Текст книги "Вы не подскажете дорогу к сердцу?"

Хруст веток

 
Синь неба – осени примета.
Лес спит. Иду лесной тропой,
А вместо аккомпанемента
Хруст веток под моей стопой.
 
 
Лес восхищал своим декором,
Берез приветствовал толпой,
И ветки развеселым хором
Хрустели под моей стопой.
 
 
Я вспоминаю, как когда-то
В лесу гуляли мы с тобой,
И хворост дружной канонадой
Взрывался под моей стопой.
 
 
Лип кроны, заросли калины
Нам сладко пели про любовь,
И радовал, как треск камина,
Шум веток под моей стопой.
 
 
Кольнула под лопаткой робко
Проблема пикою тупой,
И эхом отозвался громко
Крах ветки под моей стопой.
 
 
Злой дух неделя за неделей
Выл заунывною трубой.
Я шел куда глаза глядели,
Кромсая хворост под стопой.
 
 
А были дни, и риска пули
Свистели над моей судьбой,
И ветки, сломленные бурей,
Лежали под моей стопой.
 
 
О, ветерок времен прошедших!
Меня ты свежестью задень!
Иду домой. А лес мне шепчет:
Как просто жизнь прожить за день.
 
 
Пусть на тебя весь мир бранится,
Пусть ветры стонут над тобой,
Но есть леса, и в них хранится
Хруст веток под твоей стопой.
 

Преображение

 
Я на десять кило похудею,
Лет на десять помолодею
И приму привлекательный вид.
Снова джинсы «слим фит» я надену
И веселым выйду на сцену,
И нигде у меня не болит.
 
 
Всех приветствую легким поклоном,
Очарую одеколоном
И тебя замечу в толпе…
Хоть и в возрасте я уж преклонном,
Верю в преображение словом
И даю команду себе.
 

«Дружище, если ты пишешь песни…»

 
Дружище, если
Ты пишешь песни,
Ты пишешь басни,
Пусть это пламя,
Тебя не плавя,
В тебе не гаснет.
 
 
Пусть не сонаты,
Тогда салаты,
Тогда сонеты,
Но знай цену ты
Любой минуты,
Любой монеты.
 
 
Пускай не чудо
Пока этюды
Твоей методы,
Зато в сюжеты
Не по клише ты
Сплетаешь ноты.
 
 
Рождают фуги
Не только руки,
Но муки, крики.
Творят сюиты
Сует флюиды
И дух интриги!
 
 
Ведь увертюра
Есть авантюра!
Но Комбинатор
Создаст и коду,
Аккорд к аккорду,
Раз сердцу надо.
 
 
Раз просит сердце
У старца скерцо,
Не верь ты смерти!
Пусть бьет крещендо
В твоем пещерном
Дивертисменте!
 

Всю ночь шел дождь

 
Всю ночь шел дождь.
А утром просветлело.
Мне не спалось.
Ночь съела злость,
А утром отболело
И улеглось.
 

«В до миноре, в доме новом»

 
В до миноре, в доме новом
Мы играем в домино.
Значит, всё не так хреново,
Раз в бокалах есть вино!
 
 
Вечер минул в до миноре.
Протекли минуты мимо.
Мир как будто канул в море,
Доказав, что всё в нем мнимо.
 
 
Исчезая в пелене,
В до-минорной доминанте,
Душ плетем мы мулине,
Расправляем смятость мантий.
 
 
Мы собрались погрустить,
Отдохнуть от песен громких,
Чтоб кого-нибудь простить,
Постоять у самой кромки.
 
 
И, внемля сквозь темноту,
Как ползет по дому шорох,
Мы научимся в быту
Слышать звуки до мажора.
 

Туда ли дорога вела?

Туда ли дорога вела?

 
Если можешь спокойно пройти
Мимо с неба свисающих кружев,
В белых пачках снежинок-подружек,
Проходи, нет проблем, проходи.
 
