Текст книги "Старик, романтика и марсиане. Сборник рассказов"

– Так что Гомер оказался изрядным врунишкой! – смеясь, сказал ректор, и возмущённые выкрики представителей кафедры истории литературы потонули во всеобщем хохоте.

– Вздор. Жлоб. Рак, – хрипло произнёс Дружок.

Дружок принадлежал к третьему поколению разумных псов и мог не только понимать человеческую речь, но и сам произносил несложные фонемы. Он прекрасно чувствовал, как паршиво сейчас Томасу.

– Не ругайся, приятель, – сказал Томас Вебстейн и погладил пса по спине. – Старина Грант всего лишь делает свою работу. Ему необходимо румор публикус.

Он встал и, пользуясь неразберихой, незаметно прошёл в банкетный зал. Дружок последовал за хозяином старательно ушами, хвостом и даже кончиками когтей выражая презрение дубине ректору и выскочке Николсон. А Томас уверенно направился к столу с выпивкой. Сегодня ему предстояло ловить сочувствующие взгляды, а значит, он должен быть пьян, жалок и растерян.

Все знали о его фанатичной любви к Гомеру. А он знал, что ему будут говорить, желая утешить. Ему скажут: «Брось, старик – звенящий медью гекзаметр Гомера не стал в одночасье хуже лишь потому, что хитросделанный царь-хлебопашец когда-то нашёл повод откосить от военного похода». Ему скажут, что влияние «Илиады» на мировую литературу, на всю европейскую культуру давно свершившийся факт и реальная подоплёка событий интересна лишь узкой группе специалистов. Ему скажут – да пошла она, эта Николсон! И он будет вежливо улыбаться, терпеть похлопывания по плечу и пожимать руки. Но уже никуда не денется вдруг возникшая пустота в сердце, как в детстве, когда старший брат сказал, что Санту придумали взрослые, а кошка Фло околела от старости, а вовсе не призвана ловить мышей на фотонный планетолёт «Хиус».

– Знаешь, Дружок, что самое главное сегодня? – спросил Томас у пса.

– Жрать! – сказал пёс и стянул со стола канапе с ветчиной.

– Это мысль, – согласился Томас и выпил. – Но не менее важно, удержаться от эффектных жестов. Прошу тебя как друга – если я соберусь сжигать на университетской лужайке мою коллекцию изданий Гомера, прокуси мне ляжку.

Томас Вебстейн отвлёкся на подошедшую к столу Виннифред Николсон, а Дружок замер поражённый внезапной мыслью. Его осенило, как легко можно всё исправить. И будь, что будет.

– Рок, – коротко рыкнул Дружок себе в усы и глаза его грозно полыхнули в полумраке банкетного зала.

– С этим Илионом не всё так просто. Слишком много вероятностных линий там наверчено, – говорила тем временем Николсон. Она была смущена и от этого чувствовала себя неловко.

– Оставьте, Винни, – махнул рукой Томас Вебстейн. – Вам не в чем оправдываться. Ваша группа прекрасно справилась со своей работой.

– И всё же я считаю исследование не законченным, – упрямо продолжила Виннифред Николсон. – Ректор ухватился за сенсацию, а у меня вызывают беспокойство вероятности сдвига реальности относительно нашего времени. Они есть, Томас! Неразрушенный в своё время Илион как-то влияет на Мир Саймака.

Она замолчала. Оркестр играл «My Melancholy Baby». В углу ректор Грант отбивался от телевизионщиков.

– Всё это очень странно, Винни, – сказал Томас. – Ценой невероятного напряжения человечество построило общество, которое мы условно называем Мир Саймака. Скажите мне честно и непредвзято. Ответьте мне, как учёный, как женщина, как друг – зачем?

– То есть? – очень удивилась доктор Николсон. – Это же очевидно. Чтобы в мире не осталось места несправедливости, чтобы все были счастливы.

– Вот! – Томас брякнул на стол бокал с коктейлем. – Отчего же я так несчастен сейчас в нашем счастливом мире, Виннифред?

– Господи, Том! – голос Николсон задрожал. – Между прочим, я люблю Гомера не меньше вашего! Что вы хотите? Чтобы я фальсифицировала результаты?

– Об этом не может быть и речи, – сказал Томас Вебстейн. – Истина превыше всего. Тем более научная истина. Поэтому пойдёмте танцевать.

