Текст книги "Человек из Санкт-Петербурга"

Вот только почему мне еще и немного стыдно?»

«Господи, как же я себя ненавижу! – думала Лидия. – Я ведь знаю, что чувствует Шарлотта, но не в силах признаться, насколько ее понимаю. Я постоянно теряю контроль над собой. Я сильно изменилась в последнее время. Прежде мне всегда удавалось вести себя спокойно и с достоинством. Пока она была маленькой, я только посмеивалась над ее проказами. Но теперь она стала женщиной. Боже мой, что же я натворила? В ней ведь течет кровь ее отца. Она пошла в Максима – это несомненно. Что мне теперь делать? Я мнила, что если буду считать ее дочерью Стивена, она постепенно станет такой, какой могла бы быть его дочь: невинной, женственной, до мозга костей англичанкой. Но не вышло. Все эти годы дурная кровь бродила в ней, дремала до поры, а теперь начала проявляться: лишенные нравственных устоев, ее русские крестьянские предки заявили о себе. И когда я это замечаю, мной овладевает страх. Я чувствую себя беспомощной. Я проклята. Проклятие лежит на всех нас. Грехи предков передаются потомкам даже в третьем и четвертом поколении. Когда же я буду прощена за свои прегрешения? Максим – анархист, вот и Шарлотта стала суфражисткой. Максим – прелюбодей, а теперь и Шарлотта заговорила о тринадцатилетних матерях. Она понятия не имеет, насколько это ужасно, когда тобой овладевает безудержная страсть. Это разрушило мою жизнь. Разрушит и ее, вот что страшит меня больше всего и заставляет кричать, рыдать, биться в истерике и раздавать пощечины. Но, Боже милостивый, не дай ей уничтожить себя! Она – все, ради чего я жила. Я запру ее в четырех стенах. Ах, если бы только она успела выйти замуж за хорошего молодого человека, прежде чем окончательно собьется с пути! Прежде чем все вокруг поймут, что она дурного происхождения. Хорошо бы этот Фредди сделал ей предложение еще до конца сезона. Наилучший выход из положения. Я должна приложить все усилия, чтобы так и произошло. Я обязана выдать ее замуж как можно быстрее! И тогда она уже не сможет встать на путь саморазрушения. Появится ребенок, потом, глядишь, второй, и у нее просто не останется времени ни на что другое. Необходимо устраивать ей встречи с Фредди как можно чаще. Она хороша собой и станет прекрасной женой для сильного мужчины, который сумеет обуздать ее натуру, для здравомыслящего мужчины, который станет любить ее, не пробуждая в ней низменных желаний, для мужчины, который будет спать в отдельной комнате и делить с ней постель раз в неделю при выключенном свете. Фредди подходит на эту роль идеально. С ним Шарлотте никогда не придется пройти через то, что выпало на мою долю. Она не узнает на собственном горьком опыте, что похоть – это разрушительное зло. И тогда мои грехи не передадутся еще одному поколению. Тогда Шарлотта не повторит моих ошибок. И эта девочка считает, что мне хочется сделать ее себе подобной! Если бы она только знала! Если бы только знала!»

Максим не мог унять слез.

Прохожие недоуменно оглядывались на него, пока он брел через парк туда, где оставил велосипед. Его сотрясали безудержные рыдания, а слезы так и струились по лицу. Ничего подобного с ним раньше не происходило, и он не мог понять, откуда это в нем. От горя он сделался совершенно беспомощным.

Он нашел велосипед среди кустов и вроде бы сумел немного успокоиться. «Что на меня нашло? – размышлял он. – У большинства людей есть дети. Теперь я узнал, что и у меня тоже есть ребенок. И что с того?» Но слезы вдруг снова хлынули из глаз.

