Текст книги "Цифровой постимпериализм. Время определяемого будущего"

3.3. Глобальная монополия в цифровом пространстве: факторы влияния на развитие российской системы высшего образования[285]285
  Раздел подготовлен в рамках реализации гранта Президента Российской Федерации для государственной поддержки ведущих научных школ Российской Федерации (НШ-239.2022.2) «Академическое лидерство в пространстве развития транспрофессиональной идентичности и формирования рынка новой экономики в условиях дигитализации и регионализации высшего образования».


[Закрыть]

В рамках теории миросистемного анализа И. Валлерстайн обосновал три важных постулата наступившего глобального мира. Первый гласит, что мировое сообщество вступило в период социальной турбулентности, социальной неопределенности, бесконечности изменений. Во-вторых, это является следствием первого постулата – миросистема приняла взвешенный вид, в которой «центр» (мировые лидеры, наиболее влиятельные и богатые государства) диктует ход событий странам второго и третьего миров, что свидетельствует об углублении ресурсного неравенства и перехода мировой системы к состоянию постколониализма. Третий постулат определяется тем, что стремление к справедливому обществу не является второстепенным (так как никогда не был достигнут мировой консенсус), характеризует методологический спор, выражаемый в том, что необходимо преодолеть антиномии «изучения и оценки макро– и микропроцессов»[286]286
  Валлерстайн И. Конец знакомого мира: социология XXI в. / И. Валлерстайн. – Москва: Логос, 2003. 355 с.


[Закрыть]. Но главное – И. Валлерстайн делает вывод о том, что неравновесная миросистема обретает контуры стабильности, если, воспринимая отмеченные неравенства и разграничения как порождающие социальные и политические риски, мы переосмыслим тренды общественного развития, откажемся от мечтаний о создании универсальной всеохватной теории и серьезно отнесемся к возникновению новых «гибридов» природы и культуры, прилагая усилия к достижению справедливого общества в контексте отказа от концепции предопределенности и выработки формы знаний адекватно миру нового века[287]287
  Валлерстайн И. Конец знакомого мира: социология XXI в. / И. Валлерстайн. – Москва: Логос, 2003. – С. 267–270.


[Закрыть].

Теоретическое наследие И. Валлерстайна, несомненно, побуждает к поиску теоретико-методологических ориентиров, описывающих и моделирующих процесс глобальных изменений, к таковым можно отнести наступление глобальной монополии в цифровом пространстве. Российские исследователи в работе «Современный глобальный капитализм» характеризуют его основные свойства формирования новой информационной реальности[288]288
  Бобков Ф. Д., Иванов Е. Ф., Свечников А. Л., Чаплинский С. П. Современный глобальный капитализм / Ф. Д. Бобков, Е. Ф. Иванов, А. Л. Свечников, С. П. Чаплинский. – Москва: ОЛМА-Пресс, 2003. – 352 с. – С. 120. – ISBN 5–224-04432–4.


[Закрыть].

Согласно позиции, утверждаемой в исследовании глобального капитализма, его развитие в новой информационной среде, основу которой составляют глобальные информационные сети, имеет последствия формирования информационного (цифрового) неравенства, которое можно назвать «революционным» только по технологическим параметрам, но имеющим признаки социальных диспропорций под влиянием отставания стран, не входящих в ядро миросистемы, и, что не менее важно, их зависимость от затрат на электричество, связь и программное обеспечение. Обращаясь к сети Интернет, именуемой в публичном дискурсе «Всемирная паутина», авторы полагают, что деятельность глобальных информационных систем активно способствует установлению глобальной монополии отдельных государств, что несмотря на бурное развитие интернета его услугами пользуется всего 6–7 % населения Земли[289]289
  Бобков Ф. Д., Иванов Е. Ф., Свечников А. Л., Чаплинский С. П. Современный глобальный капитализм / Ф. Д. Бобков, Е. Ф. Иванов, А. Л. Свечников, С. П. Чаплинский. – Москва: ОЛМА-Пресс, 2003. 352 с. С. 127.


[Закрыть]. Развивающийся интернет – бизнес, казалось бы, заинтересованный в расширении потребителей информационных услуг и использования информационных коммуникаций, но очевидно, что глобальная монополия в цифровом пространстве позволяет непосредственно управлять финансовыми и товарными потоками в глобализирующемся мире, и как следствие – через монополию на цифровые (информационные) ресурсы определять актуальные и перспективные события мировой экономики и политики.

