Текст книги "Человек из Санкт-Петербурга"

Стивен тоже не сводил с дочери глаз. Лидия заметила, как он непроизвольно поднялся из кресла, и это выглядело настолько забавно, что она с трудом сдержала смех. Уже через секунду он сам поймет нелепость ситуации, потому что вставать при каждом появлении дочери в собственном доме было явным перебором.

Но еще более сильное впечатление Шарлотта произвела на Алекса. Он тоже вскочил на ноги, расплескал херес и густо покраснел. «Боже, да он застенчив!» – отметила про себя Лидия. Он переложил мокрый бокал из правой руки в левую и, поняв совершенную невозможность рукопожатия, остался стоять в полной растерянности. Неловкость усугублялась – ему явно следовало сначала прийти в себя, чтобы приветствовать Шарлотту, а он собирался это сделать, еще не оправившись от конфуза. Поэтому Лидия уже хотела вставить какую-нибудь пустую светскую фразу и заполнить возникшую напряженную паузу, когда Шарлотта взяла инициативу на себя.

Из нагрудного кармана Алекса она невозмутимо извлекла шелковый носовой платок и протерла его правую руку со словами, произнесенными по-русски:

– Как поживаете, Алексей Андреевич?

Потом сама пожала ему правую руку, забрала из левой бокал, протерла его и руку, вернула бокал, сунула платок на место и заставила гостя сесть. При этом она сразу же пристроилась рядом с ним и заняла разговором:

– Ну вот, а теперь, когда херес больше не летает по воздуху, я хочу, чтобы вы рассказали мне о Дягилеве. Говорят, он очень странный человек. Вы с ним знакомы?

– Да, знаком, – улыбнулся Алекс.

Князь полностью овладел собой и пустился в рассказ, а Лидия могла только удивляться: Шарлотта справилась с неожиданно возникшей ситуацией без малейших колебаний и задала затем вопрос, который, несомненно, обдумала заранее, чтобы Орлов расслабился и снова почувствовал себя в своей тарелке. И проделано все это было так ловко, словно она вращалась в свете уже лет двадцать и привыкла ко всякому. Где она только научилась этим манерам?

Лидия перехватила взгляд мужа. Стивен тоже был явно поражен изящным поведением дочери, и от отцовской гордости расплылся в широченной улыбке.

Максим мерил шагами Сент-Джеймс-парк, обдумывая увиденное. Время от времени он бросал взгляд через дорогу, где над высокой оградой возвышался изящный белый фасад особняка Уолдена, подобно тому, как исполненная благородства голова возвышается над жестким, безупречно накрахмаленным воротничком. «Эти люди уверены, что там они в полной безопасности», – подумал Максим.

Потом он уселся на скамью, располагавшуюся так, что с нее дом был по-прежнему отлично виден. Мимо него сновали представители лондонского среднего класса: девушки в немыслимых шляпах, клерки и лавочники, возвращающиеся по домам в темных костюмах и котелках. Нянюшки сплетничали между собой, покачивая младенцев в колясках или приглядывая за играми разодетых в пух и прах малышей. Попадались и цилиндры джентльменов, спешивших по своим клубам в районе Сент-Джеймс. Лакеи в ливреях выгуливали маленьких уродливых собачек. Толстая дама с огромной сумкой покупок плюхнулась на скамью рядом с Максимом и сказала:

– Ну и жарища, доложу я вам!

Он не знал, как правильно реагировать на такую ремарку, и потому лишь улыбнулся и отвел взгляд в сторону.

Представлялось все же вероятным, что Орлов понимал меру опасности, подстерегавшей его в Лондоне, куда он прибыл с тайной миссией. По крайней мере на станции он мелькнул всего на несколько секунд, а из дома не показывался вовсе. Максим догадался, что он специально попросил встретить его в закрытом экипаже, хотя погода стояла превосходная и на улицах преобладали коляски с откинутым верхом или открытые ландо.

