Текст книги "Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги"

10. Толасана[16]16
  Поза весов.


[Закрыть]

Всего через пару месяцев Лиза начала ходить в йога-студию, которую я старательно избегала. Потому что боялась. У этой студии была репутация самой серьезной в городе; ее владельцы учились с Дэвидом Лайфом и Шэннон Гэннон в нью-йоркской студии дживамукти, где сложная физическая практика сопровождалась мантрами и строгим этическим кодексом. Слово «дживамукти» означает «освобождение за одну жизнь», а в новой студии Лизы, по слухам, эту глуповатую мистику воспринимали всерьез.

Фрэн уехала в отпуск в Италию, и я пообещала Лизе наведаться в студию дживамукти. Лиза согласилась посидеть с Люси. Я вошла в студию со смешанными чувствами. На первый взгляд там не было ничего страшного. Дизайнером интерьеров у них, видимо, поработала Эния. Очень много восточных штучек и фиолетового. Алтари. Интерьер был почти стереотипно эзотерическим, и я уж приготовилась встретиться с пышнотелыми дамами, которые стали бы обучать нас любить себя.

Вместо этого я столкнулась с толпой инструкторов и учеников, которые почти пугали своей стройностью. У всех были интересные прически. У женщин – лиловое мелирование и дреды; у мужчин – длинные блестящие прямые волосы, как у моделей с рекламы шампуня в 1970-е. Все они занимались йогой так, будто последние три года провели в Индии или с личным тренером Мадонны.

Инструкторша, жилистая женщина с волосами до талии и темно-фиолетовой помадой, запела открывающую мантру, которую я очень старалась петь со всеми. Периодически там повторялся припев «ом шанти шанти шанти ом» – вот тут я и встревала. Пение продолжалось долго, не меньше десяти минут, а потом наконец мы приступили к асанам. Они быстро сменяли друг друга и выполнялись без перерыва. Впоследствии я узнала, что это называется «виньяса». Но тогда это казалось безумием. Все ученики с гладкими волосами двигались плавно и быстро, как маховички, смазанные перед самым занятием.

Сочетание духовной серьезности и исключительного физического мастерства создавало странную атмосферу в студии. Мне казалось, что я попала в фантастический сериал, где ученые выводят новую породу людей, которым предстоит эволюционировать и обучить остальное человечество слову божьему путем санскритских песнопений и балансов на руках.

Мне же по-прежнему не давал покоя главный вопрос: йога – это духовная практика? Или набор упражнений? Может ли она быть и тем и другим?

Подозреваю, что немногие в этом зале стали бы слушать, как инструктор по аэробике проповедует им об Иисусе. Так почему же, почему они слушают, как инструктор по йоге проповедует религию индусов? Чему мы можем научиться, слушая белых людей, рассказывающих нам об индийских духовных практиках? Верили ли всему этому эти люди, что сейчас занимаются рядом со мной, до того, как начали делать позы? Или для них это всегда было религией?

Я никогда не сомневалась в том, что американцам нужна йога физическая. Фрэн рассказывала о своем гуру из Индии, который приехал к ней в США. Он не мог спокойно пройтись по улице – ему не давали покоя закрепощенные бедра американцев. «Американские бедра!» – в отчаянии восклицал он. Нашим бедрам нужна была йога. Нашим подколенкам, поясницам, четырехглавым мышцам, укороченным от сидения в офисе, от сидения в машине, йога нужна была как воздух.

Но что до наших умов… Насколько полезно адаптировать под себя чужую космологию? Разве нет в этом какой-то заведомой фальши? Правы ли ученые? Я понимала лишь, что ничего не понимаю. Говоря, что занимаюсь йогой, что я на самом деле имела в виду? Сколько бы я ни училась, смогу ли когда-нибудь понять, что такое йога? Чем мы занимались в студиях? Не было ли всё это общенациональным заблуждением? И если так, могла ли йога нам навредить?

