Текст книги "Замечательное шестидесятилетие. Ко дню рождения Андрея Немзера. Том 2"

Снова мир предстает перед ней какой-то огромной, чуждой и враждебной ей ненужностью, где все призрачно, все обречено тленью:

 
А тот, кого учителем считаю,
Как тень прошел, и тени не оставил,
Весь яд впитал – всю эту одурь выпил,
И славы ждал, и славы не дождался. —
Кто был предвестьем, предзнаменованьем,
Всех пожалел, во всех вдохнул томленье —
И задохнулся…
 

Таков логический итог, который подводит Ахматова пройденному ею пути, – итог достаточно красноречивый. Ее поэзия, пустая и безидейная, чужда советскому народу.

Если бы стихи Ахматовой были только прошлым, только историко-литературным эпизодом, они, может быть, и не заслужили бы серьезного разговора. Но находятся редакторы, которые широко предоставляют страницы своих журналов этим вредным стихотворениям, проникнутым духом пессимизма и упадочничества. Находятся легкомысленные или просто неумные люди, у которых эти стихи вызывают совершенно неумеренные восторги (например, «Письма о поэзии» Сергея Спасского в журнале «Звезда»).147147
  Первым на Сергея Спасского указал сотрудник И. Сергиевского по Агитпропу, когда, возможно, еще не стало известно, что Сталин на встрече с ленинградскими писателями особо возвысил среди лиходеев Ахматову: ««Еще обнаженнее, чем у Эйхенбаума, выражен здесь узко-цеховой подход к литературе. Говоря о творчестве Симонова, Ахматовой, Пастернака, Прокофьева и других, Спасский ни одним словом не обмолвился о смысле стихов, об идеях, воодушевляющих поэтов, о направлении их таланта. Его интересуют «тонкости» поэтической профессии сами по себе: «рассудительность противоположна удивляющей ясностью поэзии», «мы потеряли умение вовремя ставить точку», «идеологические» обобщения, по мнению Спасского, имеют вид «случайных заплат». Отметив формальные недостатки стихов некоторых современных поэтов, С. Спасский призывает их «сжатости стихов учиться у Ахматовой», военные стихи которой «займут почетное место в антологиях»» (Маслин Н. О литературном журнале «Звезда»//Культура и жизнь.1946.10 августа).


[Закрыть] Эти панегиристы делают вредное дело, наносят прямой ущерб советской литературе, идейно разоружают ее. Они должны быть разоблачены до конца. Возникает та ситуация, которую Маркс обозначил когда-то формулой: «Мертвый хватает живого».148148
  Цитату из предисловия к «Капиталу» («Наряду с бедствиями современной эпохи нас гнетет целый ряд унаследованных бедствий, существующих вследствие того, что продолжают прозябать стародавние, изжившие себя способы производства и сопутствующие им устарелые общественные и политические отношения. Мы страдаем не только от живых, но и от мертвых. Le mort saisit le vif!») в журнальном варианте статьи Сергиевский заменил на, кажется, менее изысканную: «Мириться с тем, чтобы „преданья всех мертвых поколений тяготели кошмаром над умами живых“ – значит идейно разоружать советский народ в его борьбе и труде. Этого мы не можем допустить» – из «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта».


[Закрыть] А с этим мы не можем примириться.

В эти горячие денечки,149149
  К этим дням, когда срочно потребовались Агитпропу знания об акмеистах и Серапионовых братьях, относится письмо А.М.Дроздова (на бланке «Нового мира») А.М.Еголину: «по Вашему срочному заданию удалось достать „Литературные манифесты“ только в библиотеке Союза писателей под мою личную ответственность. У меня в личной библиотеке этой книги, как на грех не оказалось. [Не нашел я у себя и второй книжки Федина о Горьком, которая по теме (Серапионы) Вам очень пригодилась бы. Вероятно, эта книга у Вас есть.] Будь хоть немного больше времени, нашли бы [все, что нужно] и другие материалы о Серапионах» (РГАЛИ. Ф.1702.Оп.2. Ед. хр.26.Л.18; отпуск машинописи с правкой).