Так как Россия в прошлом десятилетии стала частью глобального мира и не зависима от обоснования схем третьего пути, наша страна с глобальной иерархией относится к странам с развивающейся экономикой, что фиксирует с одной стороны перспективы становления России как глобального, экономического и политического игрока, но с другой отражает зависимость Российской Федерации, ее ограниченность и уязвимость в использовании и создании новейших цифровых продуктов. В реальности несмотря на усилия по формированию автономной экономики, определяемой задачами укрепления национального суверенитета и национальной безопасности, глобальная монополия в информационном пространстве имеет последствия ограничения доступа России к новым цифровым ресурсам, что вполне объяснимо в контексте заинтересованности монополистов цифрового пространства воспроизводить матрицу отставания России от мировых информационных (цифровых) трендов. Следует учитывать, что в условиях противостояния коллективного Запада и Российской Федерации является нереалистичной модель «справедливого обмена и сотрудничества», когда политика санкций, направленных против России, используется в качестве важнейшего инструмента возведения барьеров на пути формирования отечественного цифрового пространства. Точнее, оппоненты-«партнеры» России, стоя на свободе информационного пространства, с целью получения выигрыша в актуальной информационной войне действуют по логике «одностороннего движения», требуя от России свободы информационных потоков и одновременно воздерживаясь от конструктивного сотрудничества с Россией в сфере информационных технологий, используя фактор «нечестной конкуренции», реализации всевозможных ограничений на пути деятельности российских цифровых структур и стремления вытеснить Россию из цифрового пространства в «третий мир».

Подчеркивая данные обстоятельства, можно сказать, что актуальным представляется обращение к проблеме влияния глобальной монополии в цифровом пространстве на развитие российской системы высшего образования. Современное информационное общество является обществом-знанием. Имеется в виду, что высшее образование стало «триггером» социальных и экономических изменений, что состояние высшего образования является показателем перспектив развития конкретного общества в глобальном мире.

Система отечественного высшего образования в постсоветский период испытала влияние разнонаправленных тенденций. С одной стороны, очевидно, что обоснование «политики консерватизма» в системе высшего образования, а точнее «ничегонеделания или охранительства», приведет еще к большему отставанию от изменений в глобальном образовании. Вышеуказанное обстоятельство в той или иной степени признается убежденными сторонниками сохранения фундаментализма, предшествующей модели высшего образования[290]290
  Долженко О. В. Очерки по философии образования / О. В. Долженко. – Москва: Промо-медиа, 1995.239 с. С. 229.


[Закрыть].

Если вспомнить недавнюю дискуссию о последствиях присоединения России к Болонскому процессу, становится очевидным, что отечественная система высшего образования получила преимущество расширения доступа к новым образовательным и информационным технологиям, открыла перспективы конкурентности выпускников российских вузов, вместе с тем испытала влияние трендов коммерциализации высшего образования, ориентированности на нововведения, деформирующие структуру и цели образовательной системы, углубление деградации кадрового потенциала. Эти обстоятельства нельзя свести к одному фактору, учитывая как внутренние условия развития отечественного высшего образования, так и фоновые обстоятельства. Очевидно, что в рамках использования цифровых технологий и перехода в контексте их внедрения на новые образовательные стандарты (сфера компетенции специалистов) высшая школа оказалась во многом не готовой на уровне материальных (объективных) факторов, связанных с устарением научно-технологической базы, и по субъективным критериям недостаточности информационной компетентности акторов высшего образования. Не в меньшей степени подействовали механизмы инерционного восприятия, неготовности к овладению использования цифровых технологий по причине как индифферентности к принимаемым изменениям, так и «тихого» сопротивления к переменам на фоне предпочтения фундаментальной системы высшего образования.

Впрочем, цифровизация российского высшего образования дала противоречивые результаты в условиях глобальной монополии цифровых пространств. Присоединение к Болонскому процессу показало, что в целом в массовом восприятии акторов высшего образования есть убеждения в необходимости обновления сфер высшего образования, но опять же возникают существенные поправки, определяемые тем, что универсализация национальных систем образования (что является провозглашенной системой Болонского процесса) распространяется в мире. Однако, не ясны перспективы таких шагов в движении к обществу «социальной справедливости»[291]291
  Василенко Л. А., Грунт Е. В., Меренков А. В. Интеллектуальный колониализм на глобальном образовательном рынке / Л. А. Василенко, Е. В. Грунт, А. В. Меренков [и др.]; под редакцией С. А. Шароновой, Н. И. Трубниковой. – Москва: Российский ун-т дружбы народов, 2017. 228 с.


