Текст книги "Вы не подскажете дорогу к сердцу?"

«Мы, приятель, с тобой не знакомы…»

 
Мы, приятель, с тобой не знакомы,
Разминувшись на тысячу лет,
Но живем по одним мы законам,
О любви сочиняя сонет.
 
 
Твои спутники – сбруя и стремя,
А мои – руль и газа педаль,
Но мы оба с тобой – менестрели.
Нам дорога – бескрайняя даль.
 
 
Наши перья писать не устанут,
И покоя не знает душа,
Воспевая прекрасную даму
И высокому чувству служа.
 
 
Не дано нам с тобой повстречаться,
О любви друг для друга попеть.
Будут песни у нас отличаться,
Стих – рисунок различный иметь.
 
 
Будут звуки гитар непохожи,
Не сойтись нашим двум языкам,
Но поем мы примерно о том же,
Так же кровь приливает к щекам,
 
 
С той же страстью, до слез, до экстаза,
И предела фантазии нет.
Это странно, как прочно я связан
С парнем, жившим за тысячу лет.
 

Перемены на западном фронте

 
Под нудным дождем с прибалтийским акцентом,
Устав от промозглых небес гримас,
Жду твердо обещанных Гидрометцентром
Улыбчиво-теплых воздушных масс.
 
 
Геройски воюю на западном фронте,
С холодным циклоном веду я бой.
«Короткое русское лето не троньте!» —
Кричу я, Россию прикрыв собой.
 
 
Идет подкрепление с юго-востока,
Да где-то обозы застряли, знать…
Противника кавалерийским наскоком,
Без сильной поддержки, боюсь, не взять!
 
 
И что же? Свинцовая рать атмосферы,
Увидев решимость и мощь мою,
Рассеялась вдруг под воздействием веры…
А я табачок, как солдат, смолю.
 

Три ветра

 
Какая там новая мода
В неверные дали влечет?
Была, есть и будет работа
Мужчине щитом и мечом.
 
 
С упорством, порою упрямством
К цели заветнейшей лезть.
О, восхождения рабство,
Тяжелый и радостный крест!
 
 
Как в бурю гавань спокойствия,
Любимой женщины руки.
Кажется, что Удовольствие —
Имя твоей подруги.
 
 
Кажется, тискать и баловать —
Проще не может быть…
Дудки! Любить – это вкалывать!
Трудное дело – любить.
 
 
Гусарством легким и красочным
Вам беспардонно врут.
Джентльменом, да просто порядочным
Человеком быть – тяжкий труд.
 
 
И «жить» означает «бороться».
Но лучше не «против», а «за».
Дело. Любовь. Благородство.
Три ветра в моих парусах.
 

«Снесли какой-то дом…»

 
Снесли какой-то дом…
Сожгли какой-то том…
И всё, что было в нем,
Исчезло навсегда.
 
 
Бульдозер срыл тайник…
На свалке сгнил дневник…
И всё, что было в них,
Пропало без следа.
 
 
И стоило ль труда,
Чтоб это всё создать?
Потрачены года,
Чтоб сгинуть в никуда!
 
 
Нет-нет! Ведь дело в том,
Что был какой-то том,
Что был какой-то дом,
И счастье жило в нем.
 
 
Был стол и много книг,
И кто-то вел дневник,
Писал о ней, о них,
И имя целовал…
 
 
И прятал в тайнике
Не понятый никем
Подвижник и эстет
Крамольные слова…
 
 
И был большой успех,
И был веселый смех,
И праздник был для всех,
И творческий заряд…
 
 
А значит – быть домам
И дневников томам!
Пусть впереди туман,
Но было всё не зря.
 

«Аэропорты и вокзалы…»

 
Аэропорты и вокзалы,
Куда приводят все пути,
Символизируют начало,
Когда еще всё впереди.
 
 
Я снова в зале ожиданья
Тайком ловлю сиянье глаз:
Он возвратился из скитанья,
Она с ним крепко обнялась,
 
 
И эта искренность улыбок
И неподдельность первых слов
Сулят прощение ошибок
И отпущение грехов.
 
