Текст книги "Человек из Санкт-Петербурга"

Глава одиннадцатая

Максима разбудил грохот колес первого утреннего трамвая. Он открыл глаза и посмотрел, как вагон проехал мимо, высекая ярко-голубые искры из протянутых над рельсами проводов. В окнах виднелись угрюмые лица мужчин в рабочих спецовках, которые курили и позевывали, направляясь на работу – подметать улицы, грузить ящики с товарами или чинить мостовые.

Солнце, еще не поднявшись полностью над горизонтом, светило ярко, но его лучи не пробивались в тень моста Ватерлоо, под которым расположился Максим. Он лежал на тротуаре затылком к стене, завернувшись на ночь в «одеяло» из старых газет. Рядом с ним пристроилась краснолицая, дурно пахнувшая алкоголичка. Накануне она показалась ему очень толстой, но теперь между подолом ее чуть задравшейся юбки и высокими мужскими башмаками стала видна грязноватая нога, тонкая как спичка, и Максим понял, что ее странная тучность объяснялась всего лишь многочисленными слоями одежды, которую она вынужденно на себе носила. Максиму она понравилась. Вчера вечером женщина потешала собравшихся здесь бродяг, обучая его неприличным английским названиям разных частей человеческого тела. Максим повторял за ней грубые слова, от чего все просто покатывались со смеху.

По другую сторону от него спал рыжеволосый юноша из Шотландии. Ему ночевка на улице все еще представлялась занятным приключением. Он был силен, вынослив и дружелюбен. Глядя сейчас на его лицо, Максим заметил, что за ночь на нем не появилось щетины. Совсем еще подросток. Что же его ждет, когда придет зима?

Всего здесь ночевали человек тридцать, причем все улеглись головой к стене, а ноги вытянули поперек тротуара, накрывшись драным плащом, какой-то ветошью, а то и просто газетами. Кажется, Максим проснулся первым. Ему подумалось, что кто-то из этих людей вполне мог за ночь отдать Богу душу.

Он поднялся – тело ломило от сна на холодных камнях – и вышел из-под моста на солнечный свет. Сегодня у него назначена встреча с Шарлоттой. Но он, несомненно, и выглядел, как босяк, и источал соответствующий запах. Можно было бы помыться в Темзе, но вода в реке грязнее его самого. И Максим отправился на поиски бани.

Он обнаружил ее на противоположном берегу. Объявление на двери гласило, что работает она с девяти утра. «Как это типично для правительства социал-демократов, – подумал Максим. – Они строят на общественные деньги бани, чтобы рабочий люд мог содержать себя в чистоте, но потом оказывается, что они открыты, только когда все уже на работе. И эти горе-политики еще смеют жаловаться, что пролетариат не ценит и не пользуется благами, которые ему с такой щедростью предоставляют».

У вокзала Ватерлоо с одного из лотков он купил себе завтрак. Как ни соблазнительно выглядел сандвич с яичницей, он решил, что не может себе его позволить, и ограничился обычным чаем с куском хлеба, сэкономив деньги на покупку газеты.

Он чувствовал себя невыносимо грязным после ночи, проведенной с изгоями общества. «Как странно, – подумал он, – скитаясь по Сибири, я не гнушался спать в вагоне со свиньями, лишь бы было тепло». Но его нынешние ощущения тоже легко понять: ведь ему предстояло свидание с дочерью, а она придет вся такая чистая и свежая, пахнущая духами, в шелковом платье, в шляпке и перчатках, да еще, наверное, со специальным зонтиком для защиты от яркого солнца.

Максим зашел в здание вокзала, купил «Таймс», уселся на каменную скамью перед баней и, дожидаясь открытия, стал читать.

Заголовки на первой полосе потрясли его до глубины души.

НАСЛЕДНИК АВСТРИЙСКОГО ПРЕСТОЛА И ЕГО ЖЕНА УБИТЫ

Расстрел в боснийском городе

ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ СОВЕРШАЕТ СТУДЕНТ

Ранее в тот же день брошена бомба

ГОРЕ ИМПЕРАТОРА

«Наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга, княгиня Гогенбергская, пали от руки убийцы вчера утром в Сараево – столице Боснии. Согласно полученным данным, убийцей стал местный студент, который произвел несколько выстрелов из автоматического пистолета, оказавшихся фатальными, когда супружеская пара возвращалась с приема в здании мэрии.

