Текст книги "Чего желает повеса"

– Бичем, – выдавила наконец Вивиан, презирая себя за дрожь в голосе: решит еще, что она чуть ли не в обморок падает от страсти. – Вивиан Бичем. А теперь оставь меня в покое!

Она упорно не желала смотреть на него, но, когда Дэвид не двинулся с места, потеряла терпение и, бросив на него полный ярости взгляд, едва ли не выкрикнула:

– Теперь что?

Его лицо вновь стало стало непроницаемым, а взгляд – пронзительным.

– Рад познакомиться, Вивиан Бичем, – сказал ей Рис и вложил в ладонь чашку с шоколадом. Не говоря больше ни слова, он поднялся и вышел, у порога слегка поклонившись ей на прощание.

Едва щелкнул замок, Вивиан недовольно нахмурилась, не в силах понять, что сейчас произошло. Чего добивался от нее Рис… Дэвид? Вспомнив про шоколад, она его выпила и потянулась к кувшину. Ого, какой тяжелый. Она попыталась налить себе еще, но шоколад застыл и не желал литься. Девушка отставила чашку и окинула взглядом полупустые подносы. Он принес ей, воровке с большой дороги, шоколад, а она не желала отдавать ему золотое кольцо, которое у него забрал ее брат. Впервые с того дня, как Дэвид запер ее, Вивиан не почувствовала голода.

Дэвид позвонил, чтобы и ему принесли ужин. Настроение у него было сегодня приподнятым. Он все-таки заставил свою пленницу говорить, и почти все, что она высказала, не стало для него сюрпризом, да и обругала его последними словами вполне заслуженно. Теперь ему было известно ее настоящее имя: Вивиан Бичем. Удивительно красиво звучит для обычной воровки, но ей подходит, потому что и сама она необыкновенная.

За эти несколько дней девушка заставила его на многое посмотреть по-новому. Когда он спросил, голодала ли она, ее прекрасные голубые глаза наполнились презрением. А ведь и спрашивать было незачем, достаточно только посмотреть на нее – тоненькую, как тростинка, без тех аппетитных выпуклостей, которыми могла похвастаться изнеженная дама из обеспеченной семьи. Но догадываться и слышать, как она призналась в этом, почти с вызовом, словно он виноват в ее нищете, не одно и то же.

Предположим, в тот день, когда села в дилижанс, Вивиан страдала от голода и на его печатку смотрела как на месячный запас продуктов. Куда податься голодной девушке, чтобы прокормить себя? Дэвид понимал, что для работы в приличном доме она слишком красива. Талант актрисы у нее есть, но нет нужного для этого темперамента. Что еще ей оставалось? Идти в белошвейки или, возможно, торговки на рынке. Конечно, больше всего денег она могла заработать, если бы продавала свое тело, подумал Дэвид, и эта мысль ему совсем не понравилась. Интуиция говорила ему, что она не проститутка: слишком уж смутилась, когда он сел рядом, и не попыталась соблазнить его, чтобы получить свободу.

Дэвид закончил ужинать и сел перед камином с бокалом вина, вытянув ноги к огню. По вечерам становилось все холоднее: приближалась осень, – и Дэвид напомнил себе, что нужно уже начать топить камин и в комнате Вивиан.

Он все никак не мог разгадать, кто она такая, мисс Бичем. Ее, воровку, по закону следовало сдать в полицию, но печатку Маркуса он вряд ли получит обратно – скорее всего ее уже расплавили и продали, а потому не было никакого смысла держать эту девушку взаперти у себя дома. Любой другой, умный и практичный, уже отпустил бы ее, но Дэвид никогда таким не был. Он сказал Вивиан, что она ему нравится, и это была чистая правда. Его радовали честные и понятные эмоции, которые отражались на ее лице: начиная от яростной ненависти и заканчивая бурной радостью, когда Вивиан решила, что обыграла его, заполучив вожделенное лакомство за пару обычных вопросов. Эту радость он хотел бы видеть на ее лице всегда, и не только по поводу шоколада.

