Текст книги "Цветные сны"

От накатившей тишины захотелось спать, тем более что вчера денек был тот еще, а сегодня его разбудили ни свет, ни заря. Он закрыл глаза и положил голову на руки. Мысли в голове поначалу еще как-то слабенько копошились, дрыгались, но постепенно успокоились, утихомирились, забились куда-то по углам сознания и памяти, а им на смену пришла какая-то воздушная легкость и невесомость. Пускай Дэн еще постоит, в окно посмотрит… Нам торопиться некуда, а желания начальства – закон.

Эта была последняя отчетливая, осознанная мысль. Через пару мгновений не стало ни ее, ни вообще каких-либо других мыслей.

XXII

ДИРЕКТОР СМОТРЕЛ в окно. Он всегда смотрел в окно, когда надо было успокоить нервы. Почему-то ему очень помогали живые иллюстрации городской жизни: едущие куда-то машины, спешащие по своим делам люди…

Напротив, через парк, виднелось важное, строгое здание федерального суда. Очень удобно, как в интернете, все под рукой. А парк уже успел основательно покрыться молодой, сочной, весенней зеленью. Листья на деревьях так и сверкают свежестью и чистотой. Жаль только, что это до поры до времени – движение тут большое, непрерывное, и вскоре вся сажа и гарь выхлопных газов осядет на листве, под которой будут гулять влюбленные парочки, мамочки с колясками, дети… Зачем гулять с детьми в центре города? Здесь же воздуха вообще нет. С детьми гулять нужно на природе, за городом, подальше от всего этого шума и суматохи. Дети еще успеют сильно полюбить, а затем также сильно возненавидеть этот город, потому что многим из них, даже большинству, жить в нем всю жизнь.

Ладно, хватит лирических отступлений. Пора прочистить кое-кому мозги, чтобы не слишком распускался и творил поменьше самодеятельности.

Дэн резко обернулся, собираясь начать разговор с подчиненным, но то, что он увидел, заставило его отказаться от этого чисто директорского намерения. Какая, к черту, резкость… От нее не осталось и следа. Ее сменила какая-то отеческая нежность, а на лице сама собой появилась улыбка.

Вот подлец – он же спит!

Кинг вынул руки из карманов, зачем-то вытащил из органайзера карандаш и постучал им по ладони. Кому рассказать… Вот в Вашингтоне точно не поверили бы. Ведь это вопиющий случай, недопустимый – подчиненный уснул в кабинете директора!

Ну и как на него после такого ругаться? Хотя по-хорошему надо бы ему прописать парочку начальственных подзатыльников – чтоб не слишком резвился. Особенно, учитывая тот факт, что не всегда эта резвость идет ему же самому на пользу. Меньше бы резвился, смотришь, работал бы где-нибудь в Нью-Йорке или Вашингтоне. В конце концов, все предпосылки и задатки были и есть: лучший курсант своего выпуска, нестандартное мышление, хорошо работающие мозги, три языка – родной английский, родной русский и необходимо-приобретенный испанский. Красавчик просто! Можно было бы бросить его на борьбу с русской мафией, например…

Но в Вашингтоне решили, что лучше пускай этот красавчик здесь с мафией воюет. Подальше от столицы.

Навоевал он пока что несильно много – острой проблемой деятельность русской мафии или русской организованной преступности у них в штате не стояла. Да, здесь, в Хай-Корде, тоже была своя Маленькая Москва, но больших неприятностей этот район не доставлял. Там чувствовалось толковое жесткое руководство всеми местными сорвиголовами, и как-то они сами во всем разбирались и со всем справлялись. Так что вся борьба Купера с русской мафией пока что сводилась к помощи коллегам из других штатов: он проводил для них допросы на русском, переводил какие-то бумаги, документы и записи разговоров. Бывало при авралах и форс-мажорах, сутками сидел внизу, в подвале, нацепив на голову наушники, грыз индийские орехи, фисташки или семечки и слушал голоса говорившие, оравшие, ругавшиеся матом, а иногда и вовсе даже певшие по-русски.

