Текст книги "Плащ душегуба"

– Извини, я получила его только сегодня утром. Неужели ты бы хотел, чтобы я отдала его в присутствии нашего мэра, который столь необычно себя ведет?

Калеб оглядел ее с головы до ног.

– Ты можешь мне верить, Калеб, и ты знаешь это, разве не так?

– Извини, я не поэтому. Я просто сражен твоей красотой.

– О, прошу тебя, – Лиза притворилась смущенной. – Я бы тебя поцеловала, начальник, но боюсь, ты снова лишишься чувств.

* * *

Возможно, следственная бригада и отчаялась найти некий стиль в действиях злодея, но из того факта, что теперь Крушитель избрал две жертвы, мне было совершенно ясно, что он придает какое-то значение этому числу. Казалось, наших сыщиков такая возможность интересует меньше, чем надуманная связь с Ряжеными, которую я лично уже начал считать пустой тратой времени, особенно если такой выдающийся гражданин, как Босс Твид, готов был поручиться за эту организацию. Нет, на мой взгляд, ключ был в цифре «два». Два трупа… Второе убийство… Два и два… Дважды два… Четыре… Че-ты-ре…

Пока я ходил взад-вперед по своим апартаментам, вновь и вновь прокручивая в голове создавшееся положение, меня словно кирпичом ударило: «Иди!», «ЧЕ-тыре»… «ЧЕ-рез…»! Убийца, как я и подозревал, хитроумно зашифровал свое послание: «Иди через…»! Я так возгордился своим открытием, что наградил себя чувственным поцелуем в предплечье, как делал всегда, когда считал, что заслуживаю этого.

И все же мое озарение было омрачено физиономией с поблекшего дагерротипа, подписанного «Главный подозреваемый», который выпал из дневника Спенсера. Что бы это могло значить? Подробности расследования наверняка поразят чье угодно воображение, а то и вообще перетряхнут глубинные представления человечества о мире. Я несколько раз набрал номер сотового телефона Венделла.

– Венделл? Венделл? Ты меня слышишь?

Связь была неважной.

– У тебя голос, словно ты в сортире.

– Так и есть. Меня вот-вот разорвет.

– О, извини, я не вовремя?

– У тебя 30 секунд.

– Как публика?

– Полупусто. Такое время года. Знаешь, дети пошли в школу…

– Ну да, конечно. Ладно, не стану тебя задерживать. Я нашел кое-что действительно стоящее. В дневнике Калеба – снимок главного подозреваемого. Того парня, которого они считали Крушителем. Теперь я знаю, почему это дело так и не было раскрыто. Сможешь заскочить ко мне утром?

– Может быть. Если сделаешь мне оладьи.

– Не буду я тебе делать никакие оладьи. Позавтракай заранее. Я тебе не кухарка.

– Если уж я должен тебе помогать, ты мог бы по меньшей мере покормить меня завтраком.

– Эй, я не нуждаюсь в твоей помощи! Я просто хотел показать тебе снимок. У меня от него просто мурашки бегут. Невероятно, но я знаю, кто этот парень!..

Неожиданно на том конце провода послышался громкий треск, затем все смолкло.

– Венделл? Венделл? А, ладно, – сказал я. – Утром расскажу. Отдыхай!

Я повесил трубку и снова рухнул в свое уютное кресло. В течение последующих шести часов я играл в гляделки со знакомцем на дагерротипе. (Нет нужды говорить, что он выиграл.)

* * *

В тот момент, когда Рузвельт, Смит и Спенсер садились на Геральд-сквер в надземку, чтобы добраться до Кони-Айленда, маленькая Резвушка из банды Замарашек шустро ползла через бульвар; на ней был чистый подгузник, а в зубах она держала ручку небольшого ведерка.

Возле свалки на улице Ривингтон Замарашки собрались вокруг лежавшего в забытьи мужчины. Они уже обтерли грязь с его лица, но никому из них он не был знаком.

– Покушать, видать, он любит, это уж точно, – сказал Цыпочка.

– Мы рискуем, если оставим его здесь, – сказала Молли Фря, все еще держа в руках палицу. – Предоставьте его мне. Мы можем натолкать в карманы камней и утопить его.

– Камни денег стоят, – возразил Цыпочка. – А за эти карманы можно выручить целое состояние.

– Но он подвергает опасности все племя, – настаивала Молли Фря.

