Текст книги "Невероятные происшествия в женской камере № 3"

День четвертый

Аня проспала ровным глубоким сном всю ночь. Ее ничего не тревожило – соседки не шумели, к кровати она уже привыкла, кошмаров больше не видела. Только под утро вдруг похолодало – во сне Аня глубже забилась под одеяло, и ей даже снилось, как она встает, берет с верхнего яруса второе и укрывается им, но в реальности она так и продолжала мерзнуть под первым.

Когда Аня проснулась, день уже давно начался. Она не слышала, как их звали на завтрак, как уходили и возвращались Наташа с Ирой. Высунув из-под одеяла нос, она обнаружила, что все, кроме Дианы, уже встали. Из открытого окна тянуло холодом и сыростью.

– Доброе утро, – хриплым спросонья голосом сказала Аня, садясь на кровати. Одеяло сползло с плеч, и она торопливо его поправила. – Может, закроем окна?

– Ща докурю, и прикроем, – сказала Катя. Она сидела по-турецки на своей верхней койке, в толстовке, застегнутой до самого верха, и курила, стряхивая пепел в пластиковый стаканчик с водой на дне.

– Ну и лето в этом году, – капризно сказала Майя. Как и Аня, она сидела, закутавшись в одеяло, – наружу торчали только голова и рука с открытой книжкой.

Иру с Наташей, впрочем, холод как будто не брал. Они обе расположились на нижней кровати – Ира, как обычно упакованная во все джинсовое, снова рисовала на остатках Аниной бумаги, а Наташа, сверкая голыми костлявыми плечами, как будто что-то плела – Аня видела у нее в руках какие-то непонятные белые ленты.

– Тебе не холодно? – робко спросила Аня.

От одного Наташиного вида ее бросало в дрожь.

– Холодно, – сосредоточенно ответила Наташа, не отрываясь от своего занятия. – Но если совсем з-закрыть окна, м-мы тут задохнемся от дыма. Лучше так.

– А что ты делаешь? – снова спросила Аня, следя за движением Наташиных рук.

– П-плету веревку.

– Для чего?

– Эта д-дура испортила нам б-бутылку. – Наташа кивком показала на Ирку.

– Сама ты дура, – огрызнулась та, продолжая рисовать.

Аня подумала, что сегодня ей явно лирику еще не давали.

– Да на соплях держалась твоя бутылка, – лениво сказала Катя, бросая бычок в стакан.

Поставив пепельницу на подоконник, она прикрыла окно, оставив небольшую щелочку. Теплее, с грустью убедилась Аня, конечно, не стало.

– Если бы она носила ее аккуратно, ручка бы не оторвалась, – упрямо ответила Наташа.

– А из чего ты ее плетешь? – Аня помнила, что все предметы, хотя бы отдаленно напоминавшие веревки, в камеру проносить запрещалось.

– Из п-постельного белья.

– Это из нашего мяча. Ну, из пакета, которым мы в вышибалы играли. Мы его местным постельным бельем набили, тряпочками этими, – пояснила Катя. – А теперь Наташа у нас из него веревки вьет. Странные люди после тюрьмы выходят. Ты этому на зоне научилась, а?

– Там “дороги” делают, да, – согласилась Наташа. – Веревки вообще всегда пригодятся.

– А из чего их там делают, если все проносить запрещено?

– Одежду распускают. Н-носки, например.

– А зачем? – изумилась Майя. Ее занимал любой разговор, если он позволял отвлечься от книги.

– Ну, п-передают так что-нибудь. Через д-дырку в стене, например. Или через п-парашу.

– Через что?

– Через парашу. В одной хате в очко бросают, что надо, и смывают, а в д-другой ловят.

Глаза у Майи стали как блюдца. Ане захотелось ободряюще похлопать ее по плечу.

– Готово, – удовлетворенно сказала Наташа, поднимая свое творение повыше, чтобы все видели.

Оказалось, она сплела что-то наподобие авоськи из тонких косичек и поместила внутрь пластиковую бутылку.

– Талантище, – хмыкнула Катя.

– Зато теперь удобно б-будет носить, – благодушно ответила Наташа, не поддаваясь на провокацию. Бутылку она бережно поставила на пол возле кровати.