Он сел на сухую траву рядом с велосипедом. «Она так красива», – подумал он. Но плакал Максим не из-за того, что обрел, он оплакивал потерянное. Восемнадцать лет быть отцом и даже не подозревать об этом! Пока он скитался по угрюмым селениям, пока сидел в тюрьме и тянул лямку каторжника на золотом прииске, пока пробирался через Сибирь и делал бомбы в Белостоке – все это время его дочь росла. Она училась ходить, говорить, самостоятельно есть, завязывать шнурки. Летом играла на зеленой лужайке под каштаном, а потом упала с ослика и заплакала. «Отец» подарил ей пони, как раз в то время, когда Максим вкалывал в кандальной связке. Она носила светлые платьица летом и шерстяные чулки зимой. И одинаково хорошо владела двумя языками – русским и английским. Но только кто-то другой читал ей на ночь сказки, кто-то другой кричал: «Сейчас я тебя поймаю!» – и со смехом бежал за ней вверх по лестнице, кто-то другой научил ее пожимать людям руки и здороваться: «Добрый день! Как вы поживаете?», кто-то другой мыл ее в ванне, расчесывал ей волосы и упрашивал доесть свой обед. Максиму много раз доводилось наблюдать, как русские крестьяне обращаются со своими детьми, и он часто задавался вопросом, откуда при такой нищей и полуголодной жизни в них берется столько любви и нежности к малышам, в буквальном смысле отнимающим у них последний кусок хлеба? Теперь он знал ответ. Любовь просто осеняет тебя, хочешь ты этого или нет. Вспоминая наблюдения за чужими детьми, он мог представить себе Шарлотту на разных стадиях взросления: пухлого малыша с пузиком, но без бедер, на которых могла бы держаться юбка; семилетнюю проказницу, постоянно рвущую свои платья и обдирающую коленки; худенькую и неуклюжую десятилетку, у которой пальцы вечно в чернилах, а одежда кажется чуть маловатой; застенчивого подростка, хихикающую при виде мальчишек, тайком пробующую духи матери и обожающую лошадей… А потом…

Потом она уже предстала перед ним красивой, смелой, решительной, вдумчивой и поистине достойной восхищения молодой женщиной.

«И я – ее отец», – снова повторил про себя Максим.

Ее отец.

Как это она сказала? «Вы – самый интересный человек из всех, кого я когда-либо встречала… Мы можем снова увидеться?» А он-то уже приготовился попрощаться с ней навсегда. И именно в тот момент, когда он понял, что расставаться навсегда не придется, Максим начал терять контроль над собой. Она подумала, что он заболевает. О, это привилегия юности – так бодро и легко общаться с человеком, не понимая, что у того сердце разрывается на части.

«Я становлюсь слезливо-сентиментальным, – подумал он. – Нужно держать себя в руках».

Он поднялся и взялся за руль велосипеда. Лицо протер платком, который дала ему она. В уголке был вышит синенький колокольчик – не ее ли рукоделие? Сев в седло, он поехал в сторону Олд-Кент-роуд.

Наступало время ужина, но Максим знал, что не заставит себя поесть. Впрочем, так даже лучше, поскольку денег оставалось совсем мало, а в такой вечер он не сумел бы сбежать не расплатившись. Ему хотелось поскорее добраться до мрачной съемной комнаты, где он сможет провести ночь наедине со своими мыслями. Он снова прокрутит в голове каждую минуту сегодняшней встречи от того момента, когда она вышла из ворот, до самого их прощания, до легкого взмаха ее руки.

Сегодня он с удовольствием скоротал бы время за бутылкой водки, но не мог себе этого позволить.

«Интересно, дарил ли кто-нибудь Шарлотте красный мяч?» – подумал он.

Погода стояла прекрасная, но городской воздух отдавал духотой. Пабы на Олд-Кент-роуд постепенно заполнялись принарядившимися женщинами из семей рабочего класса, которых сопровождали мужья, возлюбленные или отцы. Под воздействием секундного импульса Максим остановился перед одним из них. Из открытой двери доносились звуки старенького пианино. И Максим подумал: «Хочу, чтобы хоть кто-нибудь мне улыбнулся, пусть даже всего лишь официантка. Полпинты эля меня не разорят». Он привязал велосипед к решетке ограды и вошел.

В зале было многолюдно, накурено и стоял тот специфический пивной дух, который шибает в нос только в английском пабе. Несмотря на достаточно ранний час, то и дело раздавались взрывы громкого смеха уже подвыпивших мужчин и повизгивания девушек. Но казалось, что все от души веселятся. «Никто не умеет потратить свои гроши с большим толком, чем беднота», – подумалось Максиму. Он протиснулся к стойке. На пианино заиграли новую мелодию, и все дружно запели.

Это была незатейливая баллада, в которой старик рассказывал молоденькой девушке печальную историю своей жизни. Она все выспрашивала: «Почему ты прожил так одиноко, почему у тебя нет ни детей, ни внуков?» А дед открывал ей душу. «Когда-то давным-давно, – говорил он, – была у меня большая любовь, но она изменила мне с другим…»

И от этой глупейшей, сентиментальной и, если вдуматься, пошлейшей песенки у Максима вдруг снова навернулись на глаза слезы. Он тут же вышел из паба, так и не заказав себе пива.

