Текст книги "Космические вампиры"

– Закройте на секунду глаза. Вы по-прежнему чувствуете усталость?

– Вообще никакой.

– Если бы сейчас измерить у него показатель «лямбда», он бы возрос, – сказал Гейерстам Фалладе.

– Разумеется, нет ничего проще. Я это уже проводил, и покажу результаты.

– Вы их когда-нибудь публиковали?

– Около десяти лет назад я написал статью в «Журнал психологии человека», но профессор Шахт из Геттингена набросился на нее с такими нападками, что я решил подождать, пока люди созреют.

– Как вы вышли на свое открытие? – спросил Карлсен графа.

– Впервые я всерьез задумался над этой идеей еще студентом, семьдесят с лишним лет назад. Куратором у меня был профессор Хайнц Гудерманн, женившийся на исключительной красоты молодой девушке. Энергии в нем было всегда хоть отбавляй, и он частенько говаривал, что обязан этим своей жене. А как-то раз в журнале я прочел, что многие мужчины сохранили в пожилом возрасте энергию именно благодаря супружеству с молодыми женщинами; среди них, помню, упоминались великий виолончелист Казальс, гитарист Сеговия, философ Бертран Рассел. Автор публикации утверждал, что дело здесь исключительно в психике, я же уже тогда был склонен в этом сомневаться. Через полтора десятка лет, систематизировав принципы вампиризма, я начал подозревать, что это из-за передачи сексуальной энергии. Я упросил одних молодоженов измерять у себя в пору медового месяца уровень «лямбда» прежде, чем ложиться на ночь в постель, а потом, на следующий день, в энергетике их жизненного поля наблюдался определенный рост. Затем я подговорил еще одну пару измерять показания до и после любви. И первое, что мне бросилось в глаза, то, что кривая обновления у них в точности напоминала кривую голодного, поглощающего пищу, только взлет был несравненно больший. Это подтверждало мою точку зрения: и он, и она поглощали своего рода пищу – жизненную энергию. И, вместе с тем, каждый чувствовал себя обновленным. Разве бы такое могло случиться, не будь тут задействованы два вида энергии, мужская и женская? Так что, получается, занятие любовью – некоего рода симбиоз, все равно что пчела, берущая с цветка нектар и одновременно цветок опыляющая. Но в ту пору меня больше интересовали негативные принципы вампиризма, в личностях типа Жюля де Рэ и Графа Магнуса.

На седьмом десятке я серьезно заболел. Сиделкой у меня была хорошенькая деревенская девушка. И я обнаружил, что когда она кладет на меня ладонь, мне становится значительно легче, а она, наоборот, утомляется. Тогда до меня дошло, что если бы девушек было несколько и действовали они одновременно, им бы всем было легче. Моя правота подтвердилась. Так что теперь я каждый день беру немного энергии у трех моих помощниц, а им отдаю немного своей. Они поддерживают во мне молодость.

Фаллада лишь головой покачивал в изумлении.

– Просто невероятно. Неужто такое применимо и в общей медицинской практике?

– Я это использовал на практике! Пример у вас перед глазами в этом доме. Густав, слуга, что внес ваши сумки. Он из Лукселе, небольшого городка по соседству. Когда-то он был отличным плотником. Но вот его одна за другой постигли несколько тяжелых утрат, он впал в депрессию, стали посещать мысли о смерти. После третьей попытки самоубийства его забрали в сумасшедший дом, где он и сделался окончательным шизофреником. А шизофрения, между прочим, своего рода порочный круг. Энергетика постоянно принижена, поэтому все кажется бессмысленным и тщетным. А раз так, то человек еще глубже впадает в депрессию и истощение. А у меня в то время здесь все лето жили семь молодых девушек. Беднягу Густава мы привезли сюда, чтобы оградить от старого окружения, и начали интенсивное лечение. В целом это было то же самое, что проделали сегодня с капитаном. Девушки в первые часы сильно утомлялись, ему же явно становилось лучше. После нескольких сеансов он перестал забирать у них столько энергии, начав вырабатывать свою собственную. Не прошло и недели, как Густав стал совершенно другим человеком. Он умолял оставить его здесь, так что я подыскал ему работу, а он женился на дочери садовника. Сейчас он абсолютно нормален.

