Текст книги "Ступени. Четыре повести о каждом из нас"

Остаться наедине с собой – одно из самых неприятных ощущений, которые должен пережить каждый, кто хочет остаться живым и чувствующим. Наедине становится видно, что внутри: вся шелуха сползает, открывая душу в ее первозданном виде.

Поначалу душа мечется, потерявшись в пустоте собственного пространства, настолько огромного, что даже эхо возникающих мыслей теряется в нем. Она ищет того, чего лишилась: впечатлений, образов внешнего мира, за которыми так легко забыться, потерять себя саму, но которые так ей необходимы.

И лишь потом возникает нечто, что меняет душу раз и навсегда, делает ее другой, цельной и устойчивой. Если этого не произойдет, а происходит такое почти с каждым рано или поздно, то жизнь будет словно чужой, прожитой со стороны.

В такой пустоте она оказалась в этот месяц. К этой неожиданно возникшей пустоте она, сама того не понимая, привыкала, чтобы потом наполнить ее новым содержанием.

Звонили пару раз, и она сбрасывала звонки. Однажды ответила (когда позвонил Артем). Услышала про то, что все беспокоятся. Что ее потеряли. Сказала, пока не может выбраться. Говорить такое – почти как подписывать себе приговор.

В предпоследний день месяца, когда совсем похолодало, а из листьев на деревьях осталась едва ли половина, на учебу она не поехала. Сказала домашним, что едет туда, а сама пошла слоняться по улицам. Середина дня, несколько часов прогулки: кто что заметит?

По дороге ни о чем особенно не думала: уши были заткнуты плейером, а взгляд обращен то под ноги, то перед собой, но ни на что-то конкретное.

Голос за спиной окликнул ее и заставил остановиться. Оказалось, что звала давняя знакомая, с которой они учились в параллели несколько лет назад. И хотя ни имени, ни фамилии она не помнила, да и раньше они не особенно общались, но разговор завязался как-то сам собой. Сначала о том, кто и где учится. Потом про общих знакомых: всех ее друзей собеседница тоже знала, и потому с интересом спрашивала про них, изредка вставляя в рассказ короткие замечания. Но когда речь зашла про Артема, она стала более многословна:

– Вы с ним тоже общаетесь?

– Да, а что?

– Ничего хорошего. Я его с первого класса знаю, у нас родители знакомы.

– А что не так?

– Он и раньше странный был, а сейчас вообще непонятно что. Во-первых, срывается: на родителей, на других родственников. С кем-то из родственников подрался даже.

– Быть не может. Мы постоянно видимся…

– Ну, так вы его видите, а с родственниками он живет и они его лучше знают. А мои родители с его родителями общаются, я же тебе только что говорила.

– Что-то еще с ним не так?

– Врет напропалую. Саню помнишь с «Б» класса. Подвел его очень сильно, тот ему поверил…

– Мне кажется, мы о разных людях сейчас говорим.

– Не знаю. Но я его тоже как-то видела. Высокомерный стал до жути, даже не поздоровался.

– Я не хочу это слушать. Он хороший парень.

– Не хочешь, не надо, но я это не сама придумала. Что-то видела, что-то рассказали.

– Ладно, до свидания, мне поворачивать здесь, – не дослушав, что скажет знакомая, она свернула в сторону и пошла по направлению к дому.

Но не успела она выбросить из головы неприятный разговор, как заметила впереди странное оживление. На широкой улице, которая пересекала ее путь к дому, около перекрестка толпились люди.

Подойдя поближе, она разглядела причину столпотворения: две разбитых машины. Одна, бордовая иномарка, побита была легко и осталась на дороге, ближе к обочине. Рядом с ней, видимо, хозяева, целые, но не пришедшие еще в себя, говорили о чем-то с гаишником.

Второй машине повезло меньше. Белая, с виду новая и явно недешевая, она находилась за пределами дороги, врезавшись в массивный бетонный столб. Все передняя часть всмятку, стекла выдавлены и рассыпаны мелким прозрачным бисером по асфальту вперемешку с обломками металла и пластмассы.