– О чем поют-то? – как-то полюбопытствовал директор, вслушиваясь в незнакомый и неспешный мотив, старательно выводимый мужскими, не совсем трезвыми голосами. В мотиве чувствовалась безысходная тоска и скорбь вселенского масштаба.

Подчиненный пожал плечами:

– Есть два основных хита: про мороз, который просят не морозить меня и моего коня…

– Какого коня? – удивился Дэн.

– Белогривого, – охотно внес ясность переводчик. – И вторая строчка в чарте, это, собственно, то, что сейчас исполняется – песня про черного ворона.

– Про ворона? Это что, вариация на тему По?

Купер хмыкнул и, сдвинув один наушник, почесал ухо:

– Не совсем. Но история тоже печальная.

– Интересный у них репертуар… – только и заметил директор. – То про коня, то про ворона. В мире животных, ей-Богу. Даже и не подумаешь, что бандюги.

– Это ты еще «Братва, не стреляйте друг в друга»1414
  Автор музыки и слов Евгений Кемеровский (Яковлев).


[Закрыть] не слышал. Душераздирающая песнь. Зарыдать, обнять и простить. Мороженый конь по накалу трагизма там даже рядом не валялся.

– Что такое «братва»? – Дэн выговорил непривычное русское слово, приложив к этому максимум старания.

– А это, шеф, не переводится.

Однако… Как не верти, но и в провинции нужны толковые люди. Да и в Хай-Корде не много не мало, а 8 миллионов жителей плюс приезжие. Хотя, конечно, на тот момент Дэн еще не знал, не испытал на собственной шкуре, что это ему собственно спихивают такое, что за гремучую смесь под названием «Эрик Купер».

Хорошо хоть директор Академии ФБР, старый приятель, позвонил заранее, предупредил:

– Слушай, я там тебе одного мальчишку отвоевал… Думаю, тебе понравится. Помнится, ты говорил, что у тебя идея есть, насчет спецкоманды. Мне кажется, он просто идеально впишется.

– Да я еще сам не совсем понимаю, кто туда впишется… – заметил Кинг. – А что за мальчишка?

– Толковый, – заверил приятель. – Но в начальство вряд ли когда-нибудь выбьется. А если и выбьется, то ненадолго.

– Почему же, если толковый? – насторожился Дэн.

– Язык слишком острый.

– Понятно, – произнес Кинг это таким тоном, что сразу стало ясно: кто предупрежден, тот вооружен. – И откуда такое счастье свалилось на нашу Академию?

– Из Одинокой Звезды, – усмехнулся приятель.

– Ясно. Значит, там еще и техасский гонор в комплекте?

– Ну ты же знаешь этих парней, – директор Академии уже откровенно смеялся. – Независимый нрав, особое отношение к оружию… Это историческая генетика, Дэнни! Если серьезно, то гонора там нет. Но упрямства и той самой независимости – хоть ведрами черпай. И еще – мальчишка совершенно не умеет лицемерить. По крайней мере, пока что. Поэтому если кто-то ему не нравится, этот «кто-то» абсолютно точно будет это знать.

– А по образованию он кто?

– Есть версии?

Кинг задумался на минуту и прикинул варианты. Значит, основные ориентиры – толковый, упертый и с хорошо подвешенным языком…

– Да, есть, – почти сразу же отозвался он. – Как минимум две. Правда, с ними не вяжется неумение лицемерить, но все же попробую. Он либо юрист, либо…

– Либо?

– Либо журналист.

– Точно! Слушай, из него получится хороший опер, главное, не испортить изначально. Но, смотри, максимальную отдачу от него можно получить только, если не вколачивать в рамки. В общем, Дэнни, этот мальчишка – ой-ой-ой.

– Я понял, – вздохнул Кинг с покорностью обреченного, – таких у нас не любят.

В итоге, к встрече новичка Дэн отнесся со всей серьезностью – готовился словно к приближающемуся землетрясению.

