Текст книги "Невероятные происшествия в женской камере № 3"

Она потянулась за своей кружкой – она была пуста. Андрей Павлович ловким жестом подхватил стоявшую возле дивана бутылку и налил остаток содержимого Ане. “Последнее”, – объявил он, покачав бутылкой. Ленский и куратор тут же, как по команде, принялись собираться. Аня знала, что ей тоже надо собираться, но в голове у нее шумело, двигаться было лень, да и вообще не хотелось, чтобы вечер заканчивался. На самой кромке сознания Аня вдруг засекла тайную дерзкую мысль – остаться вдвоем с Андреем Павловичем было бы так приятно. От шампанского Аня наконец-то почувствовала себя привлекательной, и эту привлекательность ей хотелось расточать. Но конечно, не на всех. Ни Ленский, ни куратор оценить ее не могли, а вот Андрей Павлович точно мог – не зря же он так одаривал ее вниманием раньше, не зря же он смотрит на нее так пристально теперь.

Аня проследила, как Андрей Павлович встал вслед за дипломатами и запер дверь на ключ. Когда он повернул его в замке, Анино сердце подпрыгнуло – на секунду ей стало страшно до паники и бесшабашно весело, как перед резким спуском с американских горок. Андрей Павлович неторопливо подошел к шкафу, открыл его и извлек оттуда еще одну бутылку – кажется, вина. Показал ее Ане с вопросительным выражением, она кивнула. Он разлил вино по кружкам и медленно опустился на диван. Аня чувствовала запах его одеколона. Повернувшись к ней вполоборота, Андрей Павлович положил руку на спинку дивана. От его медлительности и холодного взгляда исходила такая отчетливая угроза, что Аня съежилась, разом растеряв весь свой запал.

– Значит, сегодня у тебя последний день практики? – спросил Андрей Павлович. Аня кивнула. – Придешь к нам работать?

– Надеюсь.

– Это правильно. Нам такие, как ты, нужны.

– Какие?

– Смелые, – сказал Андрей Павлович и усмехнулся. Приподняв свою кружку, он чокнулся с Аниной и выпил.

Аня приосанилась и тоже сделала глоток. Уверенность начала возвращаться к ней. Ничего особенного не происходило. Пожалуй, они сидели слишком близко, но эта близость просто поддразнивала, только и всего. Ане показалось, что Андрей Павлович смотрит на нее одобрительно. Она расправила плечи. Ей было приятно снова чувствовать себя в центре внимания.

В следующий миг Андрей Павлович навалился на нее, скорее кусая, чем целуя, и опрокинул на диван. В первую секунду Аня оцепенела от неожиданности и безвольно соскользнула по спинке вниз. Потом сделала движение, как будто хотела вырваться – оно было скорее инстинктивным, чем осознанным, но Андрей Павлович надавил на нее своим весом, продолжая целовать и выдергивая из-под юбки заправленную блузку. Просунув под нее руку, он грубо впился в Анину кожу, и Аня даже слабо ойкнула от боли. В голове мельтешило множество мыслей. Такого не бывает, это не могло случиться – однако же вот случилось: она лежит на диване, на котором сидела Маргарет Тэтчер, в МИДе, когда где-то у берегов Мурманска горит подводная лодка, и рука Андрея Павловича уже спустилась куда-то критически низко.

Аня снова почувствовала панику и бесшабашное веселье. В конце концов, она ничего не теряет, ничего никому не должна. Наивно было сомневаться, что этим закончится – она ведь с первого момента чувствовала, как что-то происходит. И то, как он звал ее с собой… Да разве она сама не хотела этого? Разве она сама не спланировала это?

Андрей Павлович на секунду оторвался от нее, торопливо расстегивая пуговицы на своей рубашке. Взгляд у него был таким цепким, словно он им продолжал удерживать Аню. Но она никуда не собиралась уходить. Наблюдая за ним, она подумала, что он так рассматривает ее, как будто пытается определить ценность на глаз. Ей стало неприятно. Она потянулась вперед и поцеловала его, только чтобы он перестал на нее смотреть. Андрей Павлович перестал. Он снова навалился на Аню, грубо стаскивая с нее одежду. От веса его тела Ане было тяжело, начала затекать нога. Диван был коротким и, как оказалось, не слишком удобным. Аня отстраненно подумала, как они выглядят со стороны, и следом – о том, что в МИДе в кабинетах наверняка установлены камеры.