До сегодняшнего дня план убийства рисовался абстрактно, понял Максим. Он стоял в одном ряду с такими отвлеченными понятиями, как международная политика, дипломатические скандалы, союзы и договоры, военные приготовления и гипотетические позиции, занимаемые бесконечно далекими кайзерами и царями. Но сейчас он внезапно предстал воплощением реального человека, мужчины определенной комплекции и роста с моложавым усатым лицом. И в это лицо можно было вогнать пулю. А невысокую плотную фигуру в теплом пальто разнести на куски бомбой. Или перерезать ножом чисто выбритую шею над модным галстуком в горошек.

И Максим ощущал себя готовым привести в исполнение любой из вариантов. Более того, он страстно желал этого. Оставались вопросы, но на них найдутся ответы; существовали проблемы, но они будут решены; дело потребует смелости – но как раз с этим у него все в порядке.

Он воображал себе Орлова и Уолдена внутри этого красивого особняка в изящной и удобной одежде, окруженных толпой угодливых слуг. Вскоре они усядутся ужинать за длинный стол, в полированной поверхности которого будут отражаться огни канделябров, белоснежные салфетки, серебро столовых приборов. И они примутся за еду с тщательно вымытыми руками с ухоженными ногтями, а женщины – в специальных перчатках. Съедят они едва ли десятую часть от поданных блюд, отправив остальное назад в кухню. Их разговор будет вертеться вокруг скачек, последних мод сезона или даже короля, с которым все они знакомы лично. Люди, которых они собираются отправить на кровавую бойню, борются с холодом и голодом в сырых землянках насквозь промерзшей России, а здесь они всегда нальют миску бесплатного супа даже революционеру-анархисту, пока он ведет себя тихо.

«Какое же высшее счастье мне предстоит испытать, убив Орлова! – подумал Максим. – Как сладостна будет месть! Если мне это удастся, я потом могу даже принять смерть, полностью исполнив свое предназначение на этой земле».

Он чуть дрожал от предвкушения.

– Похоже, вы подцепили простуду, – заметила толстуха рядом.

Максим только пожал плечами.

– Я купила ему на обед отменные бараньи отбивные и испекла яблочный пирог, – сказала она.

– Вот как? – Максим так и не понял, о чем она пыталась толковать. Он встал со скамьи и по траве подошел ближе к дому. Потом сел, но уже на землю, прислонившись спиной к стволу дерева. Ему придется наблюдать за особняком еще день, а быть может, и два, чтобы выяснить, какой образ жизни Орлов собирается вести в Лондоне. Когда он будет выезжать и возвращаться обратно, каким транспортом пользоваться – каретой, ландо, автомобилем или обычным кебом, – как много времени станет проводить в обществе Уолдена. В идеале он должен предвидеть перемещения князя, чтобы однажды затаиться в засаде. Этого можно добиться, просто изучив его привычки. Или же каким-то образом узнавать заранее о планах, пусть даже придется подкупить кого-то из прислуги.

Затем ему предстояло решить проблему выбора оружия и его приобретения. Выбор, разумеется, зависел от того способа убийства, который он в итоге предпочтет. А вот достать оружие ему сумеют помочь только анархисты с Джюбили-стрит. Но к актерам-любителям заведомо обращаться не стоило, как и к интеллектуалам из Данстен-Хаус и прочим «революционерам», имевшим легальный источник заработка. Зато он уже выделил для себя группу из четырех-пяти действительно озлобленных молодых людей, которым хватало денег только на выпивку, но в редких случаях, касаясь в разговоре политики, они неизбежно поднимали тему экспроприации экспроприаторов, что на жаргоне анархистов означало возможность финансировать революцию, добывая деньги грабежами. У таких либо уже было оружие, либо они знали, где его взять.

Две совсем юные девушки, с виду похожие на продавщиц, прошли мимо, и он слышал, как одна из них щебетала:

– И тогда я сказала ему: «Неужели ты думаешь, что если сводил меня в «Биоскоп», а потом угостил бокалом эля, то можешь уже и…»

Они скрылись из виду.

Странное чувство вдруг овладело Максимом. Сначала он решил, что оно навеяно девушками, но нет – ему было на них решительно наплевать. «Что это? Тревога? – подумал он. – Нет. Довольство собой? Нет. Еще не время. Возбуждение? Едва ли».

