Текст книги "Фаворит. Стрелец"

Не сказать, что Николай был таким уж частым гостем в доме своей тетки. Несмотря на свою искреннюю любовь, свободного времени у наследника престола все же не так чтобы и много. Но все же время от времени он у нее бывал. Вот и сегодня надумал навестить, благо со своими потешными оказался неподалеку. Полк возвращался из двухдневного учебного похода.

Погода выдалась сырая, морось пробирает до костей. Ночью же уже серьезно подмораживает. Как раз то, что нужно для тренировок. Как говорит де Вержи, чем больше солдат упражняется, тем лучше чувствует себя в боевом походе. Сейчас полк направляется в Преображенское под командованием своего полковника. Цесаревич же отправился к тетке.

Вообще-то особой необходимости в том не было. И тетушку он видел не так давно, всего-то пару дней назад был в ее московском дворце. Но все же решил побывать в ее загородной усадьбе.

А все те клятые письма и бумаги, найденные у покончившего с собой иезуита. Вот же змея подколодная. Живым бы его, паразита, взять. Ну да чего теперь-то. В тех бумагах было подробнейшим образом расписано, как следует влиять на государя, как подогревать его интерес, в какую сторону обращать его внимание, к чему склонять с тщанием, а от чего держать подальше.

Иными словами, его, будущего самодержца Русского царства, собирались взнуздать и понукать по своему усмотрению. Но самое главное даже не это. Несмотря на свои планы, иезуиты все же считали, что управиться в должной мере с Николаем уже не получится, потому как наследник вырос и во многом его характер успел сложиться. А потому основная ставка была не на него, а на его еще не рожденных детей. И не только его.

Цесаревича хотели всего лишь склонить к европейскому образу жизни, добиться строительства коллегиума, дабы нести свет просвещения. Это учебное заведение вкупе с европейскими взглядами царя – а к тому моменту он уже взойдет на престол – должно было стать одним из самых престижных. Впоследствии ему предстояло вырасти в самый настоящий университет.

В стенах этого «храма знаний» должны были проходить обучение не только будущие наследники русского престола, но и отпрыски видных московских родов. А как же иначе-то. Да отцы семейств бороды друг другу повыдергивали бы за право пристроить туда своих чадушек. А уж там-то их должны были воспитать в нужном ключе. Нужном для католицизма, ясное дело.

Смешно? А вот не стоит так уж легкомысленно относиться к данному вопросу. И Николай посмотрел на него со всей серьезностью. Он изучил историю становления ордена в Речи Посполитой, поговорил с отцом. Результат его поразил. Оказывается, уже за первые двадцать лет иезуитам удалось свернуть мозги отпрыскам многих влиятельных родов, и в том числе ярых сторонников протестантства и православия.

Двадцать лет! То есть уже его дети могли стать проводниками католицизма в Московском царстве. Мало того, согласно записям в бумагах их планировалось сделать членами общества Иисуса. Ввести в католический орден, присягающий на личную преданность Папе Римскому, наследника Русского престола, опору и надежду православной веры!

Первым порывом Николая было доказать всем этим европейским дворам, насколько они ошибаются, и заставить их трястись от страха. Но хорошо, что, когда его посетила эта гениальная мысль, он как раз был у батюшки, знакомившегося с принесенными документами.

Долго они говорили. Никогда еще Дмитрий не был столь откровенен с Николаем и не говорил с ним на равных. Но тут уж расстарался. Доказать всей Европе, что она сильно ошибается, конечно же можно. Вот только и надорваться недолго. Тут ведь мало иметь сильную армию. Необходимо, чтобы и казна была полна.

Взять последнюю войну с Речью Посполитой. На юге она вела войну с Турцией. На севере ее донимал швед. А тут еще и на востоке навалились русские. Так москвичи едва жилы не надорвали, пока отгрызли свой кусок и взяли под свою руку гетманщину. А ну как не было бы у поляков тех проблем?

Любая война должна приносить пользу. И последняя, несомненно, оказалась во благо Русскому царству. Конечно, гетманщина разорена войной, и потребуется немалый срок, чтобы те края вновь зацвели. Но зато запорожцы сами пошли под руку царя. Да еще искренне благодарны за оказанную помощь. А оттого и союзниками верными будут.

