Текст книги "Вы не подскажете дорогу к сердцу?"

С полуслова

Поп-корн стайкой тараканов рассыпался по полу.

– Простите ради Бога! – взмолился Джейк. – Какая досада!

– Ничего страшного, – успокоила незнакомца Джейн. – Пустяки.

– Не волнуйтесь, я всё соберу.

– Спасибо, я сама. Правда, не стоит беспокоиться.

– Не сердитесь на меня. Всему виной моя неловкость.

– Да нет же, это я во всём виновата. Под ноги надо смотреть. А то размечталась…

– Я, знаете ли, тоже задумался, вот и налетел на вас. Шел-шел и задумался о том, что…

– Что вокруг Лас-Вегас, всё так неописуемо красиво, а ты…

– А ты одинок, невесел и без гроша в кармане…

– И хочется…

– Вы не поверите, но у меня точно такое же желание. Вот если бы…

– И я об этом всё время думаю. Какое сказочное Рождество! Какой сказочный город! Но чтобы быть в нем счастливым…

– Нужно совсем немного. Например, белый «Ягуар» – кабриолет…

– Или хотя бы сотня долларов, чтобы сыграть на них в казино…

– Или десятка, чтобы перехватить что-нибудь в «Кей-Эф-Си»…

– Или волшебная палочка. О, я бы много отдала, чтобы снова стать…

– Стать ребенком? И получить от Санта-Клауса красный чулок, набитый леденцами?

– И грецкими орехами…

– Да, верно, орехами и еще яблоками…

– И чтобы папа с мамой были живы и повели меня на рождественскую ярмарку…

– И чтобы под звуки «Джингл беллз» мы остановились у витрины…

– Ювелирного магазина. И я буду долго-долго смотреть на этот завораживающий блеск, затаив дыхание…

* * *

Джейн вошла в ювелирную лавку. Джейк вошел следом, но остановился у другой витрины. Девушка нависла над побрякушками, укрытыми пуленепробиваемым стеклом. Попросила достать несколько золотых колечек с бриллиантами, долго вертела их в руках. Примеряла сережки, крутилась перед зеркалом, справляясь о том, что думает об этом молоденькая темнокожая продавщица. Та стала увлеченно давать советы, предлагать всё новые и новые модели, подбирала к ним кулоны. Спустя пять минут они уже щебетали, как две закадычные подружки.

Вдруг случилось неожиданное. Оживленная покупательница вдруг замолчала, помрачнела, тихо застонала, сжала ладонями виски – было видно, что ей нездоровится – и… грохнулась без сознания на пол. Сумочка, шарфик, зеркало с прилавка и разложенные на нем ювелирные изделия вслед за бедняжкой Джейн, как крупные градины, попадали на кафельную плитку. Вид и стук рухнувшего тела повергли продавцов и покупателей в ступор. Неужели инсульт? Такая молодая и красивая! Или просто обморок?

Первым к Джейн подлетел Джейк. Настоящий Бэтмэн! Склонившись над девушкой, он попытался привести ее в чувство. Тряс за плечи, лупил по щекам, потом зачем-то принялся делать искусственное дыхание. В тот момент, когда полы пиджака Джейка полностью закрыли несчастную, Джейн очнулась, слегка приоткрыв глаза, сгребла рассыпавшуюся ювелирку и едва заметным движением сунула всё это богатство в его внутренний карман.

Тем временем вокруг уже суетились люди. Кто-то набрал «911». Среди посетителей лавки оказался доктор, который отодвинул Джейка в сторону и стал оказывать больной первую помощь. Ну что ж, пусть лучше этим займется профессионал! Сделав вид, что спешит на выход встречать «скорую», отстраненный от дел Бэтмэн выскользнул из магазина и скрылся в толпе. Через несколько секунд вбежали санитары, бесцеремонно расталкивая зевак. За ними широким шагом проследовал суровый врач. Бестолковая суета прекратилась, шум стих. Девушку положили на «каталку».

– Драгоценности! Мои драгоценности! – вдруг закричала не своим голосом продавщица. – Это она! Держите ее! Она украла драгоценности!

В дверях, звеня наручниками, появилась пара упитанных полицейских.