А потом он понял, что попросту счастлив.

И это действительно было для него необычно и ново.

В ту ночь Уолден пришел в спальню к Лидии. Они занялись любовью, потом она уснула, а Стивен лежал в темноте, держа на плече ее голову, и вспоминал Петербург 1895 года.

Тогда он почти непрестанно путешествовал – по Америке, Африке, Аравии, но, главным образом, потому, что Англия оказалась слишком тесна, чтобы жить там одновременно с отцом. Жизнь петербургского светского общества показалась ему веселой, но в чем-то консервативной. Ему нравились российские пейзажи и водка. А иностранные языки всегда давались легко, и хотя русский был одним из самых трудных, тем охотнее он принял вызов и стал изучать его.

Как будущему наследнику графского титула, Стивену вменялось в обязанность нанести визит вежливости британскому послу, а тот, в свою очередь, почел своим долгом добывать для гостя приглашения на все приемы подряд и представить его наиболее видным фигурам местного высшего общества. Стивен охотно принимал приглашения, поскольку любил разговаривать о политике с дипломатами не меньше, чем играть в карты с военными и пить шампанское с актрисами. На одной из вечеринок в посольстве и состоялась его первая встреча с Лидией.

Ему уже приходилось слышать о ней. У нее была репутация образца добродетели и настоящей красоты. И она действительно обладала красотой, но хрупкой и несколько бесцветной, особенно когда к своей бледной коже и светлым до блеклости волосам добавляла еще и белое вечернее платье. Ее манеры отличали скромность, сдержанность и безукоризненная вежливость. Не обнаружив в ней ничего поразительного, Стивен ограничился на первый раз лишь короткой беседой и нашел себе другую компанию.

Однако позже, во время ужина, она оказалась его соседкой за столом, и тут уж от обязанности общаться деться было некуда. Все русские свободно владели французским, а вторым иностранным избирали, как правило, немецкий, и потому Лидия почти не знала английского. Выручила способность Стивена без проблем говорить на французском. А вот найти подходящую тему оказалось куда сложнее. Он бросил реплику о правительстве России – она ответила набором реакционных клише, банальным и расхожим среди представительниц ее класса в то время. Тогда он переключился на свое увлечение – охоту на диких африканских зверей, и какое-то время она казалась заинтересованной, но стоило ему начать описывать племя пигмеев, ходивших совершенно голыми, как она покраснела и отвернулась, чтобы заговорить с соседом по другую от себя сторону. Стивен же решил, что эта девушка совершенно не для него. На таких следовало жениться, а супружество пока не входило в его планы. И все же осталось не дававшее покоя ощущение, что она куда сложнее, чем казалась на первый взгляд.

Лежа с ней в постели девятнадцать лет спустя, Уолден подумал, что это ощущение остается при нем до сих пор, и грустно улыбнулся в темноте.

А в тот вечер в Петербурге он случайно увидел ее еще раз. После ужина он заблудился в лабиринте коридоров посольства и набрел на музыкальный салон. Она была там одна и сидела за роялем, наполняя комнату звуками музыки, полной безудержной страсти. Мелодии он прежде не слышал, и поначалу она показалась ему даже несколько дисгармоничной, но задержаться его заставило не это, а сама Лидия. Бледная красота недотроги куда-то исчезла: у нее яростно сверкали глаза, когда она в экстазе откидывала голову, а все тело трепетало от переживаемых эмоций – это была совершенно другая женщина.

Музыку он запомнил на всю жизнь. Позднее он узнал, что это первый фортепианный концерт Чайковского, си-бемоль минор, и с тех пор отправлялся слушать его при каждой возможности, так и не признавшись Лидии почему.