Неслыханное по дерзости преступление, по всей видимости, было частью тщательно спланированного заговора. Еще по пути к мэрии эрцгерцог и его приближенные чудом избежали гибели. Человек, которого полиция описывает как типографского рабочего из Требинье – военного гарнизона на южной окраине Герцеговины, – бросил в их автомобиль бомбу. Детали первого из покушений остаются почти неизвестными, но очевидцы утверждают, что эрцгерцог сумел собственноручно отбросить бомбу и она взорвалась позади машины, ранив придворных, следовавших во втором лимузине.

Что касается убийцы, то он – уроженец Грахово, но полной информации о его национальности и вероисповедании пока не имеется, хотя высказывались предположения, что он принадлежит к православному сербскому меньшинству населения Боснии.

Оба преступника были задержаны на месте, и лишь вмешательство полиции спасло их от самосуда возмущенных граждан.

Пока разыгрывалась трагедия в Сараево, престарелый император Франц Иосиф находился в пути из Вены в летнюю резиденцию. Как сообщают наши корреспонденты, народ устроил ему пышные проводы из столицы и не менее восторженную встречу по прибытии в Ишль».

Максим лишился дара речи. С одной стороны, он не мог не возрадоваться, что уничтожен еще один паразит-аристократ и нанесен новый удар по европейской тирании, хотя и чувствовал стыд: какой-то мальчишка-студент сумел расстрелять наследника престола Австро-Венгрии, в то время как его собственные покушения на жизнь российского князя терпели пока неудачу. Но с другой стороны, его гораздо больше обеспокоили изменения в мировой политике, которые, несомненно, повлекут за собой эти события. Австрия при поддержке Германии захочет свести счеты с Сербией. Россия выступит с протестом. Объявит ли Россия всеобщую мобилизацию? Если будет уверена в поддержке Англии, то скорее всего объявит. А мобилизация российской армии немедленно приведет к мобилизации в Германии, и после этого ничто уже не помешает немецким генералам развязать войну.

Максиму стоило немалых трудов расшифровать смысл словно бы вывернутых наизнанку фраз из прочих материалов на ту же тему, опубликованных в газете. Здесь были еще заголовки: ОФИЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ ОБ УБИЙСТВЕ, РЕАКЦИЯ АВСТРИЙСКОГО ИМПЕРАТОРА, ТРАГЕДИЯ КОРОЛЕВСКОГО ДОМА и МЕСТО УБИЙСТВА ГЛАЗАМИ ОЧЕВИДЦА (ОТ НАШЕГО СПЕЦИАЛЬНОГО КОРРЕСПОНДЕНТА). В статьях хватало сентиментальной чепухи о том, в какую скорбь и печаль повергли новости буквально всех вкупе с многочисленными заверениями, что никаких оснований впадать в панику и бить тревогу нет: события, конечно, весьма трагические, но они ничего не изменят в общей расстановке сил в европейской политике. Впрочем, стиль «Таймс» был Максиму уже хорошо знаком. Эта газета даже четырех всадников Апокалипсиса описала бы «как сильных правителей, которые будут только способствовать стабильности международной ситуации».

О возможных санкциях со стороны Австрии даже не упоминалось, но в том, что они грядут, у Максима не было ни малейших сомнений. И тогда…

Тогда начнется война.

«У России нет ни малейшей причины ввязываться в бойню, – со злостью размышлял Максим. – Как и у Англии. Воинственно настроены только Франция и Германия: французы еще с тысяча восемьсот семьдесят первого года хотели вернуть утраченные территории Эльзаса и Лотарингии, а немецкая военщина стремилась к тому, чтобы Германия показала свою мощь и перестала считаться второразрядной европейской державой.

Что может предотвратить участие России в войне? Раскол с союзниками. А что может поссорить Россию с Англией? Смерть князя Орлова.