Казне московской от тех краев пользы, понятно, никакой. Но зато и трат не предвидится, потому как они живут там своим укладом. Зато случись надобность – и многотысячное запорожское войско тут же окажется в строю. И оно опять не будет стоить казне ни копейки. Так что сколь бы напряженной та война ни случилась, выгоды по ее результатам очевидны.

От войны же с Европой для московского престола сейчас проку никакого. Только вред один. А вот то, что теперь на западных границах тихо, это уже хорошо, потому как надо решать вопрос с Крымским ханством. Вот от этого польза будет несомненной. Сколько веков уж Русь стонет от набегов татарских.

Словом, проговорили они с отцом долго и о многом. И на многие дела Николай взглянул совершенно иначе. Так, как не посмотрел бы еще год назад. И многие события, казавшиеся ясными как божий день, предстали в несколько ином свете. Как, к примеру, уже традиционный выход из-под московской руки Новгородской и Псковской республик.

Псковичи те и сами не против присоединиться к Москве. Потому как живут под постоянной угрозой со стороны Литвы. Благодаря же победе Москвы над Польшей и Литва присмирела. Просто новгородские земли, стоящие на пути, не дают осуществиться этому воссоединению. Чтобы взять в оборот Новгород, сил у Москвы достанет. Дважды уж брали и снова осилят.

Но царь Василий не стал этого делать. Вместо этого все свои усилия он сосредоточил на церковной реформе. И сумел все обставить полюбовно для всех русских земель. Да еще и внедрить московский патриархат. Великое достижение, между прочим. А ведь зрел раскол церкви, от которого ничего хорошего не приключилось бы. Зато теперь во всех приходах худого слова о Москве не услышишь. А значит, и неприязнь в людях не подогревается, а совсем даже наоборот.

И потом, захватив Новгород, Москва неизменно порушит там все. Да еще и народ против себя настроит. Иначе во время войн просто не бывает. А это головная боль и лишние траты на восстановление. Те края нужно присоединить к себе, а не пограбить и оставить разоренными.

И если удастся заполучить новгородские владения миром, тогда они достанутся Москве в полном порядке и принесут неизменную прибыль. Потому и привязывает Дмитрий новгородских купцов к Москве. Привечает их боярские роды. Да спокойно поглядывает на вновь отлитый вечевой колокол. До времени.

Не прошел даром тот разговор. Не далее как сегодня де Вержи позволил себе пренебрежительное высказывание относительно деда Николая. Мол, вон каких молодцов воспитываем, будь таковые в царствование царя Василия, никакой Новгород или Псков из-под его руки не вышли бы. Но у него не было тех талантов, что у цесаревича Николая.

Думал слегка польстить. И раньше такое только приветствовалось. А тут Николай вдруг вскинулся и отчитал полковника за длинный язык. А чтобы лишний раз показать свое неудовольствие, приказал самостоятельно вести полк в Преображенское. Сам же цесаревич пока навестит тетку. После прочтения бумаг иезуита наследник решил держать де Вержи на некоторой дистанции.

А кому понравится узнать, что тот, кого ты почитал за близкого друга, оказывает на тебя влияние. Пусть и неосознанно, но направляет тебя в нужную ему сторону. Гастону вообще повезло, что его использовали втемную и никто с ним не вступал в сношение. Иначе не миновать ему серьезных неприятностей.

В воротах усадьбы приметил выезжающего верхом стрельца, который спешился и отвесил наследнику земной поклон. А то как же. Он сейчас, чай, не при службе и не в строю. Николай без труда узнал любимую игрушку тетки. Ну хоть на этот раз мужчина рядом с ней чего-то да стоит. Преподнести казне такой подарок, как золотой прииск, – это достойно похвалы.

А еще винтовальные пищали и мушкеты его мастерской славятся не только на всю Москву, но теперь уже и далеко за ее пределами. А это положительным образом сказывается на престиже государства Русского. Или это мастерская его батюшки? Не имеет значения. Паренек этот все одно личность довольно примечательная.