– Говорю же, поджарим его и съедим, – сказал Бамбино. Предложение встретило радостный отклик. – Этого толстопуза нам надолго хватит.

– Я сказал, у меня другие планы.

– Но почему, босс? – загомонили остальные.

В этот момент появилась Резвушка.

– Давай сюда несяк, – велел Цыпочка.

Бамбино забрал у Резвушки ведерко и передал главному. Тот поднес его ко рту и отхлебнул. Очевидно, эта емкость с пивом именно «несяком» и называлась.

– Слушайте сюда, – сказал Цыпочка, обращаясь ко всем. – Мы – свирепые и могучие Замарашки. Мы воруем, грабим и насильничаем. Не знаю, правда, что в точности означает последнее слово, но если нечто плохое, значит, это про нашего брата! И нет малолетней банды страшенней нас. А среди нас никто не любит вкус человеческой крови сильнее меня. Но я должен предостеречь вас, мои соплеменники, что за нами наблюдает невидимая сила. Сила, что ведет нас через битвы к победам и обеспечивает нам все те роскошества жизни, которыми мы наслаждаемся.

Тут Резвушка выплюнула отвратительный комок жевательного табака, который до сих пор держала во рту, подняла его, затолкала в свою трубку и закурила.

– Эта сила требует от нас кое-что взамен, – продолжал Цыпочка. – Проявлять доброту к другому живому существу – раз в год, всего лишь раз в год! – и тогда мы с чистой совестью можем продолжать жить так, как жили наши предки поколение за поколением.

Цыпочка воздел к небу ведерко с пивом.

– И я говорю: пусть сей уродливый куль бесполезной взрослой плоти будет нашим добрым делом в этом году. Будем же холить и лелеять его, пока он не обретет прежнее здравие и не отправится вновь своим путем. А когда мы исполним свой долг, мы сможем опять поджаривать бродяг и грабить невинных прохожих. Вот что решил я, ваш глава и предводитель. И да будет так!

Замарашки радостно заголосили все разом.

Бамбино поинтересовался:

– А потом мы его съедим?

Цыпочка пожал плечами:

– Почему бы и нет?

Затем он опустился на колени и поднес ведерко к губам незнакомца. Бамбино приподнял ему голову, и они влили пиво в глотку уродливого куля бесполезной взрослой плоти.

Толстяк закашлялся, потом застонал. Они влили еще. После того как толстяку все же удалось проглотить немного жидкости, его веки дрогнули, а на губах появилось подобие улыбки.

– Йо-хо! – слабым голосом произнес он.

Бездыханные тела Эммы и Франни были усажены за детский столик, что, по всей видимости, должно было изображать именинную вечеринку.

Глава 7
В которой ваш скромный автор полностью исчерпывает прежде обильные ресурсы своего весьма ограниченного словарного запаса

Лиза коротала время, наблюдая за двумя белобрысыми взъерошенными мальчишками, которые подпрыгивали и ерзали на сиденьях напротив.

– Я хочу на Сан-Францисское Землетрясение, Вонючку и Поезд-Лягушку.

– А я на Бешеное Смоляное Ведро, Землетрясение, Поезд-Лягушку и Чудной Фонтан.

– А давай сначала на Горячую Рыбожарку!

– А потом на Бешеное Ведро!

– Есть же еще Жуткий Электрический Стул!

– Да, пошли туда, а потом на Землетрясение!

Мальчишки едва сдерживали переполнявшее их волнение; Лиза улыбнулась, но, поглощенные разработкой планов на день, они лишь скользнули по ней взглядами.

– Тише, тише, дети, – проворчала их мать. – Умерьте ваш пыл и возьмите себя в руки. Помните, мама везет вас на побережье ради целебного соленого воздуха, а еще – чтобы прогуляться по променаду с другими представителями нашего крута. И вряд ли мы станем участвовать в каких-либо вульгарных развлечениях вроде Чудного Фонтана или Землетрясения.

– Да, мама, – сказали разочарованные мальчики; ветер энтузиазма, надувавший их паруса, сник до слабого дуновения.

– Но если вы будете вести себя достойно, я позволю вам потратить ваши сбережения на открытки, при условии, что картинки на них будут пристойными и поучительными.

– Да, мама.