Новичок прибыл, явился к начальству, и директор почувствовал некоторую растерянность: вчерашний курсант не был похож на полицейского вообще, а на федерала – в частности. Да, конечно, он изучил досье подчиненного, внимательно всматриваясь в фотографию, удивился, что новичок не тянет на свой возраст, даже почитал его статьи… Однако фотография это одно, и он искренне полагал, что фото сути не передало.

– И, пожалуйста, сэр, никаких сокращенных производных от моей фамилии, – сразу же твердо попросило пополнение кадров. – Никаких вот этих вот «Куп» и всей прочей ерундистики с флористикой. Я сокращению не подлежу, – это уже походило на нахальную дерзость на грани фола, однако требовать уважительного отношения к собственной фамилии мальчишка право имел.

Ладно, посмотрим, что тут за техасская чума на нашу голову.

Сюрпризы и то, что приятель метко охарактеризовал как «ой-ой-ой», началось попозже. Примерно полгода спустя, когда «чайник» немного освоился по месту службы. Первым звонком стало исчезновение галстука из стандартного «федерального» набора: костюм, рубашка, галстук, туфли. Кинг вообще смотрел на подобные нарушение сквозь пальцы: у него половина личного состава работала, что называется, «на земле» – какие уж там галстуки! «Федеральный» же набор в исполнении Купера и вовсе свелся к триумфу демократии: джинсы, кеды, пиджак, рубашка. Но в этом даже был какой-то своеобразный, хипстерски-небрежный стиль.

Да ради Бога! Лишь бы работу делал.

А Эрик делал, но в одиночку, потому что его первый напарник, старожил, которому доверили стажировать новичка, пришел к директору спустя 3 недели после своего назначения. Взрослый, опытный человек, отличный агент, успевший выпустить в свет ни одного новичка, буквально умолял освободить его от курирования очередного подопечного.

– А в чем дело? – удивился Дэн. – Насколько я могу судить, способный парень, голова хорошо работает, схватывает все влет…

– Вот именно в его голове и дело! Я не понимаю, как он думает. Он думает не так, как я. Он думает иначе. У меня шарики крутятся в одну сторону, а у него, такое ощущение, будто в разные, да еще и каждый вокруг своей оси!

– Но вообще-то это характерно… Мышление разных людей отличается друг от друга.

– Полностью с этим согласен, совершенно верно. Однако не в этом случае. Он как будто с другой планеты прилетел!

– Ну… – кашлянул директор и вдруг вспомнил встреченную когда-то на просторах интернета фразу: – Он русский… Это, наверно, многое объясняет?

Пришлось заняться «инопланетянином» лично. Странное дело, но у Дэна особых проблем в общении с Эриком не возникло. Наоборот, они сошлись душа в душу без каких-либо усилий. Весь департамент удивлялся. Директор в тайне только посмеивался. Парень не простой, тут приятель не ошибся. Непредсказуемый, сложно и с трудом поддающийся приручению, свободолюбивый, независимый. А упрямый! Хоть ты кол ему на голове теши, он все равно по-своему сделает, если уверен, что так лучше. И, главное, спокойно так, без споров: покивает, будто соглашаясь, а по факту понятно – ты его не убедил, и он остался при своем мнении.

В общем, интересный субъект, да еще к тому же и с фантазией: откопал в архиве какого-то «глухаря» вековой давности, чтобы дома заниматься, в свободное время, и через полтора месяца пришел к Кингу с выводами. Стали перепроверять, и самое смешное, выводы-то оказались совершенно верными, и дело – убийство какого-то торговца антиквариатом – получило дальнейшую раскрутку. Хотя… лучше бы оно ее не получало, потому что именно отсюда потянулась ниточка, что в итоге привела к Клингеру… Тем, кто занимался этим делом прежде, просто не хватило изобретательности.

Ну а раз ты его раскусил, тебе и карты в руки. Дэн только выслушивал доклады, давал советы, что-то подсказывал, но ни в коем случае не пытался на Купера давить. Слава тебе, Господи, хватило ума и опыта понять, что на него давить вообще нельзя. Нельзя что-то от него требовать в приказном порядке, нельзя навязывать свое мнение, нельзя к чему-то принуждать, потому что на это немедленно следовала ответная реакция. Любая агрессия воспринималась в штыки.