С улицы донесся стук, как будто сыпались камешки. Все разом повернулись к окну. На пластиковую крышу внутреннего дворика падали крупные капли дождя. Майя, не меняя своего оторопелого выражения лица, плотнее завернулась в одеяло.

Наташа закурила, расслабленно облокотившись на спинку кровати (Аня поежилась, представив прикосновение металлических прутьев к голой коже), и сказала:

– У нас на зоне, если тебя сажали в к-карцер, где было холодно, некоторые г-газетами грелись.

– Чего? – удивилась Катя, тоже закуривая. К Аниной печали, окно она опять открыла настежь. – Это как?

– Укрывались. От нее сразу жарко становится. Не знаю, к-как это работает.

– А почему вы одеялом не укрывались? – спросила Майя. В ее голосе смешивались сочувствие и настороженность – ничего хорошего от Наташиных рассказов она больше не ждала.

– Потому что нет там одеял, это же к-карцер. Там вообще ничего нет. И к-койку рано утром пристегивают к стене, чтобы ты лежать днем не мог. Только газеты туда приносят, если в-выписываешь.

– Какой ужас! И тебя туда сажали?

– Меня нет. Но те, кого с-сажали, рассказывали. Вообще дрянное место – з-зимой холодно, а летом так жарко, хоть вешайся.

Все помолчали. У Майи вдруг изменилось лицо, как бывало, когда ей в голову приходила мысль, и она сейчас же с беспокойством спросила:

– А тут тоже есть карцер?

– Конечно, – серьезно сказала Катя. – Туда сажают за глупые вопросы.

– Нет, правда! Газет-то тут нет!

– Ну, сейчас и не зима, – ободрила ее Аня.

– Да нет тут к-карцера, – ответила Наташа и выкинула бычок в другой стоящий рядом с ней стаканчик. – Т-только его здесь еще не хватало.

Майя отложила книгу, поплотнее завернулась в одеяло и пожаловалась:

– Разговоры у нас какие-то странные. Если бы мне кто-нибудь еще неделю назад сказал, что я буду о таком беседовать, никогда бы не поверила!

Катя злорадно захихикала.

– Да уж, выйдешь отсюда с новыми знаниями. Будешь типам своим хвастаться, как пять суток отсидела!

– Да ты что, скажешь тоже! Я никому никогда не скажу! Выйду и забуду как страшный сон.

– А ты, Наташа, расскажешь кому-нибудь? – спросила Катя.

Наташа повела костлявыми плечами и неохотно ответила:

– З-зачем об этом рассказывать?

– Да тебе-то какая разница, ты же уже и на зоне сидела!

– Ну и что? Где я с-сижу, никого не к-касается.

– А ты, Ирка, будешь рассказывать?

– Меня не спросит никто, – буркнула Ирка.

– А ты? – Катя посмотрела на Аню своим колючим взглядом.

– О да! – сказала Аня. – Я обязательно буду рассказывать!

Все повернули к ней головы.

– Зачем?! – изумилась Майя. – Не представляю, как можно хотеть об этом говорить.

– Ну я ведь не сделала ничего плохого. Даже наоборот. Пошла на митинг, а меня за это в спецприемник посадили. Мне кажется, о таких вещах нужно обязательно рассказывать, чтобы все знали, что у нас происходит.

– Ну да, ты ж у нас политическая, – фыркнула Катя и потянулась, как кошка. – Почетно, не то что мы.

Аня почувствовала в ее голосе даже еще не угрозу, а только обещание угрозы, но сразу внутренне подобралась.

– А ты-то сама будешь рассказывать? – спросила она.

– Я? Нет, конечно. Что я, дура, что ли?

– А на работе ты что скажешь? – спросила Майя.

– Скажу, болела.

– Хорошо, что я не работаю, – вздохнула Майя. – Я всем скажу, что улетала отдыхать и специально отключала телефон, для релаксации.

Наступила пауза. Катя явно потеряла интерес к разговору и озиралась по комнате в поисках нового развлечения. Не придумав ничего лучше, она свесилась вниз, посмотрела на спящую Диану и потрясла кровать:

– Сколько можно дрыхнуть, мать?

– Отстань, – недовольно пробурчала Диана, не открывая глаз.

– Все проснулись уже, скоро обход будет. О, а вот, кажется, и он!

