Текст книги "Цветные сны"

Она прислонилась к стенке и, отодвинув раму со свитером на расстояние вытянутой руки, прищурилась. Как он сказал – вчера, у нее на кухне? – «Иногда я могу соврать». Что ж, теперь поздновато укорять себя в том, что она зря не прислушалась к его словам.

С другой стороны… Кто она такая, чтобы он сразу же раскрылся перед ней? Тем более, что он совершенно не напоминает человека, душа которого нараспашку. Так что он не соврал – он просто не сказал ей всей правды.

Глория придвинула раму обратно к стене, накинула на нее тряпку, стараясь, чтобы все осталось так, как было, и, прихватив пылесос, вернулась в гостиную.

Вытирая пыль на полках и расставляя на них книги – английские к английским, русские к русским, испанские к испанским – она старалась сосредоточиться именно на работе и не отвлекаться на мысли о том, что произошло, происходит и, возможно, произойдет. Она старательно вчитывалась в названия книг и, если встречалось какое-то неизвестное ей произведение, пыталась представить, о чем оно. Найдя под завалами маленький, скромный томик Шекспира, она честно попробовала воскресить в памяти классический монолог Гамлета, но тут же испугалась его: слова «Быть или не быть?» прозвучали пророческим набатом.

И опять, и опять, снова и снова, мысли возвращались к одному и тому же: Джек – Мэтт – Тед – Стелла.

В отчаянии она, уперевшись до боли ладонями в жесткие ребра книжных полок, прижалась лбом к стеллажу. Одни и те же мысли. Как заезженная пластинка. От бессилия, от осознания, что сейчас – именно в этот момент, в эту минуту – она может только ждать, хотелось выть.

И да… пластинка… музыка… Внезапно это шаблонное сравнение натолкнуло Глорию на новую идею – если включить музыку, возможно, станет легче. Музыка может отвлечь.

Ей показалось, что именно в музыке может заключаться спасение от сводящих с ума, безнадежно и наглухо закольцованных мыслей.

Пульт от телевизора лежал тут же, на стойке, рядом с настольным хоккеем. Она включила телевизор, и на экране возник стоп-кадр: большая сцена, солист – он был ей совершенно незнаком – в смокинге и при «бабочке», на заднем плане, как раз за спиной у исполнителя, – явно симфонический оркестр. Да, вон и дирижер виден…

Проверив на всякий случай громкость – нет, все в пределах норм добрососедской вежливости – она нажала кнопку воспроизведения, и солист ожил.

О чем он пел, она не поняла – текст песен был на русском, – но музыка – явный рок в симфонической обработке – ей пришлась по вкусу. А в певце было столько энергии и харизмы, столько драйва и самоотдачи, что ей невольно захотелось понять смысл песен. Она вслушивалась в слова незнакомого и непонятного языка, вслушивалась в приятный мужской голос, вслушивалась в неожиданно лирический мотив некоторых мелодий, и вдруг поняла, что плачет.

Глория провела рукой по щеке и недоуменно посмотрела на мокрую ладонь.

– Это еще что?.. – всхлипнула она. – Какого черта?

И внезапно она разозлилась. Разозлилась сама на себя. Пока другие за тебя решают твои же проблемы, ты тут нюни распустила. Ах, бедная-несчастная! И при этом у того же Купера вообще даже не спросила, как и чем она может ему помочь. Хоть бы из вежливости поинтересовалась, принцесса.

Глория раздраженно, зло вытерла слезы. Ну-ка взяла себя в руки и сделала хоть что-то полезное! Она подтянула рукава рубашки и вернулась к книжному стеллажу – дел было еще невпроворот.

XX

СТИВЕН, НЕБРЕЖНО РАЗВАЛЯСЬ на стуле, сидел в комнате для допросов и пялился на свое отражение в большом зеркале Гизелло. Он подмигнул сам себе, и на его жест последовала мгновенная реакция, о которой он, естественно, ничего не знал.

Эрик, стоявший напротив зеркала по другую его сторону, тут же произнес:

– Вот сволочь, еще и подмигивает! Смотрю, быстро очухался. После ночки-то.