Полгода Эрик официально работал без напарника. Неофициально его напарником был сам директор регионального Бюро, поэтому для Купера дня закрытых дверей или неприемных часов у начальства просто не существовало. А Дэн радовался, что, благодаря своему опыту, он сумел не загубить отличного опера, сумел не поломать его, сумел сохранить его индивидуальность.

Другим поводом для радости было официальное разрешение Вашингтона на создание спецкоманды «Косатки». Эта команда была детищем Кинга, и по давней задумке должна была отличаться нестандартным подходом к работе. Ее действия должны иметь право не укладываться в узкие рамки закона, потому что сейчас только так можно противостоять преступности. Нужно, по крайней мере, хотя бы попытаться сыграть на их поле почти что по их правилам, но только с нашими существенными поправками. И не надо, чтобы ядро этой команды было многочисленным, вполне достаточно четырех человек, а для проведения всяческих операций совершенно логичным будет задействовать спецназ.

Дэн прикрыл глаза, помассировал пальцами веки… Ладно, это чертовски неприятные воспоминания, от которых до сих пор начинало колоть сердце, а душу затапливала горечь. Он никогда не сможет забыть, чем обернулся его первый опыт.

Хотя, справедливости ради, стоит заметить, что сначала все получилось так, как задумывалось. Практически освобожденная от всяких правил и уставов четверка действительно навела шороху в криминальной среде. «Беспредельщики», – зашептались по углам, на сходках и «стрелках». Уголовный элемент стал жить в постоянном напряжении – никто не знал, за кем придут следующим. Причем без каких-либо объяснений – просто потому что есть подозрения. Или потому что слишком долго гулял на свободе. Или потому что список прегрешений есть, а с доказательствами туго. Дэн не планировал создавать настолько жесткую команду, но у Вашингтона вдруг проснулась абсолютная кровожадность, словно в этом эксперименте столица увидела панацею, идеальное решение всех проблем.

Конечно, они там хотели результата – быстрого, впечатляющего, категоричного. Для достижения этого результата Кингу дали тотальный зеленый свет, но он прекрасно понимал, насколько опасно использовать этот источник безнаказанности на все сто процентов, и предпочел не вычерпывать колодец начальственной щедрости до самого донышка.

Команда работала. Результат, это обязательное доказательство и подтверждение ее жизнеспособности и оправданности, возник практически незамедлительно. Кривая раскрываемости поползла вверх, кривая совершенных преступлений замерла на определенной отметке – не поднимаясь и не опускаясь. На первоначальном этапе и это было достижением.

Все получалось, это радовало. Вашингтон давал понять, что они оправдывают свое существование. А это означало, что не стоит переживать за финансирование – оно будет – и можно спокойно сосредоточиться на главном, на работе.

А потом случилась катастрофа.

Троих из четверки он потерял сразу. Четвертого, Купера, вытащили со склада еле живым. Его оставили напоследок, ибо он, пытаясь оттянуть неизбежное, цепляясь за надежду, что сейчас – вот-вот, через пять минут, через четыре! – приедут свои, дерзил, огрызался, хамил, и потому показался Клингеру забавным. Заигравшись, тот, похоже, просто не успел добить последнего пленника. Однако напоминание о себе – огнестрелы в грудь и левое колено – он оставил на всю жизнь.

Дэн не знал, выживет ли Эрик, смогут ли врачи спасти его ногу… Но за дело взялись военные хирурги, повидавшие на своем веку и не такое, и практически сотворили чудо. Колено они собрали буквально из осколков, и хирург вышел из операционной в мокрой насквозь форме.

– Пока ничего не могу сказать, – категорично проинформировал он Кинга. – Все осложняется колоссальной потерей крови. Но организм молодой, есть все шансы на положительную динамику.

Наплевав на все выяснения отношений с Вашингтоном, Дэн почти жил в палате подчиненного. И с тех пор люто возненавидел запах любой больницы.