Дверь открылась, и в камеру вошли несколько человек. Это была та же смена, что принимала Аню в спецприемник – она сразу узнала важного толстощекого мента-дежурного, который описывал ее ценные вещи. С ним вместе зашла блондинка, откатывавшая Ане пальцы, и еще одна женщина, которую Аня прежде не видела, но которая определенно захватывала воображение.

В камере, казавшейся особенно мрачной из-за пасмурного неба за окном, эта новая женщина казалась ослепительной. Она была одета в желтую блузку, узкую черную юбку и фиолетовые босоножки на шпильках. Светлые волосы ложились ей на плечи мягкими волнами. Пахло от нее райски – чистотой и цветами. Она явно принадлежала к другому миру – миру, где люди ходят в душ, когда захочется, пользуются стиральными машинками, красятся и не курят.

Пока толстощекий полицейский делал перекличку, женщина разглядывала арестанток со сдержанной благосклонностью. Ее явно не смущала обстановка, хотя Ане казалось, что такие дамы должны падать в обморок при одном упоминании тюрьмы. Когда перекличка закончилась, женщина обвела всех теплым взглядом и спросила:

– Есть ли у вас жалобы на содержание?

Все угрюмо покачали головами. Аня с удивлением поняла, что ее сокамерниц эта благоухающая прекрасная гостья, кажется, совсем не впечатлила.

Майя вдруг сказала:

– У меня есть жалоба.

Женщина ободряюще ей улыбнулась:

– Я вас внимательно слушаю.

– У меня жалоба на то, что меня держат здесь незаконно, – отчеканила Майя.

Женщина, кажется, немного удивилась. Она еле заметно приподняла изящные брови и уточнила:

– В смысле незаконно? Вы оказались здесь без решения суда?

– Суд у меня был, но меня вообще не должны были арестовывать.

– А за что вас арестовали?

– За езду без прав. Только права у меня имелись.

Толстощекий мент подался вперед, явно желая вмешаться, но женщина едва заметно повела головой в его сторону, и он тут же как-то обмяк и сделал шаг назад. Помедлив, она спросила у Майи:

– Вы их предъявляли сотрудникам полиции, когда они вас задерживали?

– Предъявляла!

– На каком основании тогда вас задержали?

– На незаконном! Права, сказали, аннулированные.

– Но если права у вас аннулированные, то, значит, их у вас нет.

– Есть! Мне их к тому же незаконно аннулировали.

– Почему?

– Это была автоподстава! – торжественно произнесла Майя. – Восемь месяцев назад. Я тогда это сразу поняла и не стала даже останавливаться. Уехала.

– То есть скрылись с места ДТП?

– Да говорю же, это было ненастоящее ДТП, но права мне из-за него аннулировали. Конечно, я по ним продолжала ездить, и, когда меня задержали, я их сразу показала.

– Подождите… как вас зовут?

– Майя.

– Майя, то, что у вас физически были недействительные права, не означает, что вы могли по ним ездить.

– Но я же по ним отлично ездила до этого!

Женщина, кажется, немного растерялась:

– И вас никто не останавливал?

– Останавливали. Но редко. Я хорошо вожу. На красный свет не езжу.

– Но вы же понимаете, что ездить по недействительным правам противозаконно?

– Это аннулировать мне их из-за автоподставы противозаконно! А главное, они у меня с собой были, а мне в суде говорят – не было.

Катя с Дианой захихикали. Женщина потерла висок.

– Причина, по которой вам аннулировали права, не имеет значения. Ездить вы по ним все равно не могли. Если, кроме этого, жалоб больше нет…

– А еще меня лишние сутки тут держат, – сообщила Майя.

Женщина еле заметно вздохнула:

– Почему лишние?

– Мне дали пять суток, но не зачли день, который я провела в ОВД.

– Это очень плохо, но, к сожалению, здесь я не могу вам помочь. Я уполномочена заниматься только вашим жалобами, связанными с содержанием в спецприемнике.

– И что вы мне предлагаете делать?

– Вы можете обжаловать срок вашего ареста.

– Да я выхожу уже завтра, теперь мне некогда обжаловать, – разочарованно сказала Майя.

Женщина еще раз обвела взглядом камеру:

– Что ж, если больше жалоб ни на что нет…

– Вообще-то меня даже и сажать в спецприемник не имели права.