Серьезность происшествия дополняло наличие скорой и нескольких полицейских машин, недалеко от которых собралось человек десять прохожих. Оглядевшись, она подошла к одному из них, стоявшему немного поодаль.

– Простите? Это давно случилось?

– Полчаса уже где-то, может больше даже. Красный выезжал, а этот вот на белой летел. Девчонку угробил…

Слушая рассказ, она не сразу, но заметила, что около белой машины сидел на бордюре парень. Повреждений на нем почти никаких не было, но вид был таким, словно он тихо сходит с ума.

– Ему ничего. А девушка с ним ехала, ее насмерть. Куда несся так?

– Торопился куда-то?

– Нет. Выпендривался. Хотел из себя что-то показать. И показал. Теперь некому показывать… Все время из себя что-то изображают. Жить нужно, а не притворяться.

В этот момент полицейский, стоявший возле красной машины, позвал свидетелей, и мужчина пошел к нему.

Она перешла дорогу, взглянула на пару секунд на сидящего на обочине и не отошедшего от шока парня, и быстрым шагом пошла домой.

7. Бегство

Чтобы начался пожар, достаточно одного небольшого всполоха: так говорят часто, но почти всегда забывают, что еще много чего должно сложиться ровно так, и никак не иначе. Огонь капризен и начинается там, где есть чему гореть и где нет лишних помех для него.

Последней каплей стала ссора родителей. Слишком части они начали повышать друг на друга голос, и все попытки и усилия с ее стороны как будто были направлены в пустоту.

Отца терпеть было совершенно невозможно: он не заметил изменений в ее жизни, продолжал напиваться и говорить каждый раз то же самое. Все было впустую. И вообще, никто не увидел перемены, которую пыталась она произвести в своем поведении. Люди обычно замечают только свои усилия, а чужие для них – само собой разумеющееся.

В последний день сентября после полудня она была дома (разве можно было представить ее раньше в свободное время в четырех стенах?). И очередная ссора, соединившись еще с множеством мелочей и обстоятельств разной степени случайности, стала катализатором всех дальнейших событий этого дня.

Прервав перепалку родителей, она заявила, что уходит. Можно сколько угодно изображать, но никому этим не поможешь: ни себе, ни другим. Прав оказался тот случайный собеседник: хватит изображать из себя кого-то. Не нужно вести себя так, чтобы сделать лучше другим, если нет для этого искреннего желания. Никому от этого лучше не станет и никто этого не заметит. А жизнь коротка, иногда даже слишком, о чем вчера ей напомнили, и мысль эта тоже не давала покоя, не меньше чем та, что возникла после разговора со случайным прохожим.

Сестре, делавшей уроки (а точнее, пытавшейся делать их под шум родительской ссоры) она тоже сказала что уходит, и сегодня вряд ли уже вернется. Пожелала спокойной ночи. Сестра другая, и даже став старше, она так не уйдет. Но оставаться с ней для вида – снова обманывать себя. Раз решила, то хватит: пора на улицу.

Выйдя из подъезда, набрала Таню и рассказала коротко обо всем. Услышала от нее, что сегодня сбор, невольно подумав, что он очень кстати. Узнала еще, что Гриша задерживается на работе, и компания, собравшись у нее, пойдет его встречать уже поздно вечером.

8. Происшествие

– Гриша на работе задерживается, – сказал Таня, когда компания была в сборе. – Предлагаю его встретить. Он сейчас звонил, сказал, что не устал и готов быть с нами.

– И идем мы, значит, к Димитрию, – заметил Артем.

– Куда еще-то? – Митя улыбнулся. – Не к тебе же.

– У меня брат младший, спит уже.

– Нянчишься?

– Мама просила присмотреть, пока в отъезде будет. Вот я его и оставил. Он человек взрослый, сам справится, а нам тащиться туда лучше не надо.

– То есть, Митя опять хозяином вписки будет, – добавила Таня.

– У нас, кстати, сегодня еще одна бездомная. Да ведь? – спросил Артем.

– Есть такое, – отозвалась она.

– Ну ладно, давайте сначала Григория встретим.