 
Если можешь спокойно пройти
Мимо юной эффектной девицы
И красе ее не удивиться,
Проходи, так и быть, проходи.
 
 
Если можешь спокойно пройти
Мимо мам с малышней на коленях
Без улыбки и без умиленья,
Проходи мимо них, проходи.
 
 
Если можешь спокойно пройти
Мимо плачущей нищей старушки
И пустой алюминиевой кружки,
Проходи, Бог простит, проходи.
 
 
Если можешь спокойно пройти
Мимо свалки вдоль русского леса,
Что потомкам оставим в наследство,
Мне с тобой, видно, не по пути.
 
 
Если можешь спокойно пройти
Мимо подлости, низости, злобы,
Уступив сволоте узколобой,
Мне знакомство с тобою претит.
 
 
Если смог ты спокойно пройти
Этот путь без огня, без печали,
Если путь не оставил печати
Ни во взгляде твоем, ни в груди,
 
 
Хорошо! Честь тебе и хвала!
Только вновь не уйти от вопроса:
Если было в пути всё так просто,
То туда ли дорога вела?
 

«Если принять за норму…»

 
Если принять за норму,
Что разлуки длиннее, чем встречи,
Что одни разлуки – надолго,
Другие же – навсегда,
То следует стать покорным,
Прекратить крамольные речи,
Расстаться с тем, что дорого,
И без надежды ждать.
 
 
Но если смириться с этим,
То надо принять, как данность,
Что ложь убедительней правды,
А зло – сильнее добра.
И что нам рассказывать детям
Про красоту и гуманность?
И чем залечивать раны?
И с верой во что умирать?
 
 
Быть того просто не может,
Что мир подчинен закону,
В основе которого – гнилость,
Предательство, зависть, месть.
Ведь нет ничего дороже,
Чем знать, что всему плохому
Препятствует справедливость,
И верить, что правда есть.
 

Жабкина спасает музыка

Шура Жабкин попал в переплет. Ушел в самоволку, загулял, а его застукали. Вернее, не его, а его отсутствие. И светил теперь нашему самодеятельному артисту выговорешник. А как партийному Шуре запросто могли влепить и строгача!

С «картошки» в Москву на ночь смывались многие. Под прикрытием верных дружбанов незаметно покидали колхозное поле – и поминай как звали! Или испарялись с рабочего места за транспортерной лентой, где мы перебирали и расфасовывали по мешкам только что собранные клубни. Или умудрялись промахнуться мимо «Пазика», куда гурьбой заваливалась наша дармовая рабочая сила. А там – через рощу, через овраг, через перелесок – к станции, на пригородную электричку. Или к шоссе, чтобы рейсовым автобусом либо, если есть деньги, на попутке добраться до столицы и насладиться ни с чем не сравнимым счастьем запретной свободы. На завтра же, ранним сентябрьским утром, сквозь зябкий туман так же скрытно влиться в ряды временных тружеников села.

Короче, я что хотел сказать? Ходили-то в самоволку многие, а за жабры взяли одного Жабкина. Такая вот непруха!

Вызвал Шуру к себе начальник лагеря Луценко (в институте он работал физруком) и со всей серьезностью залетчику заявляет:

– Есть у тебя, Жабкин, всего один шанс избежать сурового наказания.

– Что надо сделать – всё выполню! Не казните!

– А вот что, – глаз Луца из сурового стал хитрым. – Организуй-ка сегодня в лагере вечер художественной самодеятельности! А то у нас план культмассовой работы горит. Ну а не организуешь – пеняй на себя.

Заходит Шура, понурый такой, в столовую, где народ не менее понуро доедает свою «шрапнель» – исключительно полезную для здоровья перловую кашу. Сам сине-серый от переживаний, как эта самая перловка.

– Ребята, выручайте! Мне это дело в одиночку не осилить…

Один день для подготовки большого концерта – конечно, маловато. Но надо товарища выручать. Жабкина ребята любили: он замечательно пел под гитару, играл в молодежном театре и был, как и подобает творческому человеку, рубахой-парнем и милым раздолбаем.