Женщина закрыла на секунду глаза, потом открыла их снова и посмотрела на Майю. Майя никуда не исчезла.

– Почему вас не имели права сюда сажать?

– А я беременна.

Катя хрюкнула.

– Вы правда беременны? – растерянно спросила женщина.

– Ага.

– Вы предоставляли в суде заключение врача?

– Нет.

– Почему?

– Потому что у меня его нет.

– Но вообще оно у вас есть? Откуда вы знаете, что беременны?

– К-кажется ей, – язвительно сообщила Наташа.

Женщина перевела взгляд с нее на Майю.

– Вам… кажется?

– Да, но я вообще-то в таких вещах не ошибаюсь.

Женщина несколько секунд постояла молча, а потом, покачнувшись на каблуках, направилась к выходу.

– А можно мне тут врача пройти? И справку сделать?

Не оборачиваясь, женщина стремительно вышла из камеры. Полицейские промаршировали следом и захлопнули дверь.

– Ну, попытка не пытка, – философски заметила Майя.

– Кто это был? – спросила Аня.

Катя лениво махнула рукой:

– Да прокурорша. Приходит регулярно и спрашивает, есть ли жалобы. Как будто она стала бы с ними что-то делать.

Аня подумала, что еще несколько дней назад была страшно далека от всего этого – полицейских, прокуроров, судов и тюрем, – а теперь она и сама знала, что, конечно, прокурорше на жалобы плевать, да и вообще жаловаться бессмысленно и опасно – если в отместку не навредят, то и не помогут уж точно. Откуда взялось это подспудное знание? Аня разозлилась на себя. Она не собиралась привыкать к этой беспомощности. Десять дней – крохотный срок, и Аня намеревалась до конца жизни воспринимать его как забавное недоразумение. В спецприемнике она была чужой и на остальных заключенных не походила.

Ане вдруг стало неловко от своего самодовольства. Она, получается, для этого места слишком хороша, а остальные? Приходилось признать, что, по мнению Ани, остальные не так уж хороши. Даже если они оказались тут по самым невинным причинам, Ане втайне казалось, что они просто люди такого сорта, они могут загреметь в спецприемник. А вот она действительно попала сюда случайно – девочка из хорошей семьи, с хорошим образованием и резюме. Аня поэтому и не стеснялась своей отсидки – любому ясно, что в ее случае это абсурдное невезение, а не закономерность.

Аня исподтишка оглядела соседок. Ужасная правда заключалась в том, что все они, даже самые симпатичные, казались ей худшими людьми, чем она сама. От этой дерзкой, непозволительной мысли Аня немного порозовела. К счастью, никто не мог знать, о чем она думает, а рассказывать Аня не собиралась. Она и так чувствовала себя здесь белой вороной, поэтому стремилась как можно меньше выделяться, хотя бы внешне. Внутри-то самым главным как раз было не уподобиться.

Радиоточка над дверью ожила, но вместо привычной музыки из нее донесся женский голос. Вся камера замерла и одновременно посмотрела на источник звука.

– Что это? – изумленно спросила Диана. Она натягивала на себя свитер и застыла, так и не продев руку в рукав. Свитер у нее был леопардовый, и Диана с ее смуглой кожей и облаком черных волос выглядела в нем очень этнически.

– По-моему, это новости, – неуверенно сказала Аня.

– Владимир Путин прибыл на саммит в ЮАР, – сообщил женский голос.

– Но-вос-ти? – медленно проговорила Катя, ошеломленно глядя на радиоточку. – Они что, издеваются?!

Она спрыгнула с кровати и рванулась к двери с такой скоростью, словно ее преследовали голодные волки.

– Вы там совсем с ума посходили? – заорала Катя, барабаня по железу. – Включите нормальное радио!

Глазок на двери приоткрылся, и мужской голос раздраженно спросил:

– Что орете?

– Новости выключите, говорю! Верните музыку!

– Радио одно на всех. Вам не нравится, а кому-то нравится! – рявкнул в ответ полицейский и уронил крышечку глазка. Она закачалась из стороны в сторону. Стали слышны удаляющиеся шаги.

– Ну пизде-е-ец… – потрясенно сказала Катя.