На Урале экспедиция столкнулась с сотней татар да разбойничьей ватагой. И десяток младых стрельцов под его командой их всех разогнал. И по словам того же Матвея, в немалой степени благодаря задумкам вот этого паренька.

Хм. И на Москве уж успел себя показать. Это ведь он сыскал тех, кто умышлял против тетки Ирины. Всех дознатчиков превзошел. И убийцу, что покушался на нее не единожды, самолично взял. Пусть и поранил изрядно, но все же взял.

– Иван Карпов? – останавливая жеребца и вынуждая остановиться эскорт из десятка преображенцев, обратился Николай.

– Так и есть, цесаревич, десятник стрелецкого Дмитриевского полка Карпов, – распрямляясь, ответил парень.

– За то, что изловил преступника, покушавшегося на тетушку мою Ирину, жалую тебе право не бить более передо мной земные поклоны, а приветствовать одним только поклоном головы.

– Благодарствую, цесаревич, – сопроводив свои слова поклоном головы, ответил Иван.

– Поговаривают, твой десяток из младых многим ветеранам носы утрет. Так ли это?

– Лукавить не стану, цесаревич. Во многом утрем, но далеко не во всем. В особенности же уступим опытом, коий только с годами и походами приходит.

– Отлично сказано, десятник. Велю тебе завтра, со всем десятком да оружными, прибыть в Преображенский приказ.

– Слушаюсь, цесаревич.

Отдав команду, Николай наконец проехал за ворота усадьбы. Он пока еще и сам мало представлял, за какой такой надобностью ему этот стрелец. Но… В конце концов, время до завтра еще есть, так что придумает.

На крыльце наследник столкнулся с отвесившим ему поклон Матвеем, холопом теткиным. Верным, аки сторожевой пес. Этот также отличился в последнем деле. И вообще, запусти его в кубло к этим иезуитским змеям, он бы там расстарался. Куда этому итальянскому душегубу. А все оттого, что тот деньгу отрабатывал, этот же действовал бы по велению сердца. Н-да. Нет у Николая таких людей. Пока нет.

Цесаревич вдруг остановился. Глянул на Матвея, который не спешил разгибаться. Постоял пару мгновений. Что-то там для себя решил. И прошел в двери, гостеприимно распахнутые перед ним дворецким.

– Коленька? Вот уж не ожидала, – радостно встретила его Хованская.

– Как твое здоровье, тетушка?

– Слава богу. День ото дня все лучше. Вот собираюсь завтра навестить братца. Не то решит еще, что опять от него прячусь.

– А как ты думала, тетушка. Он ведь о твоем здоровье печется. Да помнит о том, что солгавший единожды солжет снова.

– Ему никто не лгал. Просто не говорили о моем отравлении, вот и все.

– Он так не считает. А потому я, случаем оказавшись поблизости, решил заскочить да попросить, чтобы почаще бывала в Кремле. Но, как вижу, напрасно беспокоился.

– Беспокойство о близких напрасным никак не может быть, – покачав головой, возразила Ирина. – Отобедаешь со мной?

– Непременно, – походя заглядывая в открытый секретер, согласился цесаревич.

Эта привычка появилась у него сравнительно недавно. Примерно с год как. Всерьез взявшись за учебу, постигая различные науки и читая множество книг, он начал проявлять интерес к тому, как обстоят дела у других. Ревниво так любопытствовал, не превзошел ли кто его в усердии. И если таковое обнаруживалось, непременно рассматривал, что этот умник изучает, и брался за предмет сам. А потом еще и эдак ненароком заводил с тем, кто его подвигнул на это, разговор на нужную тему и затыкал его за пояс. Знай наших!

Вот так вот. Николай даже мысли не мог допустить, что кто-то может знать больше него. Нет, он конечно же не собирался тягаться с учеными мужами или их достойными учениками. Еще чего не хватало. С головой у него, слава богу, все в порядке, и он прекрасно сознает, что объять необъятное невозможно. Но вот если кто не из научного круга, то только держись.