И если убийство в Сараево способно развязать войну, то еще одно убийство в Лондоне может ее остановить.

Но для этого нужно, чтобы Шарлотта узнала, где находится Орлов».

И уже в который раз Максим принялся мучительно обдумывать дилемму, преследовавшую его последние сорок восемь часов. Меняло ли что-нибудь в ней убийство эрцгерцога? Давало ли оно ему моральное право манипулировать этой девушкой?

Баня вот-вот должна была открыться. У дверей успела образоваться небольшая толпа женщин с кипами принесенного для стирки белья. Максим сложил газету и поднялся со скамьи.

Он знал, что ему придется использовать Шарлотту. Нет, решения дилеммы он так и не нашел – просто понял, что другого выхода не существует. Казалось, вся его жизнь была лишь подготовкой к убийству Орлова. Инерция судьбы неудержимо влекла его к этой цели, и ничто не могло увести в сторону – даже понимание, что в основе всего лежит совершенная в прошлом непоправимая ошибка.

Бедная, бедная Шарлотта…

Двери открылись, и Максим вошел туда, где мог привести себя в презентабельный вид.

Шарлотта все тщательно спланировала. Обед назначили на час дня, когда гостей Уолдены обычно не принимали. К половине третьего мама уже запрется в спальне и приляжет. И Шарлотта сможет незаметно выбраться из дома, чтобы встретиться с Максимом в три. Она проведет с ним час, а к половине пятого вернется, чтобы, умывшись и переодевшись, разливать чай и принимать с мамой посетителей.

Но все оказалось не так просто. К полудню мама полностью нарушила ее планы, заявив:

– Кстати, совершенно вылетело из головы… Мы сегодня обедаем у герцогини Миддлсекской в ее резиденции на Гровнор-сквер.

– О Господи, – заныла Шарлотта. – У меня совершенно нет настроения отправляться на ленч в гости.

– Не глупи, ты прекрасно проведешь там время.

«Я сдуру ляпнула не то, что нужно, – поняла Шарлотта. – Следовало пожаловаться на жуткую головную боль и решить все проблемы. Но мне вечно не хватает сообразительности. Легко соврать, если есть время подготовиться, а с импровизацией ничего не получается». Она сделала еще одну попытку:

– Извини, мама. Мне, правда, очень не хочется.

– Ты едешь, и никаких отговорок, – повысила голос Лидия. – Я хочу представить тебя герцогине – это может быть весьма полезным знакомством. Кроме того, там ожидается маркиз Чалфонт.

Званые обеды принято начинать в половине второго и заканчивать вскоре после трех. «К половине четвертого я буду дома, а к четырем успею добраться до Национальной галереи, – размышляла Шарлотта. – Но боюсь, к тому времени он может уже уйти, и, даже если дождется, мне все равно придется почти сразу оставить его, чтобы явиться домой к чаю». Ей же не терпелось обсудить с ним убийство в Сараево. Интересно, как он его расценивает? Поэтому у нее не было ни малейшего желания обедать в обществе старой герцогини и…

– Кто такой маркиз Чалфонт?

– Ты же его знаешь! Это Фредди. Очень обаятельный молодой человек, ты не находишь?

– Ах этот… Обаятельный? Я как-то не заметила.

Можно написать записку на адрес в Камден-тауне и по пути к выходу оставить на столике в холле, чтобы лакей отнес ее на почту. Но Максим сказал, что не живет там постоянно, да и доставить записку к трем почта уже не успеет.

– Что ж, приглядись к нему внимательнее сегодня, – продолжала мама. – Мне показалось, что он тобой совершенно очарован.

– Кто?

– Да Фредди же! Шарлотта, тебе следует обращать хотя бы немного внимания на молодых людей, проявляющих к тебе интерес.

«Так вот почему ей так нужно затащить меня на этот обед!»

– О, мама, это так нелепо!

– Не вижу, что в этом нелепого, – уже с раздражением заметила Лидия.

– Я едва обменялась с ним тремя общими фразами.

– Вот и хорошо. Значит, ты его очаровала не одним лишь блеском ума.