Дэвид налил себе еще вина. Сейчас ему совсем не хотелось думать о том, что пора бы отпустить пленницу. Она только снизошла до разговора с ним, назвала свое имя. Завтра нужно сделать так, чтобы она улыбнулась, а послезавтра – чтобы рассмеялась. Он хотел увидеть, как Вивиан, откинув голову назад, глядя на него сияющими глазами, смеется: раскрасневшаяся, с бурно вздымающейся грудью. Ладони ее лягут на корсаж, пальцы начнут медленно расстегивать крючки и булавки, а он прижмется губами к тому местечку у основания шеи, где бьется жилка…

Дэвид сел поглубже в кресле и улыбнулся в предвкушении. Нет, у него пока не было никакого желания отпускать от себя Вивиан Бичем.

Глава 10

С того вечера Дэвид стал задерживаться у Вивиан все больше. Как и раньше, он приносил еду, а после оставался, и они разговаривали. Иногда ему нравилось дразнить ее, да так, что в конце концов она выходила из себя и принималась чуть ли не кидаться вещами, что его безумно веселило. Случалось, Дэвид спрашивал ее мнение о самых неожиданных вещах и слушал ответы с искренним вниманием. Бывали вечера, когда он рассказывал Вивиан о своих проделках в детстве, которые никак не вязались с его высокородным происхождением. Так, Дэвид поведал, как срезал все розы в саду, а потом, спасаясь от рассерженного садовника, прыгнул в озеро, и Вивиан с трудом сдержала смех, когда рассказал, как младшая сестра вымазала ему все лицо маминой помадой за то, что он съел все булочки со смородиной, не выдержала и расхохоталась.

– Я понятия не имел, что их оставили для нее! – запротестовал Дэвид с видом оскорбленной невинности. – И мне ужасно хотелось есть.

– Какой же ты был хулиган! – воскликнула Вивиан, представив его мальчишкой с лицом, перепачканным помадой, и странное дело – эта картина ей очень понравилась.

– Ну, если ты называешь меня хулиганом после таких историй, то я, пожалуй, не буду рассказывать про остальные мои похождения.

– Конечно, хулиган, если съел чужие булочки! Все остальные поступки – ерунда по сравнению с этим.

– Эх, если бы моя родня считала так же, – усмехнулся Дэвид. – Селия в итоге простила меня за булочки, но только после того, как я клятвенно пообещал отдать ей свою порцию пирожных с кремом.

Вивиан снова рассмеялась. Удивительно, но больше она не злилась на него. Да, Дэвид держал ее под замком, но никто и никогда так не ухаживал за ней, как похититель. У нее теперь была не только вкусная еда и мягкая постель, но также горячая ванна, шоколад, интересные разговоры – все то хорошее, к чему так быстро привыкаешь. Дворецкий продолжал украдкой приносить ей книги из библиотеки, и Вивиан чувствовала, что если даже Дэвид и узнает об этом, то не будет против. Он больше не пытался силой или хитростью получить у нее свою печатку, и порой Вивиан даже забывала причину, по которой оказалась в его доме. Непонятно, чего от нее хотел Дэвид, когда приносил сладости и целыми часами развлекал беседой, но она чувствовала, что постепенно поддается его очарованию. Мужчина, которого Вивиан раньше называла лживым мерзавцем, нравился ей все сильнее.

Конечно, она не теряла надежды сбежать отсюда, постоянно думала о Саймоне и часто твердила себе, что в этом мире никому нельзя доверять, в том числе и слишком уж милому Дэвиду Рису, однако мысли о побеге ей приходили в голову реже, чем размышления о хозяине дома. Это было неправильно и походило на предательство, но она ничего не могла с собой поделать. Дэвид относился к ней с такой заботой, что ненависть к нему таяла, хоть она постоянно и напоминала себе, что мотивы у него явно корыстные.

Вивиан знала, что он хочет ее развеселить, и сначала пыталась не поддаваться, но Дэвид усиливал натиск, и в итоге она уже искренне смеялась над его историями. Непонятно, почему ему было так важно услышать ее смех, но он достиг своей цели. Вивиан не могла ненавидеть человека, который так легко поднимал ей настроение. Чем сильнее она сопротивлялась, тем смешнее становились его истории, и в итоге ее всякий раз одолевал приступ смеха. Нечестно, что у Дэвида оказалось такое отличное чувство юмора, но тут уже ничего не изменишь. Ее жизнь раньше была мрачной и скучной, а теперь Вивиан с нетерпением и даже радостью ждала встречи с хозяином дома. Она никогда не знала, что от него ждать, но пока Дэвид ни разу не разочаровал ее.