Покинув посольство, он вернулся в гостиницу, чтобы переодеться, поскольку ближе к полуночи его ждали за карточным столом. Играть Стивен любил, но не терял головы: всегда в точности зная, сколько может позволить себе проиграть, и, лишившись этой суммы, сразу же прекращал игру. Причина такой сдержанности таилась не в холодном расчете. Просто он знал, что, случись ему наделать долгов, придется обращаться за помощью к отцу, а сама мысль об этом была невыносима. Впрочем, порой он оставался и в достаточно крупном выигрыше. Но если быть до конца честным, то не сам по себе азарт игры на деньги привлекал его – гораздо больше ему нравилось проводить время в мужской компании с выпивкой ночь напролет.

Но в тот раз сесть за столик с зеленым сукном было не суждено. Притчард, его камердинер, как раз завязывал узел на галстуке, когда в дверь гостиничных апартаментов постучал посол. Причем у его превосходительства был такой вид, словно ему пришлось спешно встать с постели и на скорую руку одеться. У Стивена даже мелькнула мысль, что произошла революция и всех граждан Великобритании срочно попросят укрыться в стенах посольства.

– Боюсь, у меня для вас плохие новости, – начал посол, – поэтому вам лучше присесть. Поступила телеграмма из Лондона. Это касается вашего отца.

Старый деспот умер от сердечного приступа в возрасте шестидесяти пяти лет.

– Разрази меня гром! – отозвался на известие Стивен. – Вот уж не ожидал, что это случится так рано.

– Примите мои глубочайшие соболезнования, – сказал посол.

– Весьма признателен, что вы лично прибыли сообщить мне об этом.

– Это мой долг. Скажите, если чем-то могу помочь.

– Спасибо, вы очень добры ко мне.

Посол с чувством пожал ему руку и уехал.

А Стивен уставился в пространство, вспоминая старика отца. Это был необычайно высокий человек с железной волей и прескверным характером. Его саркастические замечания способны были кого угодно довести до слез. У его близких существовало только три возможности: уподобиться ему, полностью подчиниться или сбежать. Мать Стивена, милая, но совершенно бесхребетная женщина Викторианской эпохи, позволила мужу совершенно подавить себя и умерла совсем молодой. Стивен предпочел уехать.

Он вообразил себе отца на смертном одре и подумал: «Наконец-то и ты лишился своей власти над людьми. Теперь не будут рыдать горничные, трепетать лакеи, а дети в испуге прятаться от тебя по углам. Ты не сможешь больше насильно устраивать браки и сгонять фермеров с земли, чтобы показать, насколько тебе плевать на принятые парламентом законы. Тебе уже не приговорить вора к пожизненному заключению в тюрьме и не сослать болтуна-агитатора из социалистов в Австралию. Прах к праху, пыль к пыли».

Ему потребовалось много лет, чтобы пересмотреть свое мнение об отце. И теперь, в 1914 году, когда ему самому исполнилось пятьдесят, он признавал и некоторые достоинства батюшки, которые отчасти унаследовал сам: например, тягу к знаниям, веру в рационализм, убеждение, что только добросовестный труд может оправдать существование мужчины на этой земле. Но в 1895-м Стивен не чувствовал ничего, кроме горечи.

Притчард принес на подносе бутылку виски и коротко сказал:

– Воистину печальное событие, милорд.

Услышав обращение «милорд», Стивен едва ли не вздрогнул. До сей поры они с братом носили чисто номинальные титулы – сам Стивен был лордом Хайкомом, и прислуга, обращаясь к нему, именовала его просто «сэр». Милордом для них мог быть только отец. Но отныне, конечно же, именно Стивен становился графом Уолденом. А вместе с титулом к нему в собственность переходили несколько тысяч акров земли в южной Англии, обширные угодья в Шотландии, семь скаковых лошадей, Уолден-Холл, вилла в Монте-Карло, охотничий домик на севере и место в палате лордов.

Ему придется жить в Уолден-Холле. Это было семейное гнездо, и графу, как его главе, полагалось обитать именно там. «Первым делом проведу электричество», – тут же решил он. Можно продать некоторые из ферм, чтобы вложить деньги в лондонскую недвижимость и акции североамериканских железных дорог. Потом предстоит выступить с первой речью в палате лордов. О чем он будет говорить? Скорее всего о внешней политике. У него теперь были арендаторы, за которыми следовало присматривать, и несколько имений, чтобы рачительно ими управлять. Отныне в сезон ему необходимо появляться при дворе, устраивать охоту и приемы…

Ему никак не обойтись без жены.