Что делать? Времени – в обрез. Ресурсов в нашем распоряжении тоже было не густо. Главное, на что мы могли полагаться, – это талант, фантазия и молодость. Неисчерпаемые, как тогда казалось, богатства, которые еще и не стоили ни гроша.

Составили программу, с миру по нитке собрали музыкальные и поэтические номера, сверстали складный сценарий. Нарисовали афишу и вывесили в столовой, оповестили лагерный народ. Мишка Пасенчук притащил на «картошку» маленький телевизор – мы его расположили в углу зала, освещение вырубили, а белый свет пустого экрана направили снизу вверх, отчего помещение наполнилось романтической аурой. Магнитола Славы Славкина, которая каждое утро будила отряд сладкими звуками саундтрека к фильму «Эммануэль», пригодилась для фонограммы и аудиоэффектов. Декорации – минимальные: стулья вместо реквизита, простыни – вместо занавеса…

Зато гитара была настоящая! Шура Жабкин вел конферанс и солировал, мы подпевали. Но и сольными номерами тоже порадовали публику – а зал, к слову сказать, был в тот вечер набит битком. Я исполнил «Государство синих глаз» Александра Дольского, Пашка Малёв – «Ах, телега ты моя» Александра Суханова, Искандер Каландаров – «Музыканта» Константина Никольского, Володя Тарасенко – «Три лодочки» собственного сочинения. Выступали, если я ничего не путаю, Слава Ноздрин, Гоша Караваев и наверняка кто-то еще. Пели, читали стихи, лирическими нотками дотягивались до самых сердечных глубин своих однокашников… Не концерт, а концертище!

Мало того, что сами получили огромное удовольствие, так еще и угроза выговора миновала. Жабкин был спасен. Музыка победила.

Письма

 
Если письма не будут писаться,
А конверты – конвертоваться,
У меня имеются все основания
Опасаться серьезно за состояние
Нашего шаткого мироздания.
 
 
Вот мы получаем конверт, а в конверте
(Хотите верьте, хотите – не верьте)
Лежит какая-то сокровенная тайна,
Автором письма от всех на свете утаена
И одному лишь тебе доставлена.
 
 
Взгляд торопливый осмотрит конверт:
Адрес, индекс из ровных черт,
Марка, штемпель, адрес обратный…
Ну вот, наконец! Как же это приятно!
И радость острей многократно.
 
 
Конверт открываешь, а там на листочках
Знакомые буквы, запятые и точки.
И екает сердце от милого почерка.
Щекотно и трепетно. Значит вот что
Самая обычная почта!
 
 
Бумага сложена вдвое или вчетверо.
Письмо, присланное с юга или с севера,
Сгребло в охапку свое содержание,
И фразы, к груди бумаги прижатые,
Читаешь особенно жадно.
 
 
Письмо дорогое с неровными строчками…
Иной раз с ошибочками ненарочными…
В углу закорючка, картинка в начале…
С нажимом написано слово «скучаю»…
Чернила черны печалью.
 
 
Мы в мире имейлов – плоском, безликом.
Имейлы легко уничтожить «дилитом».
А письма хранятся. Или сжигаются.
В письмах прощаются. Или же каются.
И часто в любви объясняются.
 
 
Через много лет в какой-то коробке
Вы найдете письмо, и движением робким
Из конвертика серого листик достанете,
И в глазах защиплет от теплой памяти,
И себя вы писать заставите.
 

Творческая удача

Через чувства и переживания приходят мысли. Когда много думаешь о чем-то, трогающем за душу, приходят рифмы, рифмы цепляются друг за друга. Строфы тянут за собой новые размышления, и ты погружаешься во всё это настолько, что уже перестаешь понимать, откуда в тебя вливаются слова – из головы или из сердца. И тут иногда случается чудо: рождаются подлинные откровения, даже открытия, крайне редко – шедевры.