– Если все это так, – задумчиво проговорил Фаллада, – мне редко доводилось слышать что-либо более изумительное. И такую энергию способен давать любой?

– Да. Наука несложная – кстати, женщинам дается легче, чем мужчинам. Но, в принципе, справится любой.

– А что, если пациент впадет от таких перекачек энергии в зависимость, как от наркотика? – спросил Карлсен.

Граф покачал головой.

– Такое бывает лишь в редких случаях, когда у пациента криминальный темперамент.

Фаллада посмотрел на Гейерстама с глубоким интересом.

– Криминальный?

– Ну да. В основном, это из-за… испорченности. Вы понимаете, о чем я? Здоровому человеку по душе быть независимым. Ему не нравится быть под кем-то. Разумеется, когда человек устал или болен, ему нужна помощь – как мне тогда. А вот некоторые, в отличие от большинства, склонны жалеть исключительно себя. Таким помощи требуется гораздо больше, прежде, чем они проникаются желанием сделать усилие и помочь себе сами. А кое в ком жалость к самому себе сочетается еще и с недовольством, причем в такой степени, что они никогда не взыщут с самих себя за бездействие. Чем больше они получают, тем больше им хочется.

– И вы оцениваете это как преступный темперамент?

– Да. Потому что на такой же позиции стоит и настоящий преступник. На путь преступления он становится потому, что, быть может, беден или отчаялся…, Я думаю о Ярлсберге, насильнике из Упсалы, у которого на суде давал показания. Он как-то мне поведал, что, насилуя и душа девочку, он брал нечто, что она была ему должна. По прошествии какого-то времени подобный человек начинает обретать вкус от этого смешения недовольства и насилия. Первое изнасилование он может совершить из неодолимой похоти. Но после десятого ему надо уже не просто утолить похоть, а именно насиловать, чувствовать, как надругается над другим человеком. Наслаждаться, если угодно, сознанием того, что он нарушает закон, поступает неправедно. По той же причине подонки иногда учиняют бессмысленный разгром в обворованном доме.

– Вы полагаете, что вампир – криминальный тип? – задал вопрос Карлсен.

– Именно так. Это крайняя форма изнасилования.

В прихожей пробили часы. Карлсен взглянул на свои: семь. Девушки разом встали. Сельма Бенгтссон сказала за всех:

– Вы уж нас, пожалуйста, извините. Нам надо приготовиться к обеду.

– Конечно, мои дорогие. – Граф учтиво им поклонился.

Когда дверь за ученицами закрылась, он сказал:

– Честно говоря, я предложил юным леди оставить нас на полчасика перед обедом. Пожалуйста, садитесь. – Сам граф остался стоять, пока не сели гости. – Если я не ошибаюсь, – сказал он с улыбкой, – вы полагаете, те создания со «Странника» – вампиры?

Оба визитера ошарашенно уставились на хозяина.

– Что за черт! Откуда вы знаете? – выдохнул Фаллада.

– Нехитрое умозаключение. Знаменитый капитан Карлсен в роли ассистента ученого – едва ли просто совпадение. Мы все завороженно следили за его приключениями. А теперь вы говорите, что хотели бы узнать мое мнение о вампирах. Было бы странно, если бы между этими обстоятельствами не было никакой логической связи.

Фаллада облегченно рассмеялся.

– Уф, и екнуло же у меня сердце!

– Но ведь эти создания мертвы, не так ли? – спросил Гейерстам.

– Нет, нам думается иное, – Фаллада вынул коробку сигар. – Олоф, может, объяснишь?

Он впервые назвал Карлсена по имени: и то правда – за все это время они сблизились и чувствовали себя друзьями, а не только союзниками и коллегами.

Без излишних подробностей Карлсен описал свое последнее посещение ИКИ, гибель Сета Эдамса и собственный поединок с инопланетянкой. Гейерстам вначале слушал спокойно, скрестив руки на груди. Но волнение его постепенно возрастало и, наконец, не в силах больше сдерживаться, он начал мерить шагами библиотеку, покачивая головой.