[Закрыть] когда спешно сочинялся пространный вариант статьи для журнала «Звезда», пришлось перелицовывать апологетику статьи 1943 года. Пример, годившийся для демонстрации того, что стихи Ахматовой «„всосаны“ именно из того „русского воздуха“, которым дышим мы все, и лишенные которого – задыхаемся, как рыба, вынутая из воды», теперь стал работать на подтверждение ждановской схемы:

Образ лирической героини ее стихов характеризуется прежде всего полной внутренней опустошенностью, полной атрофией воли к жизни. Отсюда глубочайшая пессимистичность ахматовской поэзии. Ее мировосприятие густо окрашено тонами уныния, безнадежности, безысходной и неизбывной тоски. Действительность предстает ее сознанию как нечто глубоко чуждое и враждебное. Во всем, что она видит и слышит вокруг себя, ей чудятся какие-то зловещие предзнаменования, несущие горе и гибель:

 
Я на солнечном восходе
Про любовь пою,
На коленях в огороде
Лебеду полю.
Вырываю и бросаю —
Пусть простит меня.
Вижу, девочка босая
Плачет у плетня.
Страшно мне от звонких воплей
Голоса беды,
Все сильнее запах теплый
Мертвой лебеды.
Будет камень вместо хлеба
Мне наградой злой.
Надо мною только небо,
А со мною голос мой.
 

От этого страшного, бесприютного мира она уходит в узкий, замкнутый, душный мирок своих интимных чувствований и переживаний, но и здесь не находит успокоения.

В эти дни Сергиевский вовлечен в борьбу за распространение ждановского послания – к сентябрю-октябрю относится записка заместителя начальника Совинформбюро В. Пономарева секретарю ЦК ВКП (б) А. А. Жданову о реакции зарубежной печати на постановление ЦК ВКП (б) от 14 августа 1946 г.: «Дружественная нам пресса нуждается в нашей информации по этому вопросу и в наших комментариях с тем, чтобы дать отпор враждебным выпадам. В виде опыта Совинформбюро поручило написать статью писателю Вс. Вишневскому». Отзыв консультанта Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП (б) И. В. Сергиевского на эту статью: «В настоящем виде статья не выполняет своего назначения».150150
  Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой 1889—1966. М., 2016. С.505.


[Закрыть]

Еще три года проработал И. Сергиевский в этом учреждении, исполняя возложенные на него обязанности,151151
  См., например, об Александре Межирове, «многие стихи которого проникнуты духом уныния и тоски», о В. Кирпотине и А. Долинине, «идеализирующих наиболее темные, реакционные стороны <…> „мировоззрения и творчества“ Достоевского» (Сергиевский И. Улучшить работу издательства «Советский писатель»//Культура и жизнь.1948.11 января).


[Закрыть] пока не был уволен во время следующей, антикосмополитической кампании за то, что «был тесно связан с космополитами Москвы»152152
  Сталинизм и космополитизм. 1945—1953. Документы Агитпропа ЦК. М., 2005. С. 572. В доносе совсем уж четвероногих агитпропщиков уже после его ухода суммировалось: «Тов. Сергиевскому поручалась подготовка наиболее ответственных документов. Тов. Сергиевский попал в аппарат ЦК ВКП (б) случайно, не имея даже двухлетнего партийного стажа. На протяжении ряда лет активно сотрудничая в журнале „Литературный критик“, он занимался охаиванием русской классической литературы. Ознакомление с литературными статьями т. Сергиевского дает полное основание сказать, что его точка зрения на классическую русскую и советскую литературу ничем не отличается от взглядов самых заядлых космополитов типа Юзовского. Больше того, т. Сергиевский создавал славу и широкую популярность наиболее видным космополитам, таким, как Юзовский, Бялик и др. <…> В своих статьях о русской литературе т. Сергиевский принижает ее мировое значение. Он утверждает: „классическая литература, за редким исключением, не смогла создать образы таких героев, которые исповедовали писатели-классики, за то светлое будущее, которое они провидели сквозь мглу настоящего“ („Октябрь“, 1948 г., №3, стр. 169). И. Сергиевский искажает облик великого русского поэта А. С. Пушкина. В статье „Эстетические взгляды Пушкина“ он пишет: „Его заступничество за декабристов рисует его в очень хорошем свете. Но, заступаясь за декабристов, он в то же время предлагал свое перо на службу правительству“. „В своих политических воззрениях в самую цветущую полосу своего вольнолюбия, он в лучшем случае – умеренный конституционалист в духе Монтескье“ („Литературный критик“, 1935 год, [№4], стр. 32). Сравнивая Пушкина с западными писателями, И. Сергиевский, как истинный космополит, отдает предпочтение последним. В той же статье И. Сергиевский пишет о Пушкине: „О нем в данном случае нельзя сказать, как о Бальзаке, что, вопреки этой тенденции, „он видел настоящих людей будущего там, где в это время их только и можно было найти“. Наоборот, и людей будущего и самого этого будущего Пушкин как раз и не видел“» (Там же. С. 574—575).