И укатил прочь от этого смеха, от этой музыки. Такое веселье все-таки не для него – никогда не было и никогда не будет. Он доехал до своего дома и втащил велосипед в комнату на последнем этаже. Снял плащ, шляпу и улегся на кровать. Через два дня он снова встретится с ней. Они будут вместе любоваться живописью. «Перед встречей надо непременно посетить общественную баню», – решил он и поскреб подбородок. Жаль, нет способа ускорить рост бороды, чтобы через пару дней она выглядела немного приличней. Он заставил себя мысленно вернуться к тому моменту, когда она вышла из дома. Он смотрел на нее издали, еще не представляя себе, что…

«А о чем я в тот момент думал?» – задался он вопросом.

И сразу же вспомнил.

«Меня занимало тогда только одно: знает ли она, где укрылся Орлов?»

Максим поймал себя на мысли, что даже не вспоминал об Орлове остаток дня.

Скорее всего Шарлотта знает, где он, а если нет, то сможет это выведать.

«Вероятно, мне придется прибегнуть к ее помощи, чтобы убить князя.

Неужели я способен на это?

Нет, не способен. Нет, нет и нет!

Да что же со мной творится?»

Уолден встретился с Черчиллем в здании Адмиралтейства ровно в полдень. На первого лорда его новости произвели большое впечатление.

– Фракия? – переспросил он. – Разумеется, мы отдадим им половину Фракии. Да если на то пошло, пусть забирают к дьяволу хоть всю!

– Я придерживаюсь того же мнения, – сказал Уолден, ободренный реакцией Черчилля. – Как вы думаете, ваши коллеги поддержат эту идею?

– Полагаю, да, – ответил Черчилль уже чуть более задумчиво. – Я переговорю с Греем после ленча, а с Асквитом ближе к вечеру.

– А кабинет министров в целом? – Уолдену не улыбалась перспектива достичь договоренности с Алексом только для того, чтобы члены кабинета наложили не нее вето.

– Решение будет принято завтра утром.

Уолден поднялся.

– Значит, я запланирую возвращение в Норфолк сразу после этого, – сказал он.

– Превосходно. Кстати, что с тем чертовым анархистом? Его поймали?

– У меня намечен обед с Бэзилом Томсоном – шефом особого отдела. У него и узнаю все новости.

– Держите меня в курсе.

– Непременно.

– И спасибо. Я имею в виду – за новое предложение русских. – Черчилль мечтательно уставился в окно. – Фракия! – пробормотал он себе под нос. – Кто вообще представляет себе, где это?

И Уолден оставил его предаваться грезам.

Шагая от Адмиралтейства до своего клуба на Пэлл-Мэлл, он пребывал в самом радужном настроении. Обычно он обедал дома, но не хотел приглашать к себе человека из тайной полиции, к тому же Лидия казалась до странности озабоченной чем-то в последнее время. Несомненно, ее, как и самого Уолдена, беспокоит судьба Алекса. Этот мальчик был для них почти сыном, и если с ним приключится беда…

Он поднялся по ступенькам и в дверях клуба отдал лакею шляпу и перчатки.

– Замечательное лето в этом году, милорд, – заметил слуга.

«Погода действительно на удивление ясная уже не первый месяц, – подумал Уолден, подходя к двери клубного ресторана. – Но когда наступит перемена, наверняка начнутся грозы. А настоящий гром грянет в августе».

Томсон уже ждал его. И вид у него был достаточно самодовольный. Какой радостью было бы сейчас узнать, что ему удалось схватить убийцу! Они обменялись рукопожатиями, и Уолден сел за столик. Официант мгновенно принес меню.

– Ну что? – спросил Уолден. – Вы его арестовали?

– Почти, – ответил Томсон.

Это ясно означало «нет». Уолден заметно расстроился.

– Вот дьявол! – не сдержался он.

К ним подошел сомелье.

– Хотите коктейль? – спросил Уолден.

– Нет, благодарю вас.

С этим Уолден был солидарен – коктейли он считал дурацким изобретением американцев.

– Тогда бокал хереса?

– Пожалуй.

– Принесите два, – распорядился Уолден.

Они заказали коричневый виндзорский суп[23]23
  Популярное английское блюдо конца XIX – начала XX века; окончательно вышло из моды в 1980-х.


[Закрыть] и сваренную на медленном огне лососину, а чтобы запить все это, Уолден попросил бутылку рейнского.