И они танцевали, и что-то пили, а после целовались за портьерой и там их обнаружил ректор Бальтазар Грант, и от него никак было не отделаться. И ещё была безобразная неумелая драка интеллигентнейших представителей кафедры истории литературы с «экспериментальниками», в результате которой избитой и весьма сильно почему-то оказалась телевизионная группа университетского канала. И во всей этой пьяной суете куда-то испарилась Виннифред, и Томас понял, что ему уже хватит на сегодня.

Он брёл домой в сопровождении верного пса, пиная перед собой жестянку из-под пива. Дружок был уверен, что Томас Вебстейн горюет о неразрушенном Илионе и несостоявшейся Троянской войне, но Томас Вебстейн размышлял о Мире Саймака. Создание новой общественной формации обошлось человечеству в две гражданские и одну религиозную войны, затрачены огромные усилия, финансы, генетические ресурсы, но стоило ли оно того?

Правильно ли было избрать целью идеалы одного, пусть даже гениального человека? И так ли уж гениального? Да, он был великим философом, которому посчастливилось сформулировать постулаты действительно гуманного общества, но и он не был застрахован от ошибок.

– Нет, не в породе моей, чтобы вспять отступать из сражений или, робея, скрываться: крепка у меня еще сила! – сказал Томас Вебстейн, с трудом попадая ключом в замочную скважину. – Вот мы и дома, Дружок, вот мы и дома.

Он прошёл в кабинет. Перед сном надлежало выполнить их с Дружком ежевечерний ритуал Кормления Умных Псов.

Томас боролся с лишним весом и каждое утро, когда экономка подавала ему чашку кофе с бутербродом, он прятал бутерброд в стол. Так получалось, что он всегда держал бутерброд с колбасой в правом верхнем ящике письменного стола. А вечером Томас скармливал колбаску любимому псу, и не было для Дружка слаще лакомства на свете.

Любуясь, как Дружок расправляется с бутербродом, Томас Вебстейн думал о псах.

У псов интеллект подростка. Они категоричны в суждениях и очень инфантильны в социальной адаптации. У них доминируют инстинкты, они порывисты и импульсивны. Но всё это с лихвой компенсируется их успехами в программировании. Никто не превзошёл их в составлении расчётов точек перехода по пространственно-временному континууму. К ним в очередь записываются с других факультетов.

«И ведь это только третье поколение генномодифицированых особей, – размышлял, засыпая, Томас Вебстейн. – Если дальше пойдёт такими темпами, они нам ещё покажут».

***

Оставив Томаса Вебстейна в объятиях Морфея, Дружок нёсся в ночи к корпусу практической хроноплатики. Процокав когтями по асфальтовой дорожке, он пересёк институтскую лужайку, в который раз поразившись невероятной упругости газона. Пользуясь случаем, пометил пару деревьев, и уже не спеша вошёл в здание.

На входе традиционно дежурили первокурсники. Их называли «вахтёры», хотя никто уже не помнил точного значения этого слова. Точно так же никто толком не понимал, зачем нужны эти дежурства, но попасть в число «вахтёров» считалось необычайно почётным.

– Привет, Дружок! – радостно воскликнул один из первокурсников. – Решил с Большим Биллом поработать?

Дружок неопределённо рыкнул и яростно почесал себе брюхо. Врать разумные псы не умели совершенно. Это сильно осложняло им жизнь.

– Правильно! – продолжал первокурсник. – Днём к гиперкомпу не пробиться.

– Ну, – с облегчением согласился Дружок.

Это было правдой. Часы работы с Большим Биллом строго регламентировались ректоратом, и даже бухгалтерии приходилось записываться в очередь.

– Дружочек, – заискивающе сказал первокурсник. – Ты мне с вычислениями по релятивистике не поможешь? Тебе на полчаса работы, а я в долгу не останусь. Забегай к нам в общежитие, тушёнки покушаем.

– Ишь ты, – укоризненно сказал Дружок. – Мзда. Стыд. Срам. Хер!

Первокурсник покраснел, а Дружок, виляя хвостом, гордо прошествовал в лабораторию релятивистики. Он уселся на коврике перед вычислителем и придвинул к себе лапой специально для псов адаптированную клавиатуру. Загрузить программу перехода было делом одной минуты, в памяти машины ещё сохранились координаты последнего смещения по времени Виннифред Николсон.

– Ты что задумал, блохастый? – спросил Большой Билл.

Разумеется, любая компьютерная активность не оставалась незамеченной для институтского гиперкомпа. Дружок молчал.

– Дружок, зачем тебе траектории перехода по континууму «экспериментальников»? – в механическом голосе Большого Билла казалось, прозвучала тревога.