– Поздравь меня! – однажды воскликнул он с порога и, широко раскинув руки, изящно ей поклонился, а потом без предупреждения взял ее руку и вежливо поцеловал. – Больше никто не посмеет назвать меня бесталанным, потому что сегодня я провернул одну просто гениальную сделку!

Дэвид открыл дверь и крикнул слуге, чтобы принесли еще один стул, потом повернулся к ней и заявил:

– Надеюсь, ты не против, если сегодня я поужинаю вместе с тобой?

Вивиан прижала руку, которую он поцеловал, к животу и в замешательстве увидела, как старый слуга с трудом тащит стул. Поставив его к столу, дворецкий следом внес поднос, чуть не сгибаясь под его тяжестью. Дэвид забрал у него ношу и сказал:

– Можешь идти, Беннет. Я отпускаю тебя на весь вечер. Так что отдохни, выпей портера, если хочешь.

– Да, сэр.

Дворецкий поклонился и вышел, а Дэвид снова повернулся к Вивиан, с широкой улыбкой достал бутылку вина и, наполнив два бокала, сказал:

– Предлагаю это отпраздновать. Я очень давно не был так собой доволен.

– Так что случилось-то? – Вивиан взяла бокал из его рук.

– Ты говоришь так, будто подозреваешь меня в чем-то нехорошем, – покачал он с укоризной головой.

– Имею на это право. – Вивиан вдохнула аромат вина. – Может, поймал на улице очередную девушку и тоже запер?

Дэвид взглянул на нее с искренним изумлением.

– Нет, дело не в этом. Мне ужасно повезло, и я купил наконец Танцора. – Дэвид раскинул руки в стороны и поклонился, словно актер перед благодарной публикой, потом хлопнул ладонью по колену и добавил: – Хотя нет, дело не только в везении: я действительно все правильно рассчитал.

Вивиан уставилась на него, совершенно ничего не понимая, потом спросила:

– Какого танцора?

– Какого Танцора? – переспросил Дэвид. – Того самого, единственного. Самого лучшего жеребца на скачках в Эскоте. В последний раз он проиграл, хотя соперник был гораздо слабее его, и все из-за идиотского поведения наездника. Его благородной крови хватит на табун чемпионов. Мой брат целый год пытался его заполучить, но старина Камден уперся – и ни в какую. А вот теперь продал – именно мне.

– Ты купил лошадь? – осторожно уточнила Вивиан. – И радуешься как ребенок?

– Но разве это не здорово! – удивился Дэвид, потом, обреченно махнув рукой, добавил: – Впрочем, женщине этого не понять.

– Значит, тебе он достался по дешевке? – спросила Вивиан, наклонив голову.

– С чего ты взяла? Вовсе нет, – с улыбкой признался Дэвид.

– Тогда я не понимаю, что здесь праздновать.

Дэвид громко вздохнул и попробовал объяснить:

– Мой брат давно мечтал об этом жеребце, дважды обращался с просьбой к его хозяину, чтобы продал, но оба раза ему отказывали, хотя Маркусу мало кто отваживался говорить «нет». И вот я сумел добиться успеха там, где проиграл он. Такое со мной впервые в жизни, поэтому я безумно рад.

– Что ж, тогда поздравляю, – вяло произнесла Вивиан.

Дэвид удивился ее безразличию, а потом рассмеялся.

– Вижу, тебя это нисколько не удивило, но это потому, что ты не знаешь моего брата. Ладно, давай ужинать.

– Я вовсе не хотела принизить твои достижения, – пояснила Вивиан, когда он выдвинул для нее стул.

– Да понятно, что эта покупка не бог весть какое достижение, – усмехнулся он невесело. – Просто я наконец хоть что-то сделал лучше Маркуса. Мы родные братья, похожи почти как близнецы, только вот он хороший, а я – плохой.