Кто-то скажет: творческая удача. Мне же кажется – кровь из сердечной раны, смешанная с Божьим даром, насыщенная глюкозой опыта и горечью переживаний, но очищенная от примесей плазмаферезом мысли.

Но только ли это? Что есть талант без постоянной работы? Много ли значат чувства без отточенных многолетним трудом средств выражения?

Мне очень нравится древняя китайская притча про тушечницы. Вот, послушайте.

Случилось это в давние времена. Один молодой человек захотел научиться каллиграфии и отправился к известному мастеру, чтобы просить его быть своим наставником. Каллиграф принял его с большим радушием и взял его к себе в ученики.

Проучившись несколько лет, молодой человек однажды решил, что его у учителя ничто не держит, поскольку искусство каллиграфии он уже достаточно освоил. О своем намерении уйти он сообщил учителю. Тот не стал уговаривать его остаться. Вместо этого он вручил ему маленький ящик и сказал на прощание:

– Я не хочу оставлять этот ящик людям. Возьми его, отнеси к горе и закопай у подножия.

Молодой человек взял ящик, распрощался с учителем и отправился в путь. Ящик был невелик, но довольно тяжел. Молодой человек шел и всё время гадал о том, что же могло находиться внутри. Быть может, там спрятаны драгоценности? Любопытство в конце концов пересилило. Он снял с плеча ящик и опустил его на землю. К счастью, тот был запечатан небрежно, и молодой человек легко открыл крышку. И ахнул, потому что это оказался всего-навсего ящик для хранения старых тушечниц. Их там было несколько десятков. Но больше всего его поразило не количество, а то, что в каждой тушечнице зияла большая дыра, протертая насквозь! Вот так работал учитель.

Долго разглядывал их молодой человек, задумчиво перебирая одну за другой. Потом тихо закрыл крышку, взвалил ящик на плечи и решительно направился в обратный путь, к тростниковой хижине своего наставника.

С тех пор он посвятил искусству каллиграфии всего себя, без остатка. Но лишь когда он совсем поседел, ему довелось достичь вершин, и подлинное мастерство, наконец, пришло к нему. [13]13
  Притчи китайских мудрецов / пер. с кит. И. А. Зуева и И. С. Лисевича. М.: Издательский дом «Муравей», 1997. С. 28–30.


[Закрыть]

У Максима Горького есть такое высказывание: «Вдохновение – это награда художнику за каждодневный труд». Я бы добавил: «…а также за боль и сострадание».

Любовь сильнее смерти

 
На город вот-вот опустится тьма,
Как челка густых волос,
И еле видна уж улиц тесьма
Сквозь узкие щелки звезд.
 
 
Тесьма оказалась тесна весьма,
Обвила шею и грудь.
Сдавили дыхание мглы кошмар
И глюков ночная жуть.
 
 
Удавка страха у кадыка,
Что всё оборвется вдруг.
Подковой легла на ключицы дуга
Петли, замыкающей круг.
 
 
Молитву твержу и подкову гну,
Как будто силач-кузнец,
И круг открывает дорогу сну,
Где был счастливый конец,
 
 
Где рук обнимающих теплота
И ласковый голос твой:
«Я буду всегда любить тебя так,
Как высшее божество!»
 
 
И мрак отступает, и рвет петлю
Несбывшаяся мечта.
Неужто волшебное слово «люблю»
Способно действовать так?
 

Кораблик по имени «Непотопляемый»

На день рождения я подарил своему маленькому сынишке катер. Красивый, большой, с подвижным рулем, с моторчиком на плоской квадратной батарейке. Он давно о таком мечтал.

На дворе уже стояла глубокая осень, но сыну очень хотелось посмотреть, как плавает его кораблик. И мы пошли на городской пруд его запускать.

На пруду было тихо, немноголюдно. Склонившиеся над водой ивы уже облетели. Ветра практически не было. Царил полный штиль.

Мы открыли верхнюю палубу, установили батарейку, проверили клеммы, выключатель перевели в положение «ВКЛ». Пластмассовый винт под кормой завертелся, как вентилятор. От его дуновения лицу стало еще холоднее. Но главное – всё работает!