Он подошел поближе, уперся рукой в стену и тряхнул головой:

– Ну ничего… Я сейчас с тобой пообщаюсь, так у тебя вообще нервный тик начнется.

Стивен вздохнул и поправил воротник форменной голубой рубашки. Ожидание действовало на нервы, и в голову стали лезть всяческие неприятные, пугающие мысли. А что если его подозревают?

Эрик недолго думал, какую манеру поведения избрать при допросе Стива. Никакой дипломатии он совершенно точно не заслужил. Предатель, «перевертыш», продажная шкура. И ладно бы он продался кому другому, это тоже дико погано, но относиться к этому можно более или менее спокойно. Однако он же продался Клингеру. Клингеру! Поэтому нечего тут мудрить, а надо сразу брать его за жабры и никаких гвоздей.

«Спокойно, спокойно… Ты полицейский, тебя не могут подозревать… Просто хотят допросить в связи с этим… с этим…» – Стив старательно гнал от себя тревожные, скребущие душу, словно кошки, мысли. Он чуть было не произнес про себя «убийством», но усмехнулся и вовремя исправился: «Самоубийством».

Тихо скрипнула дверь, и коп повернул голову. В комнату вошел Купер. Вид у него был несколько помятый, под глазами залегли синие тени… Забегался, видать, совсем. В руках – пластиковая папка для документов. Это еще что такое?..

– Ну что, как дела? – спросил федерал, садясь за стол напротив копа. – Пришел в себя?

– Да, немного… Поговорил с психологом, полегчало. А ты, такое ощущение, словно спать не ложился, – после приветствия заметил Стивен.

– Заснешь тут, как же… Такие страсти шекспировские вокруг кипят… Ну, давай, рассказывай. Внятно и по существу.

Коп набрал полные легкие воздуха и заученно, почти как профессиональный актер, выдал историю о том, как он пошел после ужина забрать поднос и нашел в камере труп.

– Остальные камеры были пусты?

– Да, там больше никого не было, кроме Майка.

– Ты сразу же сообщил о том, что произошло?

– Конечно, я ведь полицейский…

– Да, только вот про меня забыл. А, кстати, что было на ужин?

– Картофельное пюре. Или… кукурузное?.. Сок еще был. Кажется, апельсиновый. Впрочем, не помню. А к чему все это? – быстро, с едва заметной тревогой в голосе спросил Стив.

Уже занервничал? Очень хорошо, просто отлично. Знает собака, чье мясо съела. Но ведь врешь же ты все. Думаешь, тыл у тебя прикрыт? Хрен он у тебя прикрыт.

– Да так… – по физиономии Купера разлилось добродушие. – Я сегодня не завтракал. Рефлекс сработал, вот и спросил.

– Сочувствую, – расплылся в улыбке коп. – Я лично всегда завтракаю. Завтрак – самая важная пища за весь день.

– Живешь по принципу «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу»? – уточнил федерал.

– Какому врагу?! Что я, Рокфеллер, что ли, врагов кормить?

– Да уж сомневаюсь, что Рокфеллер…

Не Рокфеллер, точно. Но на одном из счетов лежит весьма круглая сумма. И не полицейский департамент ее туда начислил. Откуда, спрашивается, она взялась? Наследство, что ли, получил? Или в лотерею выиграл? А, может, Санта в камин скинул?

– Ты знал этого парня, Майка? Может, были друзья по переписке? – Эрик чуть наклонил голову в ожидании ответа.

– Нет, – в свою очередь помотал головой коп. – Понятия не имею, кто он такой и что из себя представляет.

– Врешь, – вдруг как-то совсем по-детски, словно во время ссоры на игровой площадке, прозвучало в тишине комнаты допросов.

Стив вздрогнул, словно рядом с ним кто-то неожиданно выстрелил из пушки, глянул на федерала и встретился с ним взглядом. В серых глазах Купера светился неяркий огонек насмешливой издевки. У копа возникло такое ощущение, будто в этот огонек материализовались все его недавние страхи и подозрения и стали осязаемыми, острыми, режущими, как грани стола, за которым он сидел. «Еще немного и эта сволочь улыбнется», – с внезапной ненавистью подумал он.