Людей будущего из студии дживамукти не особо заботили эти вопросы. Асаны и философия были неразрывно сплетены в стратегию освобождения, которая казалась им жизненно важной, пусть даже и имела немного шансов к осуществлению.

У йоги на Западе странная история. Популярная версия гласит, что йога ворвалась в жизнь американцев в 1960-х годах, рука об руку с сексуальной революцией и «Битлз» (с подачи Филипа Ларкина). Но первое знакомство с йогой состоялось еще в XIX веке, когда Свами Вивекананда приехал в Америку из Индии с учением индуизма, йоги и веданты (духовной практики, описанной в «Упанишадах»). За время своего пребывания в Америке Вивекананда прочел лекции сначала в Чикаго, а затем в Новой Англии. Там, где мистические учения уже смягчили почву, Вивекананда посеял семена йоги.

После лекций Свамиджи популярность йоги постепенно начала расти. Сначала йогу преподавали как сочетание физкультуры и духовного учения (два главных увлечения в то время) и воспринимали как с энтузиазмом, так и с недоверием. Отличной иллюстрацией этого служит комедийная пьеса 1920 года «Королева Лусия», написанная Э. Ф. Бенсоном. Лусия – претенциозная немолодая королева Ризехольма, деревни, постоянно попадающей под влияние различных модных тенденций: конкурсы красоты, бридж, спиритические сеансы. Когда в деревню приезжает гуру, все ее жители бросаются заниматься йогой.

Первое, что пробует Лусия с подачи гуру, – попеременное дыхание правой и левой ноздрей, которое мы делали на занятиях у Фрэн. Правую руку нужно поднести к носу, зажать большим пальцем правую ноздрю и вдохнуть через левую, задержать дыхание на секунду, затем зажать левую ноздрю и выдохнуть через правую.

А вот что говорит по поводу этой практики Лусия: «Честное слово, это дыхание дает такой прилив энергии и легкость! Наверное, в этом что-то есть».

Вскоре вся деревня начинает заниматься йогой в саду у Лусии. Далее, что типично для комедий того времени, гуру оказывается мошенником: никакой он не брамин, как утверждал, а повар из индийского ресторана в Лондоне. Гуру демонстрирует свое истинное лицо, украв у жителей Ризехольма драгоценные вещи. Но даже тогда ученики лжегуру не могут не признать, что йога повлияла на них положительно. Вот что говорит Лусия: «Что до наших занятий… мне очень жаль, что придется их прекратить, ведь они изменили меня, и я уверена, вы ощутили то же самое. Взгляните на Джорджи: он на десять лет помолодел за месяц! А Дейзи – хотела бы я скакать так резво, как она».

Гуру раскрывают как мошенника, но все же признают, что его уроки ценны. Это недоверие к незнакомому, недоверие к людям с коричневой кожей сопровождало йогу на протяжении всей ее истории на Западе – как и безусловное почтение к производному культуры, которую большинство из нас никогда не знали. Эта культура была столь обширной, сложной и древней, что стала для нас экраном, на который можно было спроецировать что угодно. Плевать на неприглядные детали – кастовую систему, неотъемлемую от индийской культуры; аскетизм как основной постулат в йоге, – мы решили, что можем взять лишь то, что нам нужно.

В середине прошлого века американские учителя йоги справлялись с этим противоречием, исключив из практики философский аспект. Йогу преподавали как разновидность физкультуры и гимнастики. Успокоение и избавление от стрессов тоже входили в программу, но по большей части йогу не воспринимали как религию, как духовную практику.

Но в 1960-х духовный аспект йоги на Западе стал расширяться, и именно эта йога стала частью массовой культуры. Пожалуй, важнейшим моментом в истории йоги на Западе стал тот день, когда самолет «битлов» приземлился в Индии, ознаменовав их первый визит к Махариши. В тот день родилась идея современного паломнического туризма. Американцы, пока единицы, начали ездить в Индию и учиться у гуру. Они же открыли индийским учителям путь на Запад.