Идти решили самым коротким путем, через лесополосу, отделявшую район жилых домов от завода. Посреди по-лесному высоких деревьев пролегала асфальтированная дорожка. Обычно хорошо освещенная, она в этот раз была темной: фонари почему-то не работали.

– – Кто хочет в темный лес? – пошутил Артем.

Она сказала, что очень хочет, особенно если идти туда не одной.

Так они и направились вчетвером в сторону проходной, которая находилась на другом конце леса, за небольшим рынком, открытым днем для тех, кто возвращался с работы.

Вечером на рынке все было заперто, только фонари и редкие прохожие придавали ощущение спокойствия и даже некоторого сонного уюта.

– Кто не хочет замерзнуть, можете побегать, – сказал Артем.

– Да не, нормально. Самое то, – отозвалась она.

– А я вот не могу так, – заметила Таня. – Скорее бы он уже.

Наконец, после получаса ожидания, немного зябкого последним сентябрьским днем, появился Гриша. Шумные приветствия, смех, объятия, и компания выдвинулась обратно по той же дороге.

Примерно на половине пути до выхода из пролеска Митя приблизился к Артему и сказал негромко:

– Кто это там?

Дальше по дороге, где света до сих пор не было, слышался пьяный смех, похожий скорее на гогот.

– А хрен знает. Но мне уже не нравится.

Подозвали Гришу, но смех к тому времени прекратился, и он убедил остальных, что их много, а дальше никого уже нет.

Шли почти на ощупь. Даже луна в этот вечер светила как-то уж очень тускло.

Голос с обочины, почти из кустов, вызывающе резко окликнул их:

– Эй, ребята. Не выручите на пиво?

– Нет, не будет, – ответил Артем.

– Ты чего такой злой? – прорезался второй голос, и по шагам, приближавшимся на дорогу, им наперерез, стало понятно, что встречают их трое или четверо.

Гриша успел шепнуть девушкам, чтоб они бежали. Но бежать никто не стал.

Почти моментально, после пары резко брошенных фраз началась драка. Противников оказалось трое. Разгоряченные алкоголем, они ни о чем не думали, а бросились на первых попавшихся людей, которые к тому же выглядели вызывающе по-другому (в темноте были заметны и волосы, и некоторые детали одежды).

Поначалу мало что было понятно. Гриша схватился с одним. Остальные постоянно мельтешили.

В какой-то момент один из нападавших отбежал в сторону, достал что-то из кармана и вытянул руку перед собой.

– Стреляет, – крикнула Таня. Нападавший целился в Артема.

Раздались хлопки. Их она услышала, теряя сознание.

9. После

Она пришла в себя на обочине дороги, где только что была драка. Фонари так же не горели, было так же тихо. Только никого не было. Ни друзей, ни тех, кто напал.

Она направилась к месту, где был Артем, но никого там не увидела. Свет выглянувшей луны, достаточно яркий, позволял в этом убедиться.

Нужно было идти обратно, из леса, но то, что случилось с друзьями, волновало ее в этот момент гораздо больше, чем собственная безопасность. Странно было, что они исчезли, абсолютно все, и никакого шума вокруг не было. То, что ее оставили, тоже было странно, и ей хотелось скорее узнать, что произошло.

Она попыталась достать из кармана телефон и позвонить кому-нибудь. Но звонки не проходили: ни друзьям, ни родителям.

Нужно было вернуться домой, решила она. Но идти по дороге не решилась. Более безопасным ей показалось углубиться в пролесок и незаметно, почти украдкой пройти там, в некотором отдалении. Никаких ям и неровностей между деревьев не было, это она видела, когда ходила здесь днем.

За пределами дороги поверхность была другой. Ветки хрустели под ногами, и она старалась идти тише. Листья тоже шуршали, но не так, они скорее смягчали ее шаги.

Некоторое время она пробиралась через кусты, изредка подсвечивая путь телефоном, как вдруг разглядела впереди то, что показалось ей странным. Поначалу она даже подумала, что от волнения сходит с ума.

Посреди поляны, чуть в стороне от нее стоял конь. Тем более это было удивительно, ведь частных домов поблизости нет, лошадей здесь нигде не держат.