[Закрыть]. Он покаялся: «Считаю серьезной своей ошибкой, что я своевременно не довел до сведения руководства […] и что делаю это только теперь, когда материал этот уже выявлен и продемонстрирован другими <…> В 1933—1941 гг. я, в качестве штатного работника редакции <«Литературного наследства»>, принял участие в подготовке к печати некоторых томов этого издания и, следовательно, несу свою долю ответственности за опубликование в них формалистических работ Эйхенбаума, Томашевского, Виноградова и ряда других авторов»». Но как заметил тов. Шепилов в письме к Г.В.Маленкову: «Как работник аппарата ЦК ВКПб т. Сергиевский себя не оправдал, было бы целесообразно освободить его от работы в аппарате ЦК ВКП (б)».153153
  Разыскания М. А. Котовой в РГАСПИ; сообщено А.Ю.Галушкиным


[Закрыть] После этого и до конца своих дней он был ученым секретарем отделения литературы и языка АН СССР, в этом качестве пытался облегчить судьбу Г.А.Гуковского,154154
  Дружинин П. А. Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы: Документальное исследование. М., 2012. Т. II. С. 466; Левченко Т. В. Некоторые материалы к биографии Г. А. Гуковского //Филологические науки. Научные доклады высшей школы. 2015.№6.С.109—115. Ср. также воспоминания Эммы Герштейн: «тривиальный и тертый советский литературовед, раскрылся передо мной с другой, подлинно человеческой стороны» (Герштейн Э. Мемуары. СПб., 1998. С.287).


[Закрыть] работал в ИМЛИ и в «Литературном наследстве».155155
  См. также некоторые детали: Тименчик Р. Последний поэт: Анна Ахматова в 1960-е годы. Т.2.М., 2014.С.87—88.


[Закрыть]

Услышать «человеческий» голос Сергиевского и увидеть «совсем гладкий лоб», как кажется, можно в его письме В.Н.Орлову, отправленном им 4 ноября 1954 г., за три недели до своей смерти:

«Приходится ходить по лекарям, посещать процедуры (повязывают какие-то мокрые тряпочки вокруг шеи и пропускают ток) и пить всякую пакость перед едой и после еды. А с временем – плохо, по-прежнему ничего не успеваю – должник и в отношении Института и Детгиза и еще бог знает кого. Все спрашивают. А я чужим голосом отвечаю по телефону, что меня нет дома. Должно быть, в самом деле надо кончать со службой и переходить на Ваше положение – вольной птицы. Или ехать в столицу какой-нибудь тихой республики заведовать кафедрой.

Слава богу, хоть съезд меня пока никак не касается и не затрагивает. Я собирался было на время съезда вообще уехать куда-нибудь из Москвы. Но Мария Яковлевна сказала, что Вы как раз собираетесь приехать на съезд, а я хочу с Вами увидеться.

Вообще же никаких выдающих <ся> событий нет – м.б. и к лучшему. Даже по-моему, книжек интересных давно что-то не было. «За правое дело» в отдельном издании Вы читали? Как все-таки много совершенно изумительных страниц у Гроссмана – классика!»156156
  РГАЛИ. Ф.2833.Оп.1.Ед. хр.242.


[Закрыть]

Цитированный выше очерк К.П.Богаевской завершается так:

«…и вновь стал приятным и нормальным человеком. Защищал В. А. Жданова и Э. Е. Зайденшнур, когда на них была организована травля за якобы плохо подготовленный текст «Мертвых душ».