– “Вам не нравится, а кому-то нравится”, – с возмущением повторила Диана. – Кому может нравиться эта херня?

Ане очень нравились новости, но она сочла за лучшее в этом не признаваться. Очевидно, здесь таких не жаловали.

Ее соседки разлеглись по кроватям, недовольно ворча. Аня тоже легла на кровать, прикрыла глаза и стала слушать. Отстраненный голос ведущей, привычные новостные формулировки, объявления курсов валют – это все казалось ей неопровержимым доказательством того, что за стенами спецприемника существовала другая, нормальная жизнь и она, Аня, не лишилась ее навсегда. Новости вселяли в нее надежду примерно так же, как духи прокурорши.

Во внутреннем дворе раздался лязг двери – на прогулку вывели первую камеру. Лежа с закрытыми глазами, Аня продолжала ловить звуки. Мужские голоса моментально распространились по всему двору, потом заскрипела лавочка под окном, загудела решетка, и кто-то игриво спросил, заглядывая к ним в камеру:

– Ну что, девчонки, как дела?

– Блядское радио, – злобно ответила Катя.

– Понимаю, – с готовностью сказал парень. – Мы стучали, чтобы сменили, но какой-то пердун сказал “другим нравится”.

– Мы т-тоже стучали, нам то же самое сказал, – мрачно сообщила Наташа.

Повисла пауза, в которой особенно отчетливо слышался голос ведущей. Аня открыла глаза.

– Совсем там плохая погода? – спросила Диана, лежа на кровати.

Из-за вновь распахнутого окна в камере моментально стало холодно.

– Вообще дубак. У нас четверо только вышли гулять. Тебе, наверное, совсем не понравится.

– Почему? – не поняла Диана.

– Ну, ты вон какая, – смущенно пояснил парень и сделал руками невнятный жест. – Там, откуда ты приехала, наверное, тепло.

Диана сузила глаза:

– Я в Москве родилась, дурак. У меня просто дед кубинец.

– Ммм… – промычал парень и поскорее переменил тему: – А Майечка где?

– Греется.

– А новенькие есть?

– Нет.

– А к нам одного привели. Узбек какой-то. На чужой машине в дерево въебался.

– Он украл ее, что ли?

– Да не, как украл? У него там история какая-то любовная. Ему девушка нравилась, он к ней подкатывал, помочь хотел. Она без денег сидела, он ее устроил в автосервис, где сам работает. Девушка при этом бухает, а он вообще не пьет. Ну он же этот, мусульманин, сами понимаете. Ну и она с каким-то там другим механиком затусила, они купили водки и уехали вместе. А этот узбек так расстроился, напился впервые в жизни, сел в чужую тачку, которую ремонтировал, по газам – и в первое же дерево.

Катя фыркнула:

– Хорошо, что в первое. Так был бы угон, а так, может, выпутается.

– Может, да, а может, и нет, – глубокомысленно ответил парень. – Сиги-то у вас есть?

– Да бери, вон лежат.

Парень спрыгнул на землю, и Аня услышала звук захлопнувшегося окна. С облегчением она выбралась из-под одеяла, но радость ее была недолгой – Катя зажгла сигарету и тут же открыла окно снова.

– Давно к нам, кстати, никто новенький не заезжал, – заметила Диана, тоже закуривая.

– А я завтра выхожу! – неожиданно сообщила Ирка, на секунду высунувшись из-за своего поднятого джинсового воротника.

– Скорей бы, – проворчала Наташа. Воспользовавшись открытым окном, она тоже закурила сигарету. – В-во сколько ты т-там?

– В два десять!

– А я тоже завтра, но только в пять вечера, – вздохнула Майя. Она сидела на кровати, по шею закутанная в одеяло, и заплетала косу.

– Самое стремное вечером выходить, – заметила Катя, стряхивая пепел. – Вроде уже конец, но все равно как будто лишний день тут торчишь и маешься. Я вот в девять пятнадцать утра отсюда свалю.

– А я как раз в-вечером, – угрюмо сказала Наташа и почесала голое плечо. Бросив раздраженный взгляд на радиоточку, она добавила: – Достали эти новости!

Она решительно направилась к двери и несколько раз ударила по ней ногой в розовом шлепанце.

– Выключите радио! – заорала Наташа.