 
Навстречу всем сходящим с рейса
Летит встречающих тепло,
И от него приятно греться,
Хоть не к тебе оно текло.
 
 
И столько радости на лицах
Совсем чужих тебе людей,
Что хочется за них молиться,
Чтоб никогда не быть беде.
 
 
Аэропорты и вокзалы,
Как к счастью маленький шажок,
Символизируют начало,
Когда еще всё хорошо.
 

Будьте добры!

– Добрый день! – говорим.

– Доброго здоровья! – слышим в ответ.

– Пора ехать.

– В добрый час!

– Ну что, вроде обо всём договорились?

– Добро! Так тому и быть.

Быть. Конечно, быть! Правда, бывает и по-другому.

Диалог на повышенных тонах:

– Убирайтесь-ка вы, добры молодцы, отсюда подобру-поздорову! А не то вам несдобровать…

Крик из подворотни:

– Спасите, люди добрые! Убивают!

Жена – мужу:

– Ну ты и раздобрел! Это всё пиво твое. Уже ни в одни брюки не влезаешь, боров ты здоровенный!

Но нет худа без добра. Со всех сторон, даже из темных углов, на нас льются энергетические потоки, положительно заряженные правильными словами. А от добра добра, как говорится, не ищут.

Толковый словарь:

добродушный, доброжелательный, добропорядочный, добросовестный, добродетельный, добротный.

Кириллица:

«д» – «добро».

Девушка в магазине:

– Будьте так добры, покажите мне эту косметичку!

Мэр города:

– Добро пожаловать, гости дорогие! Рад видеть вас в добром здравии!

Диагноз:

доброкачественное новообразование.

Иосиф Бродский:

 
И быть над землей закатам,
И быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.
 

Географический атлас:

г. Добрунь (Брянская область)

г. Добринка (Липецкая область)

г. Добринка (Пермский край)

Русские былины:

И поехал Добрыня Никитич к горе высокой, где скрывался Змей Горыныч…

Радио:

 
Комсомольцы-добровольцы,
Мы сильны нашей верною дружбой.
Сквозь огонь мы пройдем, если нужно
Открывать молодые пути…
 

Телевидение:

Главы государств договорились развивать между двумя странами добрососедские дружественные отношения.

Реклама:

Только у нас вы можете быстро получить одобрение льготного кредита на любую сумму.

Брат – сестренке:

– Что же теперь делать? Как же нам маму задобрить, чтобы она не ругалась?

Справочник «Цветоводство»:

Для улучшения жизни цветов необходимы органические удобрения и стимуляторы роста.

Ну как в такой добросердечной стране можно быть недобрым человеком? Хочу, чтобы здесь чаще можно было услышать такой диалог:

– Спасибо тебе, добрая девочка, за твою доброту!

– Не за что, дедуля! У меня этого добра навалом.

Нежность

 
В глаза не бросается вроде,
Не злит, не нудит о своем,
Но нежность разлита в природе,
И ею весь мир напоен.
 
 
Среди, близко, около, между
Летает, как сладостный дым.
И знаете? Свойственна нежность
Бывает вещам неживым.
 
 
Две книжки сложились влюбленно.
Две щетки сомкнули уста.
Телами сплетясь, как питоны,
Счастливые спят провода.
 
 
Касанием нежности хрупким
Прижавшись друг к дружке щекой,
Лежат телефонные трубки,
Олицетворяя покой.
 
 
Поэта и девушку-нимфу
Они одевали вчера,
А ночью заснули в обнимку
На полочке их свитера.
 
 
И плюнув на строгие нравы,
Ласкают друг друга в ночи
Обнявшиеся, как жирафы,
Бутылки для сбора мочи.
 

О дефиците красок

 
Когда
   художнику
      не хватает
             красок,
Он вроде бы
            может
                  купить их
                        за деньги —
В соседнем
      художест-
               венном
                      салоне
Взять несколько
                  тюбиков
                         для дела
                                 и впрок.
Но век
      полотна его
                     будет
                           краток.
В какой-то
            районной
                        библио-
                                теке,
А может быть
                   и
                  в сумасшедшем
                                доме
Картину
         повесят
               на ржавый
                           крючок.
 