– Значит, Маркус идеальный красавец-мужчина, а ты сплошь пороки и недостатки? – рассмеялась Вивиан, но Дэвид даже не улыбнулся, а только кивнул:

– Да, все, кто меня знает, считают именно так.

Вивиан нахмурилась:

– Но так не бывает: как нет идеально хороших людей, так нет и безнадежно плохих.

Дэвид вздохнул и, решив сменить тему, предложил:

– Прошу, садись.

Вивиан подошла к столу и молча села. Дэвид занял место напротив и налил в бокалы вина. Украдкой наблюдая за хозяином дома, пока он снимал крышки с блюд, убирал подносы и расставлял тарелки, Вивиан сделала глоток. Было удивительно, что он управлялся на удивление ловко, словно и не джентльмен вовсе. Ей казалось, что титулованные особы ничего не делают сами, ведь у них имеется целая армия слуг. Сейчас же Дэвид за ней так ухаживал, словно считал своей невестой.

Эта неожиданная мысль так поразила Вивиан, что сердце едва не выпрыгнуло из груди. Боже, какая глупость? Размечталась! Вот что может сотворить один глоток вина и прикосновение губ к руке. Ну да, они сидят за столом, при свечах, но ведь это совершенно ничего не значит! Ей очень хорошо известно, какие отношения могут быть между мужчиной его положения и девушкой из самых низов.

Пытаясь справиться с неловкостью, Вивиан заметила:

– Мне кажется, человеку с одними лишь достоинствами жить очень сложно.

– Ты так думаешь? Интересно почему? – невесело проговорил Дэвид. Наверное, быть никчемным гораздо проще и веселей.

– Похоже, ты завидуешь брату, – произнесла Вивиан задумчиво.

Дэвид некоторое время молчал, устремив взгляд на свой бокал, потом проговорил:

– Наверное. Временами. Но не во всем.

– Но ведь ты так обрадовался, когда получил то, что не смог получить Маркус.

– Я не стремлюсь к благам, что есть у брата, мне это и даром не нужно. Наши интересы редко когда совпадают, и случай с Танцором – чуть ли не единственный. Мне кажется, это естественно – радоваться, что ты смог утереть нос своему более успешному брату.

– Может быть, – неуверенно протянула Вивиан. – А что теперь ты будешь делать с жеребцом?

– Продам Маркусу, – не раздумывая, ответил Дэвид. – Конечно, за очень хорошие деньги.

– Ну ты и мерзавец! – не смогла сдержать улыбки Вивиан. – Тебе нужно было податься в пираты, а не разыгрывать благородного джентльмена.

– Вот уж нет! – возразил Дэвид.

– Так и вижу тебя: с пистолетом в одной руке и саблей – в другой, вечно в бегах от королевского флота, с ящиками рома и крадеными бриллиантами на борту.

Дэвид рассмеялся: да, он мог бы стать пиратом, если бы родился в семье каких-нибудь безродных бедняков. Картина, нарисованная Вивиан, ему очень понравилась, но он не решился признаться в этом вслух.

– Ром – это хорошо. Но зачем мне краденые бриллианты?

– Чтобы покупать ром, – рассмеялась Вивиан.

– Я думаю, добрая владелица таверны будет рада подарить мне бутылку-другую, – подмигнул ей Дэвид.

– Хозяева таверн благосклонны лишь к тем, у кого есть деньги, – фыркнув, возразила Вивиан.

Дэвид вспомнил, как часто их с друзьями выкидывали из таверн после дебошей, и усмехнулся.

– Нет, не только – не все решают деньги.

– А что же еще? – удивилась Вивиан. – У кого деньги водятся, могут пить, пока не упадут, и таких гостей никто не вышвырнет на улицу, даже если от их храпа мертвые встанут из могил. Да что говорить: богатым все дозволено – драться, скандалить, унижать окружающих, лапать служанок, занимать лучшие комнаты, даже если для этого придется выставить оттуда других постояльцев. Бедняки же счастливы, если им найдется место где-нибудь в уголке, с тарелкой холодного супа, пусть потом и укажут на дверь.

Дэвид откинулся на спинку кресла и в негодовании воскликнул:

– То, о чем ты говоришь, омерзительно!