– О, я тебя умоляю…

– Ну ладно, извини, что немного поддразниваю. А теперь иди и переоденься. Мне понравилось твое кремовое платье с коричневыми кружевами – оно тебе к лицу.

Шарлотте ничего не оставалось, как сдаться и пойти к себе в спальню. «Наверное, мне должно льстить внимание Фредди, – думала она, стаскивая утреннее платье. – Но почему же никто из подобных ему молодых людей меня не интересует? Вероятно, я просто еще не готова ко всему этому. В моей голове и так тесно от разных мыслей. За завтраком папа сказал, что убийство эрцгерцога приведет к войне. Но предполагается, что девушку не должны занимать подобные разговоры. Они считают, что моей главной целью должна стать помолвка еще до конца первого же светского сезона. И Белинда, кажется, озабочена только этим. Однако не все девушки такие, как Белинда, – взять тех же суфражисток, к примеру».

Она переоделась и спустилась вниз. Мама допивала бокал хереса, и они перебросились всего несколькими словами, прежде чем отправиться на Гровнор-сквер.

Герцогиня была полноватой дамой сильно за шестьдесят. При взгляде на нее Шарлотте пришло в голову сравнение со старым кораблем, гнилой корпус которого покрыли снаружи свежим слоем краски. Обед превратился практически в девичник. «Если бы действие происходило в современной пьесе, – подумала Шарлотта, – среди персонажей непременно присутствовали бы поэт с горящим взором, сдержанный член кабинета министров, ассимилированный еврейский банкир, какой-нибудь кронпринц и по меньшей мере одна ослепительно красивая женщина». А на деле за столом у герцогини оказались только двое мужчин – Фредди и племянник хозяйки, член парламента от консервативной партии. Каждую из женщин представляли остальным как супругу такого-то или такого-то. При этом Шарлотта мысленно отметила для себя: «Если я когда-нибудь выйду замуж, то потребую, чтобы меня представляли лично, а не как жену своего мужа».

Впрочем, для герцогини было бы весьма затруднительно собрать у себя мало-мальски интересную компанию – стольким людям она в свое время отказала от дома. В их число входили либералы любого толка, евреи, торговцы, актеры и актрисы, разведенные супруги и все те, кто на протяжении многих лет осмеливался оспаривать представления герцогини о добре и зле. Таким образом, круг ее друзей сузился до предела.

Любимой темой разговора для герцогини были жалобы на то, что, по ее мнению, разрушало страну. Она находила для этого три главные причины: подрывные элементы в руководстве (Ллойд Джордж и Черчилль), воцарившаяся вульгарность (Дягилев и постимпрессионисты), а также немыслимые налоги (шиллинг и три пенса с каждого фунта).

Но сегодня все это отошло на второй план по сравнению с гибелью эрцгерцога. Консервативный член палаты общин долго и нудно объяснял, почему никакой войны не будет. Жена посла какой-то южноамериканской страны тоном маленькой девочки, невыносимо раздражавшим Шарлотту, спросила:

– Чего я никак не возьму в толк, так это зачем всяким там нигилистам нужно бросать бомбы и убивать людей?

Герцогиня, разумеется, знала ответ на этот вопрос. Ее личный врач объяснил, что все суфражистки страдали нервным заболеванием, известным науке как истерия. Хозяйка делала отсюда вывод, что революционеры попросту больны мужским эквивалентом того же недуга.

Шарлотта, в то утро прочитавшая «Таймс» от первой полосы до последней, не выдержала и сказала:

– Но если подумать, то, быть может, сербам не нравится быть в угнетении у австрияков?

Мама бросила на нее при этом выразительно мрачный взгляд, да и все остальные посмотрели как на умалишенную, но тут же, казалось, забыли ее реплику.

С ней рядом сидел Фредди, чье круглое лицо неизменно лучилось беззаботной улыбкой. Склонившись поближе, он шепнул:

– Ну вы даете… Надо же брякнуть такое!

– А чем конкретно я всех шокировала? – спросила Шарлотта.

– Я в том смысле… То есть можно подумать, будто вы оправдываете убийство эрцгерцога.

