Текст книги "Служебный разбой (сборник)"

Американская мечта

1

Паша задрал голову – небоскребы уходили чуть ли не в космос.

– Мир американской мечты, – восторженно прошептал он.

Самуил был скептичен, губы кривила усмешка; восторги Паши его смешили.

– Что это такое – американская мечта?

Паша вернулся с небес в реальность. Он посмотрел на чуть пьяного, чуть нервного, но самоуверенного босса. Пятьдесят шесть лет, но какой он крутой – мощный, немного полноватый; бронтозавр, мамонт, несокрушимый монстр, мужчина в пору зрелости. Он так долго стремился к большим деньгам и поймал их только недавно – пять лет назад он занимался убийствами, наркотиками, оружием, работорговлей. На нем все мыслимые и немыслимые грехи. И вот он в США – король жизни. Приехал повеселиться. И пошалить. Рядом «Линкольн», доставивший его из аэропорта к самому крутому отелю Лос-Анджелеса. И будоломы охраны (крутые бандиты – все в федеральном розыске ФСБ). И Паша-отморозок.

Это немыслимо! Это Лос-Анджелес! Это Калифорния! Это они – самые отмороженные отморозки из морозной России – приехали проиграть пару миллионов баксов в казино и трахнуть пару-тройку голливудских звезд.

Самуил сделал последнюю затяжку гаванской сигары и швырнул почти половину ее (непозволительная роскошь!) ловким щелчком в золоченую урну. Негр-швейцар на дверях, сразу узнав русскую братву, расплылся в белозубой улыбке – русские платили крутые чаевые.

Мальчики из отеля в форменной красной одежде, вышитой золотом, в дурацких черных кепочках на макушках, уже тащили чемоданы из глубокого багажника «Линкольна».

Самуил не спешил.

– Паша, ты слышал мой вопрос?

– Босс, американская мечта, как я читал в книгах, – это возможность любому смертному из самого низа взлететь до небес. Это успех, доступный каждому. Если ты будешь стараться…

– Брось, Паша. Разве ты не смотрел американские фильмы? Их мечта – стырить кучу бабок (неважно, где и у кого) и слинять с ними в Мексику!

2

На третий день Самуил заскучал в Лос-Анджелесе. Те же прелести, даже круче, он имел в Москве и Питере. Куда ни сунься, кругом одни русские, хохлы и белорусы – приезжие и эмигранты: в ресторанах, магазинах, борделях, на хоккее. Даже в кино вовсю снимаются!

Договорившись с таксистом, покатили в Пасифик-Сити – местечко у самой границы с Мексикой. Там кругом прерии, кактусы, незаконные иммигранты-мачо-мексиканцы и, вообще, все по-американски, как в пыльных голливудских фильмах, – битые старые автомобили, доступные белозубые студентки колледжей с силиконовыми сиськами, салуны и боулинги, драки и все остальное… Взяли с собой ящик виски – в пограничной дыре (от Пасифик-Сити до Мексики сорок миль) виски стоило на полдоллара дороже за каждую унцию.

По настоянию Самуила все переоделись в джинсу. Ехали с открытым верхом – босс велел убрать у кабриолета брезентовую крышу. Запылились. Волосы стали дерюгой. Паша, привыкший к комфорту и стерильной чистоте, кривил толстые губы – ему в Америке не нравилось. Он привык каждый вечер мыть свой пенис специальным гелем, обладающим успокаивающим целебным эффектом. Как было приятно возлежать на скрипящих от чистоты цветных простынях, ощущать, что твой пенис тщательно вымыт и что сам ты – эталон стерильности!

– Брось, Паша, – Самуил, держа сигару всеми пальцами руки, курил. Пыхнув дымом (хорошо пыхнул, эффектно). – Пенис – так говорят американцы.

Шофер, услышав слово «пенис», одобрительно оскалился и закивал (ни черта не понимал по-русски). Самуил не смотрел на него.

– Русские говорят член… Даю тебе слово, Паша, твой член в той дыре, куда мы едем, скучать не будет!

