Текст книги "Цифровой постимпериализм. Время определяемого будущего"

Глобализация в рамках вертикали управляющих воздействий дает сбои без учета регионализации. Необходим переход на сетевую систему принятия решения. Например, в многоквартирных домах, где на уровне инстинктивной стратегии выживания действуют вертикально-горизонтальные компромиссные процедуры согласования решений большинства с учетом мнения меньшинства. Сочетание вертикальной вождистской (выбранный вождь) системы с горизонтальной может дать оптимальные результаты в условиях кризиса. А сегодня, кажется, такой момент настал. Глобализация должна быть уравновешена регионализацией. Если глобализация – это вертикаль, то регионализация – это горизонталь, которая способствует развитию сетевых структур во всех сферах человеческой деятельности и что особенно важно для различных социально-экономических систем в условиях ограниченности ресурсов. Ведь это вопрос выживания, что пока не осознано большинством в нашем потребительском обществе.

Усложняющаяся система затратного не справедливого жизнеустройства порождает на всех уровнях, от глобального до регионального социально – экономический кризис при разрушением природной среды (экология) и глобальными климатическими нарушениями. Попытка решить все проблемы логистики всех ресурсов от материальных до духовных администрированием приводит к коррупции и бюрократизации человеческого общества, нарастанию хаоса и, как говорил Генри Форд, «Перетаскиванию мертвых грузов». Интенсивное нарастание потребления всех без исключения ресурсов обществом потребления исчерпало себя из-за конечного размера планеты Земля и нарушения экотехноциноза. Пандемия COVID-19 показала неизбежность перехода экономики в новое качество. В этой связи переформатирование мировой экономики на новую интеллектуальную активноадаптивная социально-экономическую систему – «умная экономика», целью которой является не прибыль, а социальная и экологическая ответственность с целью повышение качества жизни граждан в соответствии с общепринятыми для данного региона критериями с учетом удовлетворения насущных потребностей для всего населения: еда, одежда, жилье неизбежен. Приход регенеративной круговой «зеленой» экономики на базе цифровых информационных технологий (искусственный интеллект) для мониторинга и принятия решения, с целью снижения ресурсо– и энергоемкости всех процессов жизнеобеспечения не имеет альтернативы. Сегодня мир находится в точке сингулярности и переход в новую экономику не так прост. Что нас ждет: Кампанелла или Оруэлл? Будем бдительны[332]332
  Хузмиев И. К. Кризис, что потом. Новая экономика // Автоматизация и IT в экономике. 2020. № 6. С. 8–11.


[Закрыть].

3.5. Перехват управления государством и народным хозяйством внешними силами как угроза национальной безопасности России в информационной сфере

Список сокращений, используемых в параграфе:

ГМО – Генетически модифицированный организм

ИИ – Искусственный интеллект

ЕСПЧ – Европейский суд по правам человека

ПРДН – Нетрадиционные для России псевдорелигиозные объединения деструктивной направленности

РГ – Российская газета

РДН – Нетрадиционные для России религиозные объединения деструктивной направленности

СМСУ – Наднациональные структуры мирового согласования и управления

УПК – Уголовно-процессуальный кодекс

ЭВМ – Электронно-вычислительная машина

NBIC – Nanotechnology, Biotechnology, Information Technology and Cognitive Science

В данном параграфе чрезвычайно важно затронуть тему цифровой экономики, определение которой мы находим в п. «р» ч. 4 Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017–2030 годы, где зафиксировано, что цифровая экономика – это «хозяйственная деятельность, в которой ключевым фактором производства являются данные в цифровом виде, обработка больших объемов и использование результатов анализа которых по сравнению с традиционными формами хозяйствования позволяют существенно повысить эффективность различных видов производства, технологий, оборудования, хранения, продажи, доставки товаров и услуг»[333]333
  О стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017–2030 годы [Указ Президента РФ от 09.05.2017 № 203] // Собрание законодательства Российской Федерации. № 20. Ст. 2901.


[Закрыть].