– Но если бы Австрия вздумала захватить Англию, вы бы и сами не отказались застрелить эрцгерцога, не так ли?

– Вы неподражаемы! – сказал Фредди.

Шарлотта отвернулась. Но чем дальше, тем больше ощущала, что лишилась голоса, – ее слов никто не слышал. И это начало злить по-настоящему.

Между тем герцогиня оседлала любимого конька.

– Рабочий класс вконец обленился, – заявила она.

А Шарлотта подумала: «И это говорит человек, который в своей жизни не работал ни дня!»

– Представляете? – вещала герцогиня. – Я слышала, что теперь за каждым мастером ходит подмастерье и носит инструменты. Уж свои-то инструменты можно носить самому? – вопрошала она, пока слуга с серебряного подноса накладывал ей в тарелку вареный картофель.

Приступая к третьему бокалу крепленого сладкого вина, она возмущалась, что пролетарии стали пить днем слишком много пива и потому не в состоянии нормально трудиться до вечера.

– Простолюдины нынче избалованы до неприличия, – продолжала она, краем глаза наблюдая, как три лакея и две горничные убирают со стола посуду после третьей перемены блюд и подают четвертую. – Правительство совершенно напрасно ввело все эти пособия по безработице, медицинские страховки и пенсии. Только бедность позволяет держать низшие классы в покорности, а именно покорность и есть для них высшая добродетель, – подвела она черту, когда они покончили с едой, которой хватило бы рабочей семье из десяти человек на две недели. – Люди должны в этой жизни полагаться только на самих себя. – Едва она это произнесла, как подскочил дворецкий, помог ей выбраться из кресла и проводил, поддерживая, до гостиной.

Шарлотта кипела от еле сдерживаемого гнева. И кто посмеет осуждать революционеров за то, что они стреляют в таких, как эта герцогиня?

– Наша хозяйка – изумительный образец человека старой закалки, – сказал Фредди, подавая Шарлотте чашку кофе.

– А по мне, так это самая омерзительная старуха, какую я когда-либо встречала! – ответила она.

– Ш-ш-ш… – У Фредди от смущения забегали глазки.

«По крайней мере теперь никто не скажет, что я с ним заигрываю», – подумала Шарлотта.

Переносные часы на каминной полке мелодично пробили три раза. Шарлотта чувствовала себя как в тюрьме. Максим уже ждал ее на ступенях Национальной галереи. Ей нужно было во что бы то ни стало выбраться из дома герцогини. Не покидала мысль: «Зачем я трачу здесь время вместо того, чтобы общаться с умным и интересным человеком?»

Член парламента объявил:

– Прошу прощения, но мне пора возвращаться в палату общин.

Его жена тут же встала, чтобы последовать за ним, и Шарлотта ухватилась за этот шанс.

Она подошла к жене парламентария и тихо сказала:

– У меня что-то голова разболелась. Не могла бы я уехать с вами? Наш дом как раз по пути отсюда к Вестминстеру.

– Конечно, леди Шарлотта, – ответила та.

Лидия разговаривала с герцогиней. Шарлотта вмешалась в их беседу и повторила историю с головной болью.

– Я знаю, маме хочется побыть у вас еще, так что я поеду домой вместе с миссис Шекспир. И спасибо за чудесный обед, ваша милость.

Герцогиня величественно кивнула.

«А ловко я это провернула», – подумала довольная собой Шарлотта, выйдя из гостиной и спускаясь по лестнице.

Кучеру Шекспиров она вручила карточку со своим адресом, добавив:

– Нет необходимости заезжать во двор. Просто высадите меня у ворот.

По пути она получила от миссис Шекспир ценный совет принять от головной боли столовую ложку лауданума.

Кучер все сделал в точности, как ему велели, и в двадцать минут четвертого Шарлотта стояла на тротуаре рядом с собственным домом, дожидаясь, пока привезший ее экипаж скроется за поворотом. А потом развернулась и зашагала в сторону Трафальгарской площади.