Продолжая молчать, Дружок разглядывал на экране трассы вероятностей от Илиона к нашему времени. Как и говорила Николсон, их было необычайно много, но ни одна не обрывалась в будущем. Это означало, что минимальное вмешательство в реальность не приведёт к свёртке континуума. В чём собственно, Дружок и хотел убедиться. Он активировал создание темпорально-изоляционного поля – «пузыря», как называли его на своём жаргоне «экспериментальники». По калибровочному стенду разлилась холодная плазма. Пёс вскочил на стенд. Вокруг него начала формироваться, потрескивая разрядами, фиолетовая сфера. Шерсть встала дыбом и кожу ощутимо покалывало. На кончиках усов засветились огни святого Эльма.

– Назад, балбес! Не смей!! – надрывался в колонках Большой Билл, но было поздно: сработала автоматика и пёс начал смещаться по времени и пространству.

Дружок понимал, что теперь его непременно накажут – например, запретят гулять на институтской лужайке. Но уж точно не сократят количество часов работы с Большим Биллом. На такое варварство не способен даже Бальтазар Грант, этот неандерталец!

«Пузырь» начал приобретать прозрачность, это означало, что Дружок прибыл на место. Он выскочил за пределы темпорально-изоляционного поля, и Древняя Греция встретила его вонью гнилых водорослей и тухлой рыбы. Так же ощутимо тянуло навозом, а звук прибоя перекрывали гортанные мужские голоса. Совсем рядом несколько человек громко ругались на древнегреческом, то и дело слышалось: «Κακός ανθρωπος!».

Пёс высунул морду из кустов и увидел стоящих кружком бородатых и смуглых мужчин крепкого телосложения. Они отчаянно пререкались, размахивая руками. Кто из них Паламед, Менелай или Агамемнон было совершенно не понятно. А вот царь Итаки сразу обратил на себя внимание тем, что в отличие от гостей был одет не в тунику, а в небрежно наброшенную на плечо леопардовую шкуру. «Это у них так видать по-домашнему принято» – смекнул Дружок.

Одиссей помахал кулаком перед лицом ближайшего собеседника и громко крикнул:

– Σκύλλος!

После чего развернулся и, вспахивая прибрежный песок сильными ногами, пошёл прочь. «Ага!» – подумал Дружок.

Он стремительно выскочил из кустов, метнулся наперерез Одиссею и сходу тяпнул его за голень, повыше сандалии. Одиссей завопил, схватившись за укус, а в Дружка полетели камни. Он опрометью улепётывал в кусты, слыша позади:

– Κύων! Κακός κύων!!

Всё прошло наилучшим образом, как и задумывал Дружок – с прокушенной ногой этот громила уже не сможет отдаться милым его сердцу сельхозработам, а семье кушать надо. Значит надо двигать в поход, немножко пограбить. А нога в дороге как раз и заживёт. И уж конечно хитромудрый Одиссей придумает, как собрать ватагу побольше, у него от похода никто не откосит. А значит, будет война, будет троянский конь, кровь, огонь и богатая добыча. У Гомера появится богатый фактический материал. Дружок был очень доволен собой.

По сильному запаху озона он нашёл невидимую для внешнего наблюдателя сферу «пузыря» и заскочил внутрь. Теперь Илион будет разрушен.

***

Первое, что увидел Дружок в нашем времени, были Виннифред Николсон и давешний первокурсник. Фигуру доктора Николсон сексуально облегала камуфляжная форма военного образца, а у «вахтёра» на плече почему-то висела армейская магазинная винтовка.

– Вот он, нарисовался, – угрюмо сказала Виннифред, копаясь в темпоральном вычислителе.

– Мисс Николсон, хотите я его пристрелю? – спросил «вахтёр».

– Нельзя, – ответила Николсон. – Это собственность Томаса Вебстейна с кафедры биологии.

– Хороший модификант – мёртвый модификант! – пролаял механическим голосом Большой Билл.

«Просто они сошли с ума» – решил Дружок и протопал к выходу.

На улице он с ужасом увидел, что институтская лужайка распахана гусеницами огромного танка, который под маскировочной сеткой стоял тут же, возле главного корпуса. Дружок подумал, что он сам сходит с ума, когда в глаза ему бросился баннер – «Граждане Свободного Мира! Вступайте в ряды истребителей модификантов. Помните: незарегистрированный мутант – угроза безопасности!» И ещё – «Комендантский час с 00.00 до 07.00. Огонь на поражение – не говорите, что не знали». И ещё – «Срочно требуются контрактники на Юпитер. Высокий оклад. Каждый способный стрелять – годен!»