Она попыталась пройти мимо (пережитое и желание узнать, что случилось с остальными, влекли ее к выходу из пролеска), но невольно бросая взгляд на коня, разглядела еще кое-что не совсем обычное. На спине у коня помещалось нечто темное, скорее всего, птица.

Она остановилась и попыталась разглядеть, не кажется ли это ей. Сердце билось дробью, хотелось увидеть город, дом, людей, но странная картина притягивала ее.

Неожиданно конь, видимо учуявший присутствие постороннего, повернул голову к ней.

– Ищешь своих? Согласен, приятного мало, – произнес голос, или два (это она отчетливо поняла чуть позже, когда заметила, что одновременно звучат глухой добродушный голос и более высокий и скрипящий).

Она поначалу колебалась, ища глазами людей. По-хорошему, броситься бы бежать, ведь прошлая встреча закончилась так ужасно и странно. Но увиденное завораживало ее, и она спросила:

– Где вы?

– Перед тобой. Не нужно смотреть только на коня. Глупо видеть в собеседнике только одну сторону.

– А кто здесь еще? Я вас не вижу.

– Все ты видишь.

Она поняла, что вторым голосом была птица. Теперь она разглядела ее подробнее и могла точно сказать, что это был ворон (или кто-то похожий: она слышала, что ворон и ворона – разные птицы, но совсем не различала их).

– Простите, вы кто? Я сплю?

– Давай по порядку. А то запутаемся. Во-первых, ты не спишь. От того, что ты пережила, сложно уснуть, тем более, осенью посреди леса. Скажем так, немного выпала из привычной атмосферы.

– И что вы здесь делайте?

– Невежливо такое спрашивать. Но если в двух словах, дышу воздухом. Чего не успеваешь днем, приходится компенсировать ночью, – он говорил с улыбкой, и, несмотря на многоголосие, она это уловила.

– Вы все видели?

– Отчасти. Но в свидетели меня не записывай, – он многоголосо рассмеялся.

Она повторила свой вопрос:

– Все-таки, извините, но кто вы?

– В двух словах, такой же человек, как и ты.

– Нет, я серьезно. Честно говоря, вы не очень похожи…

– Ну, мы все не то, чем кажемся. Встреть ты меня в другом месте, прошла бы мимо и даже не обратила внимания. Готов поспорить, тебя бы я тоже не признал. Описывать не буду, но выглядишь своеобразно.

– В смысле?

– Я тебя так вижу.

– Понятно. Про друзей вы что-то знаете?

– Я видел только одного.

– Опишите его, пожалуйста.

– Длинные волосы, высокий, в черной куртке. Ваши все похожи, как по мне.

Сердце ее тревожно сжалось.

– Куда он пошел? С ним все было нормально? Не ранен?

– Ну, опять ты сыпешь вопросами. По порядку.

– Говорите!

– Сначала успокойся. Пошел он в ту сторону, которая за мной. Видишь опушку вдалеке, хорошо освещенную. Туда. А вот насчет остального обрадовать не могу. Возможно, обратно его ждать не стоит. Если хочешь, можешь пойти туда. Но я даже не знаю, что сказать.

– Говорите, туда? Спасибо!

– Удачи!

Она направилась к поляне, хотя и понимала, что происходит что-то странное: то ли она сходит с ума, то ли все произошедшее – дурацкий и неприятный сон, из которого хочется скорее вернуться к реальности, ко всему привычному, даже к проблемам, которые кажутся теперь совершенно незначительными и, главное, понятными в части поиска путей их решения.

До поляны было метров пятьдесят, не больше. Это был небольшой участок земли, где по какой-то причине отсутствовали деревья. С дороги он был еле виден, теперь же она оказалась совсем рядом.

Из-за дерева вышла Даша. Помешательство кажется, продолжалось. Она только выдавила из себя:

– Ты здесь откуда? Ты.. же дома.

– Да, – на лице у сестры возникла знакомая улыбка. – Сплю, завтра в школу вставать рано.

– Я во сне?

– Нет пока. Зайди на поляну, тогда будешь. В моем, правда, но все-таки.