Ей никто не ответил.

– А вы не пробовали его сломать? – поинтересовалась Аня. Ей новости не мешали по-прежнему, но мысль о будущих песнях добавляла ей свирепости.

– Да тут же камера, – сказала Катя, кивнув на черную полусферу в углу потолка. – Потом еще повесят на тебя порчу имущества. Да и как сломаешь, щиток привинчен.

– Как вы думаете, а они на нас смотрят? – вдруг забеспокоилась Майя.

– Смотрят, понятное дело.

– И даже когда мы… ну… в туалете?

Все помолчали.

– Да нет, – неуверенно сказала Диана. – Мне муж говорил, эти камеры так стоят, что тот угол не захватывают.

– А в душе они есть?

Все снова помолчали.

– Хорошо, что я туда не ходила, – заключила Майя, разглядывая лица остальных.

– Тебе-то что б-бояться? – презрительно спросила Наташа. Мрачная, как грозовая туча, она отошла от двери и плюхнулась обратно на Иркину кровать. – Т-ты вон себе всяких ринопластик наделала и с мужиками за деньги ебешься.

– Я не за деньги с ними е… сплю! – возмутилась Майя.

– Вообще-то то, что ты вчера рассказывала, и правда похоже на эскорт, – многозначительно заметила Диана и выкинула сигарету.

Майя поджала губы и покачала головой. На лице ее была написана усталость от непроходимой человеческой глупости.

– Между мной и теми, кто работает на “Досуге”, есть большая разница.

– Как работают? – не поняла Аня.

– На “Досуге”. Это сайт такой, где можно снять проститутку.

– А-а…

– Там они обязаны спать с мужиками. То есть какой-нибудь тип ее снял – и все, ей право голоса не предоставляется. У меня все по-другому. Я встречаюсь, с кем хочу, и сама решаю, спать или нет. Типу я ничем не обязана. Могу сходить в ресторан – и после этого все, до свидания.

– И часто ты вот говоришь после ресторана “все, до свидания”? – скептически спросила Катя.

– Не очень, – призналась Майя. – Но все равно я могу так сделать! У меня все добровольно.

– У д-девушек на твоем “Д-досуге” тоже все добровольно, – фыркнула Наташа. – Они же сами т-туда свои фотографии разместили.

Майя хотела что-то ответить, но в этот момент радио смолкло. Все опять синхронно посмотрели на него. Из точки над дверью донеслось несколько захлебывающихся звуков, а потом оглушительно заиграла музыка. Громкость, впрочем, тут же убавили.

– Ну наконец-то! – воскликнула Наташа. Даже когда она радовалась, ее брови оставались парадоксально насупленными.

В двери вдруг приоткрылось окошечко.

– Романова! – закричал в него толстощекий мент-дежурный.

– Что? – изумленно спросила Аня.

– Собирайтесь, сейчас в суд поедете!

– В какой еще суд?

– Вы жалобу подавали? Ну вот собирайтесь. За вами уже конвой приехал.

Окошечко с лязгом захлопнулось.

– Ничего себе, как быстро. Только вчера написала, и уже в суд, – уважительно сказала Катя, словно эта скорость была личной Аниной заслугой.

– Надо было и мне вчера написать жалобу! – расстроилась Майя. – Вдруг меня бы сегодня и выпустили. Всего лишь на день раньше, но хоть что-то!

– Да не в-выпускают они раньше, – зловеще сказала Наташа. – У нас в к-к-колонии тоже была одна, которая все обжаловала. И ничего. Ей даже хуже бывало.

Аня тем временем переоделась в джинсы и накинула толстовку. Заглянула в зеркальную пленку над раковиной – в ней отразилось ее помятое лицо и растрепанные волосы. Ане почему-то казалось, что суд – это такое торжественное место, куда нужно непременно приходить очень нарядным, поэтому она прихорошилась, как могла, – пригладила волосы и собрала их в хвост. С другой стороны, думала она, пока натягивала кроссовки, если суд незаконно сажает тебя в спецприемник, то, наверное, ты имеешь полное право не особенно для него стараться.

– А они могут больше суток дать? – спросила Майя, наблюдая за Аниными сборами.

– Да вроде не могут, – неуверенно ответила Аня.