Едва перевалило за половину четвертого, а она уже взбегала по лестнице к входу в Национальную галерею. Максима нигде не было видно. Как жаль, если он уже ушел, и это после всех ее ухищрений! Но он вдруг появился из-за массивной колонны, словно затаился там в засаде, и Шарлотта так обрадовалась, что готова была расцеловать его.

– Извините, что заставила себя ждать, – сказала она, пожимая ему руку. – Меня затащили на обед с жуткими людьми.

– Раз уж вы здесь, это не имеет значения.

Он улыбнулся, но чуть натянуто. Шарлотта подумала, что так приветствуют дантиста, когда приходят на прием, чтобы удалить зуб.

Они вошли внутрь. Ей нравились прохлада и тишина музея с его стеклянными куполами, мраморными колоннами, серым камнем пола и бежевыми стенами, а главное – картины в ослепительном блеске цветовых гамм, красоты и страстей, переданных художниками.

– Единственное, чему меня по-настоящему научили родители, – это разбираться в живописи, – сказала она.

Он посмотрел на нее своими темными и печальными глазами.

– Скоро начнется война.

Из всех людей, которые сегодня обсуждали при ней такую возможность, только отец и Максим казались действительно взволнованными по этому поводу.

– Папа говорит то же самое, но только я до сих пор не поняла почему.

– Франция и Германия считают, что война может принести им большие дивиденды. А Россия, Англия и Австрия окажутся втянутыми в нее поневоле.

Они пошли дальше. Создавалось впечатление, что Максима живопись не интересует вообще.

– Почему это вас так заботит? Вам придется пойти на фронт?

– Нет, я уже для этого староват. Но меня беспокоят судьбы миллионов ни в чем не повинных русских юношей, которых оторвут от крестьянского труда, чтобы убить или искалечить ради целей, им не только не понятных, но и совершенно чуждых их собственным интересам.

Шарлотте война всегда представлялась неким местом, где одни мужчины убивали других. Но для Максима убийцей людей была сама война, и с его помощью она снова увидела, казалось бы, знакомое понятие в совершенно ином свете.

– Мне прежде в голову не приходило взглянуть на войну с подобной точки зрения, – призналась она.

– К сожалению, это не приходит в голову и графу Уолдену. Иначе он бы не допустил ее начала.

– Но я уверена, что если бы от папы что-то зависело, он бы сделал все…

– Ошибаетесь, – перебил ее Максим. – Как раз от вашего отца все и зависит.

Пораженная, Шарлотта нахмурилась.

– Поясните, что имеется в виду?

– Как вы думаете, зачем в Лондон приехал князь Орлов?

Теперь ее удивлению не было предела.

– Откуда вы знаете про Алекса?

– Мне известно гораздо больше, чем вам самой. Полиция засылает шпионов в ряды анархистов, но и у анархистов есть свои люди среди этих шпионов. От них мы многое узнаем. Уолден и Орлов ведут переговоры о договоре, в результате подписания которого Россия окажется втянутой в войну на стороне Великобритании.

Первым порывом Шарлотты было заявить, что папа никогда не пошел бы на это, но она сразу поняла, что Максим прав. Это объясняло обмен некоторыми репликами между отцом и Алексом, которые она слышала с тех пор, как Алекс поселился в их доме, и в таком случае становилось понятно, почему отец так шокировал своих товарищей по партии, связавшись с либералами вроде Черчилля.

– Но зачем он так поступает? – спросила она.

– К сожалению, ему нет дела до того, сколько русских крестьян отдадут жизни, чтобы Англия продолжала и дальше господствовать в Европе.

«Да, верно, – подумала Шарлотта, – папа смотрит на все именно с таких позиций».

– Но ведь это ужасно, – сказала она. – Почему бы не рассказать обо всем этом народу, не сделать информацию публичной, не кричать о том, что происходит, на каждом углу?

– А кто поверит?

– Вы считаете, что в России не поверят этому?

– Поверят, но только в том случае, если найти какой-то драматичный способ привлечь общественное внимание.

– Например?

Максим внимательно посмотрел на нее.

– Например, если похитить князя Орлова.