Меряя палату шагами, глядя на монитор с показателями пульса и частоты биения сердца, он хотел только одного – найти того, кто слил информацию. Хотел найти «крысу» и просто, примитивно уничтожить этого человека. Он был готов убить его собственными руками.

А еще он надеялся, что, когда Купер очнется и пойдет на поправку, ему, Дэну, станет хоть немного легче, и он сможет загнать поглубже липкое чувство вины. Хотя бы на время.

Но стало только хуже. Для его подчиненного провал операции обернулся не только физическими травмами. Едва придя в себя и предельно четко осознав, что произошло, Эрик замкнулся. Врачу задал только один и крайне неожиданный вопрос:

– Я на коньках кататься смогу?

– Хоккеист?

– Бывший, сэр…

– Мы разве бываем бывшими? – усмехнулся хирург. – Нападающий?

– Защитник, правый фланг. А вы?

– Центрфорвард. Так что сыграемся.

После этого федерал перестал кого-либо подпускать к себе – кроме непосредственно лечащего врача и реабилитолога. С кадровыми психологами ФБР даже не стал разговаривать, и Дэну ничего не оставалось делать, как только отозвать их.

Директор попробовал задействовать непосредственно реабилитолога, в конце концов, в ее обязанности тоже входит психологическая помощь, но после первой же попытки затронуть больную тему, пациент максимально вежливо и максимально холодно посоветовал ей не лезть к нему в душу, а ограничиться непосредственно необходимыми процедурами.

На вопросы же самого Кинга Купер отвечал дежурной ровной фразой, в которой не было ни капли правды:

– У меня все в порядке.

А после выписки, потратив месяцы и месяцы на восстановление, не вышел на работу.

Подсознательно Дэн был готов к подобному исходу – молодой, без опыта, только-только после Академии и сразу такое пережить. С подобного рода ситуациями не каждый опытный, заматеревший агент справится, а тут мальчишка… Не сумел. Не вытянул. Сломался.

Прошли три дня, директор ждал рапорт об отставке, но так и не дождался – ни рапорта, ни самого подчиненного. На телефон Эрик не отвечал, после – не перезванивал. Словно в воду канул.

Гора к Магомету не пришла. Пришлось Магомету идти к горе.

Подчиненный находился дома и даже открыл дверь. Он был совершенно небрит, основательно помят и абсолютно пьян. Дэн так и замер на пороге.

Однако хозяин великодушно пригласил:

– О! Заходи, если хошь!

– Ты что, пьешь?.. – Кинг понимал, что глупее этого он вряд ли смог бы придумать вопрос.

– А что, похоже, что я макраме плету? – и Купер сфокусировал взгляд на бутылке в руке. – Да, шеф, я, мать их, пью. Хотя, – он назидательно поднял вверх указательный палец, – и хреново это умею делать. Индивидуальные особенности констуркции…

– Конструкции, – поправил директор.

– Вискарь никуда негодное бухло, пришлось перейти на водку. Однако несмотря на то, что я ни хрена не держу алкогольный удар… – он, сильно хромая, кривыми галсами, отошел от двери, – …попробовать стоило… В конце концов, что в Иркутске, что Норильске какой русский не пьет виски? Этим вопросом даже Джон Грант задался1515
  Группа «Би-2» feat. Джон Грант (John Grant), «Виски».


[Закрыть].

– Сукин же ты сын… – раздельно пропечатал каждое слово Дэн.

Разговаривать с ним таким было, конечно же, бессмысленно. Кинг приехал на следующий день, но картинка не поменялась. Она не менялась в течение недели. Через семь дней ангельское терпение директора лопнуло – пришло время принимать кардинальные меры и ставить вопрос ребром.

В дом он буквально ворвался. Схватил все еще своего подчиненного за шиворот, целенаправленно втащил в ванную и грубо затолкал в душевую кабинку. Злость буквально кипела в нем: злость на себя, на этого щенка, на работу – на все. «Терапия», – говорили психологи и почти довели его этим словом до умоисступления.

Терапия! Сейчас я устрою тебе терапию!