– Докажи… – свистящим шепотом произнес он.

– О, не отпираешься? – удивился Эрик. – Это что-то новенькое. Хочешь наследить в истории?

– Докажи… – так же свистяще продублировал коп.

– Как ты понимаешь, чужой в камеру попасть не может – все визиты тщательно фиксируются в списке посетителей. Вчера список Майка был пуст. Родственники навестить его не изъявили желания, потому как далеко они, аж в Канаде, адвокат приходил раньше. В тот момент, когда Майк, корчась на полу, царапал себе глотку ногтями, ты сидел в дежурке и спокойно ждал. Потом зашел в камеру, убедился, что Майк мертв и только после этого сообщил о случившемся.

– Ложь! – вскочил коп со своего места. – Он сам траванулся! Я тут при чем?! Какой мне резон травить совершенно незнакомого человека?!

– Резон какой, говоришь? – Эрик прищурился. – Твоя цена. Ты недорого стоишь. Я бы даже сказал – дешево.

Он вытянул из папки бумагу и положил ее на стол.

– В твоем банке – втором, не том, куда тебе перекидывают зарплату – оказались милые, сговорчивые люди, быстро согласившиеся на сотрудничество. Слушай, тебе банк надо было выбрать где-нибудь подальше, в другой стране. Где-нибудь в Европе, например. Далековато, конечно, но и отчет по движению средств было бы сложнее получить. Так что думай в следующий раз. Откуда эти тысячи упали на твой счет, из каких оффшоров, это спецы разберутся. А потом мне расскажут. Вернемся к доказательствам.

Стив тяжело опустился на свой стул, медленно положил руки на стол и замер, тупо глядя на белевший между ним и федералом лист бумаги с логотипом банка.

Какой банк?.. Откуда счет? У него никогда не было никаких дел с этим банком… Клингер всегда платил ему только наличными – за такую работу не платят официально, перечислением.

– Заступая на ночное дежурство, ты принес с собой яд. Синильную кислоту. Вот заключение экспертов, – Эрик протянул ему еще один лист, но Стив даже не взглянул на документ. – Ты влил его в стакан с апельсиновым соком и размешал карандашом.

Коп вздрогнул и поднял взгляд на Купера. Эрик вытащил из папки пакет с карандашом и бросил его на стол. Пластиковый пакет с красной пугающей надписью «Улика» скользнул вперед и ткнулся в локоть Стива.

– Видеонаблюдения у вас там нигде нет, поэтому делай, что хочешь, трави, кого хочешь! – восхитился федерал. – Ты вытер карандаш салфеткой и засунул его обратно в органайзер, к нескольким точно таким же карандашам. Салфетку же скомкал и положил в карман.

К первому пакету присоединился второй – с салфеткой. Следом из папки появился еще один пакет, и Стив безошибочно узнал в его содержимом хорошо знакомый, одноразовый пластиковый стакан. Стаканчик утратил свои идеальные формы, был помят, но сути дела его состояние не меняло.

– И вот какая штука, – это был далеко не весь припасенный набор, и Купер сунул под нос полицейскому очередной лист, – криминалисты с карандаша сняли частичные отпечатки большого и указательного пальцев левой руки, а со стаканчика – отпечаток указательного правой. Будем спорить, чьи они?

– Это косвенные улики, – произнес коп. – Совпадение следов яда не доказывает, что именно я его туда подмешал. А отпечатки… Да, я трогал карандаши – я же там работаю. Там на всех карандашах мои пальцы. Что касается стаканчика, то я поправлял его, когда относил поднос задержанному. Ну и что?

– Да ничего, – федерал был сама доброжелательность. – Пальцы твои действительно присутствуют на всех карандашах. Да вот только следы яда имеются на одном-единственном из всех них. И наконец объясни мне, каким образом отпечатки твоих большого, указательного и среднего пальцев правой руки оказались вот здесь. Чуть смазанные, да, но твои.

И на стол шлепнулся еще один пакет, последний. Обвиняемый глянул на него и понял, что его загнали в угол – в пакете лежала крохотная стеклянная ампула из-под яда.