– Обыщите ее! – верещала обезумевшая негритянка, прорываясь сквозь плотное людское кольцо к носилкам. Копы переглянулись, приказали покупателям расступиться и принялись обшаривать пациентку. Возмущенного врача неотложки никто не слушал. Стражи порядка ощупали Джейн с ног до головы, выпотрошили ее сумочку, внимательно осмотрели «каталку» – всё безрезультатно. Продавщица потеряла дар речи. Врач бросил осуждающий взгляд на участников этой отвратительной сцены обыска и велел санитарам катить пострадавшую к машине.

* * *

Полночь застала Джейка и Джейн за стойкой нетрезвого многоголосого паба. Даже чудовищное задымление – впору было второй раз за день звонить «911»! – не могло скрыть счастливых улыбок на их лицах.

– Двойной «Чивас Роял Салют», пожалуйста!

– А мне…

– И «Секс на пляже» для моей дамы!

– Надо же, ты опять угадал. Предлагаю…

– Да, давай выпьем за успех!

– И за…

– И за тебя…

– И за…

– Конечно! За это мы должны обязательно выпить! С Рождеством!

Необитаемый материк

 
Изможденная злая ночь. Листва.
Ветер кого-то крепко материт.
Осажденный форт одиночества.
Необитаемый материк.
 
 
Необъятнейший и вширь, и в длину,
Великий материк – Америка.
Нахожусь в материковом плену.
Не сбежишь – ты сам померяй-ка!
 
 
Потерпев кораблекрушение
На бриге с редким названьем «Судьба»,
Заброшен сюда в нарушение
Закона нептуновых забав.
 
 
Коротающий в заточении
Робинзоновские истерики,
Я не ослеплен золочением
Хваленой вашей Америки!
 
 
Обезлюдевший, обездушенный,
Обезбоженный, черт его дери,
Этот размерами недюжинный
Необитаемый материк.
 
 
Бойницы витрин, домов частокол
И еды вокруг вроде множество.
Цивилизация – лишь часть оков.
Осажденный форт одиночества.
 
 
В календаре обведено число.
Скудная мысль вновь что-то мастерит.
Осажденный форт одиночества.
Необитаемый материк.
 

Испытание тонометром

Когда на меня упал шкаф с книгами (я пытался втиснуть на верхнюю полку еще один увесистый томик, а дистрофичная конструкция не выдержала и рухнула), мне сразу вспомнилось несколько похожих ситуаций. Лежал я под горой интереснейших книжек и обломками ДСПэшных полок, окровавленный их острыми краями, и перебирал в памяти забавные эпизоды из прошлого…

Вспомнил, как встречали отряд кораблей Тихоокеанского флота, и на приеме в честь российских военных моряков, который давали хозяева, случился казус. Всех пригласили занимать свои места за накрытыми столами, и капитан танкера «Борис Бутома», сопровождавшего наши эсминцы, присел на приготовленный для него стул. Стул явно не был рассчитан на крупных русских мужчин. Не успел главнокомандующий ВМС принимающего государства сказать «Дорогие гости…», как ножки хлипкого стула подломились под могучим телом «морского волка» (я бы даже сказал – «морского медведя») …

Помню еще случай на концерте симфонической музыки. Всё было хорошо, пока вдруг не накренилась тяжелая арфа. Изящная арфистка к такому повороту событий готова не была. Женщина, конечно, пыталась совладать с вышедшим из-под контроля инструментом, но напрасно: гигантский треугольник с грохотом завалился на ничего не подозревавший оркестр. Прибило нескольких музыкантов.

Да мало ли всего было?

Я, конечно, слышал байки про то, как один упитанный пациент застрял в раструбе магнитно-резонансного томографа. Как другой, самостоятельно отправившись на процедуры и заблудившись, провел несколько часов в подземных лабиринтах большой клиники. Как третьему прописали снотворное и по ошибке дали перед отбоем одновременно со слабительным. Причем все трое после стресса, который им пришлось пережить, стали чувствовать себя гораздо лучше!

Одному моему приятелю очень помогли физические нагрузки, которым он каждодневно подвергался, очищая припаркованную возле больницы иномарку от снега и занося на ночь в палату двадцатикилограммовый аккумулятор, чтобы тот не разрядился от мороза. Так постепенно и поправился.

Я также читал рассказ Михаила Зощенко «История болезни» про злоключения новенького пациента в неблагополучном стационаре, где на стене висел плакат «Выдача трупов с 3-х до 4-х», где мешковатые комплекты белья имели больничное клеймо на самом видном месте, «унижая человеческое достоинство», а в обмывочном пункте плавала какая-то старушка. Там, кстати, всё заканчивается благополучно.