Когда он преждевременно скончался от инфаркта, 48-ми лет, я была на его квартире и поразилась скромностью обстановки, узкой кроватью в душной комнате, на которой он спал.

– Да, – подумала я, – этот человек, не в пример прочим, не использовал своего положения в ЦК».

И.В.Сергиевский. Военные стихи Анны Ахматовой

Основная сила ахматовской поэзии в ее огромной искренности. Лирический герой ее стихотворений воспринимается не как литературная условность, а как живое лицо, радости и печали которого переживаешь так же, как переживал бы радости и печали кого-нибудь из своих добрых знакомых. В этом смысле они ускользают от собственно-эстетической оценки. Думая о них, оправдываешь или осуждаешь не определенную, симпатичную или антипатичную поэтическую манеру, не лучшее или худшее качество работы мастера, а определенный строй и склад человеческих мыслей и чувствований.

Какова же положительная или отрицательная ценность того строя мыслей и чувствований, который запечатлен в взволнованной лирической повести, развертывающейся на страницах ахматовских сборников? О том, что поэзия Ахматовой есть поэзия преимущественно женская, причем, главным образом, – поэзия любящей женщины, – говорилось уже достаточно. Плохо или хорошо это – вопрос так и останется нерешенным и неизвестно надо ли жалеть об этом, ибо вообще определить ее как поэзию преимущественно женскую – значит, ничего не сказать о ее своеобразии, или, по крайней мере, – сказать очень мало.

Меньше говорилось о том, что образ лирического героя ахматовской поэзии есть, прежде всего, образ русской женщины. Между тем, это – признак существенный.

Проблема народности в искусстве – проблема очень сложная. Признак народности в произведениях искусства неизмеримо легче угадать, чем сформулировать на языке отвлеченных понятий. Еще сложнее проблема народности художественного образа. Обаяние образов – Татьяны Лариной, Лизы Калитиной,157157
  Ср. ранее в читательской рецепции: «Кто бы вы ни были, прочтите вот эту светлую страницу, словно написанную рукой современной Татьяны, – разве всплывая над сегодняшним, не укачают нас эти строки, не сделают хоть на миг просветленнее и богаче?..» (Черный А. Рец. на кн.: Ахматова А. Подорожник. П., 1921// Жар-птица. Берлин.1921. №1. С.43; Черный С. Собрание сочинений в 5 томах. Т.3.М.,1996. С.365; Анна Ахматова: Pro et contra/Сост. Св. Коваленко. Т. 2. СПб., 2005. С. 94.); ср.: Luther, Arthur, Geschichte der Russischen Literatur. Leipzig, 1924.S.444—445;«Понятна и трогает мое грубое существо и Анна Ахматова, которая вторично выпустила свои внешне-скромные и тихие „Четки“, эту классическую книгу современной, чуть-чуть надушенной и искусившейся Лизы Тургенева из „Дворянского гнезда“, которая много и глубоко пережила после своего монашеского пострига» (Правдухин В. Творец. Общество. Искусство. Новониколаевск. 1923. С. 42).


[Закрыть] Наташи Ростовой – прежде всего в их глубочайшей народности. Какие именно конкретные черты данных образов мы имеем в виду, соглашаясь с этим, нам совершенно ясно.

Применительно к героине Пушкина сразу воскресают в памяти строки:

 
Татьяна верила преданьям
Простонародной старины,
И снам, и карточным гаданьям,
И предсказаниям луны.
Ее тревожили приметы;
Таинственно ей все предметы
Провозглашали что-нибудь,
Предчувствия теснили грудь.
Жеманный кот, на печке сидя,
Мурлыча, лапкой рыльце мыл:
То несомненный знак ей был,
Что едут гости. Вдруг увидя
Младой двурогий лик луны
На небе с левой стороны,
Она дрожала и бледнела.
Когда ж падучая звезда
По небу темному летела
И рассыпалася, – тогда
В смятенье Таня торопилась,
Пока звезда еще катилась,
Желанье сердца ей шепнуть.
Когда случалось где-нибудь
Ей встретить черного монаха
Иль быстрый заяц меж полей
Перебегал дорогу ей,
Не зная, что начать со страха,
Предчувствий горестных полна,
Ждала несчастья уж она.
 