 
Когда
    писателю
            не хватает
                        красок,
Он может
        в словарь
                совершенно
                            бесплатно
Залезть
        и найти
                подходящее
                                слово
Плюс выписать
                несколько
                           так,
                               про запас.
Но если он
            пишет
                 без нервных
                            встрясок,
Пусть даже
             красиво
                     и очень
                           складно,
Без ангельской
                 музы
                     и демона
                             злого,
Никого
      не зацепит
                   его
                      рассказ.
 
 
Кило
      или пара
               тротиловых
                          шашек,
Отлитых
        автором
                из собственной
                               плазмы,
Хороший
         взрыватель
                    на тоненьких
                                   нервах
Да искорка
            чуткой
                  ранимой
                          души —
Вот всё,
        что нужно
                для черствых
                                наших,
Огрубевших
                в боях,
                      погрязших
                                в соблазнах
Душ, всё же
            способных
                         еще
                            сдетонировать
Фонтаном
            из слез,
                    очень честных
                                    и больших.
 

Глаголы

 
Главным глаголом для многих людей
Является слово «владеть».
 
 
Им не терпится чем-то владеть
И от этого чувства балдеть.
Владеть – значит право иметь
Сверху вниз на других глядеть.
 
 
Вожделеют они получать,
Всё на пользу себе обращать,
Покупать, обретать, улучать,
Сытно жить и других поучать.
 
 
Им желанна возможность влиять,
Нагибать, принуждать, заставлять
Перед ними хвостами вилять,
Ублажать, развлекать, забавлять.
 
 
Есть и те, кто хотят подчинять,
Управлять, осуждать, обвинять,
Куролесить, шпынять, очернять,
Безответную боль причинять.
 
 
Унижать. Обижать.
Лопать. Хапать. Стяжать.
Материть. Поливать.
И на всех, и на всё плевать.
 
 
Глаголы-уколы,
Глаголы-оковы,
Зубцы, частоколы.
И что в них такого,
Что ими пестрит лексикон?
 
 
Иные глаголы,
Иные опоры
Неслышным упреком,
Беззвучным укором…
Нам эти глаголы
Знакомы со школы.
И что в них такого?
Но лечим мы словом,
Глаголом, строкою, стихом.
 
 
За несчастных усердно молиться.
Черным хлебом с голодным делиться.
Ради ближнего чем-нибудь жертвовать.
По местам по святым путешествовать.
 
 
Очищать свою душу смирением.
Очищать свое тело терпением.
Отдавать, поступаться, одаривать.
По душам в тишине разговаривать.
 
 
Сострадать, утешать, просвещаться,
Исповедоваться, причащаться.
Искупать прегрешения, каяться.
Жить по совести, как полагается.
 
 
Когда выбираешь «иметь» или «быть»
На перекрестках судьбы,
Когда все стремятся урвать, добыть,
Когда человек забыт,
В мире горя, слёз и обид,
Неправды, грязи и битв
Главным глаголом должно быть
Немодное слово «любить».
 

Роскошь молчания

 
Ну разве не роскошь – просто молчать?
Мечтать и что-то под нос мычать.
Лимон кинуть в чай
И чтиво начать,
Погрузиться в чтенье
На целый час,
Куда-то с героями книги мчать,
Кого-то любить, спасать, выручать,
Мудрые мысли в уме подмечать,
Удовольствие получать.
 
 
Или что-то чинить, изучать «матчасть»,
Или сидеть, на гитаре бренчать,
Или ручкой черкать силуэт скрипача,
В себя углубившись, ища и ворча,
Нахмурившись, губы поджав подчас,
Но не болтать, конечно – молчать,
Пока не пробьет твой час.
 
 
Ну разве не счастье – просто молчать,
Тихо любуясь клинком меча,
Шедевром разыгранного мяча,
Оттенком зари кумача?
Ну разве не нужно уметь молчать,
Чтоб словом негодным, галденьем галчат
Молчание не омрачать?
 
 
Молчать, чтобы слышать,
Как птицы кричат,
Часы и сердца стучат.
Себе в суете не давать мельчать,
От истинной вещи, чей дух величав,
Подделку уметь отличать.
 