– Пальчики Майка там тоже есть. И было бы странно, если бы их на ампуле не было. А ты чего перчатки-то не надел?

«Я надел!» – хотел крикнуть коп. Он же действительно надевал перчатки!

Так… откуда же отпечатки?..

– Ты в камере доставал ампулу из кармана и не заметил, как из него же выпала салфетка – она отлетела под нары. Там, собственно, я ее и нашел. Токсикологи сотворили для меня чудо, выжав из нее остатки яда в рекордно короткие сроки. И сравнили их с теми, что удалось обнаружить в древесине карандаша и в каплях сока на стенках стаканчика.

Наступила тишина. Эрик молчал, то ли давая Стиву время осмыслить то, что произошло, то ли все же в надежде услышать ответ на последний свой вопрос. Коп сидел сгорбившись и покачивался взад-вперед, глядя в пол.

Все, это тупик… Тупик, тупик, тупик.

Поэтому ни спорить, ни отвечать на прозвучавшие больше формальные, чем серьезные вопросы он не захотел.

Этот несчастный карандаш, вернее, догадка о его роли в убийстве, была чистой воды озарением. Купер сам не понял, каким образом и при помощи какого логического произвола умудрился связать скомканную салфетку с единственным незаточенным карандашом в органайзере. Однако эксперты сказали, что в волокнах салфетки обнаружены следы цианистого водорода и апельсинового сока. Ну, допустим, Майк сам что-то вытирал этой салфеткой… Например, разбалтывал яд в соке, немного пролил, вытер… Тут же возникал вопрос: а что, киллер был таким уж чистюлей и аккуратистом? И вообще будет ли человек, четко осознающий, что сейчас покончит с собой, заморачиваться такой ерундой как выплеснувшийся из стаканчика сок? Да ему, скорей всего, просто наплевать. Хотя… может, и сильно наоборот: такие, казалось бы, лишние, бессмысленные движения на пороге вечности имеют под собой чисто психологическую подоплеку – они оттягивают момент, после которого уже ничего нельзя изменить.

А если Майк не вытирал пролитого сока, то, может, тогда размешивал его, а потом то, чем размешивал, и вытер? Однако одноразовые пластиковые приборы так и остались лежать запаянными в прозрачной упаковке.

Размешивал элементарно пальцем? Потому и вытер руки. Но и эта версия не подтвердилась: на салфетке не обнаружили никаких биологических следов Майка. Ни пота, ни слюны, ничего.

Значит, салфетка оказалась в камере извне, и это кто-то другой вытирал ею яд, перемешанный с соком. И этот кто-то прекрасно понимал, что делает.

Из лаборатории пришлось вернуться на место преступления. Итак, если на полном серьезе предположить, что Майка отравили… Впрочем, мы это уже предположили и даже наметили подозреваемого. Так чем же он мог размешать синильную кислоту?

Взгляд упал на органайзер, и тут-то и щелкнула идея – карандаш!

Сейчас Купер смотрел на сидевшего напротив, не поднимавшего глаз копа и пытался понять – чего же тебе не хватало?

Полицейский вытащил из кобуры пистолет и положил его на стол. Отстегнул от рубашки значок и опустил его рядом с оружием.

– Я хочу позвонить своему адвокату, – окончательно сдался он.

– Имя, – напомнил Эрик. Стив должен назвать имя, и тогда можно будет построить обвинение и без показаний Глории. – Имя того, кто стоит за всем этим.

– Джек Клингер. Кажется, твой старый знакомый, да? Но сейчас его зовут Ричард. Купер, он крутой мужик, и тебе он не по зубам.

– Ты хоть понимаешь… – федерал поднялся и, уперевшись ладонями в стол, навис над Стивом, – что, затеяв эту всю опереточную возню с ядом, Клингер от тебя просто очень красиво избавился? От тебя и от Майка.

Стив вскинул на него глаза.

– Ты ведь наверняка надевал перчатки, верно? Не болван же ты окончательный, в самом деле! Значит, ампулу тебе дали уже с твоими отпечатками… А тебе и в голову не пришло протереть ее. Так, на всякий случай, от большого доверия к Клингеру. Вы с Майком перестали его устраивать, и он убрал вас вашими же руками – примитивно и действенно.