Применительно к героине Тургенева картины ее детства: «Агафья …иногда… будила Лизу рано на заре, торопливо ее одевала и уводила тайком к заутрене; Лиза шла за ней на цыпочках, едва дыша; холод и полусвет утра, свежесть и пустота церкви, самая таинственность этих неожиданных отлучек, осторожное возвращение в дом, в постельку, – вся эта смесь запрещенного, странного, святого потрясала девочку, проникала в самую глубь ее существа… Легкомысленная француженка… не могла вытеснить из сердца Лизы ее любимую няню: посеянные семена пустили слишком глубокие корни…

Лизе и в голову не приходило, что она патриотка; но ей было по душе с русскими людьми; русский склад ума ее радовал; она, не чинясь, по целым часам беседовала с старостой материнского имения, когда он приезжал в город, и беседовала с ним, как с ровней, без всякого барского снисхождения».

Применительно к героине Толстого – известный эпизод, изображающий пребывание молодого поколения Ростовых у дядюшки: «Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперёд дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движенье плечами и стала.

Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала, – эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de châle давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, неизучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро-весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею. Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять все то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке».

Мы отдаем себе совершенно ясно отчет в том, что именно сближает эти три обаятельных женских образа. Тем не менее, если бы мы сказали, что образ Татьяны народен потому, что она верит в крестьянские приметы, образ Лизы – потому что она религиозна и в ней нет барской спеси, а образ Наташи – потому что она умеет плясать крестьянские пляски, – получилось бы просто плоско. Совершенно понятно нам и то, что роднит с этими образами образ героини ахматовской лирики. Единство лирической мелодии, являющейся как бы лейтмотивом этих образов, с одной стороны, и мелодии, пронизывающей стихи Ахматовой, мы ощущаем совершенно явственно. Но опять-таки, переложить эту мелодию на язык отвлеченных понятий – задача почти неосуществимая.158158
  В экземпляре «Октября» абзац отчеркнут, редактором написано «все неверно»


[Закрыть]

 
Я на солнечном восходе
Про любовь пою,
На коленях в огороде
Лебеду полю.
 
 
Вырываю и бросаю —
Пусть простит меня.
Вижу девочка босая
Плачет у плетня.
 
 
Страшно мне от звонких воплей
Голоса беды,
Все сильнее запах теплый
Мертвой лебеды.
 
 
Будет камень вместо хлеба
Мне наградой злой.
Надо мною только небо,
А со мною голос твой.
 

Конечно, стихотворение это «всосано» именно из того «русского воздуха», которым дышим мы все, и лишенные которого – задыхаемся, как рыба, вынутая из воды. Но как доказать это? Тот, кто, прочитав стихотворение, поймет это, обойдется без доказательств. Кто не поймет – не поймет, сколько ему не доказывай.159159
  В экземпляре «Октября» против этой фразы редактором написано «Тогда не нужно ни истории лит <ерату> ры, ни примеров».


[Закрыть]

Такова и вся любовная лирика Ахматовой, ближе, пожалуй, чем любовная лирика любого из русских поэтов,160160
  В экземпляре «Октября» фраза «ближе, пожалуй, чем любовная лирика любого из русских поэтов» зачеркнута редактором, заменена на «органически».


[Закрыть] связанная с фольклором, с лирической народной песней. Слову «любить» в народной песне синонимично слово «жалеть». Тема любви раскрывается у Ахматовой прежде всего в аспекте жаления, о котором очень много и с большой лирической проникновенностью говорится в народной песне. И даже корни ахматовской религиозности, которую принято обходить стыдливым молчанием – те же, фольклорные.

Национальность характера, органическая связанность с родной почвой сообщает своеобразный отпечаток не только чувству любви, но и всем другим чувствам, наличествующим в гамме человеческих переживаний. «Грушницкий слывет отличным храбрецом; я его видел в деле; он махает шашкой, кричит и бросается вперед, зажмуря глаза. Это что-то не русская храбрость», – записывал в своем журнале Печорин. Храбрость, значит, бывает разная. Разный бывает и патриотизм.