Как видим, здесь имеются два смысловых акцента – это большие объемы цифровых данных и хозяйственная деятельность, которую они и призваны обслуживать, заключающаяся в производстве (данный термин стоит на первом месте, а значит, имеет приоритет), технологий и т. д. Сюда же относятся и услуги, но не сами по себе, а чей уровень эффективности должен быть повышен, причем существенно.

Но фактически, развивается только та составляющая цифровой экономики, которая относится к сфере услуг и частично продажи и доставки товаров. Например, в Паспорте национального проекта «Цифровая экономика Российской Федерации» (утв. президиумом Совета при Президенте РФ по стратегическому развитию и национальным проектам, протокол от 04.06.2019 № 7)[334]334
  Министерство цифрового развития, связи и массовых коммуникаций РФ: сайт [Электронный ресурс]. URL: https://digital.gov.ru (дата обращения: 09.07.2019).


[Закрыть] нам не удалось найти ничего, что касалось бы использования цифровой экономики для увеличения производства чугуна, цветных металлов, мясо-молочной продукции и других продуктов питания, цемента, кирпича и т. д. То есть того, что имеет первостепенное значение для обеспечения безопасности России и комфортной жизни ее населения. Имеются только общие формулировки заголовков, в которые как бы случайно попали такие слова, как «промышленность». Например: «Создание комплексной системы финансирования проектов по разработке и (или) внедрению цифровых технологий и платформенных решений, включающей в себя венчурное финансирование и иные институты развития. Преобразование приоритетных отраслей экономики и социальной сферы, включая здравоохранение, образование, промышленность, сельское хозяйство, строительство, городское хозяйство, транспортную и энергетическую инфраструктуру, финансовые услуги, посредством внедрения цифровых технологий и платформенных решений».

По нашему мнению, данный документ в основном содержит в себе малопонятные словесные конструкции, за которыми ничего не стоит, которые являются высшим проявлением демагогии и беспредметности. Чего только стоят описанные в нем планы по развитию сквозных цифровых технологий «ПРЕИМУЩЕСТВЕННО на основе отечественных разработок». И как же после этого можно говорить в Совете Федерации о том, что единый реестр о человеке будет построен на российском оборудовании, работающем на российском же программном обеспечении?

Автор данной монографии кроме ученой степени по юриспруденции имеет, в частности, среднее техническое образование (советского образца!) в области электротехники, разбирается в радиотехнике, информационных технологиях, – это всегда входило в сферу его личных увлечений. Соответственно, отслеживание им таких технологий проводилось в течение последних 25 лет. Результатом такой деятельности является убеждение автора в том, что у России в данный момент нет технологий и специалистов в области программирования, которые были бы способны поднять, например, производительность сельхозпредприятий. За рубежом есть, но отечественных – нет. Имеются только в какой-то мере достаточные разработки и внедрения в данной сфере военного назначения.

Таким образом, говорить о построении цифровой экономики в том ключе, как это делают авторы вышеупомянутых документов, невозможно и даже преступно, так как, например, цифровизация производства продуктов питания неминуемо поставит отечественного производителя в полную зависимость от зарубежных, а значит, наднациональных структур, которые будут способны остановить такое производство из любой точки Земного шара (или даже с другого небесного тела, если они туда переберутся) в любой момент времени. Возможно, что соответствующее программное обеспечение будет способно работать только исключительно с ГМО семенным фондом – сеялка просто не будет подавать семена в почву, если они не будут иметь соответствующей радиоизотопной метки.

Не случайно, что материалы по «цифровой экономике» мы поместили в параграф, посвященный опасности перехвата управления российским государствам внешними структурами. Именно такая опасность нависла над страной в настоящий момент, о чем свидетельствует нормативная база, касающаяся строительства цифровой экономики.

Возвращаясь к Паспорту национального проекта «Цифровая экономика Российской Федерации», нужно особое внимание обратить на цель данного национального проекта. Она определена так: «Увеличение внутренних затрат на развитие цифровой экономики за счет всех источников (по доле в валовом внутреннем продукте страны) не менее чем в три раза по сравнению с 2017 годом».

Цель же Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017–2030 годы сформулирована немного более конкретно: «Целью настоящей Стратегии является создание условий для формирования в Российской Федерации общества знаний».