Надо сказать, что любой другой мог бы и надорваться при такой-то нагрузке. Но живой ум, превосходная память, недюжинная работоспособность и жажда новых знаний были наследнику в этом хорошим подспорьем. Ирина только диву давалась, как такая тяга к учебе умудрялась дремать в парнишке до пятнадцати лет.

– Что это? – приметив открытый футляр, спросил Николай.

– Это, племянник, перо-ручка. Для письма очень удобно. И чинить через каждую страницу не надо. Одного достанет на несколько стоп бумаги. Только успевай записывать да подливать чернила.

– Я попробую? – заинтересовавшись, попросил Николай.

– Пробуй, конечно. Там три размера перьев. Можешь подобрать, какое тебе будет удобнее, – с авторитетным видом посоветовала Ирина.

– А как?

– Да просто выдерни старое и вставь под кольцо новое.

– Ага. Действительно просто.

Выбору Николая Ирина удивилась. Ему как раз понравилось самое тонкое перо, с которым она испытывала некий дискомфорт. А вот цесаревич остался в восторге и с щенячьей преданностью уставился на тетку.

– Даже не проси. Сама еще не наигралась. Да и не наиграюсь, пожалуй. Очень уж ладно получилось, – смеясь, замахала она на племянника руками.

– Тетушка, – начал канючить наследник престола.

– Да ну тебя. Никакого с тобой сладу. Хотела сделать сюрприз, а теперь-то что.

– То есть ты уже заказала у мастера еще?

– Заказала, горе ты мое луковое. Да только хотела порадовать, а теперь вот.

– А ты мне эту отдай.

– Нет, – тут же вскинулась Ирина.

Она прекрасно понимала, что это если не первая, то уж точно вторая ручка. И сделана была специально для нее. А подарок Ивана для нее дорог.

– Его работа? – догадался Николай.

– Все-то тебе знать потребно, – усмехнулась Ирина.

– Значит, его. Ладно, коли так, выпрашивать не буду. Ну чего ты на меня глядишь, тетушка? Подрос я малость, уж женить хотите. Так что понимание имею. Да и с ним повстречались в воротах. А вообще, рад за тебя. Стоящего парня себе сыскала. Во всех отношениях стоящего. Разумник каких мало. А мне-то ручку когда сделает? – решив перевести разговор в иное русло и плохо скрывая свое нетерпение, полюбопытствовал Николай.

– Обещался завтра поутру, – понимающе улыбнувшись, заверила княгиня.

– Хм. А я его на завтра к себе в Преображенское с десятком вызвал.

– Ладно. Пошлю гонца, пускай скажет, чтобы завтра взял с собой и вручил в Преображенском, – со снисхождением произнесла Ирина, а потом сразу же встрепенулась: – Но только помни, то от меня подарок.

– Ввек не забуду, тетушка, – тут же осветился улыбкой наследник.

– Верю. Значит, тебе самое тонкое перо.

– Нет. Пусть все три делает. И если можно, то и еще шире.

– Да для чего тебе?

– Ну как же. Если чертежи какие справить, так там порой что-то выделить особо надо, цветом или более жирной линией. А так и мудрить ничего не надо, просто возьми нужное перо, и готово.

– Хорошо, передаст.

– О! А это что за листы? Гляжу, тоже тонким пером писано, и убористо.

– Да так. Разумник каких мало, – припомнив слова цесаревича, сказала княгиня. – Предложения свои по изменениям в податях принес. Словом, сует нос, куда ему не следует и в чем не разбирается.

– Ты позволишь, я почитаю?

– Да оно того не стоит, Коля.

– То есть ты это все одно выбросишь в огонь?

– Ой, да забирай. Делать тебе нечего. Люди всю жизнь учатся управлять государством, и ума толком дать не могут, а тут разумник от сохи.

– От пищали.

– Что?

– Ну он же стрелецкий сын, стало быть, от пищали, ну или от наковальни.

– Да ну тебя. Баламут. Лучше скажи, что там с дознанием?

– Уж закончено.

– Посланника к королю Яну отправили?

– А то как же.