Можно любить родину за то, что никакая иная страна не владеет так мастерски искусством угнетать и грабить другие народы. Можно за то, что она самая благоустроенная страна в мире, и в ней самые совершенные ассенизационные сооружения. Но вот, попробуйте спросить ребенка, за что он любит мать. В худшем случае он ответит вам холодными, вымученными фразами, в лучшем случае – вообще не сумеет ответить. Можно и родину любить так же, как дети мать: не за то-то и то-то, а потому что – нельзя иначе. Это и есть та любовь, которой любили и любят Россию русские люди, начиная с Лермонтова, Некрасова, Блока, кончая московским и смоленским крестьянином, уничтожавшим в 1812 г. иноземных оккупантов, не размышляя о том, требуется это соображением патриотизма или каким иным, кончая их потомками, умирающими и побеждающими, руководимыми только одним сознанием: что под немцем – не жить. В этом смысле патриотическая, условно говоря, лирика Ахматовой так же народна, как ее лирика вообще:

 
Приду туда, и отлетит томленье.
Мне ранние приятны холода.
Таинственные, темные селенья —
Хранилище молитвы и труда.
 
 
Спокойной и уверенной любови
Не превозмочь мне к этой стороне:
Ведь капелька новогородской крови
Во мне – как льдинка в пенистом вине.
 
 
И этого никак нельзя поправить,
Не растопил ее великий зной,
И что бы я ни начинала славить —
Ты, тихая, сияешь предо мной.
 

Петербург – одна из «вечных» тем русской поэзии. Мы помним и любим монументальный Петербург Пушкина – величественный символ военной и гражданской славы России, организующий центр молодой русской государственности; помним некрасовский Петербург – город Чернышевского и Добролюбова, который

…был всегда,

Ареной деятельной силы

И честного упорного труда;161161
  Видимо, «Несчастные» цитируются по памяти. У Некрасова: Ты дорог нам, – ты был всегда Ареной деятельной силы, Пытливой мысли и труда!


[Закрыть]

помним Петербург Достоевского, погруженный в прозрачную дымку «белых ночей», странно изменяющую линии архитектурных ансамблей и профили человеческих лиц, сообщающих им какую-то неестественную, фантастическую окраску. В ахматовском Ленинграде нет ни пушкинской монументальности, ни некрасовской суровости, ни фантасмагоричности, присущей Петербургу Достоевского. И все же он не менее дорог нам, ибо это и есть тот самый «любимый город»,162162
  Сборная цитата из стихов Ахматовой: «Город, горькой любовью любимый» («Был блаженной моей колыбелью…»), «Оттого мы любим строгий,/Многоводный, темный город…» («Божий Ангел, зимним утром…», «Бросив город мой любимый» («Это просто, это ясно…»), «Тот город, мной любимый с детства…».


[Закрыть] интимно-близкий, площади и набережные которого вспоминаются, как строки полюбившегося и запомнившегося в юности стихотворения, город, каждая деталь которого пробуждает тысячи больших и малых воспоминаний:

 
Cadran solaire на Меншиковом доме.
Подняв волну, проходит пароход.
О, есть ли что на свете мне знакомей,
Чем шпилей блеск и отблеск этих вод!
Как щелочка, чернеет переулок.
Садятся воробьи на провода.
У наизусть затверженных прогулок
Соленый привкус – тоже не беда.163163
  О подспудном драматизме стихотворения «Ленинград в марте 1941 г.» см.: Тименчик Р. Ангелы. Люди. Вещи. М., 2016. С.459—460, 469—474.


[Закрыть]
 

Все сказанное не должно толковаться в том смысле, что поэзии Ахматовой присуща известная суженность или сниженность интеллектуальной сферы, что она есть преимущественно поэзия инстинкта – в том одиозном значении этого слова, в каком употребляют его, стремясь опорочить то или иное человеческое переживание. Не надо только смешивать терпкий напиток мудрости с пресным неутоляющим питьем «опытности».164164
  В экземпляре «Октября» фраза взята в скобки, отмечена редакторским отчеркиванием и вопросительным знаком. Намек на стихотворение Ахматовой «Вместо мудрости – опытность, пресное/Неутоляющее питье».