[Закрыть].

Проблема состоит в том, что включение России в Болонский процесс заметно сторнирует в текущий период, поскольку политика санкций стран – основных участников Болонского процесса – объективно привела к сужению или отмене научных и студенческих контактов, которые в идеале во многом способствовали налаживанию коммуникаций в цифровом пространстве. Также негативное воздействие оказывала глобальная монополия, нацеленная на усиление зависимости России от технологических средств, программного обеспечения и образовательных стандартов, ориентированных на принятие российским высшим образованием схем подготовки специалистов высшей школы в «зарубежном измерении». Однако, следует принимать во внимание, что очевиден рост конкуренции со стороны зарубежных центров высшего образования по отношению к российским вузам в рамках реализации политики образовательных услуг, подготовки специалистов высшей школы и научно-исследовательских кадров.

Анализируя реальное состояние и перспективы российского высшего образования по включению в международный рынок образовательных услуг, авторы, во-первых, отмечали, что основной задачей является занятие главного места на рынке образовательных услуг. В условиях недофинансирования высшего образования (а это было актуально в данный период времени) наблюдается сужение потока принимаемых студентов и аспирантов. Проведенный исследователями анализ рынка образовательных услуг показал необходимость сохранения потенциала национальной системы образования для подготовки конкурентоспособных специалистов. Вместе с тем нельзя согласиться с выводом о некритическом принятии (заимствовании) действующей системы рейтинговой квалификации, насыщения учебниками зарубежного профиля, но самое главное – внедрения цифровых технологий, создающих условия для получения дополнительного высшего образования.

Имеется в виду, что поспешность, с которой был провозглашен курс на модернизацию высшего российского образования, не могла принести удовлетворяющее общество и экономику результаты. Форма рынка образовательных услуг показала свою односторонность во внутренних и внешних аспектах: переориентированность высшего образования на сферу экспорта образовательных услуг практически означала то, что возникает ситуация подготовки выпускников российской высшей школы к работе в зарубежных коммерческих структурах. Последствие этого – отток молодых высококвалифицированных специалистов и углубление разрывов в российском высшем образовании между «элитными» вузами, выпускающими «конкурентоспособных» специалистов, и «массовыми», работающими по схеме получения «доступного» высшего образования, что фактически означает снижение критериев профессиональной образовательной подготовки в контексте оказания коммерческих образовательных услуг.

Во внешнем измерении авторы исследования забыли, что отечественная высшая школа всегда воспринималась иностранными студентами не только как структура получения диплома о высшем образовании, но и как «школа расширения культурных и социальных горизонтов личностей». Также игнорировался фактор «мягкой силы», воздействия через иностранных выпускников российских вузов на формирование групп российского влияния в зарубежных государствах. В отличие от России, в указанный период времени, пользуясь глобальной монополией в цифровом пространстве, США и ЕС реализовали политику «мягкой силы» двояким образом: с одной стороны, перспективная молодежь из стран третьего мира привлекалась для последующей работы в глобальных экономических структурах, с другой – у молодого поколения формировалось чувство лояльности и благодарности к стране пребывания и веры в то, что западное образование и есть образец современного глобального образования.

Таким образом, можно говорить о феномене глобального образования как преднамеренного последствия глобальной монополии, имеющей, на наш взгляд, не столько культурные и образовательные цели, способствующие формированию облика современной молодежи, но и протококк идеологического конструкта, направленного на утверждение ультралиберальной идеологии, по существу, внешне воспроизводящий установки либерализма на права человека, но определяющих целью подготовку мировой элиты и их «партнеров» в странах второго и третьего мира. На этот счет американский публицист Ф. Закария, выпускник американского университета, не скрывая, писал, что в глобальном образовании есть залог успеха в глобализации по-американски. В этом контексте глобальная монополия является инструментом утверждения идеи мировой гегемонии США.