Не простой душегуб угодил в подвал Разбойного приказа. Королевский посол, этого так просто на плаху не потащишь. Тем более учитывая, что союз с варшавским двором Москве просто необходим. Тот самый случай, когда вчерашние враги вынуждены стать друзьями, чтобы противостоять общему противнику. Опять же войско московское уж вовсю собирается.

Так что вопрос серьезный. И судьбу этого француза теперь оба двора решать будут, да так, чтобы ни одной из сторон урону не было. Задал задачку, паразит.

– Кого отправили? – уточнила Ирина.

– Боярина Бутурлина. Вчера еще выехать должен был.

– Ивана Васильевича. Умудренный муж. Должен все обставить должным образом. Нельзя это спускать. Никак нельзя. И дело не в покушении на меня.

– Да понимаю я все, тетушка. Даром, что ли, с батюшкой чуть не до утра проговорили, хотя и плох он.

Ирина посмотрела на племянника долгим взглядом, а потом истово перекрестилась:

– Ну слава тебе господи, взялся-таки за ум.

– Настолько все было плохо? – искоса взглянув на тетушку, поинтересовался наследник.

– Не скажу что катастрофа, но напугал ты меня изрядно. Братец вот только то и рассмотрел, что ты к наукам стал проявлять интерес. А я, признаться, и места себе не находила, и боялась задеть настолько, что ты закусишь удила. Характер-то у тебя не сахар.

– И напрасно, тетушка. Ты же знаешь, насколько я тебя люблю. Нешто сомневаешься в том, что послушал бы тебя?

– Не сомневаюсь. Знаю, что не послушал бы, – покачав головой, убежденно произнесла княгиня. – А вот когда сам дошел, то уж совсем иное. Возраст у тебя такой, пришла пора самому летать. Тебе-то невтерпеж, а нам с батюшкой твоим и радостно, и боязно.

– Спасибо, тетушка. И тебе, и батюшке спасибо за понимание и терпение.

– А и не за что. То долг наш.

– Да теперь уж, пожалуй, и мне пришла пора долг отдавать. Батюшка грозился посадить меня рядом с собой соправителем. И указ о том зачитать на совете Боярской думы не далее как сегодня вечером.

– Вот оно, значит, как, – задумчиво проговорила Ирина Васильевна. – Но с другой стороны, так оно правильно будет. Ну что, обедать-то будем? – прекращая разговор, обратилась она.

– С удовольствием, – оставляя ручку хозяйки и подхватывая исписанные листы, поспешил ответить Николай.

У него вдруг заурчал подведенный живот, требуя свою неизменную дань. Впрочем, чему тут удивляться. Здоровый молодой организм, на свежем воздухе провел двое суток. Есть где нагулять аппетит.

Остаток дня и половина ночи у Ивана выдались весьма напряженными. Поначалу оповестил своих стрельцов, чтобы они подготовились к предстоящему смотру. А ничем иным этот вызов быть не мог по определению. И нужно не ударить в грязь лицом. Нет, Иван вовсе не собирался выслуживаться. Просто существовала возможность лишиться привилегированного положения для своего десятка. А в свете предстоящего похода подобное крайне нежелательно.

Ближе к вечеру появился гонец от Хованской. Она писала, что Ивану надлежит прихватить с собой готовый набор для цесаревича, да еще и с дополнительными перьями. Пришлось, одним словом, повозиться. Но к назначенному сроку управился. И за полчаса до полудня уже вводил десяток на территорию Преображенского приказа.

Не сказать, что им тут были столь уж рады. Преображенцы вообще много о себе мнили. А то как же! Любимцы наследника. К тому же они представляли собой полк нового строя, то есть европейского типа. Ну и состав этого полка также говорил сам за себя. Из худородных хорошо как треть особо талантливых, основная же масса – дворянского сословия. Были даже отпрыски боярских родов, которые ходили в этом полку рядовыми. Вот так вот.

А тут к ним пожаловали из замшелого стрелецкого полка, в коих по сию пору пользуют фитильные пищали. Правда, эти вроде как экипированы по-иному. Но все одно не ровня солдатам царева полка, как они втихую сами себя называли в пику царевой стрелецкой сотне.