[Закрыть] Очень спорная вещь – в какой любви к родине больше подлинного интеллектуализма: в продуманной и расчетливой («за то-то и за то-то») или в ахматовской – той, какою любят мать. Целеустремленности и действенной силы больше бывает обычно, во всяком случае, во второй.

Нам пришлось дольше, чем мы предполагали задержаться на общей характеристике ахматовской поэзии и ее лирического героя потому, что ее последние стихи, связанные с событиями великой отечественной войны, не вносят, по сути дела, ничего качественно нового в ее привычный поэтический облик. Чем были, тем и остались ее стихи – лирической повестью, лирическим дневником, дневником, конечно, женским.

Для цикла стихотворений Ахматовой, отразивших впечатления первой мировой войны, программное значение имеет стихотворение, озаглавленное «Памяти 19 июля 1914 года»:

 
Мы на сто лет состарились, и это
Тогда случилось в час один:
Короткое уже кончалось лето,
Дымилось тело вспаханных равнин.
Вдруг запестрела тихая дорога,
Плач полетел, серебряно звеня…
Закрыв лицо, я умоляла бога
До первой битвы умертвить меня.
Из памяти, как груз отныне лишний,
Исчезли тени песен и страстей.
Ей – опустевшей – приказал всевышний
Стать страшной книгой грозовых вестей.165165
  В экземпляре «Октября» на полях после этой цитаты: «Ваня! Нельзя так прямо от стихов 14 г. к нашим дням. Надо „тоньше“ переход сделать».


[Закрыть]
 

Основное чувство, пронизывающее это стихотворение – ощущение боли, почти физическое. Тем же ощущением пронизаны другие ее немногочисленные поэтические отклики на военную тему. И оно остается господствующим в ее стихотворениях сегодняшнего дня.

 
Ноченька!
В звездном покрывале,
В траурных маках, с бессонной совой.
Доченька!
Как мы тебя укрывали
Свежей садовой землей.
Пусты теперь Дионисовы чаши,
Заплаканы взоры любви…
Это проходят над городом нашим
Страшные сестры твои.
 

Мы говорили уже о фольклорном начале, явственно звучащем в поэзии Ахматовой. Отзвуки фольклора слышны и в этом стихотворении: мы узнаем в нем интонацию старинных плачей, причитаний, осложненную новым смыслом, новой образной выразительностью, почерпнутой из других, далеких от фольклора источников, но звучащую так же безутешно и надрывно.

В самых военных буднях – а это трудные будни блокированного Ленинграда, – Ахматову особенно привлекают те темы, которые непроизвольно рождают эту интонацию и дают ей наибольшой простор. Именно на этой интонации построены, в частности, ее стихотворения о ленинградских детях:

 
Щели в саду вырыты,
Не горят огни,
Питерские сироты,
Детоньки мои!
Под землей не дышится,
Боль сверлит висок,
Сквозь бомбежку слышится
Детский голосок.
 

И тогда когда стихи Ахматовой утрачивают эту интонацию плача, причитания, когда ее поэтическое дыхание становится более спокойным и ровным, это спокойствие воспринимается как спокойствие забытья, спокойствие перемучавшегося, уставшего страдать человека:

 
С грозных ли площадей Ленинграда
Иль с блаженных летейских полей
Ты прислал мне такую прохладу,
Тополями украсил ограды
И азийских светил мириады
Расстелил над печалью моей?
 

В одном из своих стихотворений военных лет Ахматова говорит:

 
И та, что сегодня прощается с милым, —
Пусть боль свою в силу она переплавит.
 

Эта задача – переплавить боль в силу, свое страдание в ненависть, свою тоску в волевое напряжение, – эта задача стоит сейчас перед каждым из нас, стоит перед всем нашим народом. И не только стоит перед ним, но и повседневно осуществляется им. Мы не собираемся упрекать Ахматову в слабости духа, в отсутствии мужества. Мы верим, что когда она говорит

 
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит, —
 

мы безоговорочно верим этим клятвам, – верим и тому, что торжественные слова этих клятв произносятся с чувством полной ответственности поэта перед своей родиной.