– Надо же, а! Именно это я постоянно и предполагал. Я знал, что такое возможно!

Карлсен был рад, что его прервали; он опять ощущал странную неохоту описывать, что было у него с девицей.

– Вы прежде когда-нибудь сталкивались с таким проявлением вампиризма? – спросил Фаллада у Гейерстама.

– Так явно – никогда. Тем не менее, очевидно, что подобное должно так или иначе существовать, я говорил об этом в своей книге. Я верю, в сущности, что он существовал на Земле в прошлом. Легенды о вампирах – не пустая сказка. Но прошу вас, продолжайте. Что случилось с той девицей?

– Она как-то выскользнула из здания – несмотря на охрану, системы электронной защиты. Через час выяснилось, что двое других пришельцев мертвы.

– А она?

– Ее нашли мертвой спустя десять часов, изнасилованную и удавленную.

– Мертвую? – воскликнул Гейерстам изумленно.

– Да.

– Нет! Такого быть не может!

Фаллада посмотрел на Карлсена.

– Почему?

Гейерстам вскинул руки, подыскивая слова.

– Потому что… как бы это выразиться… вампиры могут постоять за себя – хотя звучит, наверное, абсурдно… Но как криминалист, я в своей практике сталкивался с этим не раз и не два. Люди, которых убивают – определенного типа, словно меченые. Вампиры же к этому типу не принадлежат. Вы, наверное, и сами обращали на это внимание?

– В таком случае, как объяснить ее гибель?

– Вы точно уверены, что это было ее тело?

– Абсолютно!

Гейерстам на несколько секунд умолк. Затем сказал:

– Есть два возможных объяснения. Первое – что это была своего рода случайность.

– И какого же рода?

– В принципе, можно назвать это ошибкой. Иногда вампир жаден до энергии настолько, что она попадает не в то русло – вместо того, чтобы высасывать жизненную силу из жертвы, он начинает, наоборот, ее вкачивать. Все равно что обжора, которому еда попадает в дыхательное горло.

– А второе объяснение?

– Вот здесь я несколько теряюсь. Греки и арамейцы утверждали, что вампиры способны покидать свое тело добровольно, создавая видимость смерти.

– Вы считаете, такое возможно?

– Я… Мне кажется, вампир способен краткое время продержаться вне живого тела.

– Почему только краткое?

– В двух словах – потому, что сохранить сущность вне живого тела требует колоссальных энергозатрат и сосредоточенности. У оккультистов бытует метод, известный как «астральная проекция», который с этим во многом схож.

Фаллада подался вперед.

– Как вы считаете, вампир способен завладеть чужим телом?

Гейерстам нахмурился, изучая узор на ковре. Наконец сказал:

– Такое возможно. Всем известно, что в некоторых людей порой вселяется злой дух, я, по сути, имел дело с тремя такими фактами. И подобное, конечно, является логическим завершением вампиризма – то есть именно стремление вселиться, завладеть и изводить. Тем не менее, в моей практике такого случая не было.

Карлсен спросил с неожиданным волнением:

– Те ваши случаи, когда люди были одержимы злым духом: кто-нибудь из них этого не выдержал, скончался?

– Один – первый – стал полностью умалишенным, двоих других исцелили заговорами.

Карлсен повернулся к Фалладе.

– Уж не объяснение ли это того, что случилось с Клэппертоном? Если один из этих вселился в него, не прикончив физически, парень мог сознавать, что делается, хотя бы и не в силах был сопротивляться. Им бы пришлось, в конце концов, его уничтожить: он слишком много знал.

– Кто этот человек? – осведомился граф.

Фаллада в общих чертах рассказал о найденной на рельсах девушке, об исчезновении и самоубийстве Клэппертона. Гейерстам слушал внимательно, не перебивая.

– Мне кажется, капитан прав, – заключил он. – Этот человек был одержим одним из тех созданий. И самоубийство совершил, вероятно, чтобы раз и навсегда избавиться.

– Или его просто довели, – подытожил Фаллада.