Иван еще на подходе пояснил парням: единственное, что они могут противопоставить этим зазнайкам, это дисциплина, выправка и высокая выучка. Тех же, кто не внемлет добрым увещеваниям своего десятника и вздумает своевольничать, Карпов пообещал познакомить с кузькиной матерью. Ну там с загибом через плетень, стиранием на плацу и неоднократными учебными выходами по полной боевой. А чтобы им не было скучно, то за одного провинившегося страдать станут все. Прониклись.

Так что к приказу подошли четким строем, печатая шаг, по осенней распутице и разбрызгивая лужи. Что-то зима в этом году сильно так задерживается. Уж середина ноября минула, а морозец только в ночь и случается.

– О как! Трепещи, ворог, стрельцы припожаловали, – с задором произнес какой-то разбитной безусый малый лет двадцати.

Он как раз появился в дверях двухэтажного деревянного здания приказа и спускался по лестнице. Вообще все постройки потешного полка пусть и сработаны на совесть, но деревянные. Строительство велось в сжатые сроки, а потому дерево было самым оптимальным вариантом. С другой стороны, а почему бы и нет. Сотню лет простоит. Правда, если только какой доброхот не поднесет спичку.

– Рот прикрой. Кишки простудишь, – окинув взглядом солдата, произнес Иван.

И тут же по реакции преображенцев понял, что влип. Послышались шепотки. Кто-то легонько эдак присвистнул. Иные предпочли убраться восвояси. Опять его подвела прежняя натура. Ну не любил он никому спускать. И на этот раз, пожалуй, нарвался. И что-то говорило, что серьезно.

– А ты знаешь, с кем говоришь, увалень стрелецкий? – глядя на Ивана со злым прищуром, поинтересовался солдат.

– Неужели с самим Александром Даниловичем Меншиковым? – забавляясь, спросил Иван.

Да пошло оно все лесом! Плевать, кто перед ним. Иван пусть и не фаворит, а полюбовник Хованской, но зато тот, от кого она решила родить ребенка. Броня у него! Титановая, йолки!

Да ну, не может быть! Иван с любопытством посмотрел на солдата, одетого не без щегольства, и покачал головой. Нет, ну надо же. Иной мир, иной наследник, а этот и тут нарисовался. Н-да-а, есть все же что-то неизменное. Вот и Алексашка этот, получается, та самая постоянная. Впрочем, тот еще проныра и шанса своего не упустит. Пусть и нет на Руси Лефорта, зато нашелся де Вержи, у которого Меншиков обретался в конюхах.

Последнее Карпов узнал позже. Сейчас же смотрел на слегка удивленного парня и тихо обалдевал от происходящего. В остальном же был совершенно спокоен. Этот щеголь может петь в уши Николаю что угодно. Авторитет тетушки в глазах цесаревича достаточно велик, а она слишком любит Ивана. Так что Меншиков не пляшет. Во всяком случае, пока. А там видно будет.

– И кто тут у нас такой дерзкий? – отставив ногу, нагло проговорил Меншиков.

Он всем своим видом хотел показать, что коль скоро кто-то узнал его, то должен вести себя иначе. И реакция окружающих вполне это подтверждала. Как, впрочем, и кое-кого из стрельцов Ивана. Все же по Москве и предместьям ходят слухи да пересуды. И, похоже, кое-кто из ребят слышал об этом субчике. А вот Иван как-то не сподобился. Не до того было.

– Солдат, ты не с рядовым говоришь, а со стрелецким десятником. Так что спрячь гонор, пока я тебя не перешиб, – приблизившись вплотную и глядя ему прямо в глаза, тихо, но внятно произнес Иван.

– Да я… – Неробкого десятка Меншиков, нечего сказать, но Иван не собирался давать ему особо раскрывать рот.

– Ты кем тут обретаешься? – с нажимом перебил он его.

– Денщик цесаревича, – мстительно прошипел тот в ответ.