«Вот так трассы вероятностей» – думал Дружок, мчась к дому Томаса Вебстейна – «Вот так дрейф реальности. Надо же, как нехорошо получилось».

Войдя в кабинет Томаса, пёс увидел, что хозяин занят беседой по видеофону. Слышался голос ректора Гранта:

– Твой вонючий пёс ночью проник в лабораторию релятивистики и совершил несанкционированное практическое смещения по времени. Мне плевать, где он был и что он там делал, пусть с этим Николсон разбирается. Но утечка энергии в таком масштабе, это скандал, это не скроешь. Это влетит нам в большие деньги, Вебстейн!

Дружок начал пятиться к выходу, но было поздно, его заметили:

– Где ты шлялся, блошиное отродье?! – заорал Томас Вебстейн.

– Бля, – только и смог произнести ошарашенный Дружок.

И тогда Томас Вебстейн совершил невероятное – он схватил со стола тяжёлую латунную пепельницу и запустил ею в Дружка.

С визгом и рыком, путаясь лапами в половике, пёс вылетел из дома. Поджав хвост, Дружок прокрался в сад и залёг под терновым кустом. Ему надо было всё обдумать. Что же произошло? Троянская война произошла, вот что! Илион был разрушен, такого города больше нет в прошлом. Города, который видимо, стал в своё время источником неких культурных течений, послуживших основой для философии человеколюбия, филантропии и альтруизма. И это привело к росту агрессии, идеалы гуманизма не были реализованы, Мир Саймака не случился. Возможно, и сам он не стал выдающимся философом, а был всего лишь, например, выдающимся беллетристом. Недолго думая, с присущей псам логикой, Дружок решил – компенсировать не разрушенный Илион необходимо разрушением центров древней агрессии, столиц античных империй.

Что ж, ему будет, чем заняться в ближайшее время. Придётся как-то устроить крах древнего Рима, Вавилона и Карфагена, Афин и Константинополя. Вот задача достойная разумного существа. Он докажет, что псы способны не только нажимать неловкими когтистыми лапами на кнопки, вычисляя для других точки переходов по времени! Он придумает, как изменить настоящее. Он воссоздаст Мир Саймака. Успокоившись, Дружок завалился головой на лапы и прикрыл глаза. Он порядком устал от беготни, а уже нынешней ночью ему предстояло спасать мир.

Дружок дремал, а Томас Вебстейн продолжал тонуть в извержениях ректора Гранта. Казалось, раскормленная физиономия ректора вывалится с экрана видеофона, и растечётся по столу как гнилой помидор. Грант тряс багровыми щеками и орал:

– Страшно даже представить в какую сумму обойдётся институту несанкционированная активация темпорального поля!

– Я не собираюсь его выгораживать, – сказал Томас Вебстейн. – Если пёс нанёс ущерб институту, пусть отдувается сам.

– Псы пока ещё не имеют статуса граждан Свободного Мира, – напомнил Бальтазар Грант. – Хозяин несёт полную ответственность за действия модифицированного организма. В том числе финансовую. Университет разорит тебя штрафами, Том. Я сам охотно этому поспособствую, если ты не примешь меры.

– Что же мне делать?

– Это твои проблемы. Пёс должен исчезнуть. Утонуть, отравиться консервами, сбежать к повстанцам на Юпитер. Тогда некому будет предъявить обвинение, юридически ты не будешь являться его владельцем. Всё будет шито-крыто.

– Тебе легко советовать! – возмутился Томас. – Я угрохал на Дружка чёртову уйму денег.

– Избавься от этого пса, как другу тебе говорю, – сказал Бальтазар Грант и оборвал связь.

– Черная кровь из тебя вкруг копья моего заструится! – тихо сказал Вебстейн, выключая экран.

Он рывком выдвинул верхний ящик письменного стола и вынул короткоствольный револьвер, проверил, есть ли в барабане патроны. После того, как иммигранты с Юпитера ограбили его соседа, доктора медицины и изнасиловали его жену, Томас всегда хранил заряженный «бульдог» в правом верхнем ящике письменного стола. Сунув оружие в задний карман, он вышел на крыльцо.

– Дружок, пёсик, иди ко мне, – позвал Томас Вебстейн. – Я дам тебе колбаски.