В 1970-х все главные учителя или переехали в Америку или наведались с длительным визитом: Айенгар, Крипалу, Кришнамурти, Бикрам, Джойс. И когда у их учеников появились свои ученики, йога начала медленно, но неотвратимо расползаться по карте, пока и не превратилась в занятие, уже не кажущееся странным и чудаковатым, каким и является сегодня. Те, кто давно занимается, любят пожаловаться на то, что йога превратилась в товар, но во многих отношениях йога – одна из самых успешных рекламных кампаний по принципу «из уст в уста» всей второй половины XX века. Сначала йогу считали придурью, но ее популярность росла от учителя к ученику.

На стыке тысячелетий йога по-прежнему была гораздо ближе к физическим практикам середины XX века, чем к индийскому духовному учению. Но теперь мы поняли, что в йоге есть и духовная составляющая. Только пока не решили, что с ней делать.

Символом этой зарождающейся тяги к йоге как духовной практике стало загадочное повсеместное присутствие Родни Йи, единственной настоящей знаменитости, порожденной йогическим сообществом. Почти все, кто занимался йогой в последние десять лет, хотели они того или нет, сталкивались с Родни Йи – очень мускулистым и вечно юным американцем китайского происхождения с длинным хвостом и безмятежным взглядом (две характеристики, которые в мире йоги неотъемлемы друг от друга). В конце 1990-х он выпустил видеокурс по йоге для начинающих, ставший бестселлером. Написал целую полку книг, засветился в шоу Опры и участвовал во всех конференциях по йоге как специально приглашенная звезда.

Для многих людей Родни Йи воплотил представление о том, как должен выглядеть настоящий йогин. И ничего, что он родом из Китая, а йога – индийская практика. Ведь для нас, американцев, любая восточная культура – одно и то же; вот мы и восприняли его как человека с Востока и, следовательно, истинного йога. Йи как культурный символ воплощал собой всю ту мешанину, что обычно характеризует «духовность» в стиле йога-клубов.

Родни стал для нас иконой, потому что мы спроецировали на него свое невежество. Он стал удобным, очень красивым и «восточным на вид» заменителем огромного пласта незнакомой культуры под названием «индийские духовные практики».

Разумеется, не все учителя подпадают под это описание. Сейчас большинство преподавателей йоги – белые женщины. Но Родни Йи символизирует наше стремление быть «настоящими» и найти связь и с другим, не физическим, аспектом йоги.

Нарочито безмятежным голоском инструкторша объявила, что пора перейти к балансам. Мы делали толасану, позу весов, – очень эффектную на вид позу, когда сидишь скрестив ноги или в лотосе, ставишь руки на пол у бедер, отталкиваешься и поднимаешь вверх всю эту конструкцию. Мне понадобились кирпичики под руки, чтобы подняться в воздух, – у меня короткие руки и длинное туловище, поэтому иначе сделать позу просто бы не вышло. Но с кирпичиками я просто влюбилась в эту позу. Я относилась к ней ревностно, ведь это был один из немногих балансов, которые получались у меня действительно хорошо. И меня это устраивало. Ведь я, как-никак, была критиком. Профессиональным судьей. И сразу бросилась судить этих людей: их прически, тела, убеждения. То, что они делали, казалось мне, по большей части, полной ерундой. Я не верила, что они верили в мантры, которые тут распевали. Не верила, что они верили в освобождение за одну жизнь.

И всё же что-то в их серьезном отношении к йоге мне импонировало. Я тоже хотела быть такой серьезной. Завидовала им. Они не сомневались в том, что делали; они были преданы йоге. Погружены в йогу.

Ученики в йога-шале Лизы (эта студия называлась «шала», «школа» на санскрите), казалось, проявляли излишнее рвение, но, может, они просто не стеснялись своих устремлений? Им хотелось понять индийскую культуру, но, как и я, они вряд ли в ближайшее время собирались в Индию. Мы все были заложниками на американской земле. Мы должны были здесь понять, что к чему.