Вивиан, тяжело вздохнув, презрительно поморщилась, и Дэвид снова подумал: что же у нее была за жизнь? Он впервые встретил девушку, которая бывала в третьесортных трактирах, ругалась с их владельцами и видела в стельку пьяных постояльцев. Странно, что они вообще обсуждают такое, но ему нравилась свобода их общения. И дело было не столько в ее воровской жизни, сколько в его разгульном прошлом. Ему всегда было очень сложно поддерживать беседу с дамами из высшего общества: во всяком случае, больше получаса Дэвид не выдерживал, потому что постоянно приходилось следить за языком, скрывать свои похождения и молчать о самых веселых моментах в жизни. В итоге с воспитанной девушкой своего класса он мог говорить только о погоде и избегать других тем, чтобы та, не дай бог, не упала в обморок от шока и не закричала от ужаса.

А вот с Вивиан Дэвиду было общаться легко, потому что для нее не существовало запретных тем. Он мог не бояться, что скажет лишнее и его собеседница лишится чувств от омерзения. Честно говоря, скорее Вивиан могла напугать его своими историями, если бы вздумала рассказывать о жизни в шайке разбойников, а не наоборот. Ему оставалось только догадываться, как с ней поступали хозяева придорожных трактиров.

Радость Дэвида от удачной покупки никуда не исчезла и на следующий день. Ему очень повезло, что удалось уговорить Камдена расстаться с Танцором. Непонятно, как это у него получилось, но после бутылки портвейна, выпитого в элитарном клубе для джентльменов «Уайтс», Дэвид сделал ему предложение и, к его огромному удивлению, приятель согласился. Наверное, это был знак, что удача повернулась к нему лицом, или, возможно, это начал приносить плоды его правильный образ жизни.

К сожалению, у него не было конюшни, достойной Танцора. Жеребец по возрасту уже не мог участвовать в скачках, но Дэвид был уверен, что потомство у него будет первоклассное – сплошь чемпионы. Кстати, Маркус тоже так считал, и у него была отличная конюшня в Блессинг-хилле, где он мог бы подобрать ему таких же элитных кобыл. Дэвид немного слукавил, когда сказал, что собирается продать Танцора брату: ему нужны были не деньги, а потомство от Танцора, чтобы потом завести собственную конюшню. Дэвид любил хороших лошадей, и это было единственное увлечение, которое одобряло общество. Если уж выбирать приличное дело, то пусть это будут первоклассные лошади, новые чемпионы скачек.

Приехав в Эксетер-хаус, Дэвид первым делом решил разыскать племенную книгу Блессинг-хилла, поскольку уже думал, с кем можно повязать Танцора, чтобы получить наилучшее потомство, и собирался предложить эти варианты Маркусу. Книгу ему найти так и не удалось: куда-то исчезла из кабинета. Дэвид раздраженно перевел дух. В Блессинг-хилле была копия, но как же не хотелось ждать, когда ее привезут! Отправив Адамса поискать книгу в маленьком кабинете, он решил посмотреть в бюро, которое стояло у стены: возможно, Маркус положил ее вместе со своими личными бумагами, – и стал выдвигать ящички, открывать дверцы, пока не нашел тонкую, обтянутую кожей тетрадь, которая выглядела точь-в-точь как племенная книга конюшни.

– Вот ты где! – обрадовался Дэвид, и когда стал вынимать, из тетради выпал лист бумаги.

Он наклонился, поднял его, и первое, что увидел – это имя человека, который когда-то пытался убить Маркуса, а главным обвиняемым в том деле сделали его, Дэвида. Это было так неожиданно, что какое-то время он просто стоял и держал бумагу, не в силах что-либо предпринять. Долгое время Дэвид не вспоминал об ужасе, который ему пришлось пережить. Наверное, следовало положить документ на место… но случилось то, что случилось: племенная книга вылетела у Дэвида из головы, и со смешанным чувством страха и любопытства он погрузился в чтение.