Фамилия у Самуила была Боголов. Отец его был бурят. Родился Самуил в пригороде Иркутска. Мать Боголова, красивая чернокудрая еврейка, с трудом разродившись и поймав сепсис в нестерильном сельском фельдшерском пункте, вырвала клятву у плачущего Борьки Боголова, что сына он назовет Самуил. Покормила младенца всего раз, а после, прижав к себе, рыдая, умерла от заражения крови.

«Самуил, мальчик мой…»

Боголов ехал сейчас в открытом авто, ветер жег лицо горячим воздухом с запахом чужой земли, дым сигары ел глаза. Ему казалось, что он помнил свою мать и эти ее слова. Все говорили, что это его фантазия. Не может человек помнить то, что происходило с ним на вторые сутки от рождения. В интернате пацаны смеялись над ним за эту память и часто били. А он точно помнил, что мать плакала, когда его принесли и вручили ей в руки – беспомощную личинку, зародыш человека. Зародыш. Через пятьдесят один год этот зародыш хапнул свой первый миллион баксов. Сейчас, в пятьдесят шесть, у него их сто восемьдесят. А жизнь все равно осталась дерьмом.

Семьи нет. У него никогда не было семьи. Мать умерла, так и не оправившись от родов. Отец, завхоз какого-то там агрокомплекса, умело воруя, сумел обеспечить сыну воспитание в Ленинградском интернате (понятно, за большие взятки). Кстати, отца убили тувинские трактористы. Что-то он им не выдал, какую-то деталь для трактора. Шарахнули в лоб увесистой монтировкой…

Самуил, глубоко вздохнув, качнул головой, сильным щелчком отправил окурок сигары в клубящуюся за машиной дорожную пыль. Ему всегда было плохо в интернате. Зачем отец держал его далеко от себя? Детство – черная полоса жизни. Может быть, будь они вместе, ничего бы с отцом не случилось там, в Иркутске, тогда, сорок шесть лет назад.

Мать-еврейка, отец-бурят. А вырос Самуил русским. У него и в паспорте так значилось: Самуил Боголов, русский.

Когда кто-то из русских пытался называть его евреем, он сразу бил ему в лоб увесистым кулаком. Когда кто-то из евреев намекал, что он не еврей, он поступал точно так же. Самуил, имея очаровательные бурятские щечки, во всем походил на мать. Был очень красив в молодости. Он и сейчас очень и очень импозантен. Через него прошло много русских женщин, хохлушек, сладострастных немок, молдаванок, латышек. Сегодня вечером будут американки.

– Девки из колледжа. Надо снять девок из колледжа вот с такими сиськами, как волейбольные мячи, – сказал Самуил. Архары на заднем сиденье заржали.

Последние десять лет Боголов смотрел американские фильмы про таких вот тугозадых, грудастых девок с упругими, утянутыми животами и мечтал, что отымеет их с десяток. Но в Лос-Анджелесе, недалеко от отеля, такие не попадались. Только чернокожие проститутки. А еще русские и хохлушки.

Хохлушки в принципе достали. Они по Москве и Питеру достали всех сверх меры. И в Турции, и на Кипре. Было такое ощущение, что их миллионов сто, больше, чем все население Украины вместе взятое. Вообще-то они классные! Но сегодня Самуил жаждал американского секса!

Когда приехали в Пасифик-Сити, судьба Боголова решилась в полчаса – ни о каких девках из колледжа речи уже быть не могло. Он увидел в стриптиз-баре Наташку Лопес – двадцатипятилетнюю латиноамериканку.

– Однако, – сказал Самуил, безвольно щупая свой бумажник.

Он сидел за столиком в накуренном баре, совсем рядом со сценой, где крутила голой задницей она – смуглокожая богиня, и понял, что попал по-крупному (русские мужики – они ведь самодуры). Таких Самуил даже в кино не видел. Как говорил идиот Паша, захотелось сразу жениться. После этих слов всегда уточнял – не потрахаться, а именно жениться.

3

Наташка отдалась Самуилу легко.

После выступления в гримерную зашел управляющий баром и сказал, что надо подставить «малышку» одному русскому пожилому мужику. Дает хорошие бабки – пятьсот баксов. Из них Наташке – сто пятьдесят.