Я повернул руль, придав ему такой угол, чтобы катерок делал на глади пруда большие круги. Моторчик зажужжал. Сопровождаемый восторженными глазенками сына, я нагнулся над водой и осторожно опустил кораблик на ее поверхность. Он неторопливо отчалил от берега.

Взявшись за руки, мы радостно наблюдали, как наш катер круг за кругом скользит по воде, то приближаясь к берегу, то удаляясь от него.

Вдруг вдоль щеки прошелестел случайный осенний ветерок, покрыв зеркало пруда едва заметными, словно гусиная кожа, мурашками ряби. Однако этого оказалось достаточно, чтобы легкое суденышко качнулось и зачерпнуло воду. Продолжая нарезать круги, оно стало всё отчетливее крениться на один борт, потом совсем легло на бок и в считаные секунды скрылось из глаз.

Сынишка стоял, остолбенев от случившегося. В первую минуту он не заплакал, сдержался. Он просто отпустил мою руку, повернулся и медленно побрел в сторону дома. Со спины было видно, как дрожали от всхлипываний его худенькие плечи.

Я окликнул сына:

– Не уходи! Мы его сейчас достанем!

Это была спонтанная реакция. Я понимал, какая драма только что разыгралась на глазах у бедного ребенка, который еще несколько минут назад весь сиял от счастья и гордости.

Я разделся. Холод тотчас же пробрал меня, казалось, до самых костей. Плавок у меня с собой, разумеется, не было – какое купание может быть в ноябре? Как был, в трусах, я полез в ледяную воду. Малыш смотрел на меня с ужасом.

– Папа, не надо! Ты тоже утонешь! – закричал он.

– Вот увидишь: всё будет хорошо, – успокоил я его, хотя сам в этот момент не был уверен, удастся ли мне отыскать злополучный катер.

Войдя в обжигающую воду по пояс и ясно осознавая, что обратной дороги нет, я нырнул с головой в направлении того места, где произошло кораблекрушение. Там оказалось довольно глубоко, и дна я достиг не с первого раза. Ноги начало сводить, но я нырял и нырял, обшаривая руками каждый кусочек неприятных на ощупь зарослей озерного ила.

Наконец пальцы наткнулись на что-то твердое и острое. Я быстро схватил затонувший катерок и устремился вверх.

Спасение игрушечного корабля – уже не игрушечное, а более чем реальное – явилось для моего мальчика не меньшим потрясением, чем его гибель. Он прижал мокрый катер к груди и не выпускал его из своих окоченевших ладоней до самого дома.

А я вытерся рубашкой и, предчувствуя воспаление легких, натянул на себя вещи, которые были уже не в состоянии меня согреть. Но сердце переполняла радость. Я обнял сына за плечо, и мы втроем – он, я и кораблик – быстрым шагом пошли обратно.

С тех пор катер еще долго ходил по маршруту от левого края ванны до ее правого края.

* * *

Мой сын вырос, и в его семье тоже родился сын. Как-то раз в награду за хорошее поведение ему был куплен отличный мальчишеский подарок – двухмоторная яхта: навороченная, ярко разукрашенная, с тщательно проработанными деталями такелажа и надпалубных сооружений. Точная копия настоящего роскошного прогулочного катера. Шедевр современного кораблестроения.

Яхта приводилась в движение при помощи дистанционного пульта управления, в который вставлялась целая обойма пальчиковых батареек. Судя по описанию, судно было скоростным и высокоманевренным.

Естественно, у внука моего возникло желание испытать яхту в действии тут же, немедленно, и он стал упрашивать отца поехать с ним на живописное водохранилище, располагавшееся за городом. Но до выходных было еще далеко, и для начала они решили запустить кораблик в фонтане на центральной площади. Дело было осенью, и фонтан уже не работал, но воду еще не слили.