 
Молчать, когда не надо спешить,
Когда лучше сесть и не мельтешить,
Побыть одному в тиши.
Спешить – это вовсе не значит «жить»!
А что, кстати, значит «жить»?
 
 
Есть время свое
Говорить, вещать,
Когда надо спрашивать и отвечать.
И драться, себя не щадя, защищать,
Когда позовет нас труба трубача,
И смерть спокойно встречать.
Но пока не погасла жизни свеча,
Иногда хорошо молчать.
 

Дорога возвращает в детство

My dear диа

Людоед устал от долгой погони. Он присел отдохнуть как раз на ту самую скалу, под которой спрятались мальчики. Присел да и заснул. Заснул Людоед и принялся так ужасно храпеть, что скала задрожала, а дети помертвели от страха.

Но Мальчик-с-пальчик не растерялся. Он велел братьям, пока Людоед спит, бежать скорей домой, а о нем не беспокоиться. Братья послушались его, выбрались из пещеры и пустились со всех ног.

А Мальчик-с-пальчик подкрался к Людоеду и попытался тихонько стащить с него сапоги-скороходы, чтобы надеть их. Тянуть пришлось изо всех сил – ведь мальчик был очень маленьким! И вот, пятясь назад, он, как назло, споткнулся, упал и повис на шпоре левого сапога. Почувствовав, что кто-то хочет снять с него обувь, Людоед тотчас проснулся. На краю обрыва он увидел Мальчика-с-пальчика и всё понял.

Людоед дико зарычал от злости. Он вытянул вперед свою огромную волосатую руку. С каждой секундой его толстые безобразные пальцы подползали всё ближе и ближе. Еще чуть-чуть, и злодей схватит бедного мальчугана… Выход был один – прыгать вниз.

Но, на счастье, обрыв скалы оказался… обрывом пленки диафильма. Будучи очень старой, она зацепилась за колесико фильмоскопа и треснула. Мрачный кадр на экране сменился белым полем. А Мальчик-с-пальчик кубарем покатился с порвавшейся пленки вниз и очутился в темной комнате рядом с диапроектором.

Аппарат был ужасно горячим, и Мальчик-с-пальчик чуть не обжегся о его стенку. Отпрянув от фильмоскопа, он сорвался со стола и упал в стоявшее рядом мягкое кресло. Только теперь он почувствовал себя в безопасности и немного успокоился. Ведь Людоед остался там, внутри проектора…

Теперь мне кажется, что всё свое детство я провел в этих фантастических путешествиях из обычной советской действительности в параллельную реальность и обратно. Первые книжки издательства «ДетГИз», виниловые грампластинки с разноцветными кружками в середине, бархатные альбомы со старыми семейными фотографиями. И, конечно, диафильмы.

Вновь мысленно проезжаю по тому самому виртуальному маршруту. Пункт отправления – вечер, зима, хрущевка, наша маленькая квартира, вся семья в сборе, папа приглашает детей смотреть сказку, вынимает из шкафа фильмоскоп.

Далее – по всем пунктам. Остановка за остановкой.

Белая простыня на стене. Это экран. Крепится при помощи булавок. Мама ругается – опять порвете обои.

На столе черная волшебная коробка – фильмоскоп. Источник радости, интереса, знаний, страхов и еще много чего. Когда фильмоскоп выводит из темноты на экран образы других миров, он кажется Машиной Времени. Восхитительной и опасной одновременно, трогать эту штуковину нельзя. А днем я его не боюсь, запросто играю, как будто это автомобиль или паровоз.

Из кладовки достается и открывается заветный ящичек. В нем круглые баночки с диафильмами. Они источают кисловатый химический запах, который хочется нюхать снова и снова. Какую ленту будем смотреть сегодня?

В комнате гаснет свет. Из круглого окошечка вылетает волшебный луч. Условный рефлекс: сейчас всё начнется. Мы уже в другом измерении.