И здесь нужно отметить, что конституционные нормы и принципы, которые все без исключения имеют прямое непосредственное действие, должны пронизывать всю ткань законодательства, они должны полагаться в фундамент и всецело определять смысл любого нормативно-правового акта.

Статья 2 Конституции РФ устанавливает, что «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства». Часть 1 ст. 7 определяет, что «Российская Федерация – социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека».

Особое внимание нужно обратить на ст. 75.1, введенную в 2020 году, согласно которой «В Российской Федерации создаются условия для… повышения благосостояния граждан, …гарантируются защита достоинства граждан и уважение человека труда, обеспечиваются… социальное партнерство, экономическая, политическая и социальная солидарность».

Исходя из совокупности определения цифровой экономики, содержащегося в Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017–2030 годы и вышеприведенных норм Конституции, определяющих права человека, можно сделать вывод, что цели цифровой экономики в соответствующих документах должны содержать показатели прогресса реального сектора экономики, которые должны быть достигнуты в результате использования цифровых технологий.

В частности, во сколько раз ежегодно будет повышено производство стали, мяса и молока на душу населения; сколько семей будут обеспечены жильем и индивидуальной социальной помощью (величина которой будет определяться на основе больших объемов данных, в частности, с учетом здоровья детей и родителей), что позволит каждой русской семье комфортно воспитывать минимум четырех детей; во сколько раз уменьшится количество абортов в стране; на сколько процентов возрастет неприятие россиянами разводов.

Также целевым показателем прогресса цифровой экономики должно быть то, сколько средств от каждого проданного литра нефти и кубического метра газа будут гарантированно доходить до каждого гражданина России благодаря электронному учету; на сколько должен сократиться разрыва доходов так называемых топ-менеджеров и рядовых преподавателей. Такие показатели можно перечислять достаточно долго, но ничего этого в означенных выше документах мы не находим, что автоматически, по нашему мнению, ставит под сомнение смысл их существования.

Подобные целевые показатели сами по себе должны стать главной темой отдельного объемного научного исследования. Да, это элементы плановой экономки, присущей социалистическому методу ведения народного хозяйства, но без этого точка невозврата на пути деградации российской экономики будет пройдена в ближайшее время. Мы живем в уникальной действительности, когда капитализм при господстве СМСУ за последние десятки лет в очередной раз доказал свою античеловеческую природу.

В соответствие же со ст. 75.1 Основного закона РФ одним из целевых показателей развития цифровой экономики должны были бы стать планы по перераспределению материальных ресурсов богатых в пользу бедных в цифровом выражении на каждый год процесса цифровизации экономики, что стало бы реализацией конституционного принципа социальной солидарности. Еще не справедливости, но уже солидарности[335]335
  Мы несколько утрируем, но такие планы могли бы выражаться в ежегодном проценте передачи материальных средств, скажем, детским садам. Этот процент рассчитывался бы автоматически в зависимости от средств, располагаемых конкретным материально состоятельным человеком, прогноза срока его дожития, количества статей, опубликованных им в ведущих научных журналах капстран и от ещё тысяч показателей, которые в долю секунды вычислялись бы квантовым компьютером в масштабах всей страны. Например, на каждого члена конкретной семьи приходится по 1000 кв. метров жилой недвижимости. Зачем столько? Нужно составить план по последовательной передаче в течение лет пяти 50 процентов такой недвижимости, к примеру, семьям военнослужащих или детям-инвалидам. Мы уверены, что такая форма реализации конституционного принципа солидарности в кратчайшее время могла бы решить многие социальные проблемы, в частности, демографического характера. Конечно, такое перераспределение может носить исключительно добровольный характер. Но целевые показатели были бы обозначены, а власть на местах при помощи тех же цифровых технологий уже нашла бы способ доказать зажиточным гражданам необходимость таких действий.


[Закрыть].