Это был отчет Джона Стаффорда, офицера полиции с Боу-стрит, присланный Маркусу два месяца назад. Сначала Стаффорд благодарил его за содействие, оказанное следствию, а потом сообщал, в чем именно мистер Бентли Рис признался после ареста. Кузен Дэвида дал показания, что действительно печатал поддельные банкноты, но ими не воспользовался. В это дело его вовлек, как уклончиво написал Стаффорд, «другой человек, не известный полиции». Дэвид почувствовал себя так, словно его ударили по голове. Этим «другим человеком» был он сам. Бентли, конечно, сообщил об этом Стаффорду, но раз тот не упомянул его имя, значит, Маркус убедил полицейского замять это дело.

Дэвид продолжил читать, и ярость в нем росла параллельно с чувствами унижения и отвращения. Бентли признался, что подкупил одну из служанок и та следила за герцогом Эксетером. Стаффорд установил, что девушка также передавала сведения некоему Слокуму, помощнику портного, который, в свою очередь, работал на ирландца по имени Фергал Рурк – главаря шайки разбойников и карманников. Рурк теперь уж на том свете – Дэвид своими глазами видел, как Маркус его застрелил, – но нескольких его подельников полиция арестовала вместе с Бентли. Судя по их показаниям, Бентли был виновен во многих преступлениях, начиная от мелкого воровства и заканчивая убийством и попыткой присводить себе герцогский титул Маркуса.

Письмо выпало из рук Дэвида на стол, но он этого даже не заметил. Значит, Бентли придумал план, чтобы его арестовали за подделку банкнот и сослали в колонии, потом убил бы Маркуса, и тогда титул герцога перешел бы к нему. В принципе ничего нового Дэвид не узнал – в общих чертах догадывался, как именно все было, – просто они с Маркусом никогда не говорили о том деле, ни одного слова с тех пор, как покинули ту хибару в порту, где Бентли пытался убить их обоих. Там Дэвид залечивал раны, а Маркус тщательно планировал свое свадебное путешествие.

«Вряд ли на свете сыщется второй такой простофиля, как я, – подумал Дэвид, запуская руки в волосы. Пальцы сами нашли напряженные мышцы у основания шеи и стали их массировать. – Просто диву даюсь, как легко влип в аферу с поддельными банкнотами». Двоюродный брат прекрасно знал все его грехи и слабости, поэтому очень скоро Дэвид уже плясал в его руках как марионетка, стал послушным орудием негодяя Бентли. И это уже целиком его вина. Теперь-то ему известно, что Бентли много лет ждал и наблюдал, чтобы в нужный момент загнать его в капкан.

Дэвид несколько мгновений стоял, опершись обеими руками о стол, тяжело дышал, а проклятые слова из отчета танцевали перед его взором: «подделка банкнот», «план убийства», «колония», «шпионы», «помощник портного», «другой человек, неизвестный полиции»… Дэвид выругался, схватил лист со стола, засунул обратно в тетрадь, а ту спрятал в бюро. Читать дальше не хотелось, да в этом и не было никакой нужды.

Дэвид окинул взглядом кабинет и почувствовал вдруг, что ему стало нечем дышать, к тому же невыносимо разболелась голова. Хорошо, что Маркус смог перешагнуть через тот ужас! Брату было проще: его совесть оказалась чиста, не то что у него – черная и гнилая.

Дэвид чуть ли не бегом покинул дом, схватив на ходу шляпу и перчатки. Какое-то время он просто быстро шел куда глаза глядят, надеясь, что движение избавит его от головной боли. Старые грехи мучили его, лежали тяжким грузом на плечах, и он не знал, как избавиться от этого бремени. Откуда оно вообще взялось? Дэвид всю жизнь вел себя как хотел, и плевать ему было на чувство вины, и вдруг, чуть ли не в одно мгновение, ощутил вес своих прегрешений и понял, что не в силах дышать под гнетом прошлых ошибок.

Дэвид шел так довольно долго, пока не оказался рядом с «Уайтсом». На Лондон спустились сумерки. Мрачно глядя на ярко освещенные окна, он подумал, что самый лучший для него выход – забыть об этом, хотя бы на сегодня. Недолго думая Дэвид поднялся по лестнице и вошел внутрь с одним лишь желанием – найти тихий уголок и напиться до блаженного состояния, когда не помнишь даже своего имени.