Чтобы не стать «рабом» возражений по поводу того, что в исследовании используется и аналитический потенциал, вводится из концепта глобальной монополии в цифровом пространстве универсальная объяснительная схема. Мы обращаемся к теоретико-методологическим ориентирам осмысления интерпретации глобальной монополии в цифровом пространстве как результата двустороннего процесса: с одной стороны, понимание глобализации как процесса интеграции, связанной со становлением миросистемы, с другой – глобализации как процесса, воспроизводящего конфигурацию дисполитета в современном мире. Исходя из того, что глобальная монополия на цифровое пространство является результатом развития интеллектуальных технологий в странах первого мира (хотя речь может идти о том, что современный Китай и Индия «дышат в затылок», формируя довольно успешно автономные образовательные сети), глобальное образование в форме западных образовательных структур, рассчитанных не только на экспорт образования, но и на формирование у иностранных студентов определенных идеологических и мировоззренческих схем, является лидирующим и влияет, как мы попытаемся определить далее, на состояние высшего образования в России через навязывание дискурса конкурентоспособностей.

Анализируя сложившиеся концептуальные схемы глобальной монополии в цифровом пространстве, мы должны целесообразно исходить из того, что зарубежная социологическая мысль основывается на концептах «информационного общества» (Ф. Уэбстер), в котором идея информационного общества включает диапазон от технологических критериев, критериев занятости, культуры, пространства[292]292
  Уэбстер Ф. Теории информационного общества / Ф. Уэбстер. – Москва: Аспект Пресс, 2004. 398 с.


[Закрыть]. Важно отметить, что предлагая следовать объективности анализа на рассмотрение различных подходов, которые группируются вокруг понимания информации как причины фундаментальных трансформаций в обществе, Ф. Уэбстер придерживается позиции, что реальность информационного общества порождает различные новые факторы, к которым можно отнести и глобальное образование. Отмечая, что господствует позиция принятия «невидимой руки рационализации», мы вспоминаем размышления известного немецкого социолога М. Вебера «о железной подступи рационализации общественных отношений в контексте реализации принципов капиталистического организации общества». М. Вебер как носитель конституционного либерализма был искренне обеспокоен вопросом о пределах человеческой свободы и на этот счет давал пессимистическую оценку перспектив личности в обществе тотальной рационализации[293]293
  Вебер М. Избранное. Образ общества / М. Вебер; перевод с немецкого. – Москва: Юрист, 1994. 702 с.


[Закрыть].

В теории информационное общество определяется объективностью информационных технологий через достаточно простое утверждение: в мире, где много информации, есть необходимость ее организации и структурированности, что является условием успешного глобального развития. В этом смысле глобальная монополия на цифровое пространство представляется довольно обоснованной заявкой на установление иерархии отношений в глобальном мире по критерию лидерства того, что первый мир является ядром изменений цифрового пространства. При этом не следует игнорировать критические позиции относительно оценки глобализации и как следствие – информационного общества. Данный импульс был задан движением антиглобализма, которое исходя из социальной несправедливости социальной глобализации, усугубляющей проблему бедности и неравенства в современном мире, подчеркивало, что в контексте глобально-общественной борьбы есть возможность реализации концепции альтерглобализма. Детерминистская схема этой концепции по аналогии с марксистской доктриной определяет альтерглобализм как способ разрешения противоречий глобального капитализма, основным из которых является конфликт технологических изменений и интеграционных процессов воздействия негативного характера на современный мир глобальных политических и финансово-экономических структур[294]294
  Альтерглобализм: теория и практика «антиглобалистского» движения; под редакцией А. В. Бузгалина. – Москва: Эдиториал УРСС, 2002. 256 с.


[Закрыть].

Антиглобалисты в этом смысловом контексте оценивают и феномен глобальной антимонополии на цифровое пространство, отмечая, что, во-первых, монополия ведет к стагнации и загниванию, а альтерглобализм как ориентир для выхода из ловушек глобализма предлагает кооперации и сотрудничества как эквивалентный обмен к системе образования. Во-вторых, если говорить о современном состоянии человеческого общества в различных аспектах и отречься от навязывания предопределенности глобализации в капиталистическом варианте, в российской исследовательской литературе можно привести в качестве примера отличную работу – «Современный глобальный капитализм», где, на наш взгляд, содержится достаточно объективный анализ глобализма и глобализации на основе принятия критических оценок данного процесса, хотя и в публицистическом виде. Тем не менее, достоинство данной работы состоит в том, что в упрощенном виде определяются основные параметры современной глобализации, основанной на идее преимущества конкурентных рынков и отрицательного отношения к перспективам перехода на параметры более справедливой и устойчивой мировой социальной системы. Естественно, логика исследования приводит авторов работы к оценке антиглобализма как массового движения в поиске новых путей развития человечества. Нашего внимания заслуживает тот факт, что в исследовании новая информационная реальность, которая, как отмечалось ранее, включает интернет и новые технологии, по мысли автора, содержит шанс на альтерглобализацию, давая импульс возникновению, налаживанию контактов между различными общественными и трудовыми ассоциациями в глобальном мире. Глобальный монополизм в цифровом пространстве как следствие оценки глобального капитализма является формой неоколониализма через экспорт «цифровых образовательных услуг», стандартов, соответствующих логике доминирования глобальных структур и воспроизводства глобального неравенства.