Ей вдруг совсем расхотелось заниматься сексом с Андреем Павловичем. Его грубость и суетливость, липкий кожаный диван, то, что их могли увидеть, не слишком способствовали ее энтузиазму.

Аня почувствовала себя странно дистанцированной от тела. Оно лежало здесь на диване, с ним что-то происходило, но голова была занята другим: Аня представляла, как встает и уходит. Эта мысль вызывала такое облегчение, что Аня не сомневалась: это очень правильная мысль. Так и нужно сделать. Но она не могла. Это было бы так позорно: струсить на полпути. Что скажет Андрей Павлович, если она уйдет? А главное – она знала, что пожалеет в ту же самую секунду, как за ней закроется дверь. Не об упущенном сексе – об упущенной смешной истории, о неслучившемся опыте, о возможности узнать что-то новое о себе.

Аня никуда не ушла.

Поздно ночью Андрей Павлович привез ее в общежитие. Сонный вахтер не хотел впускать Аню – вход закрывался с полуночи до пяти, но Андрей Павлович раздраженно ткнул вахтеру под нос свою мидовскую корочку и заявил, что Аня допоздна помогала ему с работой. Аня была ему благодарна, но, зайдя в общежитие, также очень рада от него избавиться. Произошедшее оставило у нее неловкое впечатление.

Ей повезло избежать дальнейшей неловкости, никогда больше не встретив Андрея Павловича; сама же история в самом деле довольно быстро перешла для Ани в разряд анекдотических. Переспать с практиканткой – какая пошлость, говорила она, смеясь, Соне и Саше. Относиться к этому с иронией было несложно: в конце концов, она и правда ничего не потеряла. Однако воспоминание о том, как оценивающе на нее смотрел Андрей Павлович, словно на готовый к употреблению предмет, до сих пор заставляло Аню передергивать плечами. Чем больше проходило времени, тем более отчетливо она понимала, что ее ценность для него определялась только доступностью. Хотя Аня не чувствовала себя жертвой, приятного в этом понимании было маловато.

Аня встала и прошлась по камере. Не придумав ничего интереснее, забралась на подоконник и уставилась в окно. На подоконнике валялась пачка сигарет – Аня машинально открыла ее, но внутри оказалось пусто. Солнце жарко светило через прозрачную крышу, листья тополей блестели, трепеща на ветру.

Во дворе лязгнула дверь.

– А ты, я смотрю, уже ждешь меня, моя красавица! – тут же раздался снизу веселый голос.

Аня изумленно посмотрела во двор – там, задрав голову и ухмыляясь, стоял баландер Сергей. Она молча спрыгнула с подоконника и закрыла окно.

Вторая половина дня прошла быстрее. Сначала Аню вывели на звонки и, кажется, там забыли: по крайней мере, она в полном одиночестве наслаждалась интернетом двадцать пять минут вместо положенных пятнадцати – в ее положении существенная разница. Потом ее одну вывели на прогулку – Аня гордо прошествовала во двор с книжкой и стаканом чаю. Прогулкой это сложно было назвать: если до этого она читала в камере, сидя на кровати, то теперь читала под прозрачной крышей, сидя на лавочке. Однако во дворе не играло радио, и одно это уже делало Анину жизнь приятнее.

На ужин она шла, твердо решив дать Сергею отпор, если он опять полезет, однако никакого Сергея в столовой не оказалось. У окошка раздачи со строгим лицом стояла незнакомая женщина.