Секунду все молчали, глядя на распадающиеся в огне головешки.

– Что ж, – вздохнул Гейерстам, – сделаю, что в моих силах, чтобы помочь. Я могу рассказать вам все, что знаю о вампирах сам. Только не уверен, будет ли от этого в данном случае какой-то прок.

– Чем больше мы о таких вещах будем знать, тем лучше, – сказал Фаллада. – Жаль, время – против нас. Как бы остальные нелюди со «Странника» не подтянулись на Землю.

Гейерстам покачал головой.

– Такое невозможно.

– Почему же?

– Потому, что черта вампиров – не являться без приглашения. Против этого они ничего не могут сделать.

– Но почему? – спросил Фаллада с ноткой недоумения в голосе.

– Точно не знаю, но похоже, что так…

Графа прервал донесшийся из холла удар гонга. Никто из троих не двинулся с места. Когда отзвуки стихли, на лестнице послышались голоса девушек.

– Но не исключено, – вспомнил Карлсен, – что их могут пригласить. Премьер-министр Англии горит желанием доставить «Странник» на Землю. Считает, что он может оказаться исторической ценностью.

– Он разве не знает того, о чем сообщили мне вы?

– Знает. Только от него – как от стенки горох. Он, видно, переживает, что если этого не сделаем мы, за дело возьмутся русские или арабы, и тогда все лавры достанутся им.

– Вы должны его остановить!

– Он дал нам несколько месяцев. За это время мы должны выследить тех троих. У вас есть какие-нибудь мысли – где бы можно было начать поиск?

Гейерстам, прикрыв глаза, задумался. Затем, вздохнув, покачал головой.

– Нет, навскидку не могу. – Фаллада с Карлсеном невесело переглянулись. – Но мы еще сообща подумаем. Должен же быть какой-то способ. Я сделаю, что сумею. А теперь – обедать.

Столовая по габаритам уступала библиотеке, но все равно за большим дубовым столом могли свободно разместиться сорок гостей. По стенам вдоль зала, один напротив другого, тянулись гобелены – каждый примерно четыре квадратных метра. Хрустальная люстра, подвешенная на центральной потолочной балке, отражалась в двух огромных зеркалах – над камином и в противоположном конце.

Девушки уже сидели. Слуга разлил мозельское по высоким, с прозеленью, бокалам.

Гейерстам указал на гобелен справа от него.

– Вот он, наш знаменитый вампир, граф Магнус де ла Гарди.

С портрета остановившимся взором смотрел мощного сложения мужчина в военном мундире, с кирасой на груди. Суровое лицо человека, привыкшего повелевать. Под тяжелыми усами – тонкие, плотно сжатые губы.

– У вашего соотечественника, писателя Джеймса, – сказала мисс Бенгтссон, – пишущего в основном о привидениях, есть рассказ о Магнусе.

– И как, соответствует? – поинтересовался капитан.

– Удивительно соответствует, – ответил за нее Гейерстам. – Джеймс наведывался в этот дом, у нас есть его роспись в книге посетителей.

– Кем он был, этот Магнус? – спросил Карлсен.

– Изувером, кем же еще! В тысяча шестьсот девяностом году в Вестерготланде вспыхнуло крестьянское восстание, и король велел Магнусу его подавить. Магнус же устроил там такую бойню, что даже придворные были потрясены. Говорят, он казнил более четырех тысяч – половину населения той южной провинции. Король Карл Одиннадцатый разгневался – как же, ведь потеряны подати – и Магнус был с позором изгнан от двора. По преданию, именно тогда он и решил совершить Черное Паломничество в Хорацин. Хорацин – венгерская деревушка, жители которой, по слухам, все как один были связаны с сатаной. У нас есть рукопись Магнуса, где так и говорится: «Тот, кто желает испить крови ворогов своих и обрести слуг преданных, должен идти в Хорацин-город и поклониться Князю Тьмы».

– Вот отсюда, возможно, и возникли легенды о вампире, – заметил Фаллада, – из фразы об испитии крови «ворогов своих».