Это прозвучало настолько дико, что она сначала даже расхохоталась, но потом резко оборвала смех. У нее мелькнула мысль, что Максим разыгрывает спектакль, пытаясь сделать свою точку зрения более доходчивой. Но, вглядевшись в его лицо, поняла: он совершенно серьезен. И впервые Шарлотта задумалась, все ли у него в порядке с психикой.

– Вижу, вы считаете меня сумасшедшим, – заметил он с неловкой улыбкой.

Но она прекрасно понимала, что это не так, и покачала головой:

– Нет, вы самый здравомыслящий человек из всех, кого я знаю.

– Тогда давайте присядем, и я вам все объясню.

Она покорно позволила усадить себя.

– Царь уже давно испытывает к Англии неприязнь, хотя бы потому, что здесь укрываются многие политические беженцы, подобные мне. И если один из нас похитит его любимого племянника, разразится настоящий кризис в отношениях, который не позволит им рассчитывать друг на друга в случае войны. А когда люди в России узнают, на что их пытался толкнуть князь Орлов, возмущение будет настолько велико, что царю уже и при желании не удастся заставить их воевать. Понимаете, что я имею в виду?

Пока он говорил, Шарлотта не переставала наблюдать за его лицом. Он был спокоен, рационален, разве что чуть более напряжен, чем обычно. В его глазах не мелькало ни проблеска фанатизма. Его слова были просты и доходчивы, но логика казалась позаимствованной из какой-то сказки – там тоже одно вроде бы логично вытекало из другого, вот только действие происходило в каком-то ином мире – уж точно не в том, где жила Шарлотта.

– Я вас понимаю, – ответила она. – Но нельзя же взять и похитить Алекса! Он прекрасный человек.

– Этот прекрасный, как вы выразились, человек обречет на смерть миллионы других хороших людей, если его не остановить. Именно это реально, Шарлотта, а не битвы богов на крылатых конях, которые вы видите на картинах вокруг. Уолден и Орлов ведут переговоры о войне, где люди рубят друг друга саблями, где безусым юношам снарядами отрывает конечности, где солдаты истекают кровью и умирают на грязных полях сражений, издавая отчаянные крики боли, но не получая никакой помощи. Вот что готовят нам Уолден и Орлов. Почти все горе в этом мире порождено такими же прекрасными молодыми людьми, как Орлов, уверенными в своем праве сталкивать целые народы в войнах друг с другом.

Шарлотту пронзила ужасная мысль.

– А ведь вы уже пытались похитить его!

Он кивнул:

– Да. В парке. Вы тоже оказались в той карете. Но ничего не вышло.

– О Господи Боже! – На душе у нее сделалось скверно.

Максим взял ее за руку.

– Но ведь вы понимаете, что я прав, верно?

Ей действительно теперь так казалось. Это он жил в реальном мире, а она – в сказочном и выдуманном. Ведь только в сказках девушек представляли королю и королеве, прекрасный принц отправлялся на справедливую войну, граф был добр к своим слугам, отвечавшим ему уважением и любовью, герцогини представали исполненными благородства и достоинства пожилыми леди, и там уж точно не было места никаким половым сношениям. А в реальной жизни младенец Энни родился мертвым, потому что ее выгнали, не дав рекомендаций, чтобы она могла найти другую работу, тринадцатилетнюю мать казнили за то, что она обрекла на гибель своего ребенка, люди спали на улицах, не имея крыши над головой, существовали сиротские приюты, герцогиня оказывалась отвратительной и злобной ведьмой, а ухмыляющийся молодой человек в твидовом костюме ударил Шарлотту кулаком в живот прямо перед Букингемским дворцом.

– Я уверена, что вы правы, – ответила она Максиму.

– И это очень важно, – сказал он. – Потому что от вас сейчас многое зависит.

– От меня? О нет!

– Мне необходима ваша помощь.

– Пожалуйста, не надо так говорить!

– Понимаете, я не знаю, где сейчас Орлов.

«Как же это несправедливо», – подумала она. Все произошло слишком быстро. Она чувствовала себя несчастной и загнанной в угол. Ей хотелось помочь Максиму, и она понимала, насколько это важно, но ведь Алекс был ее кузеном, гостем их дома – как же могла она предать его?