Роль графа Уолдена совершенно не подходила холостяку. Кто-то должен выполнять обязанности хозяйки во время всех этих приемов, отвечать на письменные приглашения, обсуждать с поварихой меню, распределять гостей по спальням и сидеть на противоположном конце длинного стола во время званых ужинов в Уолден-Холле. Требуется графиня Уолден.

Ведь и о наследнике придется подумать тоже.

– Мне необходимо жениться, Притчард.

– Да, милорд. Вашим холостяцким денькам пришел конец.

На следующий день Уолден нанес визит отцу Лидии и получил официальное разрешение видеться с ней.

Даже теперь, почти двадцать лет спустя, он поражался своей легкомысленной безответственности, непростительной даже по молодости лет. Он ни разу не задался вопросом, станет ли она для него подходящей женой. Его интересовало только, достаточно ли она благородного происхождения, чтобы носить титул графини. У него не возникало сомнений, что он сможет сделать ее счастливой. Ему хотелось верить, что та страсть, которую она обнаружила, играя на фортепиано, неизбежно будет перенесена на него самого, и в этом заключалась ошибка.

Он виделся с ней каждый день на протяжении двух недель – на похороны отца в Англии он все равно не успевал, – а потом сделал предложение. Не ей, а ее отцу. Тот смотрел на вещи с той же прагматичной точки зрения самого Уолдена, объяснившего, что ему необходимо жениться немедленно, несмотря на траур по отцу, поскольку по возвращении домой его ждали многочисленные обязательства. Отец Лидии был исполнен понимания. Через шесть недель они стали мужем и женой.

«Каким же самодовольным глупцом я тогда себя повел, – думал он теперь. – Мне представлялось, что, подобно тому, как Британия навсегда останется владычицей морей, я неизменно смогу держать в узде свое сердце».

Из-за облаков проглянула луна и осветила спальню. Он посмотрел на спящую Лидию. «Я никак не мог предвидеть, – продолжал размышлять он, – что по уши и безнадежно влюблюсь. Мне нужно было только, чтобы мы друг другу нравились, но в результате этого оказалось достаточно для тебя и слишком мало для меня. Я и представить себе не мог, как необходима мне станет твоя улыбка, как желанны твои поцелуи, как я буду с волнением ждать, придешь ли ты ночью ко мне в спальню, и уж совсем не в состоянии был вообразить, какой страх воцарится в моей душе при мысли, что я могу тебя потерять».

Она что-то пробормотала во сне и повернулась на другой бок. Он осторожно убрал руку из-под ее головы и сел на край кровати. Если задержаться, есть риск тоже уснуть, а горничная Лидии не должна видеть их в одной постели, когда утром принесет хозяйке чашку чая. Он запахнул халат, сунул ноги в ручной работы тапочки и неслышно вышел, чтобы через две смежные гардеробные попасть в свою спальню. «И все-таки как же мне повезло!» – подумал он, забираясь под одеяло.

Уолден оглядел накрытый к завтраку стол. Кофе, чай китайский, чай индийский, молоко, сливки, ликеры, большая чаша с горячей овсянкой, блюда со стопками лепешек и тостов, баночки с мармеладом, медом и джемами. На отдельном столике, подогреваемые специальными спиртовыми горелками, расположились серебряные контейнеры с яичницей, беконом, колбасками, тушеными почками и жареной рыбой. Холодные закуски были представлены ростбифом, ветчиной и языком. Во фруктовых вазах громоздились пирамиды из нектаринов, апельсинов, клубники и ломтиков дыни.

«Все это не может не привести Алекса в хорошее настроение», – подумал он.

Он положил на тарелку немного яичницы с почками и уселся за стол. Русские, конечно же, знают себе цену и потребуют нечто в обмен на обещание военной помощи. Уолдена тревожило, какими будут эти требования. Если они захотят чего-то, что Англия заведомо не сможет им дать, переговоры немедленно окажутся под угрозой срыва, а это…

Нет. Его задача как раз в том и состоит, чтобы не дать переговорам сорваться.