Мальчишки прекратили ерзать и отрешенно уставились в окно поезда на ограждения нового Бруклинского моста. Лиза нарочито нахмурилась, а занудная мамаша, перехватив ее взгляд, в свою очередь так зыркнула на Элизабет, что лишь очарование дня помогло ей устоять. Лизе уже приходилось встречаться с подобными дамами, поэтому ей не в новинку была такая манера, словно говорившая: «Займись своими делишками, ты, нахалка! Ты наверняка слишком стара, чтобы иметь собственных детей! Такая выскочка даже не имеет права взглянуть в глаза столь добропорядочной матери семейства, как я!»

– О, это послание еще более загадочное, чем первое, – шепнул Спенсер, складывая письмо Крушителя. Они с Лизой старались не разбудить Рузвельта, который раскинулся на двух обтянутых бархатом сиденьях напротив них.

– Как ты думаешь, что убийца имел в виду под словами «меня два»? – поинтересовался Калеб.

Лиза покачала головой и процитировала:

 
Раз, два, три, четыре, пять,
Шел убийца погулять.
Ну, а дело моих рук
Вы найдете утром вдруг.
И коль на месте голова,
Вы поймете: меня два.
 

– А в конце, разумеется, приписка с его обычными издевками насчет комплекции Рузвельта, – добавил Калеб.

– Ты не думаешь, что в этом деле замешаны два злодея? – спросила Лиза.

– Возможно, и так.

Рузвельт зашевелился и что-то забормотал во сне. Его попутчики, которые теперь относились к своему товарищу с крайней подозрительностью, прислушались.

– Перестаньте. Нет, нет! Щекотно! Да, я знаю, это последний писк моды, но это неестественно и совершенно не годится!

Лиза и Калеб устало переглянулись и откинулись на спинки своих бархатных кресел. Три дня напряженного расследования вкупе с двумя бессонными ночами в конце концов подкосили их, и, когда поезд древней линии Чаттануга – Саскеханна – Кони-Айленд вышел, дребезжа, на финишную прямую, ведущую к Брайтон-Бич, бывшие любовники оставили мысли об убийствах, увечьях, Ряженых и позволили себе погрузиться в заслуженный сон.

Вот тут, дорогие читатели, я должен сказать вам, что вывел сложное уравнение, дающее возможность установить, что видел во сне человек, спавший сто с лишним лет назад в определенный день и определенный час в определенном поезде, шедшем в Кони-Айленд; и уравнение это весьма незамысловатое (по крайней мере для меня). Для начала надо знать, кормился ли тот субъект грудью, и если да, то как долго (чем дольше, тем лучше). Затем берете коэффициент а (который на самом деле Ь) и умножаете на остаток фактора ху, и при помощи некоего квадратного уравнения высчитываете расстояние между глазами (цвет не важен) данного субъекта с дистрибутивностью х – 2 = 0, а затем… ох, простите, я понимаю – для некоторых мозгов это будет, вероятно, чересчур. Достаточно сказать, что результат всегда верный, и рассказ всегда идет от первого лица, словно исходит с кушетки психотерапевта:

Я стою перед запряженным экипажем. Мне всего три годика. Передо мной возвышается рослый мужчина в расшитом блестками одеянии и ярком головном уборе индейского вождя.

«Ты должна уйти! – властно говорит он мне. – И не должна возвращаться!»

«Но я не хочу уходить», – говорю я и начинаю плакать.

«Ты должна уйти! И ты меня больше никогда не увидишь. Не пытайся найти меня! Потому что я не желаю, чтобы мои глаза снова на тебя смотрели».

Я плачу сильнее. Затем кто-то заталкивает меня в экипаж. Коляска отъезжает, а я смотрю в заднее окошко. Человек, что казался таким злым минуту назад, теперь выглядит печальным. Он склоняет в мою сторону свой украшенный перьями головной убор и начинает танцевать – или, точнее, медленно и скорбно вышагивать. Коляска набирает ход, человек становится все меньше, меньше…

«Нет, я хочу остаться! – кричу я. – Пожалуйста, не надо!»

«Папочка! Папа!»

– Элизабет?!

Она проснулась и увидела, что Калеб трясет ее за плечи.

– Лиза, Лиза! Тебе снился дурной сон. Все, ты проснулась. Ты затерялась в каком-то ужасном сумрачном лесу. И ты пускала слюни! С тобой все в порядке?

Лиза вспотела и явно расстроилась. Другие пассажиры обернулись посмотреть, в чем дело. Вредная мамаша двух мальчишек метнула на Лизу полный отвращения взгляд, ясно говоривший: «Как смеешь ты видеть кошмарные сны в общественном поезде, да еще после Дня труда, да еще в таком платье?! Боже мой, ты выглядишь просто глупой провинциалкой!»