Эрик вышел в коридор, и в комнату допросов тут же вошли двое полицейских. Он глянул на них и коротко усмехнулся. Крутой мужик? Не по зубам? Да, раньше Клингер, действительно, был ему не по зубам. И почти два года назад он доказал свое превосходство.

Почти два года… Кажется, что это есть? На лице Времени вряд ли даже наметилась морщинка за этот истекший срок.

Однако, черт возьми, за это время, мистер Клингер, не только вы успели стать старше.

XXI

СЬЮЗАН ФОКС, СЕКРЕТАРЬ директора ФБР, вела с кем-то по телефону переговоры, одновременно листая ежедневник, лежавший на столе. Она что-то записывала на его страницах и деловито хмурила брови. Сколько Эрик ее знал и помнил, она всегда здесь работала, и любая другая секретарша, которая подменяла ее на время отпуска, выглядела в приемной директора неубедительно и чуждо, как совершенно ненужная гайка в некоем идеально собранном механизме. Одна Сьюзан могла точно сказать, в каком сегодня шеф настроении и стоит ли к нему вообще соваться со своими проблемами. И одна она могла подбодрить или приободрить, или подсказать, как себя вести, если кого-либо из своих подчиненных Кинг вызывал «на ковер». За это федералы, все без исключений, ценили ее больше всего.

Заметив Купера, она помахала ему рукой, приглашая не топтаться в дверях, а проходить дальше. Он подошел к столу и терпеливо подождал, пока она закончит разговор. Сьюзан положила трубку и с любопытством взглянула на вновь прибывшего.

– Ну и что ты такого натворил? – спросила она, подперев подбородок ладонью.

– Я?! – он округлил глаза и приложил руку к груди. – Я не в курсе. Честно.

– Совсем честно? Шеф тебя с самого утра ищет, а минут 15-ть назад к нему явился какой-то тип в строгом деловом костюме и с характерным портфелем в руках. Противный, рыжий, кучерявый. Не знаешь такого?

– Кажется, знаю. Адвокат одного типа, который недавно в ящик сыграл. А шеф как?

– Шеф? Мрачнее грозовой тучи. Так что, удачи. И лучше помалкивай там. Сегодня твое остроумие не оценят.

– Omerta, – федерал поднял руку, словно давая клятву.

Он подошел к двери, сделал глубокий вдох и осторожно постучал. Голос директора предложил войти. Эрик повернул ручку, перешагнул порог кабинета и буквально физически ощутил всю застывшую тяжесть настроения, царившего здесь. Его встретила гробовая тишина, и от этого перехватило дыхание. И даже непонятно почему. Что он такого сделал? Неужели он где-то прокололся, где-то слабо выстроил защиту, и Дэн каким-то образом узнал, что он покрывает Глорию?.. В общем, благодарность при таком настрое вряд ли объявлять будут.

– Вызывали, мистер Кинг?

Да, при посторонних только так, официально. А посторонний… Чего ему-то надо, ведь Майк уже того?..

– Проходите, агент Купер. Присаживайтесь.

Эрику никогда не нравилось, когда Дэн называл его так. У него выражение лица всегда такое было, словно он только что пирог с тараканами съел, только никто об этом не догадывается. Нехорошее выражение, каменное, чужое, именно, что директорское, менторское и ничего положительного не предвещающее.

– С адвокатом Петерсеном вы ведь знакомы?

Федерал опустился на один из стульев за длинным столом для совещаний и кивнул. Он посмотрел на Петерсена, – адвокат, естественно, посмотрел на него. Ну чего вылупился? Колись, зачем явился.

– Я пригласил вас сюда, агент Купер…

Ну понятное дело – чтобы сообщить пренеприятное известие1313
  Н. Гоголь, «Ревизор», парафраз.


[Закрыть]…

– …в связи с заявлением мистера Петерсена о том, что вы не прочитали его подзащитному права во время задержания.

– Его бывшему подзащитному.

– Это сути дела не меняет, – каким-то скрипучим голосом заметил адвокат. – То, что вы не ознакомили моего подзащитного с кодексом Миранды, дает повод усомниться в законности и правильности его задержания.