– Вот и ладно. Доложи тогда цесаревичу, что по его приказу прибыл десятник Дмитриевского стрелецкого полка Карпов со своим десятком. Ага. Вижу, что и ты меня знаешь, – все так же тихо и внятно произнес Иван.

Не сказать, что Меншиков испугался. Но было заметно, что понял, кто именно стоит перед ним. Как и то, что поделать с этим наглецом он ничего не может. Пока не может. И это «пока» отчетливо угадывалось в его взгляде.

Но все же обострять и дальше он не стал. Отступил на шаг, глядя прямо в глаза Ивану. Потом отвернулся и нарочито степенно поднялся по ступеням. Он всем своим видом давал понять, что это не он отступил, а долг призывает выполнять свои обязанности.

Николай вызвал Ивана, едва только ему доложили. Десятник был уверен, что его будут мариновать минимум час, а то и не один. Дело-то к обеду. Но был приятно удивлен тем обстоятельством, что цесаревич ценит свое время, а потому довольно четко планирует его. Признаться, он ничего подобного не ожидал.

– Здрав будь, цесаревич, – войдя в светлый рабочий кабинет, поздоровался Иван, обозначая поклон головой.

– И тебе поздорову, Иван. Проходи. Садись напротив, – так, словно он его уже давно поджидает, пригласил наследник престола.

Николай сидел за большим столом, заваленным книгами, кипами и свитками бумаг. Расположен он так, чтобы как можно дольше улавливать дневной свет. У стены стоят несколько книжных шкафов, на стенах полки. Едва взглянув на такое убранство, Иван тут же проникся к этому подростку уважением.

– Поначалу позволь, цесаревич, преподнести тебе подарок от Ирины Васильевны.

С этими словами он вынул футляр и положил перед наследником. Тот сразу же с жадностью схватил подарок и поднял крышку. Изнутри на него глянули сразу четыре ручки и ряды разномастных перьев.

– А что же это только одна ручка с серебряной насечкой? – полюбопытствовал Николай.

– Прости, цесаревич. Времени недостало. То ведь златокузнец делал, не я. Мне же сообщили слишком поздно.

– Ну так и дарил бы одну.

Не сказать, что остальные три выглядели худо. Иван не просто выточил на токарном станке фигурные дубовые палочки и покрыл лаком, но, памятуя уроки труда в школе, еще и подчернил щепой, посадив несколько черных колец. Но да, не серебро. Тут крыть нечем.

– Я так рассудил, цесаревич, что коли тебе пришлись по нраву разные размеры перьев, то и иметь их надлежит в готовности к работе. Но не носить же несколько футляров. Вот я и подумал, что с одним набором будет куда как сподручнее.

– Хм. Дело говоришь. Тогда вот эту, понаряднее, я под тонкое перо буду пользовать, для письма, а остальные по мере надобности иметь под рукой. Спасибо. Достойный подарок.

– Не мне спасибо, цесаревич, Ирине Васильевне. Я бы не решился тебе преподносить дары.

– Но тетушке-то преподнес. Ладно об этом, – махнул рукой Николай, когда Иван покраснел до корней волос. – Тобой писано?

Иван посмотрел на разложенные цесаревичем бумаги и признал свои соображения относительно реформы налогообложения. Вот только что они делали здесь? Ирина же подняла его на смех и заявила, что коли уж даже по его расчетам казна получит только убыток, то и говорить тут не о чем.

– Мной, цесаревич. Только…

– Что «только»?

– То так, от скуки писалось. Хотел Ирину Васильевну поразвлечь.

А что такого. Кто знает, как воспримет эти записи наследник престола. А ну как крамолу какую углядит и потянет на лобное место? Тут ведь долго не рассусоливают. Умышлял против государственных устоев, так в лучшем случае иди на плаху. В худшем – сначала на дыбу, а потом все одно под топор палача. И хорошо как тебе просто отрубят голову.

В этот момент дверь скрипнула и в кабинет вошел полковник де Вержи. Вот так вот, просто, без доклада и не спрашивая разрешения, вошел к цесаревичу, как к себе домой. Нет, понятно, что воспитатель там, сподвижник и все такое. Но Николай не просто воспитанник и сержант бомбардирской роты, а голова всему Преображенскому.