Это круто. Шлюхи на улице трахались за двадцадку.

Наташка не была шлюхой. Она приехала в Штаты пять лет назад из Панамы. Все эти пять лет ей приходилось путаться с бандитами и владельцами баров, чтобы иметь кусок хлеба и три штуки баксов в месяц. По статистике, среднестатистическая американка до замужества успевает познать сорок девять мужчин. У Наташки было всего сорок шесть. Она не была шлюхой, но русский пожилой мужик платил сто пятьдесят долларов за непродолжительный секс. Наталью Лопес условия Самуила устраивали.

Сношались на втором этаже бара, в специальной комнате для гостей, на специальном топчане.

У Боголова был поистине мамонтовый бивень. Русский был силен, очень тяжел и очень сладострастен. Он умело мял ее накачанные силиконом груди, а массивные золотые перстни на коротких волосатых пальцах царапали набухшие соски. Это еще больше возбуждало Наташку. Она стонала от наслаждения по-настоящему.

Но (как она знала по опыту) возраст есть возраст. Русский быстро устал, вспотел и перешел на «клубничку». Он поставил Наташку в позу и безжалостно вонзился в другое место. Боль пронзила ее до самого мозга.

– О, мадонна! – выдохнула Наташка.

– Какая мадонна? – не понял русский. – Любовь. Лав!

4

Сергей Рысов родился в Новосибирске. По паспорту он был американцем уже давно – пять лет. А всему виной виртуальная реальность.

В Новосибирске прошло его становление как человека разумного. Мало того, что там он родился, получил воспитание и образование – там он, и это самое главное, познакомился с компьютером, умной машиной, которая перевернула его жизнь с ног на голову. Виртуальная реальность стала для него родной средой; он выныривал из сети, только чтобы поесть и сходить в туалет. В Новосибирске, в молодежной среде, Рысов слыл личностью с большой буквы.

– Поверь, старик, тебе прямая дорога в Штаты, там ты будешь купаться в долларах и сделаешь карьеру гения-программиста!

Собственно, общественное мнение и подтолкнуло Рысова устремиться в Америку.

В бюро, рекрутировавшем специалистов для работы за границей, Сергею расписали заманчивые перспективы, ожидающие его в американском бизнесе.

– Молодой человек, русские программисты в США на вес золота, – картаво излагал Сергею менеджер агентства.

Рысов подписал контракт, вручил долларовую наличность агенту – все сбережения родителей – и погрузился в мечты. Отлет в США был обещан в течение месяца.

Сергея не обманули (все-таки агентство располагалось в центре города и работало совершенно легально). Его привезли в США, в штат Техас, в город Даллас, и поселили в квартире. Местный агент разослал резюме Сергея по компьютерным компаниям и велел ждать, посетовав, что было бы неплохо знать английский язык и иметь американское гражданство, а не рабочую визу с ограниченным сроком пребывания. Через неделю Сергея подобрала одна сомнительная компания, где работали иммигранты из бывшего СССР, в основном евреи.

Белокурая сорокалетняя стерва назначила Сергею собеседование и на нем жестко объяснила, что к чему. Агентство по найму обмануло бедного русского юношу – программисты из России в Штатах никому не нужны. Это правда, а все остальное – легенды, бытующие в среде русскоговорящих компьютерщиков.

– Русские спесивы, самоуверенны, все поголовно считают себя гениями. А нам нужны обычные исполнители. Не надо придумывать свой путь решения задания, пусть и оригинальный – все уже придумано и рассчитано. Не знаешь – спроси. На работе надо работать, а не сочинять личные программы и вирусы!

Звали стерву Лиз Сорнофф. Она назначила Сергею испытательный срок, а вечером после работы подвезла на своем авто до его дома. Посмеявшись, в каких условиях держали агентства «дурачков» из России, она, тем не менее, осталась ночевать. Хоть и пишут газеты, что в Америке приставания на работе невозможны, Рысов убедился, что в Америке возможно все. Сергей, пересилив себя, как следует порадовал ее, и это решило его судьбу – Лиз Сорнофф, специалист по кадрам, оставила его в компании, тем более что резюме у парня было отличнейшее, а за компьютером он прямо-таки творил чудеса.