И вот теперь, травмировавшись в неравной борьбе с книжным шкафом, я вновь осознал, как много неожиданностей подстерегает человека на жизненном пути. Однако того, что подобное произойдет со мной в стерильных условиях элитной больницы, я, разумеется, и предположить не мог!

* * *

Палата напоминала отсек космического корабля. Все ее стены были увешаны разными медицинскими приборами и аксессуарами на специальных кронштейнах. Здесь были и электронный градусник, и баллон с кислородом, и канистры с физраствором, и аптечка, и коробка с резиновыми перчатками, и другая коробка с одноразовыми масками, и рулоны салфеток, и жидкость для мытья рук над умывальником. На крючках тут и там красовались разноцветные халаты и больничные робы – носи не хочу! С потолка на проводах свисали чудеса техники – переговорное устройство для связи с дежурной медсестрой, красная кнопка экстренного вызова врача, пульты управления – кондиционером, телевизором, больничной койкой и еще Бог знает чем.

Особое место занимал продвинутый прибор для измерения давления, именуемый в науке тонометром. Из соображений удобства он располагался над изголовьем кровати, покоясь в глубоком ложе приделанного к стенке держателя.

Больница находилась в Лондоне, а потому контингент был интернациональный. Как пелось в старой советской песне, «дети разных народов» – пакистанцы, индийцы, африканцы, филиппинцы, арабы… Все они были внимательны ко мне, милые и заботливые девушки и ребята. Да-да, как раз парни, к моему немалому удивлению, составляли среди младшего медперсонала большинство.

Особенно я подружился с Луангвой, медбратом из Замбии. Добросердечный такой увалень. Он мне сразу приглянулся своей открытостью и простодушием. В этом деревенском парне было что-то свойское – если бы не смуглая физиономия с крупными губами в пол-лица, ну точно наш сибиряк откуда-нибудь из-под Абакана.

Пока Луангва перестилал постель, наводил в палате порядок и ставил уколы, он говорил. Говорил без умолку. Создавалось впечатление, что это входит в прейскурант услуг клиники. Но вещал темнокожий медбрат исключительно по собственной инициативе. А рассказы между тем были потрясающие – заслушаешься!

Себя Луангва называл беженцем. Рассказывал про всякие ужасы и мытарства, которые ему довелось испытать (странно, мне всё время казалось, что Замбия в большой семье африканских стран – одна из наиболее благополучных!). Однако, как выяснилось по ходу долгих повествований Луангвы об истории его переезда в Великобританию, этот хитрован был типичным искателем лучшей жизни. Но не будем за это его осуждать!

В рассказах «замбийского народного баснописца» Луангвы радовало то, что все они начинались драматически, а заканчивались оптимистически. Сам главный герой, он же автор, в финале представал счастливейшим человеком на земле – без пяти минут британским подданным, свободным европейцем, уважаемым членом общества, хозяином жизни. У него есть отличная работа, достойное жалование, широкие связи, блестящие перспективы. А скоро он еще и всю семью свою в Англию перевезет…

Иногда Луангва задавал какие-то вопросы, превращавшие монолог в диалог, но делал он это скорее «для галочки», а то нескромно как-то получалось. Или для того, чтобы собеседник не заснул. Словом, моя роль в наших беседах была сугубо эпизодической, но меня это вполне устраивало – частые посещения врачей и персонала поначалу вызывали искренний восторг, но затем стали утомлять.

Дело в том, что каждые два часа «медбратва» или медички-сестрички с улыбкой вламывались в мою палату, убеждались в том, что я еще трепыхаюсь, и начинали шуровать. Вставляли в ухо градусник и определяли температуру тела. Надевали на палец прищепку и регистрировали пульс. Опоясывали меня тугой манжетой и замеряли давление. Привозили на тележке портативный электрокардиограф и снимали ритмы сердца. Что-то обязательно вкалывали и оставляли на тумбочке гору таблеток. Каждый день та же канитель, только лица разные, и их было интересно изучать. Беседы отвлекали от скверного самочувствия и неприятных мыслей.