Лиза извинилась и спрятала голову на груди Калеба.

Кроме того, что отец был Ряженым, Элизабет знала о нем очень мало. Она выросла в убеждении, что отец оставил их с матерью, когда Лиза была еще совсем ребенком. Затем Элизабет переехала к родственникам в Мэн, где ее кормили сосновыми шишками, морскими водорослями и жареными моллюсками. Она никогда не была уверена, происходило ли наяву то, о чем рассказывал этот навязчиво повторяющийся сон, или его породила игра воображения.

– Ну-ну, все хорошо, – сказал Калеб. – Сделай глубокий вдох, потом медленно выдохни и просто расслабься.

«Утешать Лизу – все равно что кататься на велосипеде, – подумал он. – Один раз научившись, уже не забудешь».

Тепло ее тела, запах ее духов, ее дыхание в такт его собственному и романтическое постукивание колес поезда встряхнули в нем калейдоскоп воспоминаний. Как странно, что судьба (если это и впрямь была судьба) вновь соединила их с Лизой при столь мрачных обстоятельствах. Он припомнил рассуждения о любви из «Песен опыта» Уильяма Блейка и, растаяв от чувств, негромко продекламировал с невесть зачем утрированным британским акцентом:

 
Любовь прекрасна и скромна,
Корысти ей не надо;
За нас в огонь пойдет она  —
С ней Рай и в бездне Ада![27]27
  Перевод Сергея Степанова. (Прим. перев.)


[Закрыть]
 

И Лиза грезила (Господь ее храни!), и шеф полиции младой вдыхал ее волос помаду, и на мгновенье замерли они, соорудив свой краткий рай средь бездны ада. (Эй, это я просто так прикололся, рифмы ради!) Вдруг Калеб заметил, что Рузвельт уже совсем проснулся и похотливо разглядывает каждое его движение. Он одарил Спенсера порочной улыбочкой и подмигнул, словно говоря: «Хорошенькую ты попку отхватил, приятель! Почему бы тебе не отвести ее в клозет и не поучить кое-чему?» Романтический момент был разрушен, и Калеб мягко отстранил Лизу.

– Ну что, тебе уже лучше?

– Да-да, вполне. Спасибо.

Поезд подъехал к станции на перекрестке Оушен-авеню и бульвара Гранд-Кайман-Ай-ленд. Спенсер, Смит и Рузвельт вышли первыми; однако из соседнего вагона на платформу шагнула знакомая фигура и зловеще двинулась сквозь клубы пара, словно тень следуя за нашей троицей. Это был не кто иной, как загадочный, похожий на монаха наблюдатель-призрак из Клуба спортсменов Кита Бернса.

* * *

В девятнадцатом веке на Кони-Айленде располагались три гигантских парка развлечений: Стипль-чез, Луна-парк и Страна Мечталия, соединенные длинными променадами. Каждый из этих парков предлагал всевозможные увеселения. В центре Стипль-чеза можно было полюбо-ватьсяскачками. гдемеханическиечистокровные скакуны натуральной величины галопировали вдоль магнитной дорожки. Луна-парк оживал после захода солнца, когда ярким белым светом вспыхивали все его 250 тысяч лампочек. Но наибольшее число посетителей притягивала Мечталия. Оснащенная самыми свежими хитроумными изобретениями, она предлагала заглянуть в мир будущего и была Эпкот-центром[28]28
  Эпкот (Эпкот-центр) – один из парков развлечений в Диснейленде в штате Флорида. Предназначен для демонстрации культурных и технологических достижений разных стран. Открылся 1 октября 1982 г. и до 1993-го назывался Эпкот-центр. До 1998 года был крупнейшим тематическим диснеевским парком. (Прим. ред.)


[Закрыть] во времена, предшествующие эпохе потребительской безопасности. Пройдя через громадную арку, вы оказывались в тени железной башни маяка, чей мощный луч простирался вдаль, обшаривая пространство над Атлантикой.

– О, Калеб, неужели все это не пробуждает в тебе воспоминаний?

– Лиза, мы здесь не для того, чтобы предаваться прогулкам по волнам нашей памяти. Давай-ка порасспрашиваем этот народец.