Он сумеет повлиять на Алекса, сможет манипулировать им. Хотя эта мысль причинила ему внутренний дискомфорт. Тот факт, что он давно знал мальчика, вроде бы должен только облегчить миссию, но если придется занять жесткую позицию, ему куда проще было бы сделать это, ведя переговоры с совершенно посторонним человеком, чья судьба его не волновала.

Но сейчас следует забыть все личное. «Мы должны получить Россию в союзницы!»

Он налил себе кофе и намазал кусок лепешки медом. Ровно через минуту появился Алекс, ясноглазый и ухоженный.

– Как спалось? – спросил Уолден.

– На удивление великолепно. – Алекс взял из вазы нектарин и принялся за него, разделывая ножом и вилкой.

– И это все? – удивился Уолден. – Ты же всегда так любил английские завтраки. Помнится, мог съесть тарелку овсянки, порцию яичницы, ростбиф и клубнику, а потом послать на кухню, чтобы принесли еще тостов.

– Я ведь уже больше не расту, дядя Стивен.

«Мне лучше сразу зарубить себе это на носу», – отметил про себя Уолден.

Покончив с завтраком, они перешли в комнату для утреннего отдыха.

– Мы вскоре собираемся объявить о рассчитанном на пять лет плане развития армии и военно-морского флота, – сообщил Алекс.

«Как это похоже на него, – подумал Уолден. – Сначала отвлечь внимание, чтобы сразу же о чем-нибудь попросить». Он вспомнил, как Алекс сказал однажды: «Этим летом я непременно прочитаю Клаузевица, дядя. Кстати, можно, я приглашу своего приятеля на охоту в Шотландию?»

– Бюджет на пять лет составит семь с половиной миллиардов рублей, – продолжал Алекс.

«При курсе десять рублей за фунт стерлингов, – прикинул Уолден, – это семьсот пятьдесят миллионов фунтов».

– Весьма впечатляет, – сказал он. – Жаль только, вы не начали осуществлять этот план пять лет назад.

– Мне тоже, – признался Алекс.

– Теперь же велика угроза, что едва вы приступите к своей программе, как разразится война.

Алекс лишь пожал плечами, и Уолден подумал: «Разумеется, он и намека себе не позволит, на какой стадии Россия может начать боевые действия».

– Прежде всего вам следовало бы увеличить калибр орудий своих броненосцев.

Алекс покачал головой.

– Наш третий по счету броненосец готов к спуску на воду. Четвертый строится быстрыми темпами. На обоих установлены двенадцатидюймовые пушки.

– Этого мало, Алекс. Черчилль настоял, чтобы наши дредноуты несли на себе пятнадцатидюймовые орудия.

– И он прав, черт возьми! Наше командование понимает это, но не наши политики. Вы же знаете Россию. Все новое у нас сначала встречают в штыки. Поэтому перевооружение так затягивается.

«Мы пока ходим вокруг да около», – подумал Уолден и спросил:

– Каковы ваши приоритеты?

– Первые сто миллионов рублей пойдут на нужды черноморского флота.

– Мне представляется, что Северное море значительно важнее. – «По крайней мере для Англии». Но озвучивать последнюю фразу Уолден не стал.

– Мы в значительно большей степени ориентированы на Азию, нежели вы. Наш заклятый враг – Турция, а не Германия.

– Но они могут заключить между собой союз.

– Такая возможность не исключена, но наша главная проблема в том, что флот не имеет выхода в Средиземное море.

Это уже звучало как вступление к заранее подготовленной речи. «Стало быть, мы скоро подойдем к сути дела». Алекс между тем продолжал:

– Пока турки держат в своих руках Константинополь и контролируют проливы, стратегически Черное море остается не более чем внутренним озером.

– И потому Российская империя уже не первое столетие стремится усилить свое влияние на юге.