Аня приблизилась, недоумевая, кто это. Если новая арестантка – то как она оказалась на ужине, минуя камеру? Женщине на вид было лет сорок. Она выглядела очень утомленной – сонные глаза, обветренные бледные губы, – но все равно казалась красивой. Одета она была экстравагантно: в длинную лиловую юбку, свитер и шаль крупной вязки, в которую она зябко куталась, несмотря на теплый вечер. Когда Аня подошла, женщина величаво протянула ей руку. Пальцы у нее были длинные и тонкие, а на ощупь – очень горячие.

– Алиса, – представилась женщина.

Аня назвала в ответ свое имя.

Незаметный молчаливый баландер поставил на бортик миску с едой. Алиса взяла ее обеими руками – они заметно дрожали – и плавной походкой направилась к столу. Ее волосы сзади были убраны в длинную косу. В этой юбке, шали и с косой она показалась Ане настоящей русской красавицей из фильмов – еще чуть-чуть, и запоет романс.

Аня взяла свой ужин и села напротив. Алиса ела с подчеркнутой осторожностью – аккуратно зачерпывала еду ложкой и медленно-медленно несла ее ко рту.

– Ты тоже здесь сидишь? – неуверенно спросила Аня. Алиса кивнула.

– За что?

– Я надзорница, – сказала Алиса, не глядя на нее, и снова осторожно зачерпнула ложкой.

– Мм… – невнятно промычала Аня. Она ничего не поняла. – И сколько суток?

– Семьдесят пять.

Аня поперхнулась макаронами.

– Сколько?!

– Пять раз по пятнадцать.

– А они разве не одновременно считаются?

– Нет, суд отдельно указал, что по очереди.

– Это же до конца лета…

Алиса ничего не ответила. Тонкими пальцами она взяла кусок хлеба, разломила его над миской и отправила в рот.

Из кухни вышел Виктор Иванович с подносом чая.

– Берите чай, девочки, – радушно сказал Виктор Иванович, как будто он был хозяином дома и потчевал гостей. Алиса, по-прежнему ни слова не говоря, взяла кружку и аккуратно поставила ее рядом с собой, выровняв ручку параллельно миске.

Виктор Иванович сел за стол.

– Сколько уже? Часов семь, наверное, есть? – Он посмотрел в окно и пояснил: – Выхожу сегодня в десять тридцать пять. Как раз добежать до магазина успею. Главное, чтобы выпустили вовремя.

– Виктор Иванович, а вас радио в камере не раздражает? – спросила Аня.

– Так мы заклеили его давно.

– Как заклеили?

– Э-э-э, – протянул Виктор Иванович, – так ты с радио все время сидишь? Что ж ты раньше не спросила? Значит, смотри: берешь много-много туалетной бумаги, мочишь ее водой, мыла туда еще можно – но и без мыла сойдет, – а потом клеишь на радио.

– И что, держится? – не поверила Аня. – И тише становится?

– Еще как становится!

– И когда высыхает, все равно держится?

– Держится-держится! Ну, обновлять, конечно, придется.

В дверном проеме, ведущем на лестницу, страдальчески пыхтя, показался Сергей. Он в одиночку тащил огромный бидон. За ним следом поднималась блондинка-полицейская.

– Хоть бы помог, дед! – возмущенно крикнул Сергей Виктору Ивановичу. Тот моментально посуровел и сначала не двинулся с места, но, понаблюдав пару секунд, как Сергей волочет бидон, со вздохом встал и отправился помогать.

Аня тоже встала и вопросительно посмотрела на Алису. Та, не поднимая глаз, беззвучно прихлебывала чай.

Полицейская пошла проводить Аню в камеру.

– А она где сидит? – спросила Аня, кивнув головой по направлению столовой, когда они вышли.

– Да с тобой она сидит. Просто оформляют ее долго, отпустили пока поужинать.

– Ей правда семьдесят пять суток дали?

– Правда.

– А что значит “надзорница”?

– Это значит, что она освободилась из колонии, но за ней установлен надзор. Проверяют, чтобы она дома ночами была, на массовые мероприятия не ходила. Если нарушает, ей сутки дают. А могут и обратно в колонию вернуть.

– Как-то это нечестно, – заметила Аня. – Человек уже отсидел, а ему новое наказание дают.