В Мечталии нашла себе пристанище экспериментальная коммуна лилипутов, создавшая целый город – Лилибург, где на глазах посетителей, готовых заплатить за необычное шоу, обитали три сотни карликов. Принимая во внимание совет Фила и энергичный протест Босса Твида, расследование вполне можно было начинать отсюда.

– А если это окажется ловушкой? – спросила Лиза.

– Придется постараться быть на шаг впереди, – ответил Калеб.

– Ах да, – сказал Рузвельт, – это мне напоминает, как я однажды сподобился… позировать для портрета.

Он указал на фотографа, делавшего дагерротипы людей, которые просовывали головы в отверстия в фанерных щитах с нарисованными на них туловищами в дурацких позах. На каждый снимок уходило пятнадцать минут, и по болезненно-согбенной походке легко было догадаться, кто из гуляющих только что покинул эту лавочку.

– Мы здесь по делу, Тедди, – заметил Калеб.

– Спокуха, – сказал тот. – Я на минуту.

Внезапно в середине променада блеснула вспышка и заклубился дым. Рука Спенсера дернулась к револьверу. Но когда дым рассеялся, на дорожке не обнаружилось никого, кроме невзрачного пожилого человека в капюшоне и ярких лосинах. На его рубашке было написано: «Леопольд, Удивительно Взрывной Человек». Толпа на променаде весело загомонила, послышались аплодисменты.

– Дилетант, – пробормотал Рузвельт.

– Мы собираемся поговорить с Мальчиком-С-Пальчик, Тедди, – сказала Лиза. – Можете присоединиться к нам попозже, когда освободитесь.

– Конечно, ребята, я вас потом отловлю. Э-э, то есть «прощай, прощай, до новой встречи»,[29]29
  «Прощай, прощай, до новой встречи…» – первая строка популярной ирландской песни «Прощание с Дублином в слезах». (Прим. ред.)


[Закрыть] пока-пока, наше вам с кисточкой и все такое. И помните, ничто так не нуждается в исправлении, как чужие привычки.[30]30
  «Ничто так не нуждается в исправлении, как чужие привычки». – Эпиграф (из «Календаря Простофили Вильсона») к XV главе повести Марка Твена «Простофиля Вильсон». (Прим. ред.)


[Закрыть]

С этими словами мэр устремился к тенту фотографа.

Калеб прищурился.

– Спокуха? – удивилась Элизабет. – А что это означает?

– Должно быть, Тедди повредил мозги, когда провалился в люк. Повреждение наложилось на ущерб от ударов головой о стену – в течение многих лет он на спор демонстрировал всем желающим болванам крепость своего черепа. Должно быть, все вместе и подкосило его.

– Надеюсь, что дело обстоит именно так.

Направляясь по дорожке к Лилибургу, они миновали семейку пластических акробатов «Задом Наперед», тележки с майонезным эскимо «Хорошая Шутка», а также опти-пахо-графическую будку, где механическая цыганка за гривенник измеряла шаговый шов мужских брюк. И за все это время они ни разу не заметили фигуру в балахоне, следившую за ними из тени.

– А что именно мы хотим от этих лилипутов? – спросила Лиза.

– Мелочевка и Щепотка были такими же малоросликами. Фил говорил, что надо искать стиль, даже если о его существовании не догадывается сам убийца.

– Если честно, мне кажется, это пустая трата времени.

– Может, и так, – ответил Калеб. – Но у нас нет другой возможности, кроме как подстраховаться. Вдобавок, если Твид и впрямь замешан в этом – по крайней мере, настолько, чтобы встать на защиту Ряженых, – значит, есть причина, почему он хотел, чтобы мы приехали сюда. Вот мы и выясним, почему.

Убийца оставил им не так уж много времени, однако они не смогли отказать себе в удовольствии поглазеть на вопящих пассажиров битком набитой надувной лодки, стремительно слетающей по желобу водяной горки. Внизу пассажиры триумфально плюхались в залив, откуда их баграми вылавливали скучающие служители парка.

Они миновали «Поезд-Лягушку» – леденящий душу аттракцион, где два поезда неслись навстречу друг другу, словно соревнуясь в безрассудной смелости. За секунду до столкновения один из них стремительно взлетал на верхний путь, буквально перепрыгивая через другой. Эта опасная хореография срабатывала всего пять раз из десяти, но даже при таких шансах на выживание люди выстраивались в многочасовые очереди, чтобы попасть сюда. Лиза надеялась, что взъерошенным мальчишкам удастся уговорить их противную мамашу прокатиться.