Нужно отметить, что цифровая экономика, способная обеспечить устойчивый материальный прогресс человека, была разработана советскими учеными еще в середине шестидесятых годов прошлого века. Эту задачу решили на теоретическом уровне такие выдающиеся ученые как А. И. Китов и В. М. Глушков. По результатам их работ Постановлением ЦК КПСС, Совмина СССР от 08.10.1970 № 849–291 «О мерах по совершенствованию управления в народном хозяйстве на основе широкого использования средств вычислительной техники» было принято решение «Признать необходимым создать Общегосударственную автоматизированную систему сбора и обработки информации для учета, планирования и управления в народном хозяйстве на базе Государственной сети вычислительных центров и Единой автоматизированной сети связи страны».

Вот что пишут в своей книге «Что такое ОГАС?» В. М. Глушков, В. Я. Валах. От ее внедрения ожидались конкретные практические результаты: «…высокий уровень синхронизации производства (точного согласования во времени) во всех звеньях народного хозяйства; разумное сокращение количества сырья и оборудования, хранящегося на сотнях тысяч складов и порой длительное время не участвующего в материальном производстве; гораздо более гибкое планирование, точно учитывающее имеющиеся возможности и ресурсы»[336]336
  Глушков В. М. Что такое ОГАС? / В. М. Глушков, В. Я. Валах. – Москва: Наука, 1981. С. 7.


[Закрыть].

Но при этом авторы книги подчеркивают, что «…ОГАС не «командует» экономикой, а лишь «командует» потоками информации о состоянии экономики, помогает организовывать и осуществлять решение планово-управленческих задач. Что же касается окончательного принятия решений (на основе выработанных вариантов), то эта функция остается за людьми»[337]337
  Там же. С. 8, 141–146.


[Закрыть]. Подчеркнем, что по-нашему убеждению, цифровая экономика современной России не должно выходить за рамки, установленные данным определением ОГАС.

В принципе определение ОГАС, сделанное 40 лет назад несколько схоже с определением цифровой экономики, данном в Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017–2030 годы. Но в действительности, как мы уже отмечали, цифровая экономика, фактически насаждаемая в России, касается в лучшем случае сферы услуг, к которым в разрез с нуждами народа, на данный момент приравнено и образование.

Фактически под именованием цифровой экономики в России внедряется новый жизненный уклад, трансформируется само общество на основании нового навязываемого менталитета. Сделаны шаги для преобразования самого человека, разум которого должен уступить место искусственному интеллекту. Человек и все его проявления превращаются в цифровой код.

А. И. Китов и В. М. Глушков еще в советское время доказали, что цифровые технологии необходимы для прогресса общества, но на данный момент в РФ они превратились в самоцель. Сейчас они направлены на изменение самой сущности человека. Такие технологии являются фундаментом всего комплекса NBIC-конвергенции.

В контексте угрозы перехвата управления извне нужно констатировать факт того, что мы не знаем, в чьих конкретно руках окажется вся информация о населении России, которая собирается с применением десятилетиями отработанных методик. Но, по нашему мнению, можно не сомневаться, что это представители СМСУ. Для таких структур особую важность представляют не столько задачи по окончательному разрушению экономики России и постановки ее ядерного потенциала под свой контроль, сколько задачи по духовно-идеологическому переформатированию российского населения.

Именно через информационный инструментарий предпринимаются попытки поставить население России под тотальный контроль через привитие новой идеологии, что нашло отражение в статье В. Нуланд «Pinning Down Putin»[338]338
  Nuland V. Pinning Down Putin / V. Nuland // Foreign Affairs [Электронный ресурс]. URL: https://www.foreignaffairs.com/articles/russian-federation/2020–06–09/pinning-down-putin (дата обращения: 11.07.2021).


[Закрыть], в которой западному истеблишменту дается недвусмысленная установка на идеологическую обработку населения России, прежде всего молодежи, через социальные сети.

Нельзя сказать, что среди отечественных законодателей нет лиц, осознающих опасности, рождающиеся из информационной сферы жизни общества. В российском законодательстве прослеживается тенденция на ослабление влияния международно-правых норм, создающих угрозу безопасности России. Так, если в «Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации» (утв. президентом РФ 07.02.2008 № Пр-212)[339]339
  Российская газета. 2008. № 34.


