухне огород. Помощник садовника поливал из шланга грядки с листьями салата. Он отсалютовал хозяевам. Уолден лихорадочно старался вспомнить его имя, но Алекс неожиданно опередил его:

– Прекрасный вечер, а, Стэнли?

– Нам бы не повредил дождичек, ваше высочество.

– Только не слишком затяжной.

– Упаси Боже, ваше высочество.

«Алекс все схватывает на лету», – отметил Уолден.

Войдя в дом, он тут же звонком вызвал лакея.

– Я сейчас же пошлю телеграмму Черчиллю и назначу встречу с ним на утро. После завтрака на машине отправлюсь в Лондон.

– Прекрасно, – сказал Алекс. – Времени у нас остается все меньше.

Шарлотта не ожидала столь бурной реакции от слуги, открывшего ей дверь.

– О, слава Богу, вы вернулись домой, леди Шарлотта! – воскликнул он.

– Не понимаю, почему надо поднимать по этому поводу шум, Уильям. – Шарлотта отдала ему свой плащ.

– Леди Уолден вся извелась, – ответил слуга. – Велела послать вас к ней немедленно, как только вы появитесь.

– Я должна сначала привести себя в порядок.

– Но леди Уолден так и сказала – «немедленно»…

– А я говорю, что сначала поднимусь к себе и приведу себя в порядок. – И Шарлотта отправилась в свою спальню.

Она умылась и вынула из прически заколки. В области живота все еще ощущалась тупая боль от удара, а ладони были расцарапаны, но не слишком сильно. На коленках точно остались синяки, но ее коленок никто никогда и не видел. Зайдя за ширму, она сняла платье. Ни одной прорехи. «Глядя на меня, никто не скажет, что я побывала в дерущейся толпе», – подумала она. В этот момент дверь спальни открылась.

– Шарлотта! – донесся мамин голос.

Она поспешно надела халат, думая: «Господи, кажется, будет истерика!» И вышла из-за ширмы.

– Мы просто с ума сходили от беспокойства.

Вслед за ней в комнату вошла Мария с написанным на лице негодованием и стальным холодом во взгляде.

– Ну а теперь ты видишь, что я дома живая и здоровая, так что уже можно перестать волноваться.

Мать побагровела.

– Ты еще смеешь дерзить, несносная девчонка! – взвизгнула она и, шагнув к дочери, влепила ей звонкую пощечину.

Шарлотта отшатнулась и тяжело опустилась на кровать. Она была в шоке, но не от пощечины, а от одной лишь мысли, что такое возможно. Мама никогда прежде не поднимала на нее руку. И оттого это ощущалось больнее любых тычков и ударов, полученных в бесновавшейся толпе. Она перехватила взгляд Марии, и от нее не укрылось довольное выражение лица гувернантки.

Взяв себя в руки, Шарлотта процедила:

– Этого я тебе никогда не прощу.

– Ты? Это ты-то не простишь меня? – Зашедшись от злости, мать заговорила по-русски. – Ты, стало быть, думаешь, я сама запросто прощу тебе участие в бесчинствах перед Букингемским дворцом?

– Откуда ты знаешь? – выдохнула в испуге Шарлотта.

– Мария видела, как ты маршировала по Мэлл вместе с этими… Этими суфражистками! Мне так стыдно! Одному Богу известно, кто еще тебя там заметил. Если слухи дойдут до короля, нам всем откажут в приеме при дворе.

– Понятно. – Шарлотта все еще переживала полученную пощечину и добавила ядовито: – Так тебя волновала не моя безопасность, а только семейная репутация?

Мать выглядела растерянной и уязвленной. Влезла Мария:

– Мы, естественно, беспокоились и о том и о другом.

– А тебе, Мария, лучше бы помолчать, – сказала Шарлотта. – Ты уже достаточно наболтала своим длинным языком.

– Мария поступила абсолютно правильно, – вступилась мать. – Как она могла не сообщить мне о подобных вещах?

– Значит, ты не считаешь, что женщинам следует предоставить избирательное право?

– Разумеется, нет, и ты должна думать точно так же!

– Но я придерживаюсь другого мнения, – сказала Шарлотта. – И его высказываю.

– У тебя не может быть своего мнения. Ты еще ребенок.

– Этим всегда все кончается, не так ли? Я – еще дитя и ничего не понимаю. А кто несет ответственность за мое невежество? Предполагалось, что последние пятнадцать лет моим образованием занималась Мария, верно? И если я дитя, как ты считаешь, то это противоречит твоим же намерениям. Ты была бы вне себя от счастья, выдав меня к Рождеству замуж. А ведь есть девочки, которые уже в тринадцать лет становятся матерями независимо от того, замужем они или нет.

Теперь в шоке была Лидия.

– Кто рассказывает тебе о таких ужасах?

– Уж конечно, не Мария! За всю мою жизнь она ни разу не говорила со мной о чем-то действительно важном. Как, впрочем, и ты сама.

В голосе Лидии появились почти жалобные нотки.

– Но у тебя нет надобности в подобных знаниях. Ты – леди.

– Вот видишь! Ты сама подтверждаешь мои слова. Вы умышленно стремитесь держать меня в неведении. Но я не желаю оставаться невежей.

– Я лишь хочу, чтобы ты была счастлива, – жалобно сказала мама.

– Нет, не хочешь, – упрямо возразила Шарлотта. – Тебе надо, чтобы я стала такой же, как ты.

– Нет, нет, нет! – вскричала вдруг Лидия. – Я вовсе не хочу, чтобы ты походила на меня! Нет!

Она разрыдалась и бросилась вон из комнаты.

Шарлотта смотрела ей вслед, немного пристыженная и заинтригованная.

– Видите, что вы натворили? – укорила Мария.

Шарлотта оглядела ее снизу доверху: серое платье, седые волосы, некрасивое лицо с высокомерным выражением.

– Оставь меня в покое, Мария.

– Я вижу, до вас даже не доходит, сколько беспокойства и боли вы причинили сегодня.

Шарлотту так и подмывало парировать: «Если бы ты держала рот на замке, никто не испытал бы ни беспокойства, ни боли».

– Просто уходи, – сказала она вслух.

– Послушайте меня, маленькая Шарлотта…

– Для тебя я – леди Шарлотта…

– Нет, вы малышка Шарлотта и…

Она схватила со столика зеркальце с ручкой и швырнула его в Марию. Та взвизгнула. Шарлотта, разумеется, не целилась в нее, и зеркало разлетелось на куски, ударившись о стену. Мария выскочила из комнаты.

«Теперь я знаю, как с ней обращаться», – подумала Шарлотта.

И вдруг поняла, что одержала маленькую победу. Довела до слез мать и выгнала из своей спальни Марию. Это уже кое-что. «Я показала, что могу быть сильнее их. Обе заслужили то, что получили. Мария наябедничала маме за моей спиной, а мама меня ударила. Но они не дождались, чтобы я начала извиняться и обещала стать паинькой. Я сумела за себя постоять, и могу этим гордиться.