– Это исключено. Начнем с того, что манускрипт написан на латыни и был найден среди трудов по алхимии в Северной башне. Сомнительно, чтобы кто-то впервые ознакомился с ним раньше, чем спустя полвека после смерти автора. Во-вторых, о Магнусе как о вампире гласит уже ссылка в тогдашних архивах Королевской библиотеки.

– Он совершил-таки Черное Паломничество?

– Неизвестно, но почти наверняка.

– И вы полагаете, это превратило его в вампира? – спросил Фаллада.

– А-а, непростой вопрос… Магнус и без того уже был изверг, к тому же облеченный властью. Я полагаю, что такие люди легко развивают в себе качества вампиров, вампиров энергии. Они наслаждаются тем, что внушают страх, тянут душу из своих жертв. Так что, вероятно, он уже был некоторым образом вампиром еще до того, как совершил Черное паломничество. Решившись же на него, он окончательно выбрал зло. С той поры – это были уже не просто изуверские выходки – это были сознательные, намеренные злые деяния.

– Но в чем они состояли?

– Пытал крестьян, жег их дома. С двоих мужиков, что охотились у него в лесу, говорят, живьем содрал кожу.

– Ну, это, скорее, напоминает психопата с садистскими наклонностями, чем вампира.

– Согласен. Репутация вампира появилась у него уже после смерти. У меня есть хозяйственная книга восемнадцатого века, где рукой дворецкого написано: «Люд ропщет, чтобы до наступления темноты быть по домам, поскольку на церковном дворе видали графа Магнуса». Ходила молва, что в ночи полнолуния он покидает свой склеп.

– Сохранились какие-то свидетельства его вампиризма после смерти?

– Есть кое-что. В хрониках церкви городка Стенсель упоминается о похоронах браконьера, найденного на острове, с обкусанным лицом. Его семья заплатила за три мессы, чтобы «спасти его душу от нечистого». Еще жена каретника из Сторавана, которую сожгли как ведьму: она кичилась, что граф Магнус – ее любовник и научил ее пить кровь у детей.

Между тем закончили с первым блюдом; Фаллада, сидевший к гобелену спиной, поднялся изучить его поближе. Несколько минут он пристально разглядывал изображение, затем сказал:

– Если честно, мне трудно принять эту идею всерьез. Вот ваши доводы об энергетических вампирах близки, поскольку я сам ставил эксперименты, и они привели меня к аналогичным выводам.

– Напрасно вы недооцениваете легенды, – заметил Гейерстам.

– Иными словами, нет дыма без огня?

– По-видимому – да. Иначе как объяснить огромную волну вампиризма, захлестнувшую Европу в середине восемнадцатого столетия? Десятью годами ранее о существовании вампиров практически не было известно. И тут, ни с того ни с сего, хроники буквально наводняются созданиями, воскресающими из мертвых и сосущими людскую кровь. В тысяча семьсот тридцатом вампиризм, словно чума, прокатился от Греции до Балтики – сотни случаев. Первая книга по нему вышла не раньше чем через десять лет, так что нельзя валить вину лишь на впечатлительных писателей.

– Но это мог быть своего рода массовый психоз.

– В самом деле, мог, однако что-то же послужило толчком?

Разговор прервался: подали второе – аккуратные кусочки рулета из оленины и лосятины со сладким укропным соусом и сметаной. Пили болгарское красное, тяжелое и холодное. До окончания трапезы говорили на общие темы. Девушкам, видно, разговор о вампирах наскучил; им хотелось послушать рассказ Карлсена о том, как обнаружили «Странник». Гейерстам вмешался лишь раз: когда Карлсен описывал стеклянную колонну с грибовидными созданиями.

– У вас есть какие-нибудь соображения, что это было?

– Понятия не имею, – признался Карлсен. – Разве что какая-нибудь пища, вроде головоногих моллюсков.

– Ненавижу осьминогов, – сказала вдруг, мисс Фрайтаг, да так истово, что все оглянулись.

– Вы когда-нибудь с ними сталкивались? – поинтересовался Фаллада.

– Н-нет, – ответила она, покраснев.