[Закрыть] прямо указывалось, что «Настоящая стратегия подготовлена с учетом международных обязательств Российской Федерации… В настоящей Стратегии учтены основные положения Окинавской хартии глобального информационного общества, Декларации принципов построения информационного общества, Плана действий Тунисского обязательства и других международных документов, принятых на Всемирной встрече на высшем уровне по вопросам развития информационного общества», а значит, указанные документы повлияли на данный документ, то в «Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017–2030 годы» мы встречаем иную формулировку. В последнем документе в п. 5 международные акты, в которых содержатся международные принципы создания информационного общества и подходы к его созданию только перечисляются, но не указывается, как они соотносятся с самим документом. Можно только из контекста самого документа понять, что они все же нашли в нем отражение. То есть «Стратегия развития информационного общества в Российской Федерации на 2017–2030 годы» несколько ближе к реализации конституционного принципа, закрепленного ст. 79 Конституции РФ, согласно которому «…Решения межгосударственных органов, принятые на основании положений международных договоров Российской Федерации в их истолковании, противоречащем Конституции Российской Федерации, не подлежат исполнению в Российской Федерации».

Возвращаясь собственно к цифровой экономике, отметим, что на данный момент такая экономическая идеология и практика в России сводятся исключительно к сбору всех возможных сведений о конкретном человеке с целью их последующей монетизации. Об этом недвусмысленно заявил Председатель правительства РФ М. Мишустин весной 2020 года. В частности, на встрече с заместителями руководителей органов власти, отвечающими за цифровую трансформацию российского общества, он подчеркнул, что в данной сфере у них будут «полномочия по реинжинирингу всех рабочих процессов внутри министерств и ведомств… Включая их перевод в онлайн-услуги для населения и переход к управлению данными, которые на сегодняшний день поступают в реальном времени. А данные сегодня – это, если хотите, новая нефть, золото, платина XXI века. Только они имеют разницу с теми ресурсами: те исчерпаемы, а эти неисчерпаемы… И чем больше у вас данных, тем больше добавленной стоимости; это удивительное свойство данных – рождать новую стоимость при их структуризации и обработке, в том числе с использованием алгоритмов искусственного интеллекта»[340]340
  Мишустин рассказал о «новой нефти» XXI века // РИА Новости. 12 марта 2020 [Электронный ресурс]. URL: https://ria.ru/20200312/1568492492.html (дата обращения: 11.07.2021).


[Закрыть]. По сути, Правительство России взяло курс на самое решительное форсирование «цифровизации» общества[341]341
  Михаил Мишустин обсудил с заместителями ведомств «цифровые» перемены // Российская газета [Электронный ресурс]. URL: https://rg.ru/2020/03/12/mishustin-zaiavil-o-neobhodimosti-sozdaniia-cifrovogo-specnaza-v-rf.html (дата обращения: 11.07.21).


[Закрыть] в рамках так называемой очередной промышленной революции. Еще раз подчеркнем, что при этом мы не находим планов Правительства РФ по введению цифровой экономики с целью развития реального сектора экономики[342]342
  И это неудивительно, ведь за последние 30 лет исчезли тысячи промышленных предприятий. То есть можно прийти к выводу о том, что и «оцифровывать» кроме людей особенно-то и нечего. Ср.: 25 лет приватизации в России: что осталось от страны заводов и фабрик? // Аргументы и факты [Электронный ресурс]. URL: https://aif.ru/money/economy/25_let_privatizacii_v_rossii_chto_ostalos_ot_strany_zavodov_i_fabrik (дата обращения: 11.07.21).


[Закрыть].

Но не только информация будет новой нефтью в новой глобальной экономике, которую всеми силами насаждают СМСУ. Вещественные, осязаемые товары также будут играть большую роль. Ведь существует, например, Coca-Cola, McDonald’s, владельцы которых имеют прямое отношение к СМСУ. После новой промышленной революции все эти полуфабрикаты на основе ГМО, а также вещи с запланированным сроком гарантированного износа вроде тех, какие выпускают Apple, Toyota и подобные, также будет значимы. Но изменятся методы их навязывания массам, которые станут более изощренными с использованием цифровых технологий.