Залипание

Конечно, в нашем языке множество слов, гораздо больше, чем необходимо обыкновенному человеку, однако мы так к ним привыкли, привыкли к их беспрерывным приливам и отливам, что многие из них – возможно, большинство – утратили глубину и точность содержания… Увы, теперь слова, которые мы произносим, потеряли свою былую силу.

«Ведро алмазов»

Клиффорд Саймак

– Кто поклал какушки сбоку кадушки, паскудники? – крикнул бармен. – Клевать крысиный копчик!

Он брезгливо сгрёб со стойки попавшие мимо пепельницы окурки, и недовольно осведомился у Сергея:

– Крекеры кусать клёво?

Не успел Сергей отказаться от предложения, как толстая девка с большущими сиськами прижала его к барной стойке тугим плечиком и, дыхнув перегаром, томно спросила:

– Бухлом барышню облагодетельствовать благородно будет? Набулькать бурлящего!

«Не угостите девушку шампанским?» – про себя автоматически перевёл Сергей. Понятно, девица сегодня залипла на «б». А у Сергея нынче случилось залипание на «п», поэтому вместо «тебе уже хватит», у него непроизвольно вырвалось:

– Пукать пузыриками придётся.

– Быдло, – обиделась девица. – Буркалы бесстыжие.

Сергей поставил на стойку недопитый бокал с пивом и пошёл к выходу. С него на сегодня хватит. Бежать. Закрыться в своей маленькой квартире, отключить телефон и включить старые треки любимых групп. У аудиофайлов, слава Богу, залипания не случается. А вот вокалистам о концертной деятельности пришлось забыть. Да что там вокалистам?! С началом Эпохи Залипания с экранов телевизоров исчезли дикторы, спортивные комментаторы, кинематограф накрылся медным тазом, остались без работы проповедники, ди-джеи и куча преподавателей, обучение велось исключительно по учебникам. Перестали работать театры. Небольшая труппа гастролёров, у которых Гамлет в дни залипания на «д» читал «Быть иль не быть», как – «Деятельно дерзать? Дать дуба? Дебильная дилемма!» – не пользовалась успехом.

Сергей вышел во влажный вечер. Мимо промаршировала компания футбольных фанатов, скандируя:

– Загнобит голубоватых главный в лиге гладиатор!

«На свете нет еще пока команды лучше Спартака», – понял Сергей. И не лень им было однофазников по залипанию искать. Впрочем, рассказывали, что в армии теперь по этому принципу формируют подразделения. Каждый день формируют. Сергей поднял воротник куртки, моросило. К нему подошёл бомж и спросил:

– Запалим запашистого?

– Пыхтеть противно, – ответил Сергей.

– Зажал закрутку, – презрительно произнёс бомж и с достоинством отвалил.

В кармане зазвонил телефон. На дисплее Сергей с замиранием сердца прочёл: «Наташа».

– Привет, – сказал он ласково. – Поболтаем?

– Соскучилась. Свиданье состоится, – волнуясь, проворковала самая прекрасная девушка на Земле. – Среда. Серьёзные слова станут судьбу складывать. Слышишь? Всё серьёзно. Сам скажешь.

– Приду. Примчусь. Прилечу.

Наташа засмеялась и дала отбой. Сергей не верил своему счастью. Любимая девушка приглашает его для серьёзного разговора. В среду. Среда завтра. А кто знает, на какую букву он залипнет завтра? Сергей и представить не мог, что он, дипломированный филолог, мастер лирической декламации, будет объясняться в любви на косноязычном воляпюке. Красивые слова для любимой роились в голове и требовали красивого звучания.

Забыв про дождь и слякоть, Сергей брёл по извилистой улочке, напряжённо размышляя. Надо срочно искать пиратскую программу. Которая кратковременно блокирует залипание. Которое вызвано вирусом, который поразил чипы. Которые вживлены в мозг всем жителям Земли с самого рождения и неизвлекаемы. «Я уже, кажется, и в мыслях залипать начал!» – с горечью подумал Сергей и свернул в подворотню.

Там маячили. Сергей подошёл.

– Поиск программиста. Профессионального. Против залипания программку слепить потребно, – сказал Сергей маячевшему.

– Атлипни анацефал, а то ааагребёшь паа полнай, пан́яааал? – сказали ему, нагло таращась.

– Производство программ против залипания преследуется по понятиям, – согласился Сергей. – Потребность пиз…

Его оттолкнули, а сзади послышался голос:

– Ах, если бы по понятиям, молодой человек. Но ведь именно, что по закону. Могут штраф нешуточный впаять.