– Это не всем, кто отсидел, дают, – успокоила блондинка. – Только тем, у кого статья тяжкая.

Аня подавила стон.

Возле двери блондинка долго возилась с ключами, и Аня озиралась по сторонам. Ее взгляд в очередной раз упал на странную, длиной по пояс трубу с широким раструбом, которая была приварена к стене возле ее камеры. Такие же были и у всех остальных камер. Аня обратила на них внимание еще в первый день, но тогда строгий мальчик-полицейский отказался объяснять их значение. Подумав, что у блондинки сегодня особенно разговорчивое настроение, а у самой Ани – особенно пытливое, она спросила:

– А это для чего?

Блондинка бросила на трубу короткий взгляд и продолжила перебирать ключи.

– Это на случай бунта, – сказала она, наконец вычленив на связке нужный.

– На случай бунта? – не поняла Аня.

– Ну да. Туда ключи от камер бросают, чтобы бунтовщики не достали.

Аня покосилась на трубу с трепетом и уважением: она была свидетельством того, что спецприемник мог быть вовсе не таким сонным и скучным местом, каким казался.

В камере Аня первым делом решила проверить совет Виктора Ивановича. Отмотала туалетную бумагу, сложила слоями, намочила, полила для верности жидким мылом – вышла набрякшая от воды размазня. Сомневаясь в успехе, Аня подпрыгнула и прилепила ее к щитку. Звук радио тут же стал тише, теперь он доносился как будто сквозь подушку. Аня от восхищения даже приложила руку к груди, мысленно посылая Виктору Ивановичу слова благодарности.

Она вернулась на свою кровать и открыла книгу. Сосредоточиться, однако, удавалось с трудом – читать за целый день Ане надоело, к тому же она постоянно прислушивалась к звукам в коридоре, с трепетом ожидая, когда приведут Алису. Сидеть вдвоем с этой молчаливой строгой женщиной казалось даже более неуютным, чем с пятью беспокойными арестантками, а уж после блаженных часов в одиночестве и подавно.

Алиса вошла в камеру, когда совсем стемнело. В руках у нее был маленький пакет, настолько потертый, что цвет даже не угадывался. Шаль по-прежнему лежала у нее на плечах, хотя Аня была уверена, что по каким-нибудь абсурдным тюремным правилам она в камеру не допускалась.

Алиса окинула взглядом помещение и спросила:

– Куда можно лечь?

– На любую кровать, – пожала Аня плечами.

Алиса сделала несколько шагов и села на нижнюю койку через одну от Ани. Потом она осторожно поставила пакет к стене, медленно, как будто боялась резким движением сделать себе больно, подняла ноги на кровать и прислонилась спиной к изголовью. В этом положении она вздохнула, закрыла глаза и принялась перебирать пальцами бахрому своей шали.

– Хочешь чаю? – спросила Аня в надежде установить хоть какой-то контакт. Алиса не пошевелилась и даже не открыла глаз, продолжая при этом переплетать и распускать нитки на шали.

Спустя час Алисе принесли постельное белье – она положила его на койку рядом с собой, но раскладывать не стала. Аня ощутила почти сожаление, что менты тут же ушли – они и то казались ей сейчас более приятными живыми людьми, чем новая сокамерница.

Когда выключили свет, Ане ничего не оставалось, кроме как лечь спать. Алиса продолжала сидеть на кровати истуканом, смутно различимым в полутьме. Накрывшись одеялом с головой, так чтобы оставалась только маленькая щелочка для воздуха, Аня с облегчением подумала, что ей нужно пережить только еще один день и одну ночь.

Спустя несколько часов ее что-то разбудило, но, распахнув глаза, Аня не сразу поняла что. Было тихо и темно, только лампочка над дверью горела еле-еле. Ничего как будто не происходило. Аня перевернулась на другой бок, устраиваясь поудобнее, и взглядом натолкнулась на Алису, сидящую на соседней койке. В ту же секунду Аня поняла, что ее разбудил голос – Алиса что-то сказала.

– Что? – испуганно переспросила Аня.