Когда все сделали толасану, инструкторша взяла маленькую книжечку и начала читать:

– Приветствуем Шиву, разъяснившего нам учение хатха-йоги, которое, подобно лестнице, ведет практикующего к вершинам раджа-йоги…

Она продолжила читать, но я ее уже не слушала.

Я вдруг вспомнила свои предыдущие изыскания в философии йоги, утверждавшие, что хатха-йога – всего лишь жалкий бастард раджа-йоги. Но вот кто-то смеет утверждать, что хатха-йога, подобно лестнице, ведет практикующего к вершинам раджа-йоги! Люди в зале сидели и слушали в зачарованном молчании, склонив головы, как в молитве, или откинув их и внимательно впитывая услышанное. Затем инструктор остановилась и с показной простотой проговорила:

– Это отрывок из «Хатха-йога Прадипики».

Отыскать текст «Прадипики» было непросто, но в конце концов я наткнулась на старенький экземпляр в библиотеке Вашингтонского университета. Я не могла брать книги домой, и мне ничего не оставалось, как сесть в пыльной пластиковой кабинке и начать читать. Буквально через каждую минуту я вскакивала, чтобы сделать копию страницы. «Хатха-йога Прадипика» – старейший текст о хатха-йоге, написанный в XV веке. На первой странице ее создатель обращался ко мне (точнее, ко всем читателям) с такими словами:

«Многочисленные разногласия во мнениях окружают мраком раджа-йогу, делая ее невозможной для познания. Сострадательный Сватмарама составил „Хатха-йога Прадипику“, чтобы та стала светочем, рассеивающим мрак».

Что ж, спасибо. Обожаю книги, в которых автор говорит о себе в третьем лице и на первой же странице скромно наделяет себя эпитетом «сострадательный». Элиаде и Фойерштейн такого себе не позволяли!

Однако «Прадипика» оказалась прекрасной книгой. В отличие от сутр, у нее был голос, присутствие автора, нашего проводника, ощущалось на каждой странице. В «Прадипике» также была конкретность. После йога-сутр и «Бхагавад-Гиты» такая конкретность не могла не радовать. К примеру: «Йогин должен практиковать хатха-йогу в небольшом помещении, в уединенном месте, в комнате площадью около 4 локтей, свободной от камней, огня, воды и прочих отвлекающих факторов, в государстве, где царит справедливость, живут добрые люди и нет недостатка в пище, и добывается она легко».

Во времена написания «Прадипики» было всего восемьдесят четыре асаны. Со временем библиотека поз росла, и в наше время их официально насчитывается около тысячи, включая вариации. В «Прадипике» описываются асаны, хорошо знакомые нам, включая позу лотоса, петуха, трупа, лука и наклон вперед. Как и в современных учебниках по йоге, в ней содержатся детальные описания, как ставить руки и ноги. Но в книге также много забавных странных несоответствий (по крайней мере, для современного читателя они являются несоответствиями). Как вам, к примеру, фраза: «Огня, женщин, поездок и прочего следует избегать». (Все особенности написания и пунктуации приведены в точности, как в «Прадипике», которую я читала в переводе 1914 года.)

Итак, я нашла оправдание. Вот видите, хатха-йога – тоже древняя традиция! Потом я взялась читать про дхоти, или глотание полоски ткани; басти, практику всасывания воды из ванной в кишечник через трубочку, воткнутую в анус; нети – это когда ты вставляешь шнурок в нос и вытягиваешь его через рот. Всё это были не позы, но такие же физические аспекты практики, призванные очистить тело изнутри.

Дальше практики становились всё более радикальными и включали: размазывание по себе коровьего навоза и сдерживание эякуляции. Один параграф, кажется, даже подразумевал питье мочи, но переведен был так плохо (или завуалированно), что трудно было понять наверняка.

Я прочла достаточно, чтобы понять: все эти практики не были частью традиционной индийской раджа-йоги. И снова хатха-йога предстала передо мной традицией, связанной с различными сомнительными практиками.