Следует отметить, что в исследовании определяются универсальные задачи противодействия глобальному капитализму. Утверждение о том, что Россия переломила негативные тенденции минувшего десятилетия (90-е годы XX века), является в определенной степени односторонним, так как логика развития отечественного высшего образования показала уже на исходе XX века определенную растерянность в поиске эффективного и общественно полезного вектора развития высшего образования. Дальнейшие события, связанные с присоединением к Болонскому процессу, и не совсем удачные попытки реформирования высшей школы показали сложность задач, которые определяются логикой преемственности в развитии отечественного высшего образования, отказом от политики сомнительных заимствованных инноваций, осознанием того, что перенос модели высшего образования, скопированной с рецептов глобального образования, может иметь рискованные последствия для развития высшей школы, а также судеб профессорско-преподавательского состава и студентов.

Концептуальный массив осмысления глобальной монополии в цифровом пространстве содержится в подходах индивидуализированного общества З. Баума, который рассматривал современное общество как потерявшее основные общественно-смысловые ориентиры в контексте обеспечения идентичности, связи личности и общества, безопасности, уверенности в будущем, обреченное на поиск новых способов существования в современном мире. В исследовании о векторе современной глобализации известный британский социолог (и здесь он солидарен с И. Валлерстайном и его школой) пишет о том, что изменения в современном глобализированном мире порождают новые поляризации, что свобода передвижения и передача информации стали ускорителями общественных процессов[295]295
  Валлерстайн И. Конец знакомого мира: социология XXI в. / И. Валлерстайн. – Москва: Логос, 2004. 368 с.


[Закрыть]. Но доступность информации имела негативные последствия через ее распространение, появление оппозиции конфликтности и солидарности, глобализация, предвещая освобождение от физических препятствий и обещая «избранным» свободу творчества, не отменяет социальные поляризации (неравенства), которые обретают экстерриториальный статус.

Исходя из того, что восхваления «новой свободы» не уместны, когда большинство людей в современном мире живет в условиях постоянной нужды и бедности, И. Валлерстайн определяет в качестве ограничивающего позитивное воздействие глобализации возведение мировой элитой «крепостей» в социальном пространстве. Он говорит о том, что как бедность приводит к формированию социального гетто и социальной эксклюзии, так и богатство в глобальном мире, его сосредоточение у глобального меньшинства содействует усилению элитизации высшего образования, закреплению демаркационных линий между образованием для избранных и массовым, направленным на формирование исполнительских качеств, образованием «для остальных»[296]296
  Валлерстайн И. Конец знакомого мира: социология XXI в. / И. Валлерстайн. – Москва: Логос, 2004. 368 с.


[Закрыть].

Вероятно, позиция З. Баумана относительно эффекта новых социальных популяризаций в глобальном мире, относительно бедности и богатства и ее влияния на глобальное образование имеет не только сторонников, но и критиков, выступающих в контексте декларирования целей глобализации, как объективных и содержащих выход из существующих в мировом пространстве экономических, политических, социальных противоречий[297]297
  Бауман З. Глобализация. Последствия для человека и общества / З. Бауман. – Москва: Весь Мир, 2004. – 185 с.


[Закрыть]. Глобально образование является тем «коньком», на котором идеологии глобализма чаще всего концентрируют общественное внимание. Популярная в российской либеральной среде концепция обществознаний, несмотря на объективизм и технологизм, содержит базовые мысли о том, что глобальные структуры (в особенности МВФ и МБРР) объективно заинтересованы в повышении качества высшего образования в «третьем» мире в целях обеспечения устойчивого общественного развития, решения вопросов трудоустройства и занятости молодежи, формирования у нее чувства гражданского достоинства и толерантности.