– Произн́осите! – воскликнул с восторгом Сергей, оборачиваясь.

– Да, я могу разговаривать нормально, – самодовольно заявил человек в плаще. – У меня иммунитет к вирусу залипания, я избран. А вы можете плохо кончить. Программы против залипания наносят непоправимый вред здоровью, поэтому и запрещены. Искупление залипанием кара за внедрение в святая святых – мозг человеческий, всевышним данный смертным в совершенном виде, и не нуждающийся в модификациях.

– Псих! – сказал Сергей и пошёл прочь.

– С достоинством несите испытание, не хитрите и не жульничайте. Залипшие в этой жизни ораторами станут на небесах! – неслось ему вслед.

Сергей был сердит на себя. Нашел, у кого спрашивать, у случайных людей. Эдак и правда, в полицию загреметь можно. На чёрный рынок соваться без привязок гиблое дело – обуют, подсунут китайское фуфло. Нет, пиратку найти можно, но на это надо время, связи и деньги…

Всё это бесполезно, надо было идти к Вирусологу, бывшему однокласснику, а ныне, как говорили, продвинутому подпольному хакеру. Но не хотелось. Он и живёт поблизости, но вот интуиция, подстёгнутая вживлённым имплантатом, подсказывала – не ходи! Не видел его сто лет и ещё бы двести не видеть. А завтра ждёт Наташа. Сергей тяжко вздохнул и направился к Вирусологу.

– Помоги по прежней памяти, – с порога взмолился Сергей.

– Так тебе тотально, – заверил Вирусолог. – Трепись. Требуется творенье?

– Пиратку поболтливее.

– Тариф тридцатка.

– Получи, – сказал Сергей, вынимая деньги. – Приемлемо.

– Ты такой темпераментный.

– Припекло.

Вирусолог задумался.

– Таракана тебе в тыкву тиснем.

«Жучка» в башку хочет поставить, холодея, понял Сергей.

– Транзистор, типовой, трёхфазный, – успокоил Вирусолог. – Тензорный, не туфта.

Бывший одноклассник быстро усадил Сергея в стоматологическое кресло и, не особо церемонясь, вогнал ему под кожу за ухом пиратский чип. Без антисептики и анестезии. Было больно.

– Падло паталогическое! – возмутился Сергей.

– Терпи, не трепанация! – засмеялся Вирусолог.

– Подействует? – спросил Сергей.

– Так точно!

– Прощай, – сказал Сергей, натягивая куртку.

– Трынди только толково, – предостерегающе поднял палец Вирусолог.

«Разговаривай лишь по делу» – насторожился Сергей. Как так, а по любви?

– Почему?

– Тупишь, тугодум. Теперь тебя на толковище торкнет. Таракан истлеет от такой тяжести. Таракан истлеет – станешь тихий.

– Понял. Перегорит проводка – потеряю память.

– То-то.

Вирусолог ещё раз назидательно погрозил Сергею пальцем и выпроводил его.

Уже на улице на Сергея внезапно навалилось чувство светлой эйфории, тихой и радостной. Он не чувствовал себя так хорошо с начала эпидемии залипания. Теперь, под контролем пиратского «таракана», впервые за два года нормально заработал вживлённый имплант, стимулирующий мозговую активность. Сергей засмеялся, снова увидев в подворотне давешнего психа, уверенного в божественном происхождении залипания.

– Мозг, данный человеку всевышним, всего лишь инструмент, – сказал он психу. – И как любой инструмент нуждается в совершенствовании.

Он ещё долго говорил, а псих испуганно хлопал глазами, порываясь сбежать, но Сергей крепко держал его за рукав плаща. Сергей не помнил, как закончил свою блестящую речь, добрался до дома и завалился спать.

Проснулся он с уверенностью, что приключилась с ним большая беда. Он вспомнил. Вирусолог ведь тоже был влюблён в Наташу. Тихоня, ботаник! Вечно как будто случайно оказывался в тех же местах, где гуляли Сергей с Наташей, и держался особняком, пожирая глазами. Но кто тогда на этого дрища обращал внимание? Над ним даже не смеялись, просто не замечали.

А если он китайского таракана засунул?! И ведь, главное, предупредил для вида. Ещё отказываясь себе верить, Сергей открыл рот и громко и чётко произнёс:

– Йеллоустон. Йога. Йод. Йошкар-Ола.

И тогда Сергей понял, что залип. Навечно.