– Душ давно принимал, скотина? – раздраженно спросил он и открыл холодную воду. – Я тебе сейчас вправлю мозги! Тебя почти с того света достали, в тебя столько труда вложили! Ты же сам столько труда вгрохал! Пахал как проклятый! И сейчас, после всей реабилитации, после всего, что было пережито, что было сделано, ты тупо хочешь все… – он ввернул нецензурную брань. – Хрен тебе, я этого не позволю!

Купер, стоя под холодным душем, в промокших насквозь футболке и джинсах, уперся рукой в стенку и аккуратно выключил воду. Посмотрел на начальника и медленно вытер лицо ладонью. Однако с порядочно отросших волос тут же натекла вода, и лицо снова стало мокрым.

– Да пошел ты… – равнодушно произнес он, и Дэн только тогда понял, что Эрик трезв. – Педагог…

Но отступать было нельзя – директор не за этим сюда приехал. Он с размаху грохнул кулаком в стеклянную стенку кабинки и зло прошипел:

– Знаешь, что, умник? Вот такой вот ты мне на хрен не сдался. Ни мне, ни Бюро! Поэтому либо ты завтра выходишь на работу, либо – вали к чертовой матери.

Он не хотел этого говорить, но был вынужден. У него элементарно не было выбора.

А потом он развернулся и ушел, оглушительно хлопнув дверью.

Больше делать было нечего, оставалось только ждать.

Кинг полагал, что Куперу все же потребуется время для принятия окончательного решения. Но он ошибся, не смог предсказать своего сотрудника: Эрик – по-прежнему небритый, какой-то серый и внешне ставший лет на пять старше – явился в Бюро на следующее же утро после предъявления ему ультиматума. И был с того момента с директором только и исключительно на «ты».

Вернувшись, он взялся за работу с пугающим остервенением. Казалось, что ничего важнее старых и новых дел для него не существовало. Сидел в Бюро сутками – домой, чтобы он хоть немного отдохнул, Дэн его буквально выгонял. Стал пить много кофе – черного, ядрено-крепкого, без сахара – чего раньше за ним не водилось вовсе. И очень мало спал – Кингу, наблюдавшему за всем этим со стороны, стало казаться, что Купер просто боится спать.

Все попытки директора поговорить и как-то помочь натыкались на молчание и непреодолимую полосу отчуждения. И что творилось там, за этой полосой, он не имел ни малейшего понятия. Знал только очевидное: на места преступлений Эрик приезжает под мрачный грохот английского и русского рока, отрабатывает свое как когда-то учили, делает все правильно, но при этом остается стеклянно-безразличным: и к тому, что происходит, и к потерпевшим. И словно постоянно о чем-то думает или к чему-то прислушивается – не к тому, что извне, а к тому, что где-то там, внутри.

Директор не знал, даже не догадывался, что этим невидимым раздражающим фактором является еженочный, один и тот же, неизменно монохромный сон.

Допросы же он проводил так, что страшно становилось не только задержанным, но и начальству. При этом ничего, что противоречило закону, он вроде как не делал – Купер приходил, садился напротив человека в наручниках, ставил на стол стаканчик с неизменным ныне кофе и просто молчал. Так молчать он мог часами. Это был совершенно новый алгоритм – смутный, тяжелый и тревожный, обещавший какой-то взрыв в финале: сидел-смотрел-молчал; сидел-смотрел-молчал. Адвокаты что-то пробовали вякать насчет давления, но их вместе с вяканьем посылали далеко и надолго.

Задержанные, не понимавшие, кто этот странный тип, начинали нервничать и дергаться. Все шло не по классике, не так, как они привыкли или представляли себе. Самые смелые пытались хамить, но получали в ответ на все оскорбления лишь абсолютно индифферентное молчание. Однако потом неизменно не по себе становилось даже им, наглым и самоуверенным.

В итоге, в надломный момент, когда задержанный был на грани то ли истерики, то ли помешательства, с острой точностью дротика в тишину комнаты допросов вонзался вопрос:

– Говорить будешь или еще немного помолчим?

И большинство предпочитало говорить.

«Время, – успокаивал себя Дэн, – время все лечит». Надо положиться на время.