Как раз была смена Луангвы. В этот памятный день он был особенно разговорчив – видимо, его что-то волновало, надо было выговориться. И во мне, ослабевшем от болезни и прикованном, как Прометей к скале, капельницей к койке, замбиец нашел благодарного беззащитного слушателя.

Температура оказалась нормальной, но пульс был слабенький. Непорядок! Настал черед измерения давления, а для этих целей в распоряжении Луангвы был большой надкроватный тонометр.

Стал африканец одной рукой вытаскивать массивный черный прибор из его уютного ложа, а другой поправлять тянувшийся за ним витой шнур. Вдруг какое-то неловкое движение, и тонометр падает мне прямо на темечко. От неожиданности я даже не почувствовал боли – настолько странным мне показалось получить удар судьбы оттуда, откуда я его меньше всего ждал. Я с удивлением посмотрел на Луангву, а он с ужасом посмотрел на меня. Из пробитого скальпа вовсю хлестала темная венозная кровь.

В палате поднялась жуткая суета. На крик Луангвы сбежалось всё отделение. Пользы от этого не было никакой, потому что одним количеством оказывающих помощь остановить кровотечение невозможно. Наоборот, чрезмерное число советчиков только усиливало неразбериху.

Самое главное – в отделении нашем не оказалось элементарных марлевого бинта и ваты. Распахнули все аптечки в моей и соседних палатах, перерыли весь склад медикаментов – ничего похожего.

– У нас современная больница, где давно уже пользуются эластичными бинтами, – робко заметила старшая медсестра.

Кто-то предложил поискать перевязочные материалы в хирургическом отделении. Одна из сестричек тут же исчезла, но легче от этого не стало.

Между тем на голову мне водрузили полотенце со льдом, на счастье, оказавшемся в холодильнике. Чувствовалось, что опыта оказания первой помощи при травмах у местных ребят не было никакого. Полотенце быстро наполнилось кровью, а лед кубик за кубиком, обжигая спину, быстро соскользнул мне за шиворот.

Луангва чуть не плакал. Он не переставая просил у меня прощения и умолял не жаловаться администрации, а то он потеряет работу. Особенно сильным аргументом в устах представителя свободного мира был тезис о том, что Советский Союз всегда был на стороне африканских народов, и сейчас я тоже должен встать на его защиту, если угнетаемого Луангву вдруг захотят выгнать на улицу. Мне стало жалко парня, и я, превозмогая боль, как мог, успокаивал его: дело, мол, житейское, ну подумаешь – тонометром по голове?

Принесли йод (видимо, это было единственное, что смогли найти в хирургическом отделении). Кто-то стал обильно поливать меня, как овощ на грядке. Результат не заставил себя долго ждать. За болевым шоком последовало ощущение дикой рези в глазах: это йод струями стекал с моей несчастной макушки на лоб и лицо.

Прямо над ухом у меня заорали:

– Срочно промойте ему глаза!

Эта несложная, но почему-то не задавшаяся операция, смешавшая капли йода в моих очах с каплями физраствора, видимо, и стала последней каплей, переполнившей чашу терпения. Впечатлений для одного больничного утра было более чем достаточно. От всего происходящего мне стало нехорошо, образы поплыли, и меня стало клонить куда-то вбок.

Увидев, что я теряю сознание, Луангва запаниковал пуще прежнего и не придумал ничего лучше, чем срочно измерить мне давление. С криком «Мы его теряем!» медбрат бросился к висевшему на стене тонометру, но вытащил его из гнезда-держателя как-то неловко. Еще одно неуклюжее движение, тяжелый аппарат выскользнул из трясущихся рук и с глухим стуком снова опустился на мою голову…

* * *

Мне снилось, что я лечу в каком-то космолете. За иллюминатором мелькали звезды, а у меня перед глазами, сменяя друг друга, медленно проплывали улыбающиеся лица врачей и медперсонала.

– Счастливого пути! Скорейшего выздоровления! – задорно, как пионерки, кричали мне медички-сестрички.

– Поздравляю! Ты с честью выдержал испытание тонометром! – нараспев тянул медбрат Луангва.

– Счастливо оставаться! – отвечал я в закрепленный на шлеме микрофон. – Удачи вашим будущим пациентам!

* * *

Я очнулся от тревожного забытья, ни свет ни заря разбуженный ласковым голосом медсестры:

– Good morning! Blood pressure!

– Blood pressure? Только не это!!! – взмолился я.