Она шагнула на поляну и пошла следом за сестрой.

Окружающее пространство изменилось. Ночь сменилась на утро, с правой стороны стало выглядывать из-за деревьев солнце.

Местность тоже стала другой. Лес оказался летним, листья в нем – зелеными, как в мае – начале июня. Свет падал на стволы, играл в кронах. Ветра не было, и звуков тоже, кроме звуков самого леса, едва различимых в безветренную погоду.

Сестра взяла ее за руку.

– Я ничего не понимаю.

– Попробую объяснить, – ответила Даша. – Я сейчас сплю и вижу тебя. Место тут чудесное, хотя никого, кроме меня, нет. Жалко, что утром я про него забываю.

– Подожди. Я тут видела кого-то.

– Когда шла ко мне? Не знаю. Здесь свои границы, я отсюда никуда не ухожу. Кого ты там видела, не знаю.

– Ладно. Мне сказали, что видели Артема, и он сюда пошел, – она указала рукой.

– Я его тоже видела, но не здесь, он рядом с опушкой проходил. Меня не заметил. Я его окликнула, удивилась еще, что он тут делает.

– И как?

– Никак. Вообще не слышал. Тут я поняла, что не то что-то, а потом почувствовала, что ты идешь. И вышла тебя встретить.

– А куда он пошел?

– Лучше не спрашивай. Во-первых, я сама толком не знаю. Во-вторых, он так мрачно шел, что, я думаю, туда, – она указала перед собой.

– Куда?

– Туда. Знаю, что если пойду туда, то не проснусь. А как вы потом без меня?

По телу пробежала дрожь.

– Проводи меня туда.

– Я туда не пойду. И тебе не надо.

– Спасибо, я скоро вернусь.

– Не надо. Что я родителям скажу?

– Ничего не говори.

Несмотря на то, что Даша громко и настойчиво просила остаться, она быстрым шагом направилась в указанную сторону, пока, наконец, опять не оказалась в лесу. Лес снова стал другим: он потемнел еще сильнее, чем в начале этой ночи.

10. Мытарства

В темноте идти сложно, особенно когда нет никаких источников света: ни вдалеке, по направлению к которым можно двигаться, как мотыльки летят на свет горящей лампочки, ни в руках, которые хотя бы дают ощущение собственного существования и иллюзию тепла. Телефон теперь совсем не работал, зажигалка тоже.

Состояние в темноте более чем странное: теряется ощущение не только реальности, но и собственного существования. Сознание тоже словно начинает гаснуть, постепенно превращая все реальное, естественное и знакомое в отрывочный бред, во фрагменты, неловкие в своей несвязности и чужие, не вызывающие чувства единства с ними.

Второе неприятное ощущение связано с тем, что не видно, куда идти. Не видно, что впереди и сзади, теряется всякая возможность ориентироваться в пространстве. Складывается чувство, что никакое движение не приводит к перемещению, что пребывание на одном месте постоянно, а вокруг бесконечность, не имеющая наполнения: ни света, ни звуков, ни предметов…

Звук мотора сзади. Из-за спины, чуть сбоку пролетела машина, полыхнув (точнее, мигнув) фарами. Вторая. Третья навстречу. Справа дорога. Широкая, загруженная магистраль. А она на трамвайных путях, посыпанных щебнем, с местами проросшей полевой травой. Слева забор.

Она узнала это место. Трасса между двумя заводами, без пешеходного тротуара. Только фонари не светят. Заводы тоже не светят, хотя обычно тот, что по правой стороне, цинковый, заливает дорогу огнями с огромной установки, состоящей из сплетения труб и емкостей.

С ее стороны за решетчатым забором погасшие корпуса автосалонов, а дальше глухой, серый, местами облезлый забор еще одного завода. Все это она не столько видела, сколько знала.

Она пошла по путям, в том направлении, в сторону которого она очутилась на дороге. Останавливать машины не решилась. Ей это показалось опасным, да к тому же они все как одна неслись с бешеной скоростью, некоторые еще и сигналили. А, кроме того, весь транспорт с ее стороны дороги летел в обратную сторону.