Потом он заговорил, напустив на себя серьезный вид:

– Даже не знаю, в полной ли мере вы осознаете всю важность порученного вам дела? Мои переговоры с князем Орловым вступили в завершающую стадию. И если он падет от руки убийцы, все пойдет прахом с весьма серьезными последствиями для интересов национальной безопасности.

– Спешу заверить вас, милорд, что прекрасно это осознаю, – ответил Томсон. – Позвольте доложить о том прогрессе, которого нам удалось добиться. Уже установлено, что подлинное имя преступника – Максим Петровский. Русские фамилии сложны, а потому я буду в дальнейшем именовать его просто по имени. Максиму сорок лет. Он сын сельского священника из Тамбовской губернии. У моего коллеги в Петербурге имеется на него весьма пухлое дело. Он трижды подвергался арестам в прошлом, а сейчас находится в розыске по подозрению в совершении сразу нескольких убийств.

– О мой Бог! – пробормотал Уолден.

– Петербургский друг предупреждает также, что он специалист по бомбам и пользуется самыми изощренными методами борьбы.

Томсон помолчал.

– Вы проявили незаурядное мужество, поймав ту бутылку.

Уолден лишь слабо улыбнулся. Он бы предпочел забыть об этом.

Подали суп, и какое-то время они молча ели. Томсон потягивал рейнвейн без особого энтузиазма.

Уолдену нравился этот клуб. Еда не такая вкусная, как дома, но атмосфера располагала к отдохновению от забот. Кресла в курительной были старыми, но очень удобными, официанты – старыми и страшно медлительными, обои на стенах выгорели, а краска потускнела. И здесь до сих пор пользовались газовым освещением. Мужчины, подобные Уолдену, приходили сюда, потому что их собственные дома были слишком уж современными и ухоженными и тон в них задавали женщины.

– Я ослышался, или вы действительно сказали, что почти поймали его? – спросил Уолден, когда им принесли лосося.

– Да вы еще и половины не знаете.

– Вот как!

– В конце мая он появился в клубе анархистов на Джюбили-стрит в Степни. Там не знали, кто он такой, а он наплел про себя небылиц. Человек он осторожный, что, впрочем, с его точки зрения, вполне разумно, поскольку среди тамошних анархистов есть пара моих агентов. Они мне доложили о нем, но информация не привлекла тогда моего внимания, потому что он выглядел вполне безвредным. Утверждал, что пишет книгу. Но потом украл пистолет и исчез из поля зрения.

– Никому, разумеется, не сказав, где его искать?

– Точно так.

– Скользкий тип.

Официант забрал пустые тарелки и спросил:

– Не желают ли джентльмены по порции хорошего мяса? Сегодня у нас ягненок.

Они заказали ягненка с желе из красной смородины, жареной картошкой и спаржей.

– Ингредиенты для нитроглицерина он приобрел в четырех разных аптеках Камден-тауна, – продолжал Томсон. – Мы проверили в том районе каждый дом.

Полицейский набил рот ягнятиной и стал тщательно ее пережевывать.

– Ну и? – нетерпеливо спросил Уолден.

– Он снимал комнату в доме номер девятнадцать по Корк-стрит у вдовы по имени Бриджет Каллахан.

– Но уже съехал оттуда, не так ли?

– Да.

– Черт побери, Томсон, складывается впечатление, что этот тип попросту умнее вас!

Томсон молча окинул его холодным взглядом.

Уолден понял, что переборщил.

– Прошу прощения, если обидел, – сказал он. – Этот мерзавец просто действует мне на нервы!

– Миссис Каллахан утверждает, что сама выгнала постояльца, поскольку он показался ей подозрительным.

– Тогда почему же она не донесла на него в полицию?

Томсон быстро разобрался с мясом и отложил в сторону вилку с ножом.

– Говорит, не было особых оснований. Мне это показалось странным, и мои люди навели о ней справки. Ее покойный муж принадлежал к ирландским повстанцам. Следовательно, если она знала, что на уме у нашего друга Максима, то вполне могла отнестись к его планам с сочувствием.

Уолдену не понравилось, что Томсон назвал террориста «нашим другом». Но он лишь поинтересовался:

– Вы полагаете, ей может быть известно, куда он направился?

– Даже если так, она не скажет. Но с другой стороны, ему незачем было сообщать ей об этом. Здесь важно другое – он может появиться у нее снова.

– И вы установили наблюдение?