Забинтованная голова напомнила, кто я, где я и что со мной произошло. Но в этот же самый момент я понял: раз уж мне суждено было выдержать испытание тонометром, то теперь я точно выживу. Так и случилось.

Редкостное ч…о

Вы правда думаете, что оно существует? Верите фразам типа «в интересах всего человечества», «проблемы, с которыми сталкивается человечество», «прогрессивное человечество»? О’кей.

Вот вам маленькая зарисовка. Интернет-кафе. За столиком три молодых человека. У каждого в руках по «гаджету». Рядом с кофейными чашками лежат мобильные телефоны. Юноши неотрывно смотрят в мониторы и нервно манипулируют клавиатурами.

Молодой человек А. Видел фотки, которые Е. выложила на свой пост?

Молодой человек Б. Нет.

Мобильный телефон А. Буль-буль.

Молодой человек А. Зацени. Полный отстой.

Молодой человек В. А я ставлю ей «лайк».

Мобильный телефон Б. Буль.

Молодой человек А. И я.

Молодой человек Б. Ха-ха.

Мобильный телефон В. Буль.

Молодой человек А. Новый смартфон?

Молодой человек В. Xperia Sola. Четырехдюймовый экран, разрешение 850х480 пикселей. Имеет «на борту» двухъядерный процессор с тактовой частотой в 1 гигагерц. Работает на базе андроида 2.3.

Молодой человек Б. А память?

Молодой человек В. 8 гигабайт.

Молодой человек А. Старье. Надо брать Google Nexus 5.

Молодой человек Б. Угу. Как у Г.

Молодой человек А. Ну да, ведь это же твой лучший друг!

Молодой человек Б. Вовсе нет. С вами гораздо интереснее.

Мобильный телефон А. Буль-буль.

Мобильный телефон Б. Буль-буль.

Мобильный телефон В. Буль.

Шахтеры возвращаются со смены.

– Если бы не эта тормознутая стопорная и п…с стволовой, мы бы давно уже свой тормозок наворачивали!

– Завтра возьмем стволового в забой – сразу образумится!

– Ты лучше не забудь взять с собой медвежонка, поддиру и набор ключей. Чтобы потом по всему штреку комсомольца с геббельсом не искать.

– И барана для шпуров.

– Надо будет мальчика вырубить и расстрелять его в рамы, чтобы хапуга могла нормально пройти.

– Отдыхай! Всё сделаем в лучшем виде, даже шубина не напугаем. А стволовой всё равно п…с!

Два интеллектуала беседуют на выставке современного искусства.

– Мыслить по-другому и навязывать свой способ мышления тем, кто привык выдавать компиляцию за стратагему, а топорный пиар – за креативную потестарную имагологию. Вот что это такое!

– Концептуальное искусство перцептивно, коллега! Функции концепции и перцепции противоречат друг другу. Применение сложных базовых элементов как имманентной части произведения лишь нарушает единство целого.

– Да, но повторное использование простой формы сужает рамки художественного образа.

– Но оно же позволяет сконцентрировать мысль на упорядоченности. Упорядоченность становится целью, в то время как форма оказывается средством. Вы меня понимаете?

– А по-моему это просто мазня!

На пороге частного дома, окраина города Сакраменто, штат Калифорния, США.

– Как мы были рады вашему приезду!

– Спасибо за гостеприимство. Нам тоже было очень приятно.

– Для нас ваш визит – это настоящий праздник! У вас замечательная семья. И такая очаровательная девочка. Ну просто чудо!

– Не провожайте нас, на улице прохладно.

– А где ваша машина?

– Не волнуйтесь, она припаркована совсем недалеко, на углу улицы.

– Счастливого пути! И будьте внимательны на дороге!

– Не беспокойтесь за нас. Счастливо!

…

– Полиция? От дома номер 666 по Вашингтон-стрит только что отъехал белый «Бьюик», номерной знак 64 КМ 8044, движется по 5-й федеральной автотрассе в сторону Лос-Анджелеса. Водитель машины пьян, прошу немедленно задержать его. Он представляет угрозу для безопасности дорожного движения и нарушает законодательство Калифорнии. Гнать таких надо из Соединенных Штатов!

Два биржевых брокера завтракают в ресторане.