– Ты видишь ее?

Алиса сидела на койке, подавшись вперед, и смотрела на Аню широко распахнутыми глазами.

– Кого? – прошептала Аня, чувствуя, как от макушки вниз по спине пробежал холод.

– Ее!

Аня приподнялась на локте и огляделась, стараясь одновременно осмотреть камеру и не выпустить из вида Алису.

– Я ничего не вижу.

Алиса очень медленно выпростала одну руку из-под шали и, продолжая впиваться взглядом Ане в лицо, тонким длинным пальцем указала на противоположную стену. Аня безвольно повернулась вслед за жестом. У стены никого не было.

Алиса вдруг захохотала, запрокинув голову назад, а потом резко села прямо и оборвала смех. Прядь волос выбилась из косы и упала ей на лицо.

– Я сейчас тебе покажу, – неожиданно очень спокойно сказала Алиса.

Она легко встала с кровати и подошла к стене. Помедлив возле нее, она вытянула вперед руку и провела ею по воздуху несколько раз, как будто гладила собаку. Аня смотрела во все глаза. В ней стремительно нарастала паника – уже хорошо знакомое ей чувство с той только разницей, что теперь Аня не сомневалась: происходящее сейчас абсолютно реально.

Алиса неторопливо обошла пустое пространство возле стены и стала к Ане лицом. Она выглядела почти весело. Одну ногу она выставила вперед и стала слегка притопывать ею по полу, а обе руки сложила щепотью и стала перебирать ими по очереди по направлению от себя. Аня следила за ее странным танцем, как завороженная. В камере повисло отчетливое ощущение безумия. Аня боялась пошевелиться. Алиса улыбалась и не издавала ни звука, продолжая весело поглядывать на нее.

Наконец она остановилась, сделала два шага в сторону и спросила:

– Хочешь попробовать?

Аня боялась открыть рот: ей казалось, что голос выдаст ее страх, а показывать его Алисе не стоит. Она молча покачала головой.

Алиса вдруг прыгнула вперед, оказавшись в сантиметре от Аниного лица. Глаза у нее были сумасшедшие, в их глубине как будто горел огонек.

– Ты должна попробовать, – возбужденно зашептала она. – Она стоит здесь для тебя!

“Она ненормальная, но нас должны видеть через камеру, – сказала себе Аня, стараясь незаметно отползти по кровати назад, подальше от Алисы. – Они поймут, что что-то не так, и придут проверить. Все будет хорошо”.

Алиса вдруг схватила ее за запястье. Пальцы у нее были обжигающе горячие.

– Ты должна к ней прикоснуться, – с угрозой прошептала она, заглядывая по очереди то в один Анин глаз, то в другой, отчего ее собственный взгляд напоминал стрелку метронома, – я тебе покажу.

Она потянула Аню за собой, и та наконец встала, боясь, что если она начнет сопротивляться, то все станет только хуже. Как только Аня пошла за ней, Алиса словно расслабилась – угрожающее выражение сошло с ее лица, она опять смотрела весело и даже как будто лукаво. Крепко сжимая Анино запястье, она подвела ее к стене и потянула вперед, словно хотела заставить Аню дотронуться до чего-то. Впереди была только пустота.

На Аню снова пахнуло безумием, и она вырвала руку. Алисино лицо моментально исказилось яростью. Аня попятилась назад. Одно дело оставаться в камере с помешанным человеком, другое – с помешанным и агрессивным. Времени ждать, когда менты заметят происходящее, не было. Аня бросила взгляд через плечо и увидела у двери тревожную кнопку. Она обратила на нее внимание еще в первый день, но постаралась не придавать значения – не хотелось думать, что она может пригодиться. Теперь зато она казалась спасением. Рванувшись к ней, Аня что было сил ударила по ней ладонью.

И ничего не произошло. В спецприемнике стояла абсолютная тишина. Аня замолотила по кнопке, надеясь, что та неожиданно оживет, но с каждым истеричным нажатием тишина становилась только все более густой.