– Да, хорошо скрытое. Один из моих сотрудников снял ту же подвальную комнату как обычный жилец. Между прочим, первое, что он там обнаружил, был стеклянный стержень – часть химической посуды, которую используют в лабораториях. Значит, свою бомбу Максим изготовил там же, используя раковину для умывания.

Уолдена мороз пробирал по коже при мысли, что чуть ли не в центре Лондона любой может купить нужные химикаты, смешать их в умывальнике и получить бутыль смертоносной взрывчатки, а потом запросто пронести ее в апартаменты фешенебельного отеля в Вест-Энде.

За ягненком последовала новая смена блюд – фуа-гра.

– Что вы собираетесь предпринять дальше? – спросил Уолден.

– Портрет Максима украшает теперь доску объявлений каждого полицейского участка столичного графства. И если только он сам не запрется где-то в четырех стенах, один из глазастых бобби[24]24
  Кличка английского полицейского.


[Закрыть] рано или поздно заметит его. Но для того чтобы это случилось рано, а не слишком поздно, мои люди обходят сейчас дешевые гостиницы и доходные дома, показывая всем его физиономию.

– Но ведь он мог изменить внешность?

– В его случае это весьма затруднительно…

Томсона опять прервало появление официанта. Оба отказались от шоколадного торта, попросив взамен мороженое. Уолден присовокупил к этому полбутылки шампанского.

– Ему не скрыть высокого роста, как и своего русского акцента, – продолжил Томсон. – У него очень приметные черты лица. Времени, чтобы отпустить бороду, ему не хватит. Конечно, он может сменить одежду, обрить голову или, наоборот, надеть парик. На его месте я бы попытался спрятаться за каким-нибудь мундиром или форменной одеждой, выдав себя за моряка, лакея или даже священника. Но полисменам все эти трюки хорошо знакомы.

После мороженого им подали стилтон[25]25
  Известный пикантный английский сыр с плесенью.


[Закрыть] и бисквиты под лучший выдержанный портвейн, какой только можно было найти в винном подвале клуба.

«Ситуация все еще слишком неопределенная», – размышлял Уолден. Преступник пока разгуливал на свободе, а Уолден мог почувствовать себя в полной безопасности, только зная, что тот схвачен, посажен в надежную камеру и прикован цепями к стене.

– Стало очевидно, – продолжал Томсон, – что этот Максим является одним из наиболее опасных революционеров-террористов, членов крупной международной организации заговорщиков. Он превосходно информирован. Ему было известно, например, о прибытии в Англию князя Орлова. Как вы верно заметили, он умен и устрашающе полон решимости привести в исполнение свою миссию. Но Орлова-то мы теперь укрыли в надежном месте.

Уолден не сразу понял, к чему подводит свои рассуждения Томсон.

– А вот вы по-прежнему свободно ходите по лондонским улицам, совершенно не таясь.

– Но мне-то чего опасаться?

– Будь я на месте Максима, то сосредоточил бы внимание именно на вас. Я бы следил за вами в надежде, что вы сами приведете меня к Орлову. Или похитил, чтобы под пытками узнать, где он находится.

Уолден потупил взгляд, чтобы не выдать мелькнувшего в глазах страха.

– Разве такое по силам одному?

– Кто знает, нет ли у него сообщника? Я хочу приставить к вам телохранителя.

Но Уолден покачал головой.

– У меня есть мой верный Притчард. Он готов жизнь за меня отдать, что уже доказал в прошлом.

– Он вооружен?

– Нет.

– А стрелять умеет?

– И очень хорошо. В те годы, когда я часто охотился в Африке, он всегда был со мной. Кстати, там же он и спас меня с риском для жизни.

– В таком случае необходимо снабдить его пистолетом.

– Хорошо, – согласился Уолден. – Завтра я отправляюсь в усадьбу, где у меня есть для него револьвер.

Уолден увенчал трапезу персиком, а Томсон заказал десерт из груши. Потом они перешли в курительную, куда им подали кофе с бисквитами. Уолден раскурил сигару.

– Думаю, мне лучше прогуляться до дома пешком, моего же пищеварения ради. – Он старался говорить спокойно, но голос почему-то сорвался на более высокие тона.

– А по-моему, как раз этого делать не стоит, – возразил Томсон. – Экипаж дожидается вас?

– Нет, но…

– Мне будет спокойнее, если отныне вы начнете передвигаться, пользуясь только собственным транспортом.

– Договорились, – вздохнул Уолден, – но придется ограничить себя в еде.