Я видела, что йога Патанджали отличалась от йоги, которой учила «Прадипика», а та, в свою очередь, от йоги, которой нас обучали в студии. Но я была сорокой, собирательницей безделушек и прагматиком: брала от учения то, что нужно мне, и плевать на логику.

11. Натараджасана[17]17
  Поза короля танца.


[Закрыть]

Как-то вечером я бегала по делам, пока Брюс разбирался со счетами. Когда я вернулась домой и увидела его измученное лицо и кучу бумаг на столе, то почувствовала себя так, будто только что танцевала всю ночь, курила крэк или завела роман с испанцем. Он держал чековую книжку в вялых руках, и этот жест символизировал поражение. Я вдруг почувствовала себя виноватой за то, что покупала дорогой шоколад коробками. Муж ушел на кухню. Сделал себе самую унылую тарелку овсяной каши, которую я когда-либо видела. Сгорбился над ней, скрутив свою прекрасную длинную спину почти в перевернутую подкову, и сказал:

– Мне нужно тебе кое-что сказать. У нас на счету почти нет денег.

Я обняла его, но что ответить, не знала. Я и так уже работала, сколько могла. Пыталась экономить. Деньги становились осязаемой преградой между нами. Хотя я продолжала работать, мы превращались в классическую пару: мужчина зарабатывает, женщина тратит. Это клише было так же неприятно, как и реальность. Как мы скатились до этого старого закоснелого стереотипа, когда с самого начала были семьей, где работали оба? Я почувствовала себя страшно виноватой. Начала думать: надо бы ходить в обычный супермаркет, а не в магазин экологически чистых продуктов; покупать оптом; никаких больше кофеен. Может, в США еще остались издательства, куда я в последнее время не обращалась в поисках работы? Я знала, что есть лишь одно, от чего я не готова отказаться. Йога.

На следующий день в студию пришла слепая женщина. Она несла трость и держала за руку подругу. Не знаю, как вы, но меня вечно преследуют недостойные мысли. Увидев слепую в классе под руку с услужливой подругой, я не начала размышлять о силе человеческой дружбы или мощи людских устремлений. Нет, вместо этого мой ум стал возмущаться: ну вот, теперь занятие наверняка будет идти медленнее, чем обычно, и всё время мы будем пытаться быть учтивыми и терпеливо ждать, пока слепая освоит все позы, – и почему вообще для слепых должны делать исключения?

Фрэн переговорила со слепой женщиной и ее подругой, и занятие началось.

– Опустите ладони на пол по обе стороны от стоп. Сделайте шаг назад правой ногой. Левое колено согнуто под прямым углом и смотрит строго вперед. Правую пятку разверните под сорок пять градусов, пальцы ноги смотрят внутрь. Опустите руки на левое колено. Спокойно опирайтесь о ногу. Удлините заднюю поверхность шеи. Поднимите руки над головой. Тянитесь в небо. Ладони смотрят друг на друга. Сильные пальцы. Поза воина 1.

Фрэн не стала замедлять темп или менять структуру занятия; она просто говорила больше, не останавливаясь ни на секунду. Проводя нас через последовательность поз, она озвучивала каждое движение руки, каждый поворот головы. Я была свидетелем того, как она подстраивала занятие под учеников разного уровня, с разным строением тела, под беременных женщин и даже детей, которые изредка приходили на йогу с мамами, теперь же она приняла в наши ряды и слепую.

Мы разучивали стоячие балансы, что для меня сущее удовольствие: гарудасана с переплетением рук и ног; простая поза дерева; шатающийся полумесяц; поза воина 3. Для этих балансов не нужна была сила рук; их я могла выполнить за счет мышц. Почему-то стоячие балансы давались мне успешно, чего не скажешь о других позах.

Таков был мой йоговский девиз: бесконечное упорство. Я решила, и я сделаю. Несмотря ни на что. Я готова была приложить максимум усилий. Не все позы сдавались под таким напором, но с позами стоя методика работала. Я тогда не понимала иронии: пыталась обрести свободу, осваивая позы через силу.