– Заметьте, с полным правом. Мы – славяне, как и большинство народов на Балканах. И если они борются за национальную независимость, мы, естественно, поддерживаем эту борьбу.

– Понятно. Потому что, добившись независимости, они предоставят вашему флоту свободный проход в Средиземное море.

– Да, если славяне возьмут Балканы под свой контроль, это будет в наших интересах. Но наилучшей окажется ситуация, при которой контроль над регионом возьмет в свои руки сама Россия.

– Не сомневаюсь, но такая возможность представляется мне маловероятной.

– Но вы же можете хотя бы рассмотреть ее?

Уолден открыл было рот, чтобы заговорить, но осекся.

«Вот оно! – подумал он. – Это то, чего они добиваются, то вознаграждение, которое хотят получить. Но, видит Бог, мы не можем отдать России Балканы! И если судьба договоренности зависит от этого, значит, договориться не удастся…»

Алекс между тем подтвердил его опасения.

– Чтобы сражаться вместе с вами, мы должны быть сильны. И нуждаемся в более сильных позициях именно в том регионе, о котором зашла речь, а потому естественным образом ждем от вас помощи.

Откровеннее выразиться было невозможно: отдайте нам Балканы, и мы выступим на вашей стороне.

Уолдену пришлось сделать над собой усилие, чтобы собраться, изумленно вскинуть брови и ответить:

– Если бы Британия сама контролировала Балканы, мы могли бы – заметь, я говорю чисто теоретически, – передать их вам. Но мы не в состоянии отдать вам то, чего у нас попросту нет. Поэтому я не уверен в нашей способности помочь России, как ты выразился, усилить свои позиции в той части Европы.

Алекс отреагировал так быстро, словно отрепетировал разговор заранее.

– Но вы вполне способны добиться признания Балкан законной сферой российских интересов.

«А! Все не так уж и плохо, – подумал Уолден. – Вот это мы действительно можем попробовать».

Ощутив немалое облегчение, он все же напоследок решил проверить степень решимости Алекса, испытать его позицию на прочность.

– Мы, несомненно, могли бы отдать на Балканах предпочтение вам в ущерб Австрии и Турции.

Алекс покачал головой и твердо сказал:

– Этого слишком мало.

Что ж, попытка не удалась, но предпринять ее было необходимо. Несмотря на молодость и застенчивость, Алекс показал, что не поддастся на дипломатические уловки. Плохо, но ничего не поделаешь.

Уолдену требовалось время, чтобы все осмыслить. Если Британия примет российские условия, это окажет существенное влияние на расстановку политических сил, приведет к таким подвижкам в международных делах, которые, подобно сдвигам земной коры, могут вызвать землетрясения там, где их никто не ждет.

– Вероятно, вам необходимо проконсультироваться с Черчиллем, прежде чем мы сможем пойти дальше, – чуть заметно улыбнулся Алекс.

«Да, черт возьми, и тебе это прекрасно известно», – подумал Уолден. Он вдруг понял, как тонко провел Алекс первый раунд их переговоров. Сначала напугал Уолдена, выдвинув совершенно неприемлемые требования, а потом смягчил их до более реальных, и обрадованный Уолден почти согласился.

«Я рассчитывал, что смогу манипулировать Алексом, но в данном случае он манипулировал мной», – признал про себя граф, а вслух сказал:

– Ты не представляешь, как я горжусь твоими успехами, мой мальчик.

В то утро Максим понял, когда, где и как убьет князя Орлова.

План начал вырисовываться за чтением «Таймс» в библиотеке клуба на Джюбили-стрит. И отправной точкой послужила заметка в колонке «Светской хроники»:

«Вчера в Англию прибыл из Санкт-Петербурга князь Алексей Андреевич Орлов. На протяжении лондонского сезона он станет гостем графа и графини Уолден. Представление князя при дворе их величествам королю и королеве состоится 4 июня».