Луч светит мимо экрана. Да еще и криво. Под ножки фильмоскопа подкладываются книги. Теперь всё выровнялось, и прямоугольник света точно ложится на лоно простыни. Пауза. Папа колдует над фильмоскопом. Малыши сидят, замерев. По-моему, мы даже не дышим.

Свернувшаяся в клубок пленка, как змея, заползает внутрь проектора. И тут же спускается на экран огромной темной тенью. Сначала – какая-то серая пустота, вся испещренная точками и царапинами. Потом кадр с загадочными цифрами. Что они означают, непонятно, а спросить невозможно.

И вот, наконец, яркие цветные квадратики – желтый, зеленый, синий, красный, а справа еще три – коричневый, серый и белый. Заставка с надписью «Диафильм». Детское сердечко уходит в пятки от предвкушения сказки.

– Шарль Перро. «Мальчик-с-пальчик»! – Папа медленно «листает» страницы и читает титры. Прочитав, на несколько секунд замолкает. Кадр надо подержать подольше, чтобы все успели рассмотреть картинку.

Характерное поскрипывание колесика, пропускающего пленку через фильмоскоп. Голос за кадром. Заплатка в углу простыни. Вот, пожалуй, и всё, что напоминает о той станции, с которой мы отправились в путь. Ничего в этот момент не существует, кроме сказки, героями которой мы теперь тоже являемся.

Самый ненавистный момент – когда злорадно, предательски, откуда-то с потолка на экран вылезает надпись «Конец фильма». Сейчас включится свет, и волшебство разрушится. Это означает возвращение из параллельной реальности. Но, к счастью, ненадолго. До следующего сеанса.

Как я был ниспровергнут

Ниспровергнут я был многажды. И всякий раз это происходило по-своему, по-особенному, нестандартно. Для этого всегда выбирались особые средства, неповторяющиеся ситуации и формы. Специально подгадывалось время, выискивались места, создавались условия. И всё ради одной цели – сделать падение как можно более чувствительным, чтобы горше были слезы от обиды и боли, чтобы труднее было подняться.

Жизнь шла, а подножки не кончались. Истребление меня настойчиво продолжалось. Кому-то непременно нужно было доказать, что я ноль, никто, и убить волю к тому, чтобы пытаться утверждать обратное. А еще лучше – и вовсе уничтожить, если получится.

Вот маленький человек. Много ли ему надо? Довести до отчаяния – пара пустяков. Разрушить наивную детскую иллюзию о добром мире вокруг него – раз плюнуть.

Мы отдыхали с мамой на Черноморском побережье Кавказа. Мне было лет шесть, море я видел впервые. А оказалось оно таким ласковым и соленым, и погода стояла такая вожделенно-жаркая, что этот шумный и грязноватый профсоюзный курорт был для меня сущим раем. И ерунда, что в самолете меня стошнило, а в первый же день я сгорел на солнце. И не беда, что в зоопарке я не на шутку испугался медвежонка, который потянулся ко мне своей когтистой лапой, выклянчивая сладкое.

Всё было хорошо, пока я не заболел дизентерией. Меня положили в местную больницу, в изолятор для инфекционных больных. Одного. Одежду у меня отняли, так как нескончаемый понос делал ее абсолютно бесполезной.

Конечно, мама ухаживала за мной, но остаться ночевать в моей палате ей не разрешали. Строгие в наших больницах порядки. Днем же у нее были дела, и она надолго уходила.

Есть я ничего не мог. Играть не хотел. И очень скучал. Мне было по-настоящему худо. Тогда я залез на окошко и стал высматривать. Вдруг мне показалось, что приближавшаяся к больнице женщина – это мама, так она была на нее похожа. От радости я вмиг соскочил с подоконника и рванул из палаты. В коридоре никого не было, на вахте перед входом тоже, и я беспрепятственно выбежал на улицу.

Уже на крыльце я понял, что это не моя мама, но когда попытался открыть дверь, чтобы вернуться в свою палату, обнаружил, что она не открывается. Я, конечно, ослаб за время болезни, и тяжелая створка могла не поддаться мне, но всё равно это было несколько странно. И только тут я осознал, что стою на пороге стационара абсолютно голенький. Проходившие мимо люди показывали на меня пальцем, некоторые отпускали шуточки. Я попробовал дернуть ручку еще раз, но дверь отказывалась открываться.