В «Хатха-йога Прадипике» есть загадочный отрывок, где перечисляются «враги» йогина. Список включает абсолютные запреты вроде переедания и болтливости. В нем также есть «чрезмерное усилие». Мне это показалось непостижимым. Что такое йога, если не усилие? Еще не скоро наступит тот день, когда я смогу принять идею о том, что моя практика, возможно, станет лучше, если я не буду так убиваться. И совсем не скоро – день, когда я начну задаваться вопросом: а нужно ли вообще пытаться улучшить свою практику?

Поскольку я привыкла полагаться на силу воли и свое природное упрямство, в позах стоя я чувствовала себя мастером. Они заставляли меня ощущать себя сильной, прекрасной и не портили прическу. Всю неделю мы разучивали позу, известную под разными названиями: танцующий Шива, повелитель танца или король танца. Большинство из нас делали ту или иную версию натараджасаны на обычных занятиях фитнесом: в далеких от йоги кругах эта поза имеет неромантичное название «растяжки для мышц передней поверхности бедра». В йоге поза делается так: нужно встать прямо, согнуть одну ногу, допустим, левую, потянуться левой рукой за спину и схватить левую стопу за внутренний край. Затем тянуться стопой вверх и одновременно наклоняться вперед, вытягивая правую руку перед собой и всем своим видом говоря: вперед! Вперед! Не останавливаться! Конечная цель – поднять стопу так высоко, чтобы ухватиться за нее двумя руками, подняв их над головой.

Стоял теплый весенний день, и входная дверь была открыта. Может, потому, что я несколько лет работала кинокритиком и видела столько сцен ужасного насилия, сколько не снилось и закоренелым преступникам, открытая дверь в йога-студии показалась мне приглашением для вооруженных головорезов: ну заходите же! Убейте нас всех! Мы же безобидны! И совсем уязвимы! Йога-студия была недалеко от Зеленого озера, и ветерок принес запах воды.

Я с трудом оторвалась от мыслей об убийцах, рыщущих по улицам, и обратилась к непосредственной задаче – меня шатало, как обычно бывает, когда теряешь сосредоточение. Я взглянула на свою руку – та тряслась. Довольно сильно. Так, что видно было невооруженным глазом. Мне вдруг показалось, что моя трясущаяся рука всем бросается в глаза. Я оглянулась посмотреть, не таращатся ли все на мою безумно вибрирующую руку. И тут же вывалилась из позы.

Я снова подхватила себя за стопу и сделала глубокий вдох. Попробовала еще раз, дрожа сильнее, чем когда-либо. Есть такое сравнение: «как осиновый листок». Редко бывает, чтобы самая простая аналогия попадала в точку. Обычно в качестве аналогии мы используем преувеличение («большой, как дом»). Но дрожать, как осиновый листок, – не преувеличение. А очень подходящее сравнение. Когда ты дрожишь, то чувствуешь себя невесомым, тонким, как бумага, как листок.

Мне ли не знать. Меня всю жизнь преследовала дрожь в руках – одна из странных физических проблем, что бывают у людей. Когда мне было шесть лет, в кабинете врача руки у меня так тряслись, что я расплескала анализ мочи из стаканчика прямо на свои клетчатые брюки. Любимые брюки, между прочим. Были любимыми до того случая.

Эта дрожь – окошко, через которое можно увидеть кусочек моего уродливого, слабого, беспокойного «я». Я ужасно стыжусь его. Оно не дает мне покоя. К примеру, мне не так уж часто в жизни приходится ходить на деловые обеды, и они, по идее, должны бы нравиться – я же ем, а кто-то другой платит! Но вместо этого они превращаются в лихорадочные попытки успокоить трясущиеся руки. Суп? Абсолютно исключено. Салат? Тоже слишком сложно, чтобы есть вилкой, много подцеплять, и большая вероятность промахнуться. Мясо нужно резать, кому это нужно? Идеальный вариант – сэндвич: покрепче ухватиться двумя руками, молча воззвать к Деве Марии и надеяться на лучшее.