– А то, что после ареста у вашего клиента в квартире обнаружили с десяток единиц незарегистрированного огнестрельного оружия, начиная простейшими револьверами системы «кольт» и заканчивая таким авторитетным стволом, как «калашников», по-моему, дает повод усомниться в правильности выбранного вами адреса.

– В данный момент мы говорим о вас, агент Купер, а не о моем клиенте и тем более не обо мне, – адвокат твердо стоял на своем.

Он умолк и уставился на Эрика. Кинг, положив руки перед собой на стол, внимательно наблюдал за ними обоими. С подчиненным он еще поговорит по душам, сейчас важно послушать, что скажет эта юридическая крыса. Официально Майк работал на заправке оператором. После ареста от адвоката, назначаемого государством, он отказался, сказав, что воспользуется услугами собственного юриста. Хочешь – пожалуйста, имеешь право. Но адвокат, в чьем присутствии допрашивал его Купер на следующий день, оператору заправки явно был не по карману. Петерсен, несмотря на то, что ему было всего 30 лет, был известным человеком в юридических кругах. Это, во-первых. Он был неплохим адвокатом. Это, во-вторых. Он стоил довольно дорого. Это, в-третьих. У оператора заправки просто не могло быть на него денег. Это, в-четвертых. Все эти факты наводили на определенные размышления. Это, в-пятых. А вот если учесть, что неофициально Майк был наемником, «чистильщиком», и был раньше связан с шайкой Клингера, то получается все очень складненько.

Вот только одна беда – Клингер-то умер…

– Хорошо, адвокат, допустим, я не зачитал вашему покойному, – Эрик сделал на это слово ироничное ударение, – подзащитному прав. Допустим, я нарушил инструкции. Но почему, вот объясните мне такому недогадливому, вы пришли с этим к моему начальнику только сейчас? Почему вы не сделали своего заявления раньше, когда ваш подзащитный мог извлечь из этого непосредственную выгоду?

– Никаких «допустим», агент Купер, – чуть качнулся вперед Петерсен, и федерал порадовался, что они сидят по разные стороны стола. Чем дальше от этого рыжего потомка викингов – тем лучше. – Я полагаю нецелесообразным использование здесь этого слова. Я не делал своего заявления, потому что считал, что смогу использовать этот факт, если ситуация самым кардинальным образом вдруг обернется против моего клиента.

– И сейчас эта самая ситуация, я так понимаю, кардинальным образом и обернулась? – с самым серьезным выражением лица уточнил Эрик. – Только я что-то все равно не улавливаю, в чем фишка…

– В чем – что?.. – переспросил адвокат, а Дэн сердито кашлянул.

– В чем выгода, вот что, – не моргнув и глазом, перевел федерал.

Кардинальным образом повернулась… Сказал бы я тебе, чем она к тебе сейчас повернулась, эта ситуация.

– Дело в том, агент Купер, – директор перехватил у гостя инициативу, и тому пришлось закрыть рот, который он было раскрыл, – что в связи с нарушением прав клиента, адвокат Петерсен предупреждает нас, то есть региональное Бюро Расследований, о последствиях. Эти последствия могут принять форму судебного иска с требованием выплаты морального и материального ущерба родным его покойного клиента. Но адвокат предлагает также и компромисс…

– Как благородно… – буркнул Эрик себе под нос.

– Вы что-то сказали, агент Купер? – тут же прицепился к нему Петерсен.

– Какой компромисс, спрашиваю. В чем он заключается?

– Он заключается в отстранении вас, агент Купер, от расследования этого дела, – сухо, а оттого особенно неприятно, рубанул директор. – Адвокат требует передать дело другому агенту.

О, как! Эрик чуть повернул голову и посмотрел на адвоката. Посмотрел внимательно, как смотрят на потенциальных врагов, чтобы навсегда сохранить в памяти их лица. Голова заработала лихорадочно и споро, как всегда начинала работать в подобных ситуациях. Клингер к этому руку приложил, значит, уже узнал, что медальоны разрабатывает старый знакомый. К кодексу Миранды прицепился. Но Глорию трогать не стал… Почему? Для себя бережет?..