Теперь он достоверно знал, что в определенный день, в определенное время князь будет находиться в определенном месте. Подобного рода информация насущно необходима при тщательной подготовке покушения. Максим предполагал, что рано или поздно раздобудет такую информацию либо через слуг Уолдена, либо путем неусыпного наблюдения за Орловым и его регулярными маршрутами. Но с появлением этих сведений в «Таймс» полностью отпала необходимость рисковать, вступая в беседы с прислугой или ведя тайную слежку. Знал ли сам Орлов, что о его передвижениях совершенно свободно пишут в газетах, словно приманивая к нему убийц? «Это так типично для англичан», – подумал Максим.

Основной проблемой представлялось приближение к Орлову на достаточно близкое расстояние, чтобы убийство стало возможным. Таким, как Максим, вход в королевский дворец был закрыт. Но в «Таймс» он нашел способ справиться и с этой трудностью. На той же полосе, где печаталась «Светская хроника», между репортажем с бала, устроенного леди Бейли, и текстами завещаний недавно умерших представителей знати он обнаружил официальное сообщение:

«ИЗ ДВОРЦА СООБЩАЮТ

Новое в организации разъезда экипажей

С целью упорядочения прибытия и отъезда гостей из резиденции их величеств в Букингемском дворце мы уполномочены опубликовать нижеследующие новые правила.

Чтобы позднее вернуться за своими хозяевами в установленном порядке, возница каждого экипажа лиц, имеющих привилегированное право доступа со стороны Пимлико, должен предварительно оставить на посту констебля карточку с четко написанным именем джентльмена, владеющего транспортным средством. Это же относится к прибывающим через основные ворота – такая же карточка по приезде должна быть вручена констеблю, дежурящему слева от арки, ведущей в пределы площадки перед зданием дворца.

Дабы по окончании приема каждый экипаж был своевременно и в порядке очередности подан владельцу, настоятельно необходимо, чтобы при нем находился лакей, которому вменяется в обязанность неотлучно оставаться при входе и дожидаться, когда ему будет вручена карточка с именем хозяина. Именно на лакея затем возлагается ответственность за оперативную подачу экипажа к выходу.

Дворцовые двери для приема гостей будут отныне открываться в 8 часов 30 минут вечера».

Канцелярский стиль уведомления[7]7
  Здесь автор привел подлинный материал, опубликованный «Таймс» в июне 1914 года.


[Закрыть] делал его смысл трудным для восприятия вообще, не говоря уже об иммигрантах, и Максиму пришлось перечитать текст несколько раз. После чего ему вроде бы стало понятно главное: как только группа гостей приближалась к выходу, их лакей должен был опрометью кинуться к экипажу, дожидавшемуся где-то в другом месте. В этом он и увидел свой шанс проникнуть либо внутрь кареты, либо на ее козлы.

Теперь оставалось решить только одну, но не менее важную задачу. Раздобыть пистолет.

Это не составило бы труда в Женеве, но пересекать вооруженным несколько границ было слишком рискованно: если бы его багаж обыскали, то наверняка отказали бы во въезде в пределы Великобритании.

Впрочем, он почти не сомневался, что найти пистолет в Лондоне – тоже пара пустяков. Он только пока не знал, как это сделать, и не мог себе позволить открыто наводить справки. Наблюдая за оружейными магазинами Вест-Энда, он обратил внимание, что все покупатели явно принадлежали к высшему сословию: даже будь у Максима нужная сумма, ему там все равно не продали бы ни один из выставленных на полках красавцев пистолетов, обладавших высочайшей точностью стрельбы. Кроме того, он провел немало времени, околачиваясь в низкопробных пабах, где оружие наверняка переходило из рук в руки среди представителей преступного мира, но Максим ни разу не заметил, как это происходит, чему едва ли следовало удивляться. Его единственной надеждой оставались анархисты. Он постоянно вступал в разговоры с теми из них, которые казались ему «серьезными людьми», но они никогда не поднимали тему оружия именно потому, что беседы происходили в присутствии Максима. Его проблема заключалась в том, что он прибыл совсем недавно и пока не заслуживал доверия. В среду анархистов то и дело засылали полицейских осведомителей, и хотя те по-прежнему охотно принимали в свой круг новичков, относились к ним все же с некоторой долей подозрительности.