Для пояснения сущности приведем высказывание, пожалуй, ведущего специалиста в вопросах продвижения в России трансгуманизма, неотъемлемой частью которого является очередная «промышленная революция». О. Н. Четверикова пишет по этому поводу «Современные когнитивные и информационно-коммуникационные технологии (далее – ИКТ), чьим объектом воздействия является сознание человека, являются в руках заказчиков прекрасным средством формирования такого восприятия действительности у потребителей, которое полностью отвечает их интересам. Подвергаемый концентрируемому воздействию этих технологий человек становится управляемым и соотносит себя уже не с реальностью, а с внедренными в его сознание ценностями».

Как писали авторы одного из исследований, посвященных глобализации, вышедшего еще в 2000 году, «информационные технологии впервые сделали воздействие на сознание качественно более эффективным, чем на неживую природу, не только с точки зрения физических результатов, но и с точки зрения результатов коммерческих: воздействие на сознание начало приносить колоссальную прибыль. Это автоматически расширило сферу их регулярного применения… на все стороны повседневной жизни человеческого общества. Наиболее наглядное проявление этого – мировой бум такой специфической отрасли, как public relations. От рекламы, подгоняющей товар под вкусы клиента, «пиар» отличается тем, что, наоборот, подгоняет предпочтения клиента под уже имеющийся товар, то есть, как и пропаганда, занимается формировании общественного сознания.

В этих условиях опыт современных сект – с их жрецами-бизнесменами, воспроизводящими древние магические способы и технику управления людьми, – оказывается крайне актуальным и представляется наиболее ценным для корпорационной элиты»[343]343
  Четверикова О. Н. Цифровой тоталитаризм. Как это делается в России / О. Н. Четверикова. – Москва: Благословение, 2019. С. 48–49.


[Закрыть].

Таким образом, мы приходим к неизбежности в условиях новой информационной парадигмы управления сознанием каждого отдельного человека, для чего будут применяться не только методики обработки адептов РДН и ПРДН, но и возможности прямого управления сознанием человека. И здесь мы сталкиваемся с прямой связью между информационной и религиозной безопасностью общества. И все это идет в разрез с Конституцией России и Стратегией развития информационного общества в Российской Федерации на 2017–2030 годы.

В данном параграфе нашего исследования нужно отметить еще один канал возможного перехвата управления страной, который лежит в сфере деятельности судебной системы. Конечно же, это – тема отдельного диссертационного исследования, даже серии таких работ, предмет деятельности целого института, потому мы остановимся лишь на уголовном судопроизводстве. Уголовно-правовая сфера является наиболее значимой по отношению к человеку как таковому, поэтому имеет смысл начинать такого рода анализ именно с нее.

Мы не отрицаем положительный потенциал отдельных новшеств в уголовном процессе, связанных с использованием цифровых технологий. В частности, отдельные авторы отмечают положительный эффект, который может быть получен вследствие применения в таком судебном процессе видеоконференц-связи. Такая технология позволяет избежать излишних расходов на обеспечение явки участников судебного заседания, а также «способствует обеспечению безопасности участников судебного заседания, позволяя рассматривать ряд возникающих в уголовном судопроизводстве вопросов, не доставляя обвиняемых, представляющих потенциальную опасность, из мест предварительного заключения в помещения судов»[344]344
  Качалов В. И. Об использовании видео-конференц-связи в судебном производстве по уголовным делам / В. И. Качалов, О. В. Качалова // Российский судья. 2017. № 12. С. 34–38.


[Закрыть]. Можно констатировать, что видеоконференц-связь как минимум дополнила арсенал средств уголовного судопроизводства.

Нужно отметить, что на настоящий момент имеется широкая нормативно-правовая база применения видеоконференц-связи в судебном процессе, в том числе на международном уровне. Так, Комитет Министров Совета Европы в п. 3 своей Рекомендации № R (2001) 3 от 28 февраля 2001 года «По распространению судебной и иной юридической информации путем использования новых технологий»[345]345
  Рекомендация № R (2001) 3 Комитета министров Совета Европы «По распространению судебной и иной юридической информации путем использования новых технологий» [принята 28.02.2001 на 743-м заседании представителей министров] // Совет Европы и Россия: сб. док; составители Л. И. Брычева, М. В. Винорадов, Д. В. Юзвиков. – Москва: Юридическая литература, 2004. 925 с. С. 866–872.