Вечером после работы отец и сын взяли яхту и отправились к фонтану. Как полигон для тестовых испытаний он подходил идеально. Площадь водной поверхности была достаточно большой, вода – спокойной, а округлая форма фонтана позволяла вести яхту по его периметру, как спортивный автомобиль на кольцевых гонках.

Кораблик торжественно спустили на воду. Папа стал осторожно манипулировать то одной, то другой кнопкой пульта. Яхта слушалась беспрекословно: ускоряла и замедляла ход, брала то левее, то правее. Сын тоже опробовал свой подарок, получая нескрываемое удовольствие от того, как судно выполняет его команды. Проходившие мимо останавливались и с восхищением смотрели на этот любопытный аттракцион.

Освоившись с базовыми маневрами, маленький хозяин яхты не смог удержаться от соблазна разогнать ее побыстрее. Он потянул на себя рукоятку, и та понеслась вперед, рассекая килем стоячую воду фонтана. Это было красивое зрелище!

Но вот беда: подняв волну, на очередном вираже посудина наклонилась сильнее положенного и, набрав полный трюм воды, мгновенно пошла ко дну.

Разочарованию мальчика не было предела. Несколько секунд он продолжал стоять, сжимая в ручонках теперь уже бесполезный пульт. Потом пришел в себя и, успокаивая не то папу, не то себя самого, сказал:

– Ничего! Новую яхту купим!

Отец строго посмотрел на сына. Картинки прошлого всплыли у него перед глазами.

– Как это новую? Нет, мы должны спасти эту. Нашу яхту!

С этими словами он снял свитер, рубашку, брюки и на виду у сидящей вокруг фонтана публики перешагнул через парапет. Воды в фонтане было по пояс, и затонувшую яхту вскоре удалось обнаружить и поднять со дна. Правда, и этого непродолжительного купания спасателю-папе хватило, чтобы основательно продрогнуть и заболеть.

* * *

Прошли годы. У меня появился правнук. Пока малыш рос, и от меня, и от моего сына, и от моего внука он наслушался всяких разных семейных историй, ставших в нашем доме хрестоматийными. Были среди них, конечно, и рассказы о катерах с яхтами.

12 августа 2000 года случилась страшная трагедия – в Баренцевом море взорвалась и затонула доблестная подводная лодка «Курск». Погибло 118 моряков-подводников. Весь экипаж в полном составе. Эти ребята словно отдали до конца дань преданности своей нелегкой морской работе.

Страна была в шоке. Люди ходили придавленные этой жуткой новостью, приняв ее как собственную боль. Тягостные репортажи не сходили с экранов телевизоров. Смотрел их и мой правнук.

Спустя некоторое время он написал своему отцу, который тогда находился в командировке в Америке, письмо:

Дорогой папочка! Купи мне, пожалуйста, подводную лодку с электронным управлением. Нужно, чтобы она могла сама опускаться и подниматься. И еще я хочу, чтобы она никогда не утонула.

Просьбу сына отец выполнил. Ведь это очень-очень важно: кораблик не должен утонуть.

Невидимая птица

 
Позови меня, невидимая птица!
Из листвы своей запутанной окликни!
Вера в сердце робкой птицею ютится —
Неприметная и скромная колибри.
 
 
Поворкуй со мной, стеснительная пташка!
Обнадежь призывом с веточки высокой!
На душе моей сейчас настолько тяжко,
Что готов исчезнуть в кроне серой сойкой.
 
 
Развлеки меня, беспечная пичужка!
Мне о том напой-напомни, что веселье
Ведь когда-то в прошлом было мне не чуждо,
И сопутствовало часто мне везенье.
 
 
Успокой меня ты, пеночка-синичка!
Говори со мной, я отзовусь-отвечу!
Разговаривать по-птичьи непривычно,
Но тебя я понимаю в этот вечер.
 
 
Пусть же голос твой звучать не перестанет!
Пусть несет надежду из-под небосвода!
Мы с тобой, пернатый друг, из общей стаи.
Вдруг и я, вспорхнув, порадую кого-то?