Мое внимание вдруг привлекло мельтешение в одном из окон больницы. Посмотрев туда, я увидел за стеклом довольные лица смеющихся медсестер. И догадался: это они заперли входную дверь изнутри, чтобы проучить меня, чтобы впредь неповадно было. Не убегай из больницы, не убегай без спроса, будешь теперь знать!

Пожалуй, это был первый случай ниспровержения меня, который я запомнил. И падать-то было неоткуда, никакого пьедестала, ничего, кроме ростков чувства собственного достоинства. Но падение от этого не было менее болезненным.

Помню, всё помню. То как будто бы забываю за давностью лет, то вспоминаю опять.

Помню, как на новогоднем утреннике в первом классе учительница втолкнула меня в круг детей и велела плясать вприсядку, мол, в знак благодарности за подарки Деда Мороза, а я не посмел ослушаться, хотя танцевать вприсядку не умел и до отвращения не хотел.

Помню, как деревенские мальчишки уговорили меня на спор сходить с ними ночью на кладбище, и хотя мы условились, что будем, что бы ни случилось, держаться вместе, вдруг один за другим исчезли, ради шутки оставив меня одного.

Помню бойкот, который просто так, ни за что, объявили мне лучшие школьные друзья. Они не разговаривали со мной несколько дней, а я бесился и переживал, ощутив себя тотально и несправедливо преданным и брошенным.

Помню злую соседскую собаку, которая не давала мне прохода и, едва завидев, кидалась на меня с диким лаем, оскалив пасть. Не желая показаться трусом в глазах девочки, жившей в этом самом соседнем доме, я всё равно каждый раз упорно шел через двор под ее окнами, а внутри всё дрожало от страха.

Помню, как дворовые хулиганы подстерегли нашу хоккейную компанию после очередного вечернего похода на каток и отобрали у моего приятеля нашу общую гордость – фирменную клюшку «КОНО», пластиковую, с загнутым крюком, которую отец привез ему из командировки в Чехословакию.

Помню, когда увидел свою первую любовь с другим парнем, увидел, как они целовались в кустах, как она его обнимала.

Помню «банан» на экзамене по истории, выставленный мне в зачетку – мне, старательному, но слегка загулявшему отличнику, в то время как остальная группа сдала на «4» и «5».

Помню историю про популярную рок-композицию, которую в молодежной компании меня, как видного знатока английского языка, кто-то из девчонок попросил перевести. Я с апломбом брякнул что-то наобум, после чего из угла комнаты поднялся не знакомый мне зануда и заявил, что песня совсем не о том, и дал правильный перевод.

Помню, как потерял служебный документ – подписал письмо у большого начальника и на радостях либо в суматохе положил его куда-то, а отправить забыл, за что и получил по полной программе.

Помню, как получил по зубам от водителя крутого «джипа», откровенного бандюги. Ему, видите ли, не понравилось, что я, совершая обгон и уходя от лобового столкновения со встречной машиной, немного его подрезал.

Помню свое неудачное выступление на 60-летнем юбилее одной организации. Когда я по неопытности для красного словца назвал ее «пожилой леди в расцвете сил», присутствовавшие в зале дамы зашикали, а ведущий заметил, что истинные джентльмены с таким заявлением вряд ли согласятся. Я был готов сгореть от стыда.

Помню все ссоры, скандалы, кризисы, горькие незаслуженные обвинения, совершенные в запальчивости недостойные поступки и допущенные обидные грубости. Помню ложь, предательство и измены близких мне людей. Помню леденящий душу холод страшных известий.

И сколько же таких отвратительных эпизодов набирается за одну только человеческую жизнь! А ведь список черных дней, неприятных переживаний, моментов, о которых не хочется вспоминать, у каждого свой. Никто не готов его обнародовать. Зачем? Но всё это – открытые, незаживающие раны. Вот мы и ходим с ними.