Важный момент состоит в том, что концепт «обществознания» является продуктом «обновленной версии евроцентризма», формой обоснования и легитимации интеллектуального лидерства западного мира, предложением развивающимся странам через совершенствование системы высшего образования и ее универсализацию и демократизацию обеспечить двуединую задачу социально-экономического развития и получения качества жизни, что является основным условием перехода от социальной политической нестабильности к «обществу уверенности в будущем», и с этим можно согласиться. Однако, в концепции обществознания рассматривается идеологическая заданность, что в определенной степени недооценивается адептами идеи преобразований по формуле «образование через всю жизнь в России». Во-первых, судя по тому, что российские исследователи, оценивая человеческие ресурсы высшей школы постсоветской России, сосредотачивают внимание на количественных параметрах (доля лиц с высшим образованием, количество центров высшего образования), что ограничивает возможности анализа социальных и культурных последствий, инноваций в образовательном пространстве[298]298
  Пугач В. Ф. Послевузовское профессиональное образование в России на рубеже XX–XXI веков: тенденции развития (статистико-социологический анализ): монография / В. Ф. Пугач. – Москва: Исслед. центр проблем качества подгот. специалистов, 2008. 138 с.


[Закрыть].

Соглашаясь с тем, что на современном этапе по сравнению с советским периодом кратно выросло число студентов, для полной объективной картины нужно говорить о том, что высшее образование в России стало, по образному выражению немецкого исследователя поздней современности У. Бека, «билетом на поезд в неизвестном направлении», то есть высшее образование переориентировалось на социально компенсирующую функцию, являясь формой сокращения молодежной безработицы (отложенной безработицы) в силу занятости студентов обучением и гарантией в условиях «скрытой безработицы», связанной во многом с логикой самовоспроизводства высшей школы и качеством профессиональной подготовки, не позволяющей основываться на претензии получить место высокооплачиваемого специалиста.

Данные обстоятельства делают обоснованным вывод о реальных проблемах высшей школы, на которую влияют как указанные обстоятельства, так и то, что экономический рост России характеризуется деиндустриализацией, эксклюзивным созданием рабочих мест, связанных с новейшими технологиями, которые ориентированы на занятость «меньшинства», владеющего современными востребованными профессиями (рефератной является профессия «информационщика»), поэтому концепт «общество знаний» не заслуживает тотальной критики. Но следует исходить из особенности развития высшей школы в России, из того, каковы реальные показатели качества и доступности высшего образования, перспективы трудоустройства и профессиональной занятости и в какой степени высшая школа готова нести «нагрузку», сопряженную с приведением в практическое состояние положений, связанных с системными изменениями внутри высшей школы.

Реальные показатели отечественного высшего образования в контексте его ресурсности социально-экономического развития свидетельствуют о том, что ожидаемые сдвиги в структуре высшего образования и формировании позиции принятия системных изменений определяются не столько, как об этом говорит опыт постсоветского периода, принятием программ, ориентированных на рост эффективности и общественной полезности высшего образования[299]299
  Государственная политика в сфере высшего образования: теоретические аспекты и региональное измерение: Монография / Ответственный редактор К. В. Воденко. – Ростов-на-Дону, 2020. 153 с.


[Закрыть], сколько, во-первых, пониманием того, на каком этапе и в каком состоянии находится российская высшая школа, во-вторых, различением актуальных и стратегических задач развития, и наконец, в-третьих, определением модели развития, способной вывести высшее образование из режима «неожиданных перемен». В этом смысле концепты глобального образования содержат необходимость поправки на российские обстоятельства, корреляции с реальными факторами и условиями высшего образования в российском обществе.

Российские исследователи во главе с Д. Константиновским отмечают, что главной задачей, стоящей перед российской высшей школой, является обеспечение доступности качественного общего образования[300]300
  Константиновский Д. Л. Неравенство в российском образовании: XX – начало XXI вв. / Д. Л. Константиновский // Образование и социальная дифференциация: Коллективная монография; ответственные редакторы М. Карной, И. Д. Фрумин, Н. Н. Кармаева. – Москва: Изд. дом Высшей школы экономики, 2018. С. 203–225.