– Тебе надо снять нормальную квартиру и жениться на американке, чтобы получить гражданство, – учила она Сергея. – И вызубри английский, если хочешь хорошо жить.

Рысову понравилось в Америке – работа, о которой он мечтал, зарплата еженедельно, квартира, машина (купил самую дешевую уже через месяц после приезда). Правда, приходилось часто пускать в дело язык, ублажая потрепанную Лиз Сорнофф, и заниматься с ней анальным сексом, чего Сергей терпеть не мог. Это было даже хуже, чем первое удовольствие, которое он ей устраивал. И самое мерзкое во всем этом было то, что Лиз отказывалась от близости с использованием презерватива, а Сергей знал, что, кроме него, Лиз шустрила еще с десятком молодых и не очень сотрудников компании.

«Так и СПИД недолго подхватить», – вертелось в голове.

Спасла Сергея от Лиз скороспелая женитьба. Бекки Конэл не походила на писаную красавицу, но она была молода, а родословную вела от первых колонистов. Рысов переселился к жене – она уже десять лет жила в двухкомнатном домике, за который предстояло рассчитываться по кредиту, наверное, и внукам. Потом Сергею устроили американское гражданство по какой-то там поправке к какому-то там закону.

Все получилось! Рысов водрузил американский паспорт в нагрудный карман своей рубахи. Дальше предстояло преуспевание и сладкая жизнь. Иначе и быть не могло – английский он уже знал неплохо и всем встречным и поперечным, улыбаясь, говорил:

– Как дела?

Через полгода его компания влезла в базу данных Техасского кредитного банка по программе Сергея и перекачала несколько десятков миллионов баксов в офшорную зону на экзотических островах. Владельцы-евреи, тихо посмеиваясь, бежали вслед за деньгами. А Рысов сел в тюрьму на два года.

Все два года он с великими ухищрениями спасал свою задницу от свирепых пожилых негров, которые таким способом боролись с белым расовым засильем. По слухам, Сергей знал, что в местах заключения с белыми не церемонились, и уберечься от афроамериканской любви было совсем не просто. Но он был русским и ухищрялся выкручиваться из самых щекотливых ситуаций. Иногда ему просто везло.

Жена не собиралась терпеть отсутствие мужа целых два года – она объявила Сергею развод и уехала с очкастым библиотекарем в Луизиану.

Униженный и опустошенный, совершенно раздавленный жизнью, Рысов вышел из тюрьмы с тощей кредиткой и клеймом отбывшего заключение преступника – пять лет он не имел права работать в компьютерном бизнесе. Сергей не сомневался, что и по прошествии моратория ему вряд ли дадут работу у монитора.

У него теперь было два пути – совершить новое преступление и снова сесть, чтобы негры не особенно скучали, или остаться изгоем – работать полотером, грузчиком, заправщиком, снимать комнатку в грязном многоквартирном доме и топить тоску в дрянном виски.

Купив билет на междугородний автобус, Сергей приехал в Калифорнию. В Лос-Анджелесе его никто не ждал. Проработав два года полотером и мойщиком посуды в одном из дешевых кафе, он снова влез в историю – чем-то не понравился местным пьяницам. Его избили два раза. Третьего раза он ждать не стал. Так он оказался на пять миль южнее отвратительной дыры у мексиканской границы, именуемой Пасифик-Сити. Именно здесь располагалась последняя перед границей заправка. При ней, в дощатом сарае с вывеской «мотель», он и поселился. Хозяин заправки, вредный старик, любитель выпить и покурить, пообещал кормить, поить, иногда давать деньги.

– Вижу, парень, ты не в ладах с законом, – назидательно погрозил он пальцем.

– Почему вы так думаете?

– Старика Крэнка не проведешь. Но мне плевать. Если есть закон, кто-то с ним должен быть не в ладах. Здесь мексиканская граница, и понятие о законе очень расплывчатое. Как мне тебя звать?

– Сэм, – в Америке все звали Сергея Сэмом.