Алиса снова сжала пальцы на Анином запястье, и ту сковал настоящий ужас. Ее никто не услышит, ей никто не поможет. Потрясенная этой мыслью, она вдруг разом лишилась сил и безвольно повернулась к Алисе. То ли от исходившего от нее жара, то ли от мягкого свечения ее волос под тусклой лампой Алиса вдруг показалась Ане живым огнем, свечкой, которая вот-вот растает.

– Прикоснись к ней, – повторила Алиса.

Аня послушно сделала за ней шаг, потом второй, потом проследила взглядом за собственной безжизненной рукой, которую Алиса подняла и как будто положила на что-то.

Под своей ладонью Аня ощутила деревянную поверхность.

Ее захлестнула паника, и она дернулась в сторону как ошпаренная, но Алиса не позволила ей. Она вцепилась Ане в запястье и продолжала прижимать ее ладонь к чему-то невидимому. Аня чувствовала плавный изгиб под своими пальцами. Алиса снова как будто потянула ее вперед, и Аня, которая секунду назад трепыхалась, как птица, сама не понимая почему, вдруг опустила на невидимый предмет и другую руку.

Это было колесо. Аня чувствовала его округлость, скользя по нему пальцами, чувствовала гладкие полированные спицы. Не понимая, зачем она это делает, она слегка крутанула его – оно поддалось еле-еле, словно его что-то удерживало. С расширенными от ужаса невидящими глазами Аня медленно провела по колесу пальцами и вдруг ощутила нитку, уходящую в сторону. Очень медленно Аня повернулась к Алисе. Та была отчетлива видна. Вместе они стояли рядом с пустотой, но Аня знала, что глаза обманывают ее.

Аня не выдержала. Отдернув руки как от огня, она рванулась к двери и заколотила в нее кулаками. Железная дверь ответила глухим подрагиванием. Аня принялась бить по ней ногами в шлепанцах, плечом что есть силы – она хотела разбить себе лоб об эту дверь, лишь бы кошмар никогда больше не повторился, лишь бы ей никогда не довелось испытывать снова такой отчаянный ужас.

Дверь распахнулась, в камеру вбежал юный мальчик-полицейский.

– Что случилось? – заорал он. – Что тут происходит?

Но Аня не могла ответить, она только тыкала пальцем туда, где стояла Алиса.

Та, еще секунду назад молча разглядывавшая молотящую в дверь Аню, вдруг завизжала и бросилась на нее. Полицейский схватил Алису в последний момент. Она забилась у него в руках, крича что-то бессвязное и пытаясь вырваться. Полицейский поволок ее к двери. В коридоре раздался топот – к ним бежали другие люди. В дверном проеме Аня увидела заспанное испуганное лицо дежурного. Алису потащили по коридору, она не прекращала визжать ни на секунду. Аня слышала, как затопали в соседних камерах. “Что случилось? Что случилось?” – доносилось из-за дверей.

Аня сползла по стене туалета на пол. Дверь в ее камеру так и оставалась открытой. Алисины крики доносились все глуше, их перекрывали другие голоса, нервное бряцанье ключей, хлопки дверями. После очередного хлопка наступила тишина, только в соседних камерах продолжали волноваться арестанты.

Аня по-прежнему сидела на полу, когда в коридоре раздались шаги.

– Тихо! Тихо! – прокричал дежурный. – Все в порядке! Ложитесь спать.

Он остановился на пороге Аниной камеры.

– Ложись спать, – хмуро сказал он и ей.

Аня не пошевелилась.

– Что это было? – пробормотала она.

– Белая горячка. Неприятная штука. Сейчас вызовем скорую и отправим ее в больничку.

Аня подняла на него глаза. Дежурный, смотревший строго, смягчился:

– Испугалась, да? Неприятная штука, говорю. Ну, теперь все нормально будет. Ложись, мы ее к тебе больше не подселим.

Он закрыл дверь и запер ее на ключ. Аня слышала, как его шаги удаляются по коридору. Еще некоторое время она сидела на полу, а потом встала и решительно направилась к тому месту, где стояло невидимое колесо.