Хотя штатные психологи, с которыми он советовался, придерживались другого мнения. Они требовали забрать у Купера оружие и отстранить от работы.

– Опасаетесь, что он застрелится? – вносил ясность директор. – Вы действительно полагаете, что он не найдет никакого другого ствола кроме табельного? Если я сейчас, после того, как сам же вытащил его обратно на службу, от этой службы отстраню, он скорей меня пристрелит.

Однако Дэн знал, что в чем-то психологи правы. Хуже того, он знал, как это бывает. Он прекрасно помнил, как у Джерри Гримчера, капитана 38-го участка, застрелился один из детективов. Просто на пустом месте. И парень нормальный был, семья, дети, и как профессионал полностью состоялся. Никаких предпосылок. По окончанию последнего дежурства еще шутил с коллегами.

А потом пришел домой и застрелился.

Что с ним произошло, что было у него на душе в тот момент, когда он нажимал на спуск, никто так и не узнал.

Кинг постоянно держал эту историю в голове, ни на минуту не забывал о ней, но не позволял себе бояться. Нет-нет, ни в коем случае, иначе страх сожрет тебя изнутри. А мальчишка вон, рядом, работает.

Но каждый раз, когда он уезжал домой, Дэну на короткий момент все же становилось за него страшно.

Отчаявшись, директор предпринял очередную попытку штурма подчиненного, и внезапно тот, полностью оправдывая свой непредсказуемый нрав, согласился встретиться со штатными психологами.

Однако ничего хорошего из этой встречи не вышло: когда психологи пораскрывали свои блокноты и начали задавать вопросы типа «Агент Купер, в связи с тем, что произошло, не испытываете ли вы желания убить кого-нибудь?» или «Не возникало ли у вас когда-либо желания нанести физические увечья какому-нибудь человеку?», Эрик с непроницаемым лицом стал им рассказывать о том, что всю жизнь мечтал сидеть на балконе, есть черешню и прицельно стрелять косточками в прохожих. И как оно? С психологической точки зрения, возможно ли это приравнять к осознанному желанию нанести «физические увечья» и следует ли ему после этого отнести самого себя к потенциальным маньякам?

Психологи были в ярости.

Чтобы убрать Купера подальше от их праведного гнева, Кинг отправил подчиненного в пару командировок. На душе было несколько тревожно, но он больше переживал за местных полицейских, которым предстояло работать с Эриком. Однако как-то все обошлось.

Со второй командировки и потянулась ниточка к каким-то золотым медальонам. И там же произошло что-то, что внесло свои коррективы в поведение Купера: он вернулся сосредоточенным, взъерошенным, но впервые за долгое время не мрачным и равнодушным. В нем проснулся интерес. Разница была столь очевидна, что Дэн почти был готов признать – подчиненный стал практически прежним. А если он еще и острить начнет, то действительно можно будет перевести дыхание.

Финальным аккордом в личной оде к радости Кинга послужил тот факт, что Эрик наконец-то привел себя в порядок: вернул привычную короткую стрижку и побрился.

А намедни так и вовсе с какой-то девчонкой явился! Жизнь-то явно налаживается.

Ладно, посмотрим, что дальше будет.

Дэн вздохнул, резко поднялся и направился к своему столу. Взял какой-то отчет, подошел с ним к окну, рассеянно полистал, но вникнуть в то, что там написано даже и не пытался. Знал, что все равно не сможет. Все эти воспоминания надолго выбивали его из привычной колеи, и он никак не мог сосредоточиться. Он положил отчет обратно на стол и, скрестив руки на груди, снова стал смотреть в окно.

За спиной послышался протяжный вздох, и директор обернулся. Подчиненный чуть приподнял голову, слегка помотал ею из стороны в сторону, и Дэн заметил, как на нем фокусируется потерянный после сна взгляд. На лицо Купера вползла такая же потерянная улыбка:

– Ой, шеф… А че это я тут делаю, а?.. Сплю, что ли? А чего это я?