Дойдя до конца забора, уже изрядно продрогшая от холодного ветра, который все время дул ей в лицо, она оказалась в новом для нее месте.

Здесь должен был быть надземный переход, но вместо него посреди дороги оказались большие ворота. Машин уже не было, никто не въезжал в них и не выезжал обратно. Сложно даже сказать, были это ворота или тоннель, но все же она смогла рассмотреть преграду.

Неожиданно она заметила, что оттуда в ее сторону приближались трое. Лиц и других деталей она разглядеть не могла, но когда одна из фигур, шедшая чуть впереди, отделилась от остальных и оказалась около нее, стало не по себе. Окончательно ввел в оцепенение голос:

– Что пришла? Надо что-то?

Голос был тот же самый, что окликнул их на дороге.

Стоявшие сзади перекинулись между собой словами, которые она не разобрала, но и их голоса напомнили ей по тембру пьяный смех, уже слышанный в этот вечер.

– Чего молчишь? Говори, че надо? – и после паузы, обернувшись к остальным. – Она к этому… похоже.

Снова гогот.

– Замолчи.

– Поговори мне еще. А вообще, сворачивай обратно. Ну, пришил я его, всякое бывает.

Она попыталась обойти его, но два спутника встали рядом и преградили ей дорогу. Смех, оскорбления, издевательские реплики одна за другой били ее электричеством, то заставляя сжиматься от ненависти, то вызывая сильное желание заплакать или броситься с кулаками. Но куда ей.

Развернуться и уйти. Неважно куда, но подальше. В солнечный лес, где сестра коротает время, где так хорошо и легко. Но в тот же миг она вспомнила Артема. Не за ним ли она пришла? И неважно куда, неважно сколько еще нужно будет пройти. Вернется она с ним.

Голосов вокруг она уже не слышала, пропускала их слова мимо ушей. Стала вспоминать каждую деталь его внешности, отдельные отрывки событий, которые случались за время их знакомства. И поняла, что должна пройти. Теперь было уже не важно, что скажут стоящие перед ней силуэты. Они были прошлым, неинтересной мебелью, которую нужно было отодвинуть с пути. Но как?

Ответ пришел сам собой. Она улыбнулась и сказала:

– Знаете что? А я вас прощаю. Мне вас жалко.

Фигуры резко замолчали. Они стояли еще секунд десять, превратившись в безжизненные статуи, а потом начали таять в воздухе, смешиваясь с окружающей темнотой еще больше. Их уже не было на пути.

Она подошла к воротам и почти сразу очутилась совсем в другом месте.

Закат, еще светло. Обрывистый берег, уходящий вниз, к небольшой реке, напоминавшей скорее ручей. Перейти такую вброд не так уж сложно. По всему берегу на возвышенности росли сосны, перекрасившиеся под последними лучами солнца в чудесный янтарно-золотой цвет. Место в небольшом отдалении от поселков, разбросанных по окраине города, живописное и известное многим в округе, в том числе ей.

Она вдохнула воздух. Аромат хвои, смешанный с запахами реки и легкого ветра, обдававшего лицо и трепавшего волосы, наркозом наполнил легкие, заставив на миг забыть обо всем и обо всех. Почти обо всех.

Она была здесь с родителями в раннем возрасте, и с тех пор время от времени вспоминала это место. Теперь, как чудесное воспоминание детства, оно возникло перед глазами. В ее любимое время года: на вид рубеж лета и осени. В ее любимое время дня – вечер.

За спиной послышался знакомый голос.

– Нашла меня. Умница.

Обернувшись, она увидела Артема. Сердце екнуло от радости. И прежде чем подумать или сказать что-то, она бросилась навстречу.

Потом он говорил, почти шептал, обняв ее. Она слушала, закрыв глаза.

Потом говорила она, много и несвязно. Про то, что испугалась, почти сошла с ума. Про то, что думала о самом плохом. И в голове, наверное, помутилось. А теперь все прошло. Сколько времени прошло, что случилось тогда, и все время после этого – она узнает, но потом. Потом. Сейчас хочется раствориться в нем, в запахе сосен и реки, в вечернем небе, политом закатными огнями.