Он откинулся на спинку стула, посмотрел поверх плеча Петерсена на портрет президента страны, что висел у шефа над столом, и сказал, словно обращаясь непосредственно к главе государства:

– Мистер Кинг, а вам не кажется, что того факта, что я не прочитал права клиенту адвоката Петерсена, еще недостаточно для отстранения меня от этого дела? И вообще, с каких это пор ФБР стало торговым домом, куда можно прийти и договориться о цене?

– Высказывать свое мнение об организации, в которой мы работаем, в данный момент вас, агент Купер, никто не просит, – голос Дэна был похож на наждачную бумагу, и у подчиненного от его звука побежали мурашки по спине. – Вы должны были ознакомить арестованного с его правами. Это ваша обязанность. А если вы ее не можете выполнить, вам следует работать в другом месте, – там, где этого не требуется. Кроме того, вы прекрасно понимаете, что показания человека, которому не зачитали его права, не могут использоваться в суде.

Вот так. Сиди и помалкивай, и нечего лезть. Десятка в игре двух тузов все равно ничего не значит, и сделать эта десятка тоже ничего не сможет.

Если только, конечно, это не козырная десятка…

– Адвокат, такие серьезные решения я не могу принимать в одиночку. Я обязан связаться с Вашингтоном. Я сделаю это немедленно после вашего ухода и смогу сообщить вам приказ столицы до конца этой недели. Надеюсь, вас не затруднит подождать?

– Мистер Кинг, – рука Петерсена, вся в рыжих веснушках, поглаживала рукав серого дорого костюма, – я, безусловно, мог бы ждать ровно столько, сколько потребуется только из уважения к вам. Но мои клиенты, то есть родные покойного мистера Смита, ждать не могут. Они хотят, чтобы справедливость восторжествовала как можно скорее. Я надеялся передать им ваш ответ уже сегодня, однако готов, опять-таки только из уважения к вам, – он улыбнулся с осознанием всех своих преимуществ перед Дэном, – подождать до завтра. Скажем, часов до трех. Если к тому времени вы не сообщите решения Вашингтона, я немедленно подаю иск в суд. Согласитесь, дело получится очень громким.

Эрик смотрел на Дэна, пытаясь прочесть на его лице хоть что-то, хоть какие-то эмоции. Но лицо шефа закаменело, превратилось в белую застывшую навсегда гипсовую маску. Черт возьми, шеф, ты чего сидишь?! Да по носу ему, этой рыжей сволочи!..

Но директор не сказал ни слова.

– Да, дело получится просто оглушительным… – произнес федерал негромко, словно сказал это только для себя. – Потому что у обвинения с доказухой полная непруха…

– Как это прикажете понимать, агент Купер? – насторожился адвокат, безошибочно почуяв неладное.

– Буквально, вот как.

Дэн молчал. Очень благоразумно. Правда, потом, когда викинг уйдет, он выскажет все, что думает. Испепелит того, кто попадет ему под руку. И кто же это, интересно, будет?..

– Неужели вы пойдете в суд и будете строить все обвинение только на заявлении умершего уже человека, что я ему не прочитал права?

– Вы меня недооцениваете. Я постараюсь доказать, что это не первый случай за вашу службу.

– А я ничего не нарушал, – заявил Эрик и уставился на адвоката. Взгляд был наглый, почти вызывающий. – И вашему мистеру Смиту я кодекс Миранды зачитал. У меня есть свидетель. Нет, свидетельница.

Дэн снова сцепил пальцы рук. Его черные брови сошлись на переносице в сплошную линию, но он опять промолчал.

– Да? – прищурился Петерсен. – И кто же это?

– Моя знакомая, офицер конной полиции. Она может подтвердить.

– Вот именно в силу того, что она ваша знакомая, – адвокат позволил себе высокомерность, – она не может давать показания. Она, – он навалился на стол, и его голос стал вкрадчивым, – лицо заинтересованное.

Эрик точь-в-точь скопировал его позу, тоже навалился на стол, и они теперь почти касались друг друга кончиками носов.