Вся моя жизнь – сплошная борьба с этой трясучкой. В колледже я всю курсовую умудрялась уместить на одну страницу, лишь бы не пришлось листать бумаги. Перед важным собеседованием опрокинула бокал пива, чтобы успокоить нервы. (Хотя этот случай, пожалуй, к тремору отношения не имеет. Это мои проблемы с алкоголем. Иногда я их путаю.)

То собеседование прошло удачно. (Не то чтобы я советую использовать эту методику.) Но когда я вышла на работу в местной еженедельной газете, возникла новая проблема. Руки у меня всегда немножко дрожат, но когда я нервничаю, начинают просто с ума сходить. А поскольку работа была новая, нервничала я сильно. Попробуйте печатать с дрожащими руками. Мои статьи были похожи на записки с требованием выкупа.

Особенно нервничала я в присутствии одного из коллег. Заметки Брюса в газете я читала уже несколько лет. Иногда казалось, что он единственный пишет хоть сколько-нибудь осмысленно. Он писал чистым понятным языком, и словарный запас у него был огромный. Я, можно сказать, следила за его карьерой. Когда он стал редактором антологии писателей с северо-запада США, я ужасно разозлилась. Это я должна была редактировать эту книгу, мне это судьбой было предназначено, если такое вообще возможно. И неважно, что тогда я не была ни писателем, ни редактором. (Я была, как уже рассказывала, вечной студенткой, большую часть своего времени проводившей на рок-концертах.)

Брюс писал так грамотно и уверенно, что я думала: он старый или по крайней мере средних лет. В двадцать с небольшим люди так не пишут.

И вот, когда я устроилась штатным журналистом в ту же газету, в первый рабочий день наш вежливый издатель устроил мне экскурсию по редакции. У матричного стола он задержался. (Матричный стол! Как вы уже поняли, мне тысяча лет.) Пыжась от отцовской гордости, он представил мне Брюса, журналиста и редактора, чьей эрудицией я так долго восхищалась. На меня смотрел мальчишка. Человек, чьей карьере я завидовала, оказался одного со мной возраста.

Моей первой реакцией, как можно предположить, было дать ему в глаз.

Я внимательно наблюдала за ним в офисе. Мы были единственными двумя критиками в редакции. Я отвечала за фильмы, он – за книги, поэтому у него с самого начала было моральное преимущество. Он бродил по офису с сердитым видом: мол, со мной лучше не заговаривать. Но стоило подойти к его столу, как он превращался в болтуна, каких поискать. Мне нравились его статьи, нравилось, что он не стеснялся признаваться: одежду ему выбирает мама. Он производил впечатление человека, внутри которого скрыты сокровища: стоит лишь копнуть, и на тебя польются все дары, о которых только мечтаешь. Мне нравилось смотреть на его длинные запястья и большие, как лопаты, кисти, когда он стучал по клавиатуре. Он же потом признался, что подолгу глазел на мою открытую шею, когда я печатала (дрожа) в другом конце комнаты.

Однажды мы сидели в грязных креслах в редакции и вели свойственный молодым людям захватывающий разговор о том, чем мечтаем заняться в жизни. Я была очень взволнована, сидя напротив этого высокого и серьезного молодого человека. Мне очень хотелось произвести впечатление. Я долго рассказывала о том, как бы мне хотелось написать значительный литературный роман. Когда я наконец закончила, Брюс сказал: «А я бы просто хотел зарабатывать писательством до конца жизни». Такой прагматичный подход в сочетании с его талантом удивил меня и даже очаровал. Тогда я не понимала, что больше всего он беспокоится из-за денег – денежная проблема всегда преследовала его, булькая, как деготь в черной яме.

Я влюбилась в него и боялась, что это заметно. Большая рыжая собака Клиффорд[18]18
  Герой детских книг.


[Закрыть] тогда еще не была мне так хорошо знакома, но именно с ней можно сравнить меня тогдашнюю: огромный пес, повсюду вас преследующий, шавка с ярко-рыжей шерстью, которую не заметит лишь полный идиот.