Непонятно почему, но Гейерстам вдруг улыбнулся. Кофе пили в библиотеке. Тепло от камина размаривало, и Карлсен начал позевывать.

– Вам, наверное, хочется отправиться к себе в комнату? – спросил граф.

Карлсен, смущенно улыбаясь, решительно покачал головой.

– Нет-нет! После такого отменного обеда клонит в сон, но хочется побольше узнать о графе Магнусе.

– Хотите взглянуть на его лабораторию?

– В этот-то час? – укоризненно спросила Сельма Бенгтссон.

– Милая моя, – мягко улыбнулся Гейерстам, – у алхимиков в это время была самая работа.

Карлсен согласился:

– Да, интересно было бы взглянуть. – В таком случае, надо одеться по-уличному. Там холодно. Ну что, кто-нибудь составит нам компанию? – повернулся он к девушкам.

Те, все втроем, энергично замотали головами.

– Я ее и при дневном-то свете терпеть не могу, – категорично заявила Сельма Бенгтссон.

– Вы считаете, там может быть что-нибудь, для меня интересное? – спросил Фаллада.

– Я в этом уверен.

Гейерстам выдвинул ящик стола и вынул оттуда большой ключ.

– Из дома нам придется выйти. Раньше туда вел прямой ход, но прежний хозяин его замуровал.

Гейерстам первым вышел из передней. Стояла ясная лунная ночь; по глади озера пролегала серебристая дорожка, На холодном воздухе Карлсен почувствовал себя бодрее. Гейерстам повел их по насыпной дорожке к северному крылу здания.

– Зачем он ее замуровал? – полюбопытствовал Фаллада. – Боялся привидений?

– Думаю, не привидений; хотя, вобщем-то, я не был с ним знаком. Прежде чем я сюда въехал, дом полвека стоял пустой.

Гейерстам повернул ключ в скважине массивной двери. Карлсен ожидал услышать скрип заржавленных петель; дверь однако отворилась бесшумно. Воздух внутри был затхлый и промозглый. Карлсен обмотал шею шарфом и поднял воротник куртки. Дверь слева, ведущая в дом, была прихвачена к притолоке железными болтами.

– Это крыло построено в то же время, что и дом?

– Да. А что?

– Я вижу, ступени совсем не истерты.

– Я сам частенько над этим задумывался. Может, просто не было нужды сюда захаживать.

Как и в доме, стены были обшиты сосной. Гейерстам двинулся вверх по лестнице, останавливаясь по пути на каждой из трех площадок – показать картины на стенах.

– Эти выполнены Гонсалесом Кокесом, испанским живописцем. В молодости граф Магнус служил посланником в Антверпене, где Кокес состоял при губернаторе Нидерландов. По заказу он написал эти портреты великих алхимиков. Вот Альберт Магнус. А это Корнелий Агриппа. А вот Василий Валентин, алхимик и монах-бенедиктинец. Вы ничего не замечаете в этих портретах?

Карлсен пристально вгляделся, но в конце концов покачал головой.

– Внешность у всех такая благообразная…

– Да, – кивнул Фаллада. – Вид, как у святых.

– Когда все это писалось, Магнусу было двадцать с небольшим. Мне кажется, по полотнам можно судить, что им двигали высокие идеалы. И надо же, через каких-нибудь десять лет он уже в капусту рубил вестерготландских крестьян и готов был заложить душу дьяволу.

– Почему?

Граф пожал плечами.

– Мне кажется, я знаю, почему, но на объяснение ушло бы много времени. – Он поднялся на пролет выше. Через матовое стекло в нише угадывался лунный свет над озером.

Дверь на верхней площадке была окована толстыми железными лентами, по всему периметру проглядывали металлические заклепки. Правая сторона показывала, что в дверь ломились: дерево было расщеплено, виднелись глубокие зазубрины от топоров.

– Мне представляется, – сказал граф, – эта комната после смерти графа была заперта, а ключ, вероятно, выброшен. Взломал ее кто-то из потомков. – Он толчком распахнул дверь.