Он сказал лакею, чтобы ему принесли бутылку вина, и пошел искать уединенное место. В клубе было полно народу, и он уже было потерял надежду, как вдруг увидел такой столик, сразу же за стойкой регистрации пари. Чтобы добраться до него, пришлось проталкиваться через толпу. Когда Дэвид подошел ближе, кое-кто его признал, и на лицах появились любопытные улыбки.

Увидев пару знакомых, Дэвид коротко кивнул, и улыбки стали шире.

– А, Рис, приветствую! – отозвался кто-то и махнул в сторону стойки. – Пришли посмотреть последние пари?

Дэвид остановился, уже собираясь сказать «нет», ему хотелось только напиться, и больше ничего; азартные игры его не интересовали, но странная тишина, установившаяся в зале, заставила его оглядеться. Люди смотрели на него с огромным, нескрываемым любопытством. Дэвид надел маску холодного безразличия и направился к стойке, где лежали открытые регистрационнве книги пари.

Заглянув в одну из них, он увидел, что страница заполнена, а даты ставок начинались неделю назад. Дэвид хотел было перевернуть ее, как вдруг увидел свои инициалы – в одном месте, в другом. Его имя значилось в половине всех пари, которые были записаны на странице.

Капитан Эванс ставит пятьдесят фунтов против двадцати лорда Мелвилла, что лорда Д. Р. через месяц арестуют. Сэр Г. Т. ставит сто фунтов против пятидесяти мистера Р. Т., что лорд Д. Р. проиграет Эксетер в карты. Мистер Грентам ставит двадцать фунтов против мистера Томсона, что лорд Б. вызовет лорда Д. Р. на дуэль… двадцать фунтов против пятнадцати, что лорд М. вызовет лорда Д. Р… пятьсот фунтов против двухсот, что герцог Эксетер вернется из-за границы и узнает, что он разорен.

Дэвид медленно, но решительно перевернул страницу. В ушах стоял звон, который почти заглушал ехидный шепот за спиной. Он притворился, будто читает: одну страницу, другую, третью, – хотя перед глазами стоял туман. Ладони сами сложились в кулаки. Над ним смеялись, причем те, кто кутил и играл в карты наравне с ним. Это были те самые приятели, которые с удовольствием принимали участие в попойках, но когда пришла пора платить по счетам, бывшие дружки вместо поддержки попрятались в норы. Что ж, значит, надо рвать все отношения с этими предателями, и прямо сейчас.

Дэвид резко развернулся, намереваясь уйти, но его остановил голос Генри Тревенхэма, даже не пытавшегося скрыть ухмылку:

– Не хочешь добавить пари?

Дэвид едва сдержался, чтобы не врезать ему по роже. Трев считался его приятелем, они провели достаточно много времени за карточными столами, теряя и выигрывая целые состояния. Совесть у этого циника нисколько не чище, чем у него самого.

Дэвид смерил его долгим, пристальным взглядом, что Трева явно задело, судя по поджатым губам, и холодно поинтересовался:

– Что, следовало бы?

– Тут есть парочка забавных, как раз в твоем духе, – думаю, тебе будет интересно поучаствовать.

Из толпы донеслось приглушенное хихиканье, но Дэвид, стиснув кулаки, заставил себя спокойно улыбнуться.

– Правда? Что-то ничего интересного я не заметил. – С деланым равнодушием он обратился к записям. – Так, это что? «Герцог Э.» Наверное, имеется в виду старик Элкингтон?

Улыбка Трева вмиг исчезла, сменившись холодной маской, и с наигранным удивлением он произнес:

– Конечно, нет: это твой брат, Эксетер. Он уехал за границу, а управлять поместьем поставил тебя, не так ли?

Это было скорее обвинение, чем вопрос, но Дэвид хладнокровно ответил, едва сдерживаясь, чтобы не разбить в кровь наглое лицо перед собой:

– Все правильно.

Его спокойствие, похоже, взбесило Трева и всех остальных. Джордж Эванс вышел вперед и заявил:

– А это пари я, похоже, пропустил. Ну-ка давайте и я сделаю ставку.

Дэвид увидел, как Эванс демонстративно сделал запись о том, что поставил немалую сумму в пользу обстоятельства, что лорд Рис разорит своего старшего брата, герцога Эксетера, а потом как ни в чем не бывало повернулся к нему и спросил:

– Ты пришел рассказать, как опустошаешь сундуки брата?