[Закрыть]. Исследуя динамику ситуации, сложившейся в образовательной сфере российского общества, российские социологи указывают не только на противоречия между декларируемым различием прав и социальным расслоением, затрагивающие вопросы демократии и неравенства. Также важно в контексте нашего исследования упомянуть о влиянии социокультурных факторов на доступность образования. Характеризуя образовательный путь молодежи, можно говорить о том, что нам не следует забывать как аксиому предназначенность различных теоретико-методологических подходов к развитию образования по отношению к социокультурным основаниям. Известный исследователь П. Штомпка сформулировал правила социологического воображения, которые основаны на осознании глубоких скрытых структурных и культурных границ[301]301
  Штомпка П. Социология: анализ современного общества / П. Штомпка. – 2-е изд. – Москва: Логос, 2010. 664 с. С. 65.


[Закрыть]. В контексте нашего исследования важно подчеркнуть, что сам процесс включения российского высшего образования в глобальное пространство определяется пониманием особенностей системы российского высшего образования, логикой исторической преемственности и того, что необходимо минимизировать, нейтрализовать политику навязывания дискурса глобализма.

Испанский социолог М. Кастельс представил имевшую достаточно широкий резонанс среди российской общественности книгу «Информационная эпоха: экономика, общество и культура», в которой «время перемен» заключается в формировании информационного общества и изменения, имеющие революционный характер, делают востребованным понимание того, что современная технологическая революция создает принципиально новое отношение между обществом и технологией, что эпоха информационализма как качественно нового этапа общественного развития связана с перспективами информатизации (цифровизации различных сфер общественной жизни)[302]302
  Кастельс М. Информационная эпоха: Экономика, общество и культура / М. Кастельс. – Москва: ГУ ВШЭ, 2000. 606 с.


[Закрыть]. Это положение ориентировано на принятие цифровизации высшего образования как императива, но при этом следует подчеркнуть, что концепт информационного общества содержит скрытые идеологические мотивации и то, что можно отнести к его достоинству как разнообразие подходов, свободы исследовательской мысли, имеет обратную сторону.

В той или иной степени, глубинным основанием является либеральная традиция, следование принципам и идеям, которые анализировал И. Валлерстайн как исчезающее состояние рациональности[303]303
  Валлерстайн И. Конец знакомого мира: социология XXI в. / И. Валлерстайн. – Москва: Логос, 2004. 368 с. С. 88.


[Закрыть]. Отмечая, что либерализм имел непреходящие значения для утверждения идеалов свободы и прав, И. Валлерстайн определяет влияние либерализма на формирование социальной эпохи в контексте, во-первых, того, что либерализм исходит из предопределенности рациональности человека и в этом отношении является евроцентристской концепцией с доминантой разумности человека и критической оценки нерациональных оснований как архаичных и регрессивных для общественного развития, и как следствие – проведение демаркации между просвещенностью и «экзотичностью».

Интеллектуальный колониализм являлся и является устойчивым воспроизводящим феноменом западной интеллектуальной мысли, на что указывал американский исследователь Э. Саид в известной работе «Ориентализм. Западные концепции Востока»[304]304
  Саид Э. В. Ориентализм. Западные концепции Востока / Э. В. Саид. – Санкт-Петербург: Русский мир, 2006. 636 с.


[Закрыть]. Так, Э. Саид отмечал, что для обоснования политики колонизации незападного мира был введен дискурс ориентализма, который выражался в трех принципах: во-первых, принятии оппозиции «прогресс-регресс» Запада и Востока; во-вторых, различий между западным, европейским, и «туземным» человеком; в-третьих, из «вынужденного выбора Европы» прилагать усилия для выведения востока из застойного состояния, так как в глобализируемом мире сохранение архаичности и авторитарности восточного общества и восточного политического режима содержат вызовы западу, его социальному и экономическому процветанию.

В контексте нашего исследования важным моментом является принятие мысли Э. Саида, что ориентализм как традиция колониальной эпохи получает импульсы развития в глобальном мире: интеллектуальный колониализм является результатом произошедших в XX веке перемен – 1960 год вошел в мировую историю как год Африки. В этот судьбоносный для африканских народов момент независимость обрели более двадцати стран африканского континента. Но сохранявшие свое значение конфликты колониальной эпохи (трайбализм, неграмотность, отсталость сельского хозяйства, низкий уровень жизни) сформировали контуры постколониальной эпохи, когда большинство африканцев проживают в условиях постоянной нищеты и угрозы голода и болезней.