– Она может давать показания, – его голос был не менее вкрадчивым, и Дэну, наблюдавшему эту сцену, показалось, что куда-то даже исчезла его привычная хрипотца. – Пускай это будет косвенным доказательством моей невиновности, но на присяжных оно наверняка произведет впечатление. А когда они увидят мою знакомую, то поймут, что такая красавица, к тому же офицер полиции с безупречной репутацией, лгать просто не может и не умеет. Или вы надеетесь, что понравитесь им больше, а, – он, стараясь вывести юриста из себя, подмигнул ему, – мистер Петерсен?

Адвокат моргнул, словно что-то попало ему в глаз. Его ладони сползли к краю стола, и он, оттолкнувшись, отодвинулся от федерала. Губы дрогнули, и Эрик прочитал то, что они ясно, беззвучно произнесли: «Сво-лочь…»

В следующую минуту адвокат снова заморгал, уже сильней и чаще, потому что он, как оказалось, тоже умел читать по губам. Адресованное ему немое послание гласило: «Сам та-кой».

– Так что, мистер Петерсен, звонить мне в Вашингтон? – Кинг вмешался как раз в самый подходящий момент, абсолютно точно подметив психологический надлом в настроении.

Адвокат потерянно мотнул головой, с трудом оторвался от созерцания в миг ставшей ненавистной физиономии своего оппонента и перевел взгляд на директора.

– Мистер Кинг, – он поправил галстук, чтобы собраться с мыслями, – раз дело получает такой оборот, я бы хотел предварительно переговорить со своими клиентами.

– Не смею вас задерживать, – Дэн поднялся из-за стола и стоял до тех пор, пока адвокат не исчез из вида за дверьми кабинета.

– Ну… я тоже пойду…

Эрик встал, чтобы успеть смыться под шумок и избежать того самого испепеления. Но сделать ему этого не дали, просто приказав, будто припечатав:

– Сидеть.

Он плюхнулся обратно на стул и непроизвольно потер ладонью шею. Сразу же как-то некстати вспомнилось, что, согласно психологии, это защитный жест. А еще, кажется, этот жест свидетельствует о неуверенности… М-да…

Кинг нагнулся, нажал кнопку на интеркоме и сообщил секретарю:

– Сьюзан, меня не для кого нет.

Потом засунул руки в карманы брюк и подошел к окну. Словно позабыв о своем подчиненном, он стоял и просто наблюдал за тем, как шумит на улице жизнь. Эрик сидел и боялся пошевелиться, чтобы не дай Бог ненароком не навлечь на свою голову гнев начальства раньше, чем полагается. Но в молчании, что разливалось по всему кабинету и затапливало своей тягучей густотой все звуки извне, было что-то угрожающее, осуждающее, стыдящее. Хотелось обхватить голову руками или спрятаться в какую-нибудь скорлупу, где никто тебя не видит, не слышит и не имеет права обзывать сволочью только за то, что ты умнее некоторых. А, может, стоит начать разговор первым?

– Шеф, слушай… – он решил попробовать, но его тут же коротко оборвали:

– Молчать.

Он чуть пожал плечами. Ну молчать так молчать. Раз начальство не в духе… Начальство, конечно, понять можно. Но с другой стороны угроза судебного иска была ликвидирована. Купер нисколько не сомневался, что Петерсен теперь даже не заикнется о передаче дела другому агенту. Права он не зачитал! Тоже мне, напугали ежа голым задом… Однако настроение эта сволочь начальству, естественно, подпортила, за что сейчас последует наказание.

Эрик сидел, неторопливо размышлял над сложившейся ситуацией и лениво разглядывал кабинет директора, будто попал сюда впервые. Хороший кабинет, он до такого вряд ли дослужится. Да, собственно, и не очень-то хотелось. Сплошная нервотрепка. Нет, уж лучше обыкновенным опером, на земле. Не больно надо, чтобы кресло было большим да кожаным, чтобы в одном углу стоял флаг страны – обязательное подтверждение патриотизма, а в другом – флаг с эмблемой ФБР. Это вообще подтверждение непонятно чего. Профессионализма, наверно. Нет, подтверждение преданности традициям Эдгара Гувера.