– Вы поможете мне? – спросил Максим.

– Я понятия не имею, где Алекс, – попыталась уклончиво ответить она.

– Но вы можете это выяснить.

– Да, могу.

– Сделаете?

– Даже не знаю, – вздохнула она.

– Шарлотта, вы должны мне помочь.

– Слово «должна» здесь неуместно! – вдруг вспыхнула она. – Все пытаются мне диктовать, что я должна делать. Уж вы-то могли бы проявить ко мне хоть немного уважения!

Он сразу заметно поник.

– Поверьте, мне крайне жаль, что я вынужден просить об этом именно вас.

Шарлотта сжала ему руку.

– Я подумаю над этим.

Он хотел сказать что-то еще, но она заставила его замолчать, приложив палец к губам.

– Вам придется пока довольствоваться моим обещанием подумать, – проговорила она.

В половине восьмого Уолден выбрался из «ланчестера», облаченный в смокинг и обтянутый шелком цилиндр. Теперь он все время пользовался автомобилем: при чрезвычайной ситуации тот был быстрее и маневреннее любой кареты. За рулем сидел Притчард с револьвером под пиджаком. Нормальное течение жизни казалось окончательно нарушенным. Они подкатили к заднему двору дома номер 10 по Даунинг-стрит[26]26
  Адрес резиденции британских премьер-министров.


[Закрыть]. Сегодня после обеда кабинет собирался для обсуждения соглашения, разработанного Уолденом и Алексом. Теперь графу предстояло узнать, было оно одобрено или нет.

Его провели в небольшую столовую. Там уже расположились Черчилль и Асквит – премьер-министр. Прислонившись к стойке бара, они пили херес. Уолден обменялся с Асквитом рукопожатиями.

– Добрый вечер, премьер-министр.

– Рад вас видеть, лорд Уолден.

У Асквита была посеребренная сединой голова, лицо гладко выбрито. В морщинках у глаз как будто затаилась вечная насмешка, но маленький тонкогубый рот, как и квадратный подбородок, выдавали характер волевой и упрямый. Уолден отметил, что его йоркширский акцент не вывели ни лондонская частная школа, ни Оксфорд. А голова казалась слишком большой, и, по многочисленным отзывам, мозг внутри нее работал с мощностью и точностью хорошо отлаженного механизма. «Впрочем, – цинично подумал Уолден, – людям вообще свойственно наделять своих лидеров значительно большими умственными способностями, чем они обладают в действительности».

– Вынужден вас огорчить, – сказал Асквит. – Кабинет министров не утвердил предложенного вами проекта.

Уолден внутренне сжался. Скрывая свое разочарование, он взял чисто деловой тон и спросил:

– По каким же причинам?

– Противником соглашения выступил, главным образом, Ллойд Джордж.

Уолден, вопросительно вздернув бровь, посмотрел на Черчилля.

Тот пожал плечами и сказал:

– Вероятно, вы разделяли популярное заблуждение, что мы с Эл-Джи всегда единогласны по любому вопросу. Теперь вы видите, что это не так.

– В чем суть его возражений?

– Он заявил, что это вопрос принципа, – ответил Черчилль. – По его словам, мы не можем обходиться с Балканами как с коробкой шоколадных конфет, предлагая ее всем подряд: мол, выбирайте на свой вкус – Фракию, Боснию, Болгарию, Сербию. У малых государств тоже есть права, считает он. Вот что значит отдать кресло в кабинете министров валлийцу. Валлийцу и бывшему юристу – даже не знаю, что хуже.

Столь легкомысленный подход раздражал Уолдена. «Это его проект в такой же степени, как мой, – размышлял он. – Так почему же я расстроен, а он – нет?»

Они уселись ужинать. Обслуживал их один дворецкий. Асквит ел без аппетита. «А вот Черчилль чересчур налегает на спиртное», – подумал Уолден. Настроение у него было прескверным, и он мысленно проклинал Ллойда Джорджа каждый раз, когда подносил ложку ко рту.