Затем они вышли к аттракциону «Бешеное Приключение В Руках Линчевателей», которым управлял Жирный Моисей; эта забава всегда кончалась повреждением позвоночника, зато те, кому удавалось остаться в сознании до самого финала, вознаграждались превосходной панорамой всех трех парков.

– Ой, Калеб, смотри! – воскликнула Лиза, заметив впереди еще один знакомый аттракцион.

– Некоторые события нашего прошлого мне даже неловко вспоминать, – ответил Калеб.

Лиза имела в виду «Амбар-Инкубатор» доктора Кортни – красное здание, крышу которого венчал аист со свертком в клюве. Проходя мимо, они услышали доносящиеся из дверей сладкие напевы банджо – в точности как тогда, в 1875-м, когда Элизабет впервые притащила сюда нерешительного юного полицейского по имени Калеб. Несмотря на имидж независимой суфражистки, ее всегда странно пленяло это место.

(Сейчас будет короткий обратный кадр – взгляд в прошлое на любовный роман Калеба и Лизы. Это я специально пояснил, чтоб вы не запутались. Итак, год 1875.)

– Ты только посмотри на них, – сказала Лиза, с благоговейным трепетом разглядывая сотни нерожденных малюток, выставленных в стеклянных емкостях; на головах у мальчиков были голубые ленточки, у девочек – розовые. – Взгляни на их крохотные ручки. Они же размером с мой большой палец!

– Да, детишки довольно… невзрачные, – сказал Спенсер.

– Ничего подобного! Невзрачные! Они просто изумительны.

– Я ничего такого не хотел… Я имел в виду… э-э… они очень маленькие. И ужасно беспомощные. Как думаешь, а не пойти ли нам к «Танцующим Штанам»?

– Вот я думаю, а вдруг у нас появится недоношенный малыш? – задумалась Лиза, не сводя глаз с херувимчиков за стеклом.

– Надеюсь, нет. Когда и если у нас появятся дети, они должны быть крепкими, выносливыми, не меньше четырех с половиной кило живого веса, я так думаю. Я полагаю, что мой сын к двум годам будет способен сам чистить и заряжать пистолет.

– «Когда и если»? Значит, ты не уверен, что хочешь иметь детей?

Калеб сообразил, что своими неосторожными словами разворошил змеиное гнездо.

– Ну, я только хотел сказать, что когда и если… то есть… если и когда… Я уверен, в будущем… Я просто… сейчас…

Лиза прижала его к стенке инкубатора.

– Калеб, разве ты не хочешь иметь от меня детей?

Она погладила его по щеке.

– Конечно, хочу. Только… не сейчас.

– Нет? – переспросила Лиза. – Ты уверен?

С этими словами она ухватила Калеба, толкнула его за инкубатор и яростно набросилась на пуговицы кителя.

– Элизабет, что за черт… Это же семейное заведение!

– В таком случае постарайся не шуметь.

Она расстегнула его портупею, китель и отшвырнула в сторону фетровую шляпу. Через мгновение была расстегнута и рубашка, и Лиза принялась покрывать Калеба страстными поцелуями, в то время как ее руки скользнули вниз и стиснули его ягодицы.

– За Бога и Отечество! – воскликнул Калеб, непроизвольно салютуя.

Еще миг – и он уже лежал на спине, а Лиза, подхватив водопад юбок и приспустив прошитое свинцом белье (женщины носили такое, чтобы отвадить настырных самцов, подглядывающих при помощи рентгеновских зеркалец), решительно оседлала его.

Еще две минуты – и окрестности огласились исступленным криком (разумеется, Калеба)…

Застегивая мундир, он вышел из-за утла, взмокший и раскрасневшийся, и тут же столкнулся нос к носу с перепуганной воспитательницей и ее восемью маленькими подопечными в школьной форме; все они глазели на него, раскрыв рты.

– Добрый день, – сказал он, приподнимая шляпу при виде дамы.

Секундой позже появилась Лиза, одергивая платье и приглаживая волосы.

– Э-э… он помогал мне с туфлей, – пояснила она. – Каблук застрял.

– Боже мой, – сказала воспитательница. – Кажется, на меня напала внезапная и необъяснимая слепота.

Лиза сделала книксен, шлепнула Калеба по заднице, и они бросились прочь.

– Бежим к «Танцующим Штанам»! – крикнула она, и Калеб хвостиком утянулся за ней.