Ирка хихикнула. Все обернулись к ней, но она опять была увлечена своим рисунком и не обращала внимания на происходящее. Прямо сейчас она что-то остервенело заштриховывала, громко скребя карандашом.

– Если тебя сегодня выпустят, я тебе этого не прощу! – угрожающе сказала Катя и тут же заржала. – Шутка!

Дверь открылась, на пороге показался толстощекий дежурный:

– Готовы? Пойдемте.

Аня послушно вышла из камеры.

– Если на ужин не успеете, мы вам его оставим, – деловито сообщил ей мент, запирая камеру. – Обед уж не будем оставлять, не против?

– Да нет, – пожала плечами Аня.

Вслед за дежурным она поплелась к выходу из коридора. Спустя несколько секунд до нее дошло, что в спецприемнике тоже явно не верили в ее внезапное освобождение. Аня усмехнулась про себя, но ничего не сказала. Она и сама сомневалась, что ее сегодня отпустят – это было бы фантастическим поворотом событий, – но совсем вытравить надежду не получалось. Анино воображение то и дело рисовало дерзкую картину, как ее освобождают в зале суда и менты понуро расступаются перед ней, посрамленные.

Ментов, собственно, было двое – они неподвижно стояли на входе в спецприемник. Один молодой с рыжими волосами и бровями, почти незаметными на его загорелом лице, второй пожилой, с седыми усами как у моржа. Оба изображали абсолютное безразличие. Молодой жевал жвачку.

– Документы взяли? – спросил у них дежурный.

Конвоиры кивнули, скользнув по Ане равнодушным взглядом и, ни слова не говоря, вышли на улицу.

Аня посмотрела на дежурного. У него тоже стало на редкость безразличное лицо. Она почувствовала себя неодушевленным предметом, посылкой, которую передают из рук в руки. Аня побрела на улицу.

Снаружи было холодно и промозгло, ветер налетал резкими порывами и швырял в лицо капли дождя. Несмотря на толстовку, Аня продрогла в мгновение ока. Ее конвоиры торопливо шагали к машине, сохраняя на лице, однако, выражение непоколебимого достоинства. Аня посеменила за ними. Молодой рыжеволосый сел на водительское место, пожилой усатый – рядом. Аня залезла на заднее сиденье, стуча зубами.

– Ну и погодка, – проворчал пожилой, закурил и вопреки законам логики открыл окно. Аня проводила уезжающее вниз стекло тоскливым взглядом. – Покурю. Не против?

– Да нет, – сказала Аня, удивившись, что ее мнением вообще поинтересовались.

– Сама-то куришь?

– Нет.

– И правильно. Только здоровье гробить. Я уже столько лет курю, что мне бросать бессмысленно, а тебе начинать не надо.

Молодой конвоир тем временем развернулся во дворе и вырулил через открытые ворота. Аня прильнула к окну. Ей казалось, что она безнадежно отвыкла от внешнего мира за те три дня, что не видела его. Хотелось вобрать в себя все разом – дома, людей, машины. Аня подумала, что из всей затеи с апелляцией эта поездка в суд уже обладала самостоятельной ценностью.

Снаружи было пасмурно и пустынно. Полицейская машина катилась по тихим зеленым улицам, мимо мелькали вывески магазинов и редкие прохожие, укутанные в плащи. Аня все ждала, что вот-вот почувствует эйфорию от вида этой драгоценной повседневности, как от новостей или прокурорских духов, но она почему-то не приходила. Пейзаж за окном казался унылым и обыденным. Когда они выехали на большое шоссе и заскользили в потоке машин, Аня разочарованно отлипла от окна. Смотреть на город из полицейского бобика было вовсе не так захватывающе, как она думала, иллюзии свободы не возникало. Город снаружи казался просто декорацией, установленной по маршруту следования их машины.

Тем не менее ехать, конечно, было приятнее, чем сидеть в камере. Аня вообще обожала путешествовать на машинах – от легковых до автобусов. В них ощущалась причастность к окружающему пространству: оно было огромным и раскидывалось во все стороны, а ты, такой маленький, мчишься через самое его сердце. В поездах это было не так заметно – когда такая махина ползет по земле, движение внутри не чувствуется, а рельсы не дают никакой надежды на сюрприз. Самолеты, правда, и того хуже – просто комната, подвешенная в воздухе, за окном бело-голубое ничто. Их Аня считала чисто утилитарной вещью. Только автомобили – вот где был настоящий аттракцион.