Но и в переживаниях ее лирического героя (или героини, точнее) этого нет пока: боль остается в них не переплавленной в силу. Произойдет это или нет – не будем пророчествовать, пожелаем Ахматовой, чтобы это произошло: тогда ее стихотворения последних лет в сочетании со всеми теми качествами, которые присущи ее поэзии в целом, имеют основания стать классическим памятником русской поэзии эпохи великой отечественной войны.

Имеют ли право на существование военные стихи Ахматовой таковыми, каковы они есть, пока боль в них не переплавлена в силу? Ценность каждого деяния, в том числе деяния поэтического, измеряются сейчас одною мерой: тем, насколько реально и полновластно помогает оно делу разгрома врагов, делу освобождения родной земли из-под вражеского гнета. Других критериев нет, быть не может и именно с этим критерием должно подойти к военной лирике Ахматовой. Под углом зрения этого критерия, как ответить нам на поставленный вопрос? В стихотворении Ахматовой, посвященном памяти Маяковского, есть такие строки:

 
Дождь косил свои глаза гневливо,
С городом ты в буйный спор вступал.
И еще не слышанное имя
Молнией влетело в душный зал,
Чтобы ныне, всей страной хранимо,
Зазвучать, как боевой сигнал.
 

Звучат ли таким боевым сигналом военные стихи Ахматовой? На первый взгляд самая формулировка эта представляется наивной: волне закономерная применительно к грозовым призывам великого поэта-трибуна, она кажется просто неуместной применительно к скорбной ахматовской лирике 1941—1942 гг. Мы не собираемся здесь сопоставлять поэзию Ахматовой с поэзией Маяковского, тем более – противопоставлять их одну другой. Такое сопоставление беспредметно, никому не нужно; такое противопоставление – просто неумно.166166
  Здесь, вероятно, отсылка не только к классической работе Корнея Чуковского «Две России», сколько к вызвавшему нарекания предвоенному утверждению И. Гринберга: «Двадцать лет тому назад критики любили сопоставлять и противопоставлять Маяковского и Ахматову. В недавно вышедшем сборнике стихов Ахматовой есть стихотворение, посвященное Маяковскому, – имя поэта здесь сравнивается с боевым сигналом. Примечательная встреча поэтов – через два десятилетия! Вот одно из стихотворений, написанных Ахматовой в последние годы: Небывалая осень построила купол высокий <…> Как слита здесь тема любви, завершающая стихотворение, с общим мироощущением поэта! Чувство времени – разумеется, совсем иное, чем у Маяковского, – и здесь озаряет все стихотворение, проникает во все поры его. „Нестерпимые зори“ встают над всем творчеством Ахматовой. Среди наших поэтов, особенно молодых, есть гораздо больше подражающих Ахматовой, чем готовых в этом сознаться. Они охотно говорят о камерности поэтессы и в этом видят как бы извинение ограниченности и узости собственных стихов. Пускай эти авторы убедятся, что „камерность“ Ахматовой не так-то уж проста и что в стихах, казалось бы совсем „камерных“ присутствует чувство времени, присутствует память о широком мире» (Гринберг И. На поэтические темы//Литературный современник. 1940. №8—9. С. 213).


[Закрыть]

Но, – понятие боевого сигнала – понятие очень широкое, очень многосмысленное. В одной из корреспонденций с фронта сообщалось о таком факте: на подступах к одной деревне наши бойцы были прижаты к земле смертоносным огнем немецких автоматчиков, они вынуждены были залечь; в это время они услышали детский плач, несущий <ся> с деревенских задворок; больше не надо было ничего: энергическим рывком они подались вперед и выбили немцев из деревни. Быстро проносящееся в глубинах сознания воспоминание о матери, жене, ребенке – о гнетущей их боли, – а кто сейчас у русских женщин не болеет душой за родных и близких, чья кровь льется в лесах смоленщины, в степных привольях Украины, – разве это быстро проносящееся воспоминание не удесятеряет готовность к борьбе и волю к победе?

В этом смысле военные стихи Ахматовой выдерживают, нам кажется, любые критерии оценки, как строги они не были бы.