– Видно, наверстываешь то, что не успел наверстать ночью, – Кинг присел на край своего стола. – Видно, ночью-то ото сна тебя твоя красавица-знакомая отвлекала, а?

Эрик криво усмехнулся:

– А тебе что, шеф, никак завидно стало, а?

– Ну, если это та самая, что вчера ждала тебя, то, пожалуй, можно и позавидовать.

– Не боишься, что я твоей жене накапаю? Ты же знаешь, я ведь сволочь та еще… Хотя по мне и не скажешь.

– Зачем же ты так сразу все свои секреты выдаешь?

– Да ладно тебе прикидываться! – махнул Купер рукой и потер кулаком глаз. – Уж для тебя-то это точно не секрет. Я ведь да-а-авно у тебя «под колпаком». Аккурат сразу после Академии и угодил, верно? Тебе наверно наш директор позвонил, предупредил?

Кинг, привыкший к фокусам своего подчиненного, на этот раз был все же искренне удивлен. Действительно удивлен, хоть и давно привык считать, что его-то удивить вообще очень сложно. Нет, ну вот и как ему это только удается?

– Слушай, шеф, а что там директор, не сопровождал мой отъезд комментарием: «Мы выпускаем либо гения, либо сумасшедшего. Время покажет»? – Эрик потянулся и посмотрел на начальника. – Ладно, ты, кажется, собирался распекать меня. Давай, валяй, но сначала скажи… Ну вот шикарно ведь я этого рыжего сделал, правда?

– Господи, я тебе поражаюсь! Над тобой еще полтора часа назад судебный иск висел, а ты тут как ребенок радуешься.

– А вот Дисней утверждал, что каждый взрослый должен оставаться ребенком.

– Все-то ты умничаешь!.. Ладно, вернемся, в самом деле, к нашим баранам… Судя по визиту рыжего и по тому, как ты тут над ним поиздевался, у тебя что-то есть в загашнике. Почему он прицепился именно к тебе? Кодекс Миранды, действительно, очень слабый повод для того, чтобы требовать отстранения. Колись.

Пожелание начальства – закон, поэтому никак нельзя было его нарушить. Купер обстоятельно рассказал шефу о своих ночных похождениях в морг, о версии Оскара и о том, как она славно и так кстати подтвердилась.

– Но и это не главное.

– Неужели Стив раскололся на имя заказчика? – приподнял бровь Дэн.

– У-га-дал, – покивал Эрик в такт каждому слогу. – Запел кенар, в лучших традициях.

– Хорошо, и кто это?

– Ну, шеф! Подумай. Медальоны, купля-продажа антиквариата, в качестве прикрытия – ювелирный магазин, а? Эта формула ничего тебе не напоминает? Не хочется, конечно, все это в памяти освежать…

Кинг слегка пожал плечами:

– Мне был известен только один гений в этой сфере. Ты и без имен понимаешь, о ком я. Однако он мертв. И слава Богу…

– Ошибаешься, он жив.

Дэн замер и в упор посмотрел на федерала:

– Скверная шутка…

– Скверная, верно. Только я не шучу. Клингер жив и снова в Хай-Корде. Занимается изготовлением мебели на заказ. Сменил, так сказать, профиль. У фирмы хорошая репутация, постоянные клиенты, все очень солидно, но я пока не успел проверить, каким образом он стал там хозяином. А мне не веришь, – иди, поговори со Стивом, он подтвердит. Я по полной его еще не допрашивал, это потом, при адвокате, но беречь его надо точно также, как и Ньютона. До того еще хорошо не добрались, пока только Майк под раздачу попал. Клингер зачищает то, что было сделано неаккуратно. И он прекрасно знает, что медальонами интересуюсь именно я. Иначе не прислал бы Майка завалить меня по-тихому дома.

– Но это при том условии, что Клингер действительно жив…

– Если? Ты думаешь, Стив будет врать, когда его загнали в угол?

– А мне не нравится, что он так быстро заказчика сдал. Ньютон-то молчит.

– Ну… у каждого свои представления о верности.

– Ньютон хозяина не назвал, однако настаивает на том, что медальоны ему привезла женщина.