– Значит, договорились, Сэм. И учти, если окажешься прохвостом – отправлю за решетку. Шериф Ларкинс мой старый друг. Такой же пьяница, как и я.

И Рысов остался на заправке. Он стал не то что рабом – в этой пустынной дыре с пыльными ветрами желающих заправить автомобиль и помыть его было не много, но жил он не свободно – старик помыкал им и воли не давал. Даже в Пасифик-Сити не отпускал.

Два года Сергей жил тихой жизнью затворника. Он не спился и не заскучал, не превратился в циника. Он занимался собой, особенно своим телом – физические упражнения приносили неведомое раньше удовольствие. Много бегал, качал мускулатуру.

– Не дури, Сэм, Арнольда из тебя все равно не выйдет, – пускал остроты пьяный Крэнк.

Когда на заправку заехала пыльная машина и призывно просигналила, на зов вышел высокий, красивый, хорошо сложенный парень тридцати лет, в майке и обтягивающих джинсах.

Сердце Наташки Лопес екнуло. Впервые за всю сознательную жизнь.

– Заправь полный бак, красавчик!

5

Машина укатила прочь, подняв облако медленно оседающей пыли. Сергей, смотря ей вслед, задумчиво тер тряпкой пахнущие бензином руки.

Старик Крэнк удовлетворенно перебрал полученные от клиентки деньги, протянул Рысову купюру.

– Возьми.

– Зачем?

– Глупый вопрос, Сэм. Купишь себе что-нибудь.

– Где? Ты меня не отпускаешь с заправки.

– Купишь у меня.

– Ты мне и так продукты выдаешь.

– Ну, Сэм, позабавь старика. В моей лавке давно никто ничего не покупал. Берут бензин, и то редко. Кассовый аппарат покрылся слоем пыли.

– Первый раз ее вижу, – сказал Рысов об уехавшей незнакомке.

– А… да, красивая стерва. Я ее знаю. Танцует в баре «Красная дыра», – Крэнк, хлюпая губами, закатил глаза – по выходным он уезжал с заправки в Пасифик-Сити прополоскать горло в обществе таких же, как и он, пьяниц. – Но забудь ее, Сэм. Она подружка зверя Антона.

Сергей помрачнел. Антон – русское имя, но носил его похожий на Микки Рурка пятидесятилетний ублюдок, то ли мексиканец, то ли янки. Банда у него состояла сплошь из латиносов, и держали эти пограничные отморозки огромный район – им платили негласную дань все мелкие торговцы. Только старик Крэнк не платил – шериф был его другом. А вернее, у него нечего было брать. И Антон его не трогал. Даже за бензин рассчитывался.

Сергей видел Антона несколько раз. На этой неделе кортеж из двух машин с головорезами Антона трижды проносился к границе и обратно.

Да, спелая куколка ублажала старого ублюдка. Зализанного, даже немного напомаженного, в мексиканской рубашке – в России в таких рубашках любят ходить цыгане. Попал бы он в ту тюрьму, где сидел Сергей, познакомился бы с неграми в первую ночь. Хотя он старый. В тюрьмах негры разбалованные – их ублажают юнцы.

6

Наташка ехала в своей неоднократно битой, старой развалине на колесах и крепко думала. Во-первых, о том, что так, как она жила все эти годы, дальше жить нельзя – она ничего не достигла, отдаваясь ублюдку Антону и его дружкам, и, продолжая жить так дальше, ничего не достигнет. Скоро она растратит свои прелести на гангстерских придурков, и они сдадут ее в бордель, а дальше – наркотики и смерть в тридцать с небольшим. Во-вторых, о том, что самым разумным было бы прямо сейчас доехать до Мексики и ехать еще дальше, в саму Мексику; там добраться до курортного побережья, постараться подцепить какого-нибудь богатенького доктора или юриста и быстро выйти за него замуж…

Наташка улыбнулась. Тот русский пожилой дурак – Самуил, который трахался с ней, он ведь на полном серьезе предложил стать его женой. Урод. Наташка передернула плечами. Ежедневно он будет трахать ее в анус – да она умрет на третьи сутки от такой супружеской жизни. И Карлос – владелец бара – ублюдок. Он не предупредил Наташку, что русский мужик – извращенец. Этот русский, видимо, и мальчиков не пропускал. Козел старый.