– Видел, как вели себя вчера фьючерсы? Сначала вроде ничего – нейтральная боковая динамика под уровнем сопротивления 112500. Но самое интересное началось вечером. Акции вдруг полетели вниз!

– Не спорю, картинка подпорчена, но не трагично. Фьючерс остановился в районе уровня 107000, а это соответствует 50 % коррекции по Фибоначчи к недавней волне роста. Поэтому сегодня главная задача быков – удержаться выше этого значения.

– Если обвал продолжится, то удержать рынок будет очень сложно. Появится риск импульсного скачка вниз к новым минимумам.

– Да, старик, сегодня надо будет последить за движением в районе 107000. Думаю, что при появлении признаков отскока от него или ложного пробоя можно даже будет пробовать играть от лонга со стопом ниже локального минимума.

Интернет-мошенник и честный труженик. Родители и взрослые дети. Офисный клерк и сельский комбайнер. Бандит и поэт. Индийский аскет и любитель сладкой жизни. Футбольный хулиган и книголюб-интеллигент. Трудоголик и геймер. Горький пьяница и монах, проводящий дни в искренних молитвах. «Шестидесятник» и юноша поколения «Пепси». Немецкий бюргер и китайский крестьянин. Страдающий от безделья владелец виллы на средиземноморском побережье и мать-одиночка, вкалывающая на трех работах, чтобы накормить своих детей. Спортсмен, стремящийся к будущим рекордам, и обитатель дома престарелых, живущий в мире воспоминаний. Изможденная женщина из лагеря беженцев в Африке и гламурная парижская модель. Исламский радикал и европейский либерал. Тот, кто жжет кнопки в лифтах, и тот, кто жертвует на лечение тяжелобольных малышей. Тот, кто набивает карманы, продавая поддельные лекарства, и тот, кто отдает последние деньги, чтобы эти лекарства купить. Тот, кто качает права, не имея на то никаких моральных прав, и тот, кто, заслуживая большего, смиренно несет свой крест.

Ну и скажите мне на милость: что у них общего? Какое там человечество? О чем вы? Бог с вами! Этим людям, повстречайся они, даже не о чем поговорить друг с другом!

Да что они, жители разных планет, если даже соотечественники, даже люди одной национальности, одной веры, одного образовательного уровня, одной профессии или одной крови зачастую не могут найти общий язык. Как будто слеплены из разного теста.

А нам всё-таки хочется верить в сказку о любви принцессы Одри Хэпбёрн и журналиста Грегори Пека из «Римских каникул», в родственные души домушника и почтенного гражданина из одноименного рассказа О’Генри, в доброе разбойничье братство «Великолепной семерки» Юла Бриннера. И в прогрессивное человечество, хотя его, судя по всему, просто не существует. Ни прогрессивного, ни реакционного. Никакого вообще.

“Humankind” – «разряд гуманоидов». Особей с однотипными характеристиками и свойствами. С этим не поспоришь. Но стоит поразмышлять чуть дальше – и человечество куда-то ускользает, единство исчезает, растворяется в тысячах и тысячах «особостей».

Храни вас Господь, люди мира! Вы такие разные, но все вы люди. Хотя у вас настолько несхожие нужды и интересы, мысли и песни, что мне порой становится не по себе: неужели всё это – мои сородичи, соплеменники? Что же объединяет вас в «человечество»? Или за этим расхожим термином ничего не стоит? Или стоит, но что-то другое?

Для меня человечество – это сообщество. Сообщество человеков. Причем не обязательно многочисленное. Этакая человечья стая. Или даже пара. Или несколько родственных по духу индивидов, составляющих друг для друга ближний, почти домашний круг. Человечество – это не количество лиц, но непременно качество личностей. Личностей, понимающих и поддерживающих друг друга. С общими идеалами и ценностями.

В слове «человечество» мне слышится «величество». В нем зашифрованы слова «вече» и «чело». То есть собрание лбов, умных голов. Это нечто большее, чем просто одинокий человек. Человечество – это хороший человек, возведенный в какую-то степень. Пока что оно таковым не является, но должно быть.

Человечество – не купечество. Не чиновничество и не жречество. Не рвачество и не ребячество. Человечество – это отечество, землячество. Товарищество, братство, родство.

Словом, человечество – явление редкостное. Судить о нем трудно, а что-либо утверждать – самонадеянно. Но одно я знаю точно. Создавать человечество надо вокруг себя.

* * *