Но Брюс оказался как раз таким идиотом. Несколько месяцев мы просто дружили, ходили попить кофе, как друзья, и в бар общей компанией. Наконец мы отправились выпить в «Розовую дверь» – красивый ресторан, похожий на пещеру с приглушенным светом, в переулке рядом с рынком Пайк-Плейс. Место было романтичным дальше некуда. Мы пили водку. Обсуждали все темы, достойные обсуждения. Ситуация была абсолютно прозрачной: любой дурак, кроме нас, понял бы, что это свидание. Дрожащими руками поднося бокал с мартини к губам, я рассуждала о зарождающейся панк-рок-сцене в Бремертоне. Руки так и не перестали дрожать и тряслись еще несколько месяцев, пока Брюс наконец не взял их, не поднес к губам и не поцеловал.

В жизни не так много минут, когда точно знаешь, как поступить. Когда Брюс взял мои руки в свои, я сразу поняла, что должна выйти за него. Срочно. Что это оно.

Мы обручились, и с приближением свадьбы попытки утихомирить дрожь достигли апогея. Одна лишь мысль о том, что мне придется стоять перед толпой людей, заставляла меня трястись. Что же будет, когда я окажусь там?

Я записалась к психотерапевту, с которым встречалась от случая к случаю.

– Эээ… я решила, что свадьба будет на улице, – пролепетала я, сидя на полосатой кушетке в окружении пирамиды коробок с бумажными салфетками.

– Вы решили? А как же Брюс? – Кажется, я уже говорила, что она очень умная?

– Всё из-за этой дрожи в руках. На улице это не будет так сильно бросаться в глаза.

– А когда свадьба?

– Восемнадцатого октября.

– Нельзя устраивать свадьбу на улице восемнадцатого октября! Все же замерзнут! – Она также не стеснялась в выражениях.

Но ответ на ее возражения казался мне абсолютно логичным:

– Да, если я буду дрожать от холода, никто не заметит, что у меня трясутся руки!

– Руки? О чем это вы?

– У меня руки трясутся! Посмотрите! – Я вытянула руки. Они слегка дрожали, как обычно. – Вы должны мне помочь! Как избавиться от дрожи до свадьбы? На меня же столько людей будут смотреть! Я специально заказала огромный тяжелый букет, чтобы цветы не тряслись! – Конфуз с букетом уже случался со мной на многих свадьбах, в которых я принимала участие в качестве подружки невесты. Нам с другими подружками нужно было нести очень красивые и очень маленькие букетики из душистого горошка. Душистого горошка! Кошмар. Потом друзья жениха безжалостно издевались надо мной и над тем, как я устроила горошечный фейерверк.

Я продолжала:

– А кольцами мы обменяемся до церемонии, чтобы не пришлось, ну, знаете, ловить кольцо, когда оно запрыгает у меня в руках. Я уверена почему-то, что, если мы будем на улице, всё обойдется.

– Чего именно вы боитесь?

– Что люди осудят меня.

– Вы сами когда-нибудь осуждали других людей на их свадьбе за то, что у них тряслись руки, или по какой-нибудь другой причине?

– Нет.

– Ну и не парьтесь, – ответила она. Еще одна причина, почему она мне нравилась, хоть и была моим психотерапевтом. Ну какой терапевт посоветует «не париться»? – Ваша дрожь свидетельствует о вашей слабости. Наши слабости делают нас людьми. Дрожащие руки – всего лишь доказательство того, что вы человек. Не хотите, чтобы все узнали об этом в день вашей свадьбы?

Вообще-то нет, не хотела.

Мы поженились пасмурным октябрьским днем, на открытом воздухе с видом на пролив Эгейт; за мысом притаилась лодка Ларри, поджидая своего часа, чтобы выстрелить сноп фейерверков над застывшей серой водой.

Перед свадьбой мы с Брюсом пошли на кухню и под звон тарелок обменялись кольцами. Брюс ободряюще хлопнул меня по спине: пора выходить, бояка.