[Закрыть] отметил необходимость для государств-членов «упростить связь граждан с судом и иными правовыми организациями при помощи новых технологий». Итак, документ, принятый еще два десятилетия назад, определил и запрограммировал введение в судебный процесс информационных технологий. Причем большинство задач цифровизации судебного производства, поставленных данным документом, могут быть в той или иной мере решены при помощи видеоконференц-связи. И Россия движется в фарватере этого процесса.

Позднее Конституционный Суд РФ подготовил правовые предпосылки для широкомасштабного введения в России видеоконференц-связи в судебном процессе. Он указал, что положения УПК РФ «…по своему конституционно-правовому смыслу в системе действующего уголовно-процессуального регулирования не допускают возможности проведения судебного заседания в отсутствие подозреваемого, обвиняемого, подсудимого или осужденного и предполагают необходимость обеспечения осужденному по его просьбе возможности обосновать перед судом кассационной инстанции свою позицию по рассматриваемым вопросам путем непосредственного участия в судебном заседании, использования систем видео-конференц-связи или иным способом»[346]346
  По жалобе гражданина Давыдова Андрея Станиславовича на нарушение его конституционных прав частью третьей статьи 376 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации [Определение Конституционного Суда РФ от 16.11.2006 № 538-О] // Вестник Конституционного Суда РФ. 2007. № 2.


[Закрыть].

В другом своем решении Конституционный Суд РФ отметил, что «Положения статьи 125 УПК Российской Федерации – по их конституционно-правовому смыслу – обязывают суд обеспечить содержащемуся под стражей заявителю жалобы возможность путем непосредственного участия в заседании суда или путем использования систем видеоконференцсвязи ознакомиться со всеми материалами рассматриваемого судом дела и довести до сведения суда свою позицию, если принимаемое судом решение связано с применением к заявителю мер, сопряженных с его уголовным преследованием, ограничением его свободы и личной неприкосновенности; в иных случаях лицу, отбывающему наказание в виде лишения свободы, обеспечивается возможность довести до суда свою позицию путем допуска к участию в деле его адвокатов и других представителей, а также иными предусмотренными законом способами»[347]347
  По жалобам граждан Великанова Вадима Владимировича, Виноградова Александра Сергеевича и других на нарушение их конституционных прав статьей 77.1 Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации и статьями 125 и 376 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации [Определение Конституционного Суда РФ от 19.05.2009 № 576-О-П] // Ведомости уголовно-исполнительной системы. 2009. № 12.


[Закрыть].

Также нужно указать на наличие в России Федеральной целевой программы «Развитие судебной системы России на 2013–2020 годы»[348]348
  О федеральной целевой программе «Развитие судебной системы России на 2013–2020 годы» [Постановление Правительства РФ от 27.12.2012 № 1406 (редакция от 21.05.2020)] // Собрание законодательства Российской Федерации. 2013. № 1. Статья 13.


[Закрыть], в которой большое внимание уделяется развитию видеоконференц-связи в судах, что зафиксировано в документе в качестве одного из важнейших целевых показателей. В частности, по итогам реализации данной программы ожидалось оснащение 95 % федеральных судов общей юрисдикции – комплектами видеоконференц-связи.

Но при этом нужно отметить, что в УПК РФ не существует определения видеоконференц-связи. Это, на наш взгляд, является существенным основанием нарушения прав и свобод человека. Такая важная в сегодняшнем обществе дефиниция должна быть закреплена нормами УПК РФ с прямым указанием на определенные технические нормы, во избежание злоупотреблений при которых видеоконференц-связью можно будет назвать любую трансляцию с использованием самой технически отсталой аппаратуры.