Наташка утопила педаль тормоза. Повеситься от такой жизни, больше нечего – все мужики козлы. Говорят, что любят, а потом лапают за сиськи, трахают и черт-те что вытворяют, особенно пьяные. Сплошные ублюдки! Что американцы, что латиносы, что русские. Еще Карлос собирался дать ей только сто пятьдесят баксов. Наташка возмутилась его наглой ухмылке.

– Двести, Карлос! Не меньше! Ты не предупредил меня, что русский любит анальный секс!

– Он драл тебя в попу?

Ублюдок. Лопес еле сдержалась, чтобы не влепить Карлосу пощечину.

Карлос достал из нагрудного кармана рубахи сотню, потом еще пятьдесят.

– Если Антон узнает о твоем промысле… – заговорил он, посмеиваясь.

– Он отрежет тебе яйца и заставит их съесть, – закончила Наташка, вырвала из руки Карлоса сотню, потом влезла в его карман и достала вторую. – Двести! Даже этого мало!

– Ха-ха. Так, может, порадуешь моего иноходца? – Карлос нагло заиграл глазами и добавил доверительно: – Получишь еще сотню.

Наташка презрительно показала ему средний палец.

– Пошел ты!.. Я не шлюха!

– Русскому ты дала…

– Он обещал на мне жениться.

– Ха-ха-ха-ха!

Лопес тоже засмеялась вслед за Карлосом. Пряча деньги между грудей, торчащих упругими шарами в вырезе блузки, добавила:

– Он богач.

– А я? У меня есть бар!

– Засунь свой бар себе…

Карлос возмутился.

– Как ты разговариваешь с боссом? Ты работаешь на меня!

– Карлос, здесь все работают на Антона.

Наташка надавила на педаль газа. Машина тронулась с места, быстро набрала скорость. Да, в этих местах все работают на Антона и его банду. Может, действительно, согласиться на предложение русского? Он обещал завтра снова найти Наташку и подарить колечко. Она возьмет кольцо и уедет с русским из этой дыры навсегда.

Надо только узнать, куда он хочет увезти ее. Если в Россию, то нет – там холодно, там медведи и мафия. А Наташку от мафии и гангстеров уже воротит. Она сбежит и от русского. Да, надо бежать, бежать отсюда. Как было бы здорово уехать с тем красивым парнем с заправки! Как в романтическом фильме – они угоняют машину, грабят гангстерскую кассу и сбегают с деньгами, а потом живут счастливо в свое удовольствие. Занимаются любовью. Не трахаются, а именно занимаются любовью.

Через десять миль был пограничный пост: будка американской таможни, белая разделительная полоса на дороге и дощатый сарай, где пила текилу мексиканская пограничная стража. Там начиналась Мексика. На высоком шесту пыльный ветер трепал красно-бело-зеленый флаг с гербом. И если американцы проверяли водительские права выезжающих, то мексиканцы просто махали рукой – проезжай.

Наташка вздохнула. Было бы здорово сейчас ехать не останавливаясь, пересечь пограничную линию, показать идиоту Антону палец – так же как она показала Карлосу… Лопес усмехнулась, но покорно нажала на тормоз перед развилкой и свернула на каменистую дорогу к ранчо Стефания.

Это только так говорилось – ранчо Стефания. На самом деле здесь стояли на фундаментах несколько больших автофургонов, уже подернутых ржавчиной, и жил сторож – сорокалетний, небритый мексиканец Альфредо. По большому счету, брать здесь было нечего, но иногда из Мексики сюда переправляли контрабанду и прятали товар в фургонах, пока за ним не прибывал курьер Антона. О ранчо Стефания знали пограничники, знал шериф Ларкинс, но все они были в доле с Антоном. Наташка снова усмехнулась – здесь везде Антон. Все ему платят, а он платит власти, чтобы та покрывала его беспредел.

Сегодня вечером, сразу после тяжелого секса с русским кабаном, Наташке на сотовый позвонил Антон и велел ехать сюда, на ранчо Стефания.