Но это было семь лет назад. Теперь же, в 1882-м, их отношения стали совершенно иными. (Здесь лирическое отступление кончается. Вам больше нет необходимости чрезмерно напрягать свои мозги.)

– Думаю, ты не станешь возражать против небольшого экскурса в старые времена, не так ли? – поддразнила Лиза, когда они поравнялись с амбаром.

– У нас нет времени.

– Насколько я помню, это много времени не отняло, – сказала Лиза.

Калеб только хмыкнул. Он был поглощен пересчитыванием монет, чтобы заплатить пятицентовый сбор за вход в Лилибург.

Если бы начальник полиции в этот момент оглянулся, он увидел бы, что к ним быстро приближаются уже не одна, а три фигуры в капюшонах.

Пригнувшись, Калеб и Лиза прошли через арку, что вела в мир маленьких людей. Монахи остановились неподалеку от входа. Необычно высокого роста, они двигались как-то скованно. Низкая арка, похоже, привела их в замешательство, словно они не могли как следует согнуться, чтобы пройти под ней. Фигуры в капюшонах повернули к расположенному через дорогу «Балагану Уродцев» Ф.Т. Барнума, где наслаждался перекуром уродливо-тучный альбинос по имени Роб Рой; в свое время он был очень знаменит, поскольку на его животе была вытатуирована целая карта с указанием морей и городов, где обитают демоны. Заметив, что монахи вошли в Балаган, он затоптал окурок и устремился за ними.

В Лилибурге Спенсера и Смит встретил приветливый коротышка ростом чуть более полуметра в гольфах и цилиндре; согласно историческим документам, его звали как-то вроде Джимми Кэгни.

– Эй, как поживаете, юные любовнички? Добро пожаловать в Лилибург!

– Боже мой, вы же Том Пальчик! Том Мальчик-С-Пальчик!

– Спокойно, Калеб, – сказала Лиза.

– Но, Лиза, это же Мальчик-С-Пальчик! Вы не представляете, мистер Пальчик, я ваш самый большой поклонник, – изливался Калеб, протягивая свой блокнот для получения автографа. – Вы не могли бы… э-э…

– Конечно, приятель, – сказал Мальчик-С-Пальчик. – Хотя я не понимаю, чего именно вы поклонник, поскольку вся моя заслуга состоит в том, что в пять лет я перестал расти, затем претерпел несколько десятилетий насмешек и жестокости, а потом напялил цилиндр и принялся веселить зевак. Что мне написать?

– На имя Калеба Р. Спенсера. Могли бы вы написать что-то вроде: «Самому лучшему дылде в мире»?

Лиза хмуро удивлялась поведению бывшего бойфренда. «Если ты думаешь, что хорошо знаешь человека, то это, по сути, еще ни о чем не говорит…» – подумала она.

– Вот, пожалуйста, дружище, – сказал Мальчик-С-Пальчик. – И что же привело знаменитого нью-йоркского сыщика в наш невзрачный городишко? Пришли посмотреть, как плетут корзинки в городском парке?

– На самом деле нам нужна кое-какая информация, – сказала Лиза.

– Ах, информация, – схватившись за живот, коротышка расхохотался. – Что может маломерок вроде меня знать о происходящем в великом и огромном городе? Ведь для меня Нью-Йорк – все равно что для вас Африка.

– Пожалуйста, господин Пальчик. Вы не могли бы сказать, не приходилось ли вам в последнее время наблюдать нечто необычное?

Все трое огляделись – вокруг открывался полный обзор лилипутской столицы. Крохотные пожарные тушили пламя, которое выбивалось из-под соломенной крыши маленького домика; колонна миниатюрных суфражисток шествовала по главной улице, в то время как банда миниатюрных воинственно настроенных хулиганов преследовала их, размахивая палочками и цепочками. Перед городской ратушей петух гонялся за мэром; на одной из лужаек в полном разгаре было поросячье родео; над площадью проплывала модель дирижабля, крошечный пилот швырял вниз петарды.

– Ничего необычного, – сказал ухмыляясь Мальчик-С-Пальчик.

– Нет, вы не поняли, – сказала Лиза. – Мы серьезно.

– Почему бы вам, милые, не прогуляться вокруг речушки Ссыкушки, поглазеть на наши попытки вести нормальную жизнь, заплатить денежки и убраться отсюда, а? Лилипуты больше не имеют никаких дел с Ряжеными, ясно? А теперь, если вы не против, я займусь своими делами.