На сегодня в этом контексте можно назвать только Регламент, утвержденный Приказом Судебного департамента при Верховном Суде РФ, согласно которому «видеоконференц-связь – это способ осуществления процессуальных действий, предусмотренных законом, с использованием программно-технических средств передачи аудио– и видеоинформации по каналам связи с одним или несколькими абонентами»[349]349
  Об утверждении Регламента организации применения видеоконференц-связи в федеральных судах общей юрисдикции [приказ Судебного департамента при Верховном Суде РФ от 28.12.2015 № 401 (редакция от 07.08.2019)] // Бюллетень актов по судебной системе. 2016. № 3.


[Закрыть]. Применительно к технической стороне вопроса в данном документе имеется некоторая регламентация (соответствующий раздел документа достаточно короток и частично посвящен вопросам не технического, а организационного порядка), но это только достаточно общие требования. В частности, п. 2.4 устанавливает, что «Программно-технические комплексы и каналы связи, используемые в судебном заседании, проводимом с применением ВКС, должны обеспечивать надлежащее качество изображения и звука (оптимальный уровень громкости звука, минимальный угловой размер видимости дисплеев телевизоров или шкала соотношения размера диагонали телевизора и глубины зала (помещения ВКС), 15-минутную бесперебойную работу на источниках резервного питания и т. д.)». Что скрывается под выражением «и т. д.» остается только догадываться.

В «Уголовно-процессуальном кодексе Российской Федерации» от 18.12.2001 № 174-ФЗ (ред. от 24.04.2020)[350]350
  Собрание законов Российской Федерации. 2001. № 52 (часть I). Статья 4921.


[Закрыть] имеются соответствующие нормы, позволяющие использовать видеоконференц-связь в уголовном процессе. В частности, ч. 6 ст. 35 устанавливает, что «… По решению суда обвиняемый участвует в судебном заседании путем использования систем видеоконференц-связи»; ч. 4 ст. 240 «Непосредственность и устность» гласит, что «свидетель и потерпевший могут быть допрошены судом путем использования систем видеоконференц-связи».

Часть 6.1 ст. 241 «Гласность», введенная Федеральным законом от 21.07.2014 № 251-ФЗ, устанавливает возможность применения систем видеоконференц-связи: «Подсудимый участвует в судебном заседании непосредственно. В исключительных случаях в целях обеспечения безопасности участников уголовного судопроизводства суд вправе при рассмотрении уголовных дел о преступлениях, предусмотренных статьями 205–206, 208, частью четвертой статьи 211, частью первой статьи 212, статьями 275, 276, 279 и 281 Уголовного кодекса Российской Федерации, по ходатайству любой из сторон принять решение об участии в судебном заседании подсудимого, содержащегося под стражей, путем использования систем видеоконференц-связи».

В УПК РФ в 2011 году была введена специализированная ст. 278.1 «Особенности допроса свидетеля путем использования систем видеоконференц-связи», включающая в себя 4 части (введена Федеральным законом от 20.03.2011 № 39-ФЗ):

«1. Суд, рассматривающий уголовное дело, при необходимости может вынести решение о проведении допроса свидетеля путем использования систем видеоконференц-связи.

2. Суд, рассматривающий уголовное дело, поручает суду по месту нахождения свидетеля организовать проведение допроса свидетеля путем использования систем видеоконференц-связи…».

В УПК РФ имеются и другие нормы, которые регулируют применение видеоконференц-связи в уголовном процессе. Так, ч. 1 ст. 293 «Последнее слово подсудимого» устанавливает, что «После окончания прений сторон председательствующий предоставляет подсудимому последнее слово, в том числе с использованием систем видеоконференц-связи».

Часть 2 ст. 389.12 «Участие сторон в судебном заседании при рассмотрении уголовного дела в суде апелляционной инстанции» устанавливает, что «Осужденному, содержащемуся под стражей и заявившему о своем желании присутствовать при рассмотрении апелляционных жалобы, представления, по решению суда обеспечивается право участвовать в судебном заседании непосредственно либо путем использования систем видеоконференц-связи».

Часть 8 ст. 389.13 «Порядок рассмотрения уголовного дела судом апелляционной инстанции» предусматривает, что «Суд апелляционной инстанции вправе исследовать доказательства с использованием систем видеоконференц-связи».