Лопес затормозила у фургонов, заглушила двигатель, вынула ключ. Только бы не заставил трахаться. Сейчас о сексе она не могла думать. Наташка подбросила на ладони ключи от машины. А что бы она сказала, если бы тот красавчик с заправки сделал ей непристойное предложение прямо сейчас, здесь, среди фургонов?

Наташка вышла из своего рыдвана. Под ногами хрустели острые камни. Она направилась к дальнему фургону, у которого стояли два «Мерседеса» Антона. Сторож Альфредо, возникший из-за угла, загадочно ухмыльнулся и закурил, ничего не сказав. Что бы это значило? В ее прошлые визиты сюда он любил перекинуться с ней словечком.

Из фургона вышли два будолома, сели в машину.

Наташка возмутилась. Что с ними? Словно она пустое место! Уже совсем ни во что ее не ставят!

Вдруг ее озарила мысль – может, Антону каким-то образом стало известно о ее подвиге с русским? У Лопес похолодело в груди. Дура, польстилась на две сотни баксов и теперь умрет!

Немея от страха, она поднялась по ступенькам и вошла внутрь фургона.

Антон сидел за чистым столом. В его глазах бушевал гнев. Его будоломы сидели перед телевизором в маленькой комнатке за перегородкой.

– Приехала?

Как же он все-таки узнал? Наташка старалась быть спокойной.

– Как видишь.

– Ты трахалась с туристом!

– С ума сошел! – Наташка покраснела, но Антон вдруг расслабился – он принял этот румянец стыда за всплеск праведного негодования. – Ты достал меня своей ревностью! Если мне не веришь, спроси у Карлоса!

– Вы заодно с Карлосом. Когда-нибудь я поймаю вас и убью обоих.

– Тебя так волнует моя верность тебе? Тогда забери меня из стриптиза, где я верчу задницей перед пьяными ублюдками! – Наташка поняла, что Антон просто дурил и о русском ничего не знал, потому надо было давить на него до конца, чтобы рассеять последние подозрения.

– Я не желаю лишать тебя твоей свободы. Ты делаешь, что хочешь, и живешь, как хочешь. И зарабатываешь сама, а не смотришь кому-то в рот. Даже мне.

Наташка, кривя губы, отвернула голову. Хренов демагог. Просто ему денег жалко, чтобы содержать ее нормально, как любовницу. Свобода… Не хочу ограничивать… А сам аж вспотел, узнав, что она может ублажить заезжего мужика. Все его жадность.

Она обернулась к Антону. Тот, размышляя, нервно постукивал пальцами.

– Он делал мне предложение.

– Кто? – очнулся от мыслей Антон.

– Русский турист. Его зовут Самуил.

– Пьяный дурак! – Антон раздраженно вскочил из-за стола, подошел к Наташке вплотную, сжал ее голые плечи – она была в обтягивающей блузке без рукавов. – Я выбью из него эту дурь! Разве он не знал, что ты моя подружка?

Наташка промолчала, отстранилась. Старый все-таки Антон, хоть и молодится. И мочой воняет. Наверное, уже страдает недержанием и мочится по ночам в постель. Она хмыкнула. Кто стирает его белье? Наверное, ублюдок Дино, небритый толстяк с пухлыми губами и жалким испуганным взглядом.

– Может, не знает, а может, знает.

– Ты все-таки спала с ним? – Антон сдавил ее локоть, вновь наливаясь яростью.

Наташка дернула руку из его цепких пальцев.

– Сказала же – нет! Ты становишься смешон.

– Просто я люблю тебя.

– Тогда женись на мне.

– На тебе? – лицо Антона выразило глубочайшее презрение, но вдруг он понял, что совершил глупость. Наташка, оскорбленная, поджав губы, отошла к стене.

Антона выручил звонок сотового. Он нервно дернул из кармана брюк мобильник и прижал его к уху.

– Слушаю. Да. Да! Я давно уже жду! – и, разговаривая, вышел на улицу.

Наташка присела за стол, устало облокотилась о него – как ее все это достало! По-крупному. Нет, надо бежать, бежать отсюда, и как можно дальше!