Помню ли я, что испытывал в те проклятые секунды? Стыд. Страх. Стресс. Гнев. Грех. Крах. Край. Грусть. Злость. Досаду. Обиду. Беду. Чувствовал, что я полностью, окончательно ниспровергнут. Испытывал ужасную боль. И с годами она не проходит. Куда ее девать? Может быть, не хранить в себе, а один раз и навсегда выговориться, как на исповеди?

Мне долго не давала покоя мысль: кому же всё это надо. Сначала обещать золотые горы, манить соблазнами, задаривать подарками. Потом испытывать препятствиями, ломать игру, портить праздники. Затем, по-садистски, постепенно, по кусочкам лишать всего, что тебе дорого, – юной беззаботности, радости увлечений, свободного досуга, искренней любви, теплых дружеских встреч, родителей, здоровья, любимой работы, стимулов жить и наконец – самой жизни. Кто за всем этим стоит?

Так я мучился, пока однажды меня не осенило: это Время. Это оно, бессердечное, бесчувственное, бессмысленное, неустанно преследовало меня все эти годы, стремясь убрать с дороги, ниспровергнуть оттуда, где я мешал ему своими тупыми, железными, запрограммированными на движение ножищами идти вперед.

Но приходит срок, и наступает сатисфакция. Настает долгожданный день справедливого суда. Момент триумфа – как момент истины. Бьет час расплаты. Возможность расквитаться сразу за всё. Взять реванш за все поражения и унижения. Блаженный миг, когда удача на твоей стороне, когда надо действовать. Тот редкий шанс, то уникальное стечение обстоятельств, когда всё вдруг переворачивается с ног на голову и превращается в свою противоположность. Когда Время сдувается и теряет силу. Не способное больше ни своевольничать, ни сопротивляться, оно беспомощно сдается на милость победителя. Ты проиграло, расчетливое Время. Ты перехитрило само себя. Ты ниспровергнуто!

Стих бой курантов. Страна вступила в Новый год. Народ возрадовался, отхлебнул «Шампанского» и набросился на оливье. Мои же мысли в эту минуту заняты другим. Твердым шагом я направляюсь к календарям. К тем, что развешаны по стенам – в комнатах, в прихожей. На двери туалета постер с японской красавицей – тоже не что иное, как страница с надписью «December». Календарь есть в моем ежедневнике, который я носил в портфеле весь прошлый год. И старомодный отрывной висит на кухне. А глянцевые календарики размером с игральные карты – с логотипами компаний и ресторанов, рекламой товаров – этих вообще не сосчитать. Они разбросаны по шкафам и полкам, мозолят глаза на журнальном столике, торчат из карманов одежды.

Настенные календари. Грозные хранители Времени. Сейчас трусливо застыли они в немом ожидании своей участи. Обреченно поникли, свисают с эшафотов последними, уже отжившими свое декабрьскими страницами. Вот она, моя маленькая безгрешная месть. Я срываю бумажные останки со стен и рву их. Комкаю их. Сворачиваю в трубочки. Складываю вдвое и вчетверо. И в мусор. И гейшу туда же. Отрывной с кухни – тоже в помойку.

Прочь! Вон отсюда! Смерть палачам, этим приторно-ровным, надменно-безупречным рядам и колонкам цифр и дней недели! Смерть лютым надзирателям, которые еще вчера с изуверским наслаждением прогоняли меня «сквозь строй»! Смерть бесчеловечным распорядкам и графикам, которые еще вчера властно распоряжались мной, моими часами и минутами, моей жизнью. Всё! Хватит! Выдираю листы из «органайзера» – и в урну. Сметаю со стола кем-то подаренный год назад настольный календарик. С силой швыряю на пол всю эту сувенирную россыпь размером «6 на 4» – ваша карта бита! Ну что, а? Крыть-то нечем?

Чуть не забыл – календарь в мобильном телефоне. Ах, да, о нем уже позаботился встроенный компьютер. Холодно перелистнул электронную таблицу, и нет ее. Стала историей.

Как пустые разбитые склянки песочных часов, валяются под ногами безжизненные календари моего прошедшего Времени. Оно умерло, поплатившись за свою жестокость. А я, многократно ниспровергнутый, оплеванный и освистанный, еще, даст Бог, поднимусь с колен.