– А сейчас сойдет и кеб. Я лично провожу вас.

– Вы и в самом деле считаете это необходимым?

– Он может поджидать вас прямо за порогом этого клуба.

– Да откуда же ему знать, членом какого клуба я состою?

– Это есть в любом справочнике «Кто есть кто».

– Ах, ну конечно! – Уолден только покачал головой. – О таких простых вещах как-то совершенно забываешь.

Томсон посмотрел на часы:

– Мне скоро пора быть на службе… Так что если вы готовы…

– Полностью.

И они вышли из клуба. Естественно, никакой засады Максим здесь не устроил. Кеб сначала доставил домой Уолдена, а потом на нем же Томсон отправился в Скотленд-Ярд. Войдя в особняк, Уолден не мог избавиться от ощущения, что в нем никого нет. Он решил подняться к себе в комнату. Сел у окна и докурил начатую в клубе сигару.

Ему хотелось хоть с кем-то поговорить. Он взглянул на часы. Послеобеденная сиеста Лидии должна закончиться. Ей пора одеваться к чаю, за которым она обычно принимает визитеров. И он прошел в ее спальню.

Она сидела в халате перед зеркалом. Вид у нее был несколько напряженный. «Это все волнения последних дней», – решил муж. Он положил ей на плечи ладони, глядя на ее отражение в зеркале, и склонился, чтобы поцеловать в макушку.

– Максим Петровский.

– Что?! – Она чуть заметно вздрогнула.

– Так зовут преступника. А что, эта фамилия тебе знакома?

– Нет.

– А мне показалось, ты узнала ее.

– Просто… Я как будто бы действительно могла слышать ее раньше.

– Бэзил Томсон выяснил всю подноготную этого типа. Это прирожденный и безжалостный убийца. Не исключено, что ты сталкивалась с ним в Петербурге, и именно потому он показался тебе знакомым, когда заявился сюда, а теперь ты узнаешь и имя.

– Да, это весьма вероятно.

Уолден подошел к окну, из которого открывался прекрасный вид на парк. Наступило время, когда няни выводили своих подопечных на прогулку. В парке повсюду виднелись коляски, а все скамейки занимали женщины в старомодных платьях, беспрерывно судачившие о своем. Только сейчас Уолдена неожиданно посетила догадка, что Лидию могло что-то связывать с Максимом в Петербурге, но по каким-то причинам она не желала признаваться в своем знакомстве с ним. Впрочем, он тут же устыдился подобной мысли и поспешил отогнать ее от себя.

– По мнению Томсона, как только этот Максим поймет, что Алекса надежно спрятали, он сделает попытку похитить меня.

Лидия поднялась с кресла, подошла к нему и обняла, положив голову ему на грудь, но ничего не сказала.

Муж погладил ее волосы.

– Мне теперь придется все время ездить на своем транспорте, а Притчарду нужно будет выдать пистолет.

Она подняла на него взгляд, и, к своему удивлению, он заметил, что ее серые глаза полны слез.

– Ну почему это все должно было на нас свалиться? – спросила она. – Сначала Шарлотта ввязывается в марш суфражисток, который выливается в драку. Теперь тебе угрожают. Кажется, мы все в опасности.

– Чепуха! Тебе, например, бояться нечего, а Шарлотта просто еще глупая девчонка. Что касается меня, то я буду надежно защищен.

Он погладил ее бедра, ощутив теплоту тела сквозь тонкую ткань, – корсета на ней еще не было. Ему захотелось заняться с ней любовью прямо сейчас. Они еще никогда не делали этого днем.

Стивен поцеловал ее в губы. Она прижалась к нему, и он понял, что ей тоже хочется близости. Он не помнил, чтобы она так возбуждалась прежде. Бросив взгляд в сторону двери, он решил запереть ее. Потом посмотрел на жену, и та легким кивком поощрила его. Слеза скатилась при этом на кончик ее носа. Уолден шагнул к двери.

И в этот момент кто-то постучал.

– Проклятие! – одними губами выругался Уолден.

Лидия мгновенно отвернулась от двери, машинально промокнув глаза носовым платком.

Вошел Притчард.

– Прошу прощения, милорд, но только что поступила срочная телефонограмма от мистера Бэзила Томсона. Они выследили, где скрывается человек по имени Максим. И если вам угодно присутствовать при аресте, мистер Томсон ждет вас внизу через три минуты.

– Мои плащ и шляпу, быстро! – распорядился Уолден.