Комната внутри, вопреки ожиданию, оказалась довольно большой. Запах был резкий и какой-то противоестественный – Карлсен уловил в нем ладан. Было и еще что-то, трудноуловимое, но до тошноты неприятное. И тут вдруг стало понятно: душок прозекторской, где вскрывают трупы.

Гейерстам щелкнул выключателем, но ничего не произошло.

– Странно. В этой комнате электрические лампы никогда подолгу не держатся.

– Может, просто граф их недолюбливает? – пошутил Карлсен.

– Или что-то неладно с проводкой.

Гейерстам чиркнул спичкой и зажег два керосиновых светильника на скамье. Теперь было видно, что основную обстановку в комнате составляют кирпичная печь и какое-то похожее на палатку сооружение. Коснувшись последнего, Карлсен почувствовал, что это шелк, причем такой тяжелый, какого он и не встречал.

– Своего рода камера-обскура, – пояснил Гейерстам. – В алхимии определенные операции надо выполнять в полной темноте.

На полках теснились тяжелые стеклянные бутыли и емкости различных форм и размеров. Стояло чучело небольшого аллигатора и какого-то создания с птичьей головой, туловищем кошки и хвостом ящерицы, так ладно пригнанных, что и не различишь, где сшито. В углу примостился высокий, неказистый металлический агрегат со множеством выходящих из него трубок и глиняной крышкой.

Гейерстам снял с полки толстый кожаный фолиант с истертыми застежками и, положив его на скамью, раскрыл.

– Это алхимический дневник графа. У него, похоже, были задатки подлинного ученого. Это все ранние эксперименты – попытки создать жидкость под названием «алкахест», вроде как низводящую всякую материю в ее первородное состояние. Для алхимика это был первый шаг. Когда бы такая первородная материя была получена, следующим шагом надо было запаять ее в сосуд и поместить в атанор, ту печь в углу. У Магнуса почти год прошел в попытках создать алкахест из человечьей крови и мочи. – Гейерстам переворачивал страницы. Почерк был угловатый, острый и торопливый, но рисунки в тексте – химический агрегат и различные растения – выполнены с удивительной тщательностью и точностью. Гейерстам захлопнул книгу. – Десятого января 1683 года он пришел к убеждению, что наконец создал алкахест из детской мочи и кремортартара. Этот следующий том начинается спустя два месяца, потому что для первородной материи ему нужна была весенняя роса. Еще он потратил две сотни золотых флоринов на яд кобры из Египта.

– Неудивительно, что он свихнулся, с отвращением сказал Фаллада.

– Ничего подобного. Он никогда не излагал более осмысленно. Он утверждает, что спас жену судебного пристава при родах и вылечил от подагры пастуха, смешав алкахест с разведенной серой. Вот он пишет: «Дабы продемонстрировать улучшение, мой пастух влез на дерево близ рыбного пруда». А теперь взгляните на это… – граф перелистнул несколько страниц с конца второго фолианта. – Что-нибудь замечаете?

– Ничего, – задумчиво покачал головой Карлсен, – разве что почерк стал хуже.

– Совершенно верно. Он в отчаянии. Один графолог мне как-то сказал, что это почерк человека на грани самоубийства. Видите: «OR N'EST NI FLEUR, NI HOMME, NI FEMME, NI BEAUTE, QUE LA MORT A SA FIN NE CHASSE» – «Нет ни цветка, ни мужчины, ни женщины, ни красоты, коих в конце концов не настигает смерть». Он одержим мыслью о смерти.

– Почему он пишет на французском? – поинтересовался Фаллада.

– Он и был французом. При шведском дворе в семнадцатом веке полно было французов. Но вот взгляните теперь… – он снял еще один фолиант, переплетенный в черную кожу. – Дату он проставляет тайнописью, но я расшифровал: май тысяча шестьсот девяносто первого – через месяц после изгнания с королевского двора. «Тот, кто желает испить крови ворогов своих и обрести слуг преданных, должен идти в Хорацин-город и поклониться Князю Тьмы». Следующая запись появляется лишь в ноябре тысяча шестьсот девяносто первого, через полгода. В почерке – изменение…

– Ну, это уж, разумеется, писал кто-то другой, не он, – рассудил Карлсен. Почерк теперь смотрелся совершенно по-иному: аккуратный, мелкий, более целенаправленный.