– Хотел чего, Гастон? – подняв на него взгляд, вроде и доброжелательно, но в то же время твердо спросил Николай.

– Мы собирались подвести итоги учебного похода. Я закончил подсчеты и свел воедино цифры.

– А-а, помню. Но давай позже. Сейчас я иным занят. Так уж случилось. – Вроде и извиняется, а в то же время и не извиняется, вот так сразу не разберешь.

– Как скажешь, цесаревич.

Произнеся это, де Вержи подошел ко второму стулу напротив своего воспитанника и попытался присесть. Но неожиданно для себя натолкнулся на вопросительный взгляд Николая.

– Гастон, я знаю, ты имеешь привилегию входить без доклада. Но сейчас мне нужно переговорить с десятником. И если у тебя нет ничего срочного…

– Нет, Николай Дмитриевич. Совершенно ничего срочного. Просто я подумал, может, буду тебе полезен.

– Я знаю, что всегда и во всем могу на тебя положиться, Гастон. И обязательно тебя позову, если мне понадобится твоя помощь или совет. Но пока мы как-нибудь сами. Прости.

– Я все понимаю, – подавшись к двери, заверил француз.

Ага. Как же. Понимает он. А что же тогда акцент стал куда более выраженным, да во взгляде эдакий легкий блеск? Вот какого рожна Николай это творит? Ивану делать нечего, кроме как влезать в интриги вокруг царственных особ. Нет, ну ладно с Меншиковым. Оно как-то само получилось. Но тут-то прямая подстава со стороны цесаревича. Паразит малолетний. Ну какого было этого француза выставлять? Можно подумать, тут какие-то секреты. Или он все же что-то такое учудил с этими своими выкладками и плаха из видения очень даже может стать реальной?

– Да, Гастон, – остановил цесаревич полковника в дверях, – отбери самый лучший десяток преображенцев. Хочу устроить состязания со стрельцами и поглядеть, насколько они хороши. Как, десятник, не оробеют твои против моих орлов?

– Ну какие же они орлы, цесаревич. Они пока только птенцы желторотые из твоего гнезда. Но со временем обязательно превратятся в настоящую и грозную силу.

Ну а что такого. Рассыпься Иван тут бисером, это никак не поможет. Гастон и раньше неровно к нему дышал, теперь же и вовсе готов сожрать. А потому смысла ронять себя никакого. Лучше уж заручиться уважением Николая. Вот чувствовал Иван, что цесаревичу нужно, чтобы стрельцы утерли нос его преображенцам.

Зачем? Да кто же его знает. Он был уверен только в одном: его парням вполне по силам обставить этих потешных. С остальным придется разбираться по ходу. Одно радовало: коль скоро речь пошла о состязаниях, то дыба с плахой отменяются.

– Вот и глянем, как мы эту силу куем. Иди, Гастон. Через полчаса общий сбор и состязания, – приказал Николай.

Потом дождался, пока полковник обозначит поклон головой и выйдет из кабинета. Перевел взгляд на Ивана и задорно так подмигнул:

– Времени мало, Ваня. Так что давай к твоим записям. Отчего писано тобой без цифр? Иль счету не обучен?

– Так откуда же мне те цифры ведать, цесаревич? Я ведь не в Податном приказе служу.

– А нет приказа. Подати собираются разными приказами да сводятся потом у казначея.

– Ну так говорю же, баловство это одно, – убежденно произнес Иван.

– Может, и баловство. Да только мысль-то дельная. Правильная мысль. Вот в чем дело, Ваня, ты цифр нужных не ведал, а я не поленился, проехался вчера в Москву да погонял там дьяков в хвост и в гриву. И знаешь что получилось, после того как я те циферки разложил по твоим записям?

– Предполагаю. Убыток казне.

– Ошибаешься, десятник. Вот тут ты закладываешь целую тысячу дьяков и писцов для исправной работы Податного приказа. Предлагаешь положить им жалованье, сравнимое с таковым у капитанов и сержантов. Почитай, целый полк. Кстати, чего их так много-то?