– А ведь мы ничего не говорили о Ряженых, господин Пальчик.

Том Мальчик-С-Пальчик, который уже успел повернуться к ним спиной, в ярости сжал кулаки. Голос его упал на пару октав, и он заговорил с явным акцентом жителей Бронкса:

– О, черт. И вот вы приперлись, чтобы докопаться до этого, верно?

Он обернулся, его плакатная улыбка исчезла.

– Мое настоящее имя – Чарли. Чарли Страттон, – сказал он. – Вам лучше пойти со мной.

Дом Страттона был достаточно велик для Лилибурга, но Калебу и Лизе все равно пришлось опуститься на колени возле кухонного стола, поскольку табуретки были слишком маленькие, чтобы на них сесть, не сломав.

– Могу я предложить вам чаю? – спросил Том. – Хотя лично я предпочту бурбон.

Калеб и Лиза тоже предпочли напитки покрепче, их подала малюсенькая чернокожая служанка, которую Чарли называл Нянюшкой. Когда она забыла положить лед в стакан Калебу, Чарли прикрикнул на нее. Элизабет заметила, что в его обращении не было той сентиментальности, которую можно было бы ожидать от человека, всю жизнь прожившего лилипутом.

– Для начала бросьте эту фигню про Мальчика-С-Пальчик. Да, я карлик, лилипут, – если уж вам как-то нужно меня называть.

Он сделал добрый глоток бурбона.

– Нянюшка, зайди сюда, нужно освежить, ладно? Я тут просто подыхаю. Так вот теперь слушайте, вы оба. Мы не хотим влезать в дела больших людей. Они нас не любят. Честно говоря, мы их тоже. Были у нас некоторые с амбициями: воображали себе мир, которым управляют лилипуты и в котором большие люди призваны лишь развлекать нас, маленьких.

Он посмотрел на свой стакан.

– Воздушные замки, вот чем оказалось все это. Хотя одно время ОВЛ имела некоторое влияние на то, что творилось в мире.

– ОВЛ? – переспросил Калеб.

– Организация Воинствующих Лилипутов, – пояснила Лиза.

– Мы организовали мощный союз с Ряжеными и проникли в самые что ни на есть высшие эшелоны власти. Забирались друг другу на плечи в два-три яруса, надевали длинный просторный плащ и выставляли свои кандидатуры на государственные и муниципальные должности. А ночью мы прокрадывались к нашим врагам и одним ударом ставили их на колени. Эх, были времена… Поначалу это срабатывало превосходно. А потом нас предал новый лидер Ряженых, человек могущественный и безжалостный, самая крупная из всех шишек. Я не могу назвать его имя, но вы его знаете. Он занимает высокий пост в этом городе, и он жутко шепелявит.

– Думаю, нам вполне понятно, кого вы имеете в виду, – сказал Калеб, повернулся к Лизе и одними губами просигнализировал: – О ком, черт побери, он толкует?

От долгого сидения на коленях ноги его начали затекать.

– Он хотел от нас отделаться, но нас было слишком много. В те времена маленькие ручки ОВЛ простирались по всему свету; кроме того, нам были известны все секреты Ряженых. Поэтому в обмен на наше молчание они помогли нам построить поселения вроде этого, где мы могли бы спокойно жить в стороне от остального мира, сохраняя наши обычаи с достоинством и самоуважением…

Мэр Лилибурга с воплем пронесся мимо окна, спасаясь от гнавшегося за ним петуха. Следом бежали несколько нормального роста ребятишек, гомоня и швыряясь арахисом. Двое мальчишек остановились и заглянули в окно.

– Эй, глянь, Брэдли, у одного из коротышек чаепитие!

Его приятель постучал в стекло:

– Эй, малявка, скажи что-нибудь смешное!

– Да пошел ты!.. – заорал Чарли, швыряя свой бокал в окно. Бокал ударился о подоконник и разлетелся вдребезги. Мальчишки вскрикнули и убежали.

– Нянюшка, принеси еще один стакан. И зашторь это окно, хорошо? – Страттон вздохнул. – Но постепенно Ряженые перестали нас бояться, и этот денежный ручей иссяк. Нам пришлось работать на публику за деньги. Отсюда и этот цилиндр, и это… – Его голос взлетел на октаву: – «Здравствуйте, мэм! Я Мальчик-С-Пальчик! Я родился, когда солнечный свет пролился в чашечку лютика…»