– В том-то и дело, что нет. Существуют другие документы, подписанные им, и тем же почерком: «Магнус Сканский» – по названию городка, откуда он родом. Но почерк снова меняется. – Гейерстам перевернул несколько страниц, и снова стали видны угловатые, острые каракули, как в прежних фолиантах. – Графолог сказал, что налицо ярко выраженный случай «раздвоенной» личность. Магнус по-прежнему проводит эксперименты по алхимии, но многие ингредиенты теперь шифрует. И вот, что еще я вам хотел показать…

Гейерстам опять принялся листать фолиант с конца, Посреди пустой страницы имелось изображение осьминога. Карлсен с Фалладой нагнулись рассмотреть. У этого рисунка не было той дотошной, анатомической точности, что у более ранних набросков растений. Линии были не совсем четкие.

– Рисунок неточный, – отметил Фаллада. – Смотрите, он показывает лишь один ряд присосок, вот здесь. И лицо какое-то прорисовывает, прямо как у человека. – Он поднял глаза на Карлсена. – Есть какое-нибудь сходство с теми, на «Страннике»?

Карлсен покачал головой.

– Что ты, у тех лиц и в помине не было. Гейерстам захлопнул книгу и поставил обратно на полку.

– Идемте. Есть еще кое-что…

Он задул керосиновые лампы и вывел гостей обратно на площадку. Выйдя из комнаты, Карлсен почувствовал значительное облегчение. От запаха в лаборатории его уже начинало подташнивать. Выходя наружу, он полной грудью вдохнул холодного ночного воздуха.

Гейерстам свернул налево и двинулся впереди всех по дорожке, а затем через газон к рыбному пруду. От лунного света трава отливала тусклым серебром.

– Куда мы?

– К склепу.

Мохнатые лапы деревьев погрузили все во мрак, но возле дверей часовни неожиданно вырисовалась дорога – бревенчатый настил. Вблизи дорога оказалась шире, чем представлялась с воздуха.

Гейерстам повернул тяжелое металлическое кольцо, и дверь отворилась наружу. Он включил свет. Интерьер оказался неожиданно привлекательным. С потолка, расписанного ангелами и херувимами, свисали три медных люстры. Небольшой орган с посеребренными трубами был окрашен в пурпурные, синие и желтые тона. Кафедра под разноцветным балдахином с четырьмя статуэтками святых по углам напоминала пряничный домик из сказки.

Гейерстам повел Карлсена и Фалладу мимо кафедры к северному крылу со стрельчатым навершием. Врата были не заперты, и помещение за ними пахло холодным камнем.

Граф открыл сундук, достал лампочку-переноску. Вилку воткнул в розетку за дверью.

– В склепе света нет. Когда в часовню провели электричество – в начале века – рабочие стали отказываться туда заходить.

Лампочка осветила восьмиугольный придел со сводчатым потолком. Вдоль стен располагались каменные надгробия и урны. В центре помещения находились три медных урны. У двух на крышках изображалось распятие; третий украшен был барельефом человека в военном облачении.

– Это могила графа Магнуса, – Гейерстам показал на лицо воина. – Изображение, видимо, сделано с посмертной маски – обратите внимание на шрам во весь лоб. Но взгляните, вот что интересно. – Он поднес лампочку так, что стали видны сцены, выгравированные на боковой стенке гробницы. Две из них были батальные, третья изображала город с церковными шпилями. А вот на могильной плите, в ногах, виднелся черный спрут с человеческой физиономией, волочащий в каменный грот человека. Лица человека в рыцарских доспехах не было видно.

– Этой сцены не мог понять никто, – сказал Гейерстам. – Об осьминогах в тогдашней Европе слышали мало.

Они стояли молча, разглядывая барельеф. В склепе было, как и полагается, сыро и холодно. Карлсен зарылся носом в воротник, сунул руки глубоко в карманы. Это был не тот бодрящий морозец, что снаружи, а холод тяжелый, какой-то удушливый.