Он снова говорит ей что-то тихо, и слов она не слышит, но так ли это важно, если сама музыка речи такова, что слова становятся совершенно лишними.

Но закралось, промелькнуло и стало шевелиться в душе какое-то странное чувство. Поначалу она не замечала его, гнала, но потом прислушалась к словам.

Он говорил ей много хорошего. Но в каждой фразе было извинение. Извинение в том, что она друг, хороший друг, но ничего больше. Он желал ей счастья, а сквозь интонацию его голоса прорывалось понимание, что счастья у нее не будет, ведь услышать она хотела совсем другое.

Сначала силы оставили ее, и она продолжала стоять, еле держась на ногах, поддерживаемая им и одновременно далекая от него. Ради чего стоило идти в темноте, преодолевать страх, делая усилие над собой? Но она нашла силы произнести:

– Не ври мне.

– Что такое?

Она повторила, и в тот же миг усилилось ощущение того, что рядом с ней что-то мерзкое и чужое. Глаза его (только сейчас она в них посмотрела) глядели внимательно и почти не моргая, с какой-то смесью хитрости и злобы. Лицо все то же: знакомое и улыбчивое, но глаза другие.

– Не знаю, кто ты, но не ври мне. Уходи, – вскрикнула она, и в этот момент окружающее пространство поплыло и стерлось, как стирается смываемая водой краска, попадая под быстрый ее поток.

Секунды темноты (или не секунды, а гораздо дольше, в темноте нельзя сказать определенно). Толчок, падение (или пробуждение?).

Теперь она была у себя в квартире, сидя на кровати. В комнате пусто, сестры не было. Помещение освещала только лампа на столике у кровати.

Она встала и направилась из комнаты, пытаясь понять, что за странный сон ей приснился и куда ушла сестра. На кухне никого не было, только в зале, у родителей горел свет. Войдя туда, она обнаружила в кресле отца.

– Здравствуй, где так долго ходила?

Она осмотрелась, снова пытаясь понять, правда ли она дома и все произошедшее с ней – результат разыгравшего воображения или глупого сна, либо дорога ее продолжается, приведя ее на этот раз домой.

– Спрашиваю, где ходила так долго?

– С друзьями.

– Опять с этими бездарями. Не успеешь заметить, как вуз закончишь, а все по подворотням бегаешь. Стоит тебе вообще с такими общаться? Думаю, нет. Хочешь, нарисую твое будущее? Уйдешь ты жить к своему. Он без работы будет болтаться, ты за ним следом. Потом он подсядет на что-нибудь. Бросит тебя…

Пока он говорил, хотелось ответить, сказать что-то обидное и жестокое. Ей уже двадцать и непонятно, зачем она должна его слушать, а тем более выслушивать такое. Или просто молча развернуться и уйти из дома. Но вместе с тем росло в ней и другое чувство. И следуя этому чувству, она сказала бессмысленную на первый взгляд фразу.

– Ты уже не первый на моем пути, – перебила она говорившего. – Пропусти меня.

– Куда?

– Не лги, ты знаешь, куда. Я не буду с тобой спорить. Просто останусь здесь и буду ждать, пока ты меня не пропустишь.

Говоривший изменился в лице и все меньше походил на ее отца. Голос его наполнился тихими и очень неприятными тональностями, похожими на скрежет ржавого металла.

– Это может быть очень долго.

– Неважно. Я готова.

– Так будешь здесь сидеть? Сиди.

– Пока не пропустите, не уйду.

Она села на пол, и почти сразу комната начала растворяться, чтобы исчезнуть, как и прошлые видения.

Теперь вокруг снова была темнота, в это раз липкая и тягучая. Под ногами ощущалось подобие трясины, и хотя она не увязала в ней, идти было неприятно. Разве что направление было понятно: она интуитивно шла в одну и ту же сторону.

11. Обратный путь

Время исчезло и считать его было бессмысленно. И потому нельзя сказать, почти сразу произошло все дальнейшее, или же путь ее составил долгие часы. Сначала она заметила силуэт далеко перед собой. Как ни странно, в темноте он был хорошо виден, хотя и не светился сам и не был освещен снаружи. Просто она видела его посреди темноты, а точнее нельзя было сказать.