Идея поехать автостопом пришла ей в голову еще на первом курсе. Аня считала, что это очень романтично, смело и обязательно нужно попробовать. Начав самостоятельную жизнь в Москве, Аня вообще очень деятельно взялась пробовать все, что не приветствовалось здравомыслящими людьми.

В первый раз она отправилась с друзьями в Тулу. Поездка вышла бестолковая: сначала их десять километров провез водитель на “КамАЗе”, а потом подобрала угрюмая женщина в солнцезащитных очках на джипе. Она всю дорогу молчала, Аня с друзьями тоже стеснялись при ней говорить – так в гробовой тишине и доехали. Обещанное чудо автостопа себя не явило, но Аня решила, что все дело в коротком расстоянии и нужно просто выбрать город подальше.

Разумеется, в следующий раз они поехали в Питер. Этими двумя словами – “автостоп” и “Питер” – в принципе исчерпывались Анины тогдашние представления о романтике и свободе. Питерская поездка уже больше походила на приключение. Покачиваясь на сиденье фуры, Аня смотрела, как мимо в ночной темноте проносятся неясные глыбы деревьев. Над Аниным плечом висел динамик, который всю дорогу разрывался от шансона. Поначалу это ее даже увлекало – с этнографической точки зрения, но через несколько часов Аня могла только в разнообразных и утешительных подробностях представлять, как с мясом вырывает динамик из обшивки, топчет ногами и швыряет останки в окно. В Питер они приехали под утро. Водитель высадил их на кольцевой дороге и погромыхал на склад.

Такси до центра города стоило половину билета на поезд из Москвы в Санкт-Петербург. Аня посчитала это забавным штрихом к своему приключению, нисколько не умаляющим его суть. То, что казалось большинству людей смыслообразующим в автостопе – его бесплатность, Аню нисколько не интересовало. Для нее самым главным было чувство независимости: не нужно подстраиваться под расписание или определенный маршрут. Достаточно выйти из дому, и дорога уже началась – вероятно, не самая быстрая, зато точно самая интересная. Трясясь в очередной фуре и глядя на расстилающиеся за окном луга, Аня думала о том, как на самом деле может быть доступен мир – в самом прямом смысле. Когда в детстве она прочла “Властелина колец”, больше всего ее восхитила легкость, с которой герои бросают насиженные места и отправляются странствовать. У Ани тогда была мама и школа, поэтому она странствовать не могла, но теперь, стоя на обочине какой-нибудь разбитой дороги – за спиной стена леса, впереди гладь поля, – она чувствовала себя героем собственных детских фантазий.

Скоро у нее сложились всякие автостопные правила и ритуалы. Например, Аня всегда выезжала в ночь. Это казалось эффективным расходом времени – на дорогу уходили как бы менее ценные ночные часы, а дневные экономились для действительно важных впечатлений. Парадокс заключался в том, что дорога и была для Ани самым важным впечатлением в поездке, но, даже несмотря на это, она не изменяла традиции. В ночных поездках было что-то бунтарское: вместо того, чтобы спать в кровати, как полагается приличным людям, она рассекала на фуре по просторам.

Были в этом, конечно, и минусы – хотя не минусы даже, а скорее дополнительные источники мандража. Например, Аня где-то вычитала, что в среде автостопщиков принято опасаться промежутка с двух ночи до шести утра – мол, водители останавливаются неохотно и можно застрять на трассе до утра. Аня тут же послушно принялась опасаться. В итоге за все поездки с ней этого так и не случилось, но все равно каждый раз, наблюдая из очередной машины, как за окном начинает брезжить рассвет, Аня испытывала облегчение – пронесло!

Были у нее, конечно, и менее экзотичные страхи – ночью все казалось опаснее, чем днем. В начале каждой поездки Аню глодало недоброе предчувствие, что вот теперь точно случится что-то плохое. Ничего плохого, однако, не случалось, и страхи всегда развеивались после первой же машины. Тем не менее Аня неизменно соблюдала технику безопасности: никогда не садиться в автомобиль, где больше одного человека, и никогда не разделяться в дороге, если путешествуешь со спутником.