Дэвид вскинул бровь и возразил:

– А вам это доподлинно известно? Боюсь, вы проиграете, джентльмены.

– Ну, это вряд ли! А вот ты уж точно проиграл, – раздался злобный голос из толпы. – Из-за тебя полиция всех нас считает фальшивомонетчиками! Тебя больше не примут ни в одном приличном доме. Никто из нас никогда не сядет с тобой за стол выпивать или играть в карты. С тобой покончено, потому что ты поставил под удар репутацию каждого из нас.

Джентльмены одобрительно загудели, а Дэвид, выпрямившись во весь рост и оказавшись выше своего обвинителя на пару дюймов, взглянул на него сверху вниз и заявил:

– А я думал, что твою репутацию погубила совсем другая история. Не ты ли облагодетельствовал старика Мелчестера сынишкой? Леди Мелчестер дама щедрая, особенно в своем будуаре.

Заметив, что завладел всеобщим вниманием, Дэвид повысил голос, чтобы услышали все эти лицемеры, и продолжил:

– Раз уж вы обвиняете меня во всех смертных грехах, то подумайте вот о чем: далеко не все мои знакомые имели дело с полицией. Может, они просто составили список самых известных картежников Лондона и ко мне это не имеет никакого отношения? Ведь я не назвал полицейским ни одного имени.

– Ты бросил тень на нас всех! – прорычал Трев. – На всех! Ты играл как… как…

– Как ты сам? – спокойно закончил Дэвид. – Это моя ошибка, признаю. Наверное, следовало упомянуть этот факт в полиции.

Джентльмены зашептались между собой, но никто, включая самого Тревенхэма, не решился возражать Дэвиду.

– Что ж, господа, желаю всем хорошего вечера. – Дэвид направился было к выходу, но, будто что-то вспомнив, вернулся назад. – Боже мой, я ведь забыл сделать ставку. Изящно расписавшись под последним пари Эванса, поставив один фунт против того, что брат разорится, Дэвид положил перо и с ленивой усмешкой заметил:

– Глупость, конечно, только идиоты могут надеяться на то, что Эксетер потеряет хоть пенс.

И, гордо выпрямившись, он пошел к выходу – прочь от ухмылок бывших друзей по кутежам, прочь от их возмутительных обвинений и лжи. Его тело, казалось, двигалось само по себе, независимо от разума. Ему пришлось собрать все силы, чтобы уйти от них вот так, спокойно и расслабленно, когда внутри все кипело и хотелось рвать и метать, швырять бокалы и переворачивать столы.

Кто-то коснулся его плеча, но он скинул руку. Его глаза ничего и никого не видели, кроме выхода впереди. Надо дойти до двери, не теряя самообладания, и тогда все будет хорошо, он переживет позор этого вечера, а потом сделает все, чтобы вернуть себе доброе имя. Как? Пока Дэвид не имел об этом понятия.

На пороге его настиг лакей и, слегка запыхавшись, произнес:

– Ваше вино, сэр.

Дэвид взял бокал, одним глотком осушил его и потянулся к бутылке.

– Э… вам налить, сэр? – спросил удивленный слуга, но Дэвид взмахом руки отослал его, нахлобучил шляпу и вышел из клуба, прихватив и бутылку.

И опять, как час назад, ноги сами понесли его в неизвестном направлении. Спотыкаясь, то и дело прикладываясь к бутылке, Дэвид шел куда глаза глядят.

Сколько бродил по улицам, он не знал. Бутылка опустела, походка у него стала неровной. Дэвид знал, что хромает, но не было никаких сил – ни физических, ни душевных, – чтобы это скрывать. Бургундское затуманило разум, но отчаяние никуда не делось. Дэвид мог бы сейчас пылать от ярости из-за предательства кузена и презрения друзей по кутежам, которым было наплевать на его грехи, пока они не начали угрожать их фальшивым маскам благопристойности, но сейчас хотел лишь одного – забыть. И вино было лучшим помощником в таком деле, но оно кончилось, и Дэвид повернул домой.