Когда вокруг пусто, то единственное, что возникает в поле зрения, становится маяком, ориентиром, точкой отчета. Или центром притяжения, которого нужно достигнуть.

Она попыталась побежать, но не смогла. Что-то сдерживало ее. Но шаг она ускорила, насколько смогла.

Тяжело, с усилием, ей удалось лишь немного приблизиться, и тогда она поняла, кто идет впереди.

Артем шел медленно, с опущенной головой. Одетый так же, как в тот вечер. На вид такой же, как обычно. Но его осанка, словно обремененная невидимой тяжестью, была не похожа на ту, которую она привыкла видеть: прямую и гордую.

Его ноги увязали в трясине почти по щиколотку, гораздо сильнее, чем у нее (вязкая темнота мешала ей идти, но не обволакивала ее). Но все равно догнать его она не могла. Странным образом, как только она приближалась, Артем снова оказывался вдалеке.

Осознав, что догнать его невозможно, она попыталась крикнуть. Но и это не вышло, словно звуки в этом странном месте не существовали.

Она кинула зажигалку в его сторону, но та упала перед ней, не пролетев и пары метров, словно не совладав с сопротивлением тяжелого, плотного воздуха.

Нужно было обратить на себя внимание, но это никак не получалось. Идти так вечно было нельзя.

Единственным способом оставался свет. Но телефон все так же не работал, поднятая зажигалка тоже. И ей захотелось самой стать пламенем, лишь бы он ее увидел.

Она уже видела многое, во что никогда бы не поверила раньше. Так почему бы не попробовать? Представить внутри себя пламя, разжечь его мысленно и попытаться ощутить во всем теле.

В этот момент она и вправду стала светиться, покрывшись через миг огнем, обжигавшим ее поначалу до безумной боли и ярким настолько, что нужно было несколько мгновений, чтобы привыкнуть к нему. Впрочем, она почти сразу привыкла к нему, и огонь больше не ослеплял ее и не причинял ей страданий.

Но важнее был огонь внутри нее. Которым она выжигала из себя все низкое, слабое, все свои сомнения и страхи.

В это момент Артем обернулся, заметил ее и остановился.

Она протянула руку.

На его лице обозначилось слабое подобие улыбки, и он пошел ей навстречу, с удивлением глядя на нее. Однако же руку он не брал, видимо пламя пугало его.

– Не бойся, оно не жжется, – сказала она, и хотя ничего не было слышно, Артем понял ее и взял за руку.

Дальше она помнила не все. Запомнились только странные лица и почти звериные морды, требовавшие отпустить его, кричавшие что-то, срываясь на визг, и грозившие. Постоянно кто-то кружился вокруг, суетился на пути. Но никто не мог подойти близко: чем сильнее были крики и угрозы, тем сильнее становилось пламя, и оно, не обжигавшее двоих, идущих, держась за руки, причиняло боль тем, кто пытался подобраться снаружи. Потом идти становилось легче. Впереди показалась знакомая тропинка.

12. Эпилог

Сначала приходит звук. Он возникает в темноте и становится все громче, оживая и превращаясь в сказочное видение, в голоса и шумы, которые не имеют видимого образа, но обещают его своим существованием. Таня, похоже на нее очень. Голос точно ее. И еще чей-то. Несколько голосов.

Потом приходят чувства. Холодная земля, листья, ее смягчающие и создающие ощущение разбросанной бумаги или иного мягкого мусора. Прикосновение. Она пошевелилась и поняла, что привело ее в чувство и оставило странный металлический привкус в носу: нашатырный спирт.

Наконец, возвращается зрение. Открыв глаза, увидела в темноте подругу и еще кого-то. Врач. Последняя, заметив, что она пришла в себя, задала пару вопросов, и, поднявшись на ноги, поспешно ушла куда-то в сторону.

– За мной приехали, пойдем. Тебя домой отвезем. Мои родители твоим уже позвонили, – Таня старалась говорить тихо, чтобы успокоить подругу, но голос ее от пережитого волнения постоянно срывался.