Текст книги "Воин-любовник"

Глава 9

Кто-то должен был их стряхнуть – белые капли падали дождем, а мой рукав был слишком узким, чтобы я мог собирать их в него.

Аривара Нарихира (IX в.)

Меган изо всех сил пыталась сдержать слезы. Не хватало еще вернуться к гостям с красными глазами и потеками на щеках, чтобы вызвать очередной поток пересудов. Возможно, потом, когда гости разойдутся, она сможет расслабиться и отдаться угрызениям совести.

Одной рукой ока приподняла юбки, другой прижала к груди футляр с чучелами птичек и бросилась в парк к оранжерее, Путь ей освещал свет факелов, установленных на столбах вдоль дорожек.

Пустая, тщеславная женщина! Неужели эта тупоголовая миссис Харкорт не знает, что Мег ненавидит украшения из чучел колибри, что ей омерзителен обычай убивать этих маленьких птичек и делать из них чучела? Мег была уверена, что никогда в жизни не сможет быть вежливой и приветливой с миссис Харкорт, пусть она даже супруга вице-президента банка.

Добежав до оранжереи, Меган на ощупь пробралась к ящику с садовым инструментом, который находился рядом со входом, взяла совок и, выйдя из оранжереи, нашла укромное место между двух кустов. Оставалось только достойно похоронить бедных птичек.

Мег присела на корточки, положила рядом с собой коробочку с чучелами и дрожащими руками принялась за работу.

Вот к чему приводит привычка держать свои мысли при себе, нежелание расстраивать отца. Она на несколько минут оставила свое занятие. Но что будет значить ее мнение в обществе, одержимом страстью к подобным украшениям? Газеты протестуют против этого варварства, но безумная мода не проходит, только, расширяется.

Возможно, ее одинокий голос не будет услышан, возможно, она не сможет ничего изменить, но по крайней мере она не будет поощрять истребление колибри.

Мег с трудом проглотила комок в горле и ковырнула совком землю. Почему сегодня все у нее идет из рук вон? Сначала неприятность перед обедом, потом игуана, наконец, инцидент с подарками… и между этими событиями, Боже праведный, тот ошеломляющий поцелуй. Поцелуй Тальберта открыл спрятанный в ней тайник, из которого вырвалось что-то дикое и первобытное, опасное, как сам этот человек… человек, которого не должно быть в ее судьбе, все поступки которого делают ее жизнь невыносимой. Она повела себя как уличная девка, она предала Карла, у которого были по отношению к ней самые честные намерения.

Мег углубилась на дюйм в сухую почву, потом еще на дюйм. Ямка увеличивалась очень медленно, и от этого ее самочувствие отнюдь не улучшалось. Она стала бить совком землю, словно кинжалом, и удары становились все сильнее и сильнее по мере того, как росло напряжение в груди.

На дорожке за ее спиной послышались шаги.

Из мрака ночи перед ее взором возник Джейкоб Тальберт. Ее груди напряглись от воспоминания, как они оказались прижатыми к его твердому, словно скала, телу.

Она молча смотрела на него, а он зашел в оранжерею и появился оттуда с лопатой на длинной ручке.

Джейк установил штык лопаты у края выкопанной ею ямки и одним движением ноги вогнал лопату в землю. Легко вынув, землю, он свалил ее рядом. Получилось более чем достаточное углубление.

Выполнив эту несложную для него задачу, он стоял, опираясь на черенок лопаты.

Внутри Мег все трепетало у чувство неуверенности, билось, как ласточка, старающаяся вырваться из комнаты с закрытыми окнами. Во имя Господа милосердного, как может человек выглядеть таким прекрасным и мужественным, всего лишь стоя с лопатой в руках? У этого типа было врожденное чувство представать в самом выгодном свете, что бы ни происходило вокруг. Это выглядело как проклятие… ее проклятие. Не надо обращать на него внимания. Он буквально сводит ее е ума.

– Я должен научить вас, мисс Маклаури, экономить свои силы: больше лопата – меньше копать.

Она была вне себя, потому что он опять оказался прав.

– Спасибо, капитан. Вы очень помогли мне, – нехотя поблагодарила она.

– Не стоит благодарности.

– Дальше я справлюсь сама, – довольно нелюбезно произнесла Мег. – Вы можете идти. Мне хотелось бы остаться одной.

– Я останусь здесь. – Он кивнул на яму в земле. – Я узнал эту коробочку и знаю, что в ней находится.

– Я собираюсь похоронить несчастных колибри, – дерзко бросила Мег и независимо подняла подбородок, зная его склонность к насмешкам.

– Понимаю. Успокойтесь, я вовсе не собираюсь отговаривать вас.

– Вы говорите так, будто это в ваших силах, – продолжала она, становясь в позу и водружая на бедра сжатые в кулаки руки. – Это моя собственность, и я могу делать с ней все, что мне заблагорассудится.

– Я и не ставлю под сомнение ваше право. – В его голосе звучало удивление. – Вам нет нужды оправдываться. Или может быть, вы боитесь, что похороны двух ушных серег выглядят глупо?

«Ну, уж не тебе об этом судить!» – со злостью подумала она и вслух добавила:

– Меня меньше всего заботит ваше мнение, капитан. И это не дара серег, а…

– Знайте, что я тоже так не считаю.

Тихий, хриплый голос Джейка проник в самую глубину ее существа, согрел ее, и руки девушки бессильно вытянулись вдоль тела.

– Вы не считаете, что…

– Я не считаю это глупым, Метан. Напротив, ваше намерение глубоко… тронуло меня.

Его одобрение, хотя и не очень внятно высказанное, словно вынуло занозу из ее души, терзавшую ее и вызывавшую злость против него. Он, значит, одобряет ее действия? Она не могла себе, представить, что на свете найдется чел оке к, кому ее поведение не покажется, мягко говоря, эксцентричным.

– О! – Больше она ничего не нашлась сказать.

Он – средоточие темного искушения, манящего, как греховно вкусный шоколадный трюфель. От него замирает и сладко бьется сердце, он пьянит и будоражит. Мег представила, как расстегивает его жилет, просовывает руки под сорочку, ощущает под пальцами гладкую кожу его груди…

Мег пришла в ужас, осознав, куда ведут ее мысли. Да ради собственной безопасности она должна сохранять разделявшую их стену антагонизма! Поэтому она произнесла, призвав на помощь весь свой сарказм:

– Вынуждена повторить: я не позволяла вам обращаться ко мне по имени.

– Это условие, – усмехнулся, он уголком рта, – я ставлю всем женщинам… для которых копаю ямки. Так что уж простите.

Хитрая улыбочка, поддразнивание… Если бы на его месте был любой другой мужчина, Мег заподозрила бы его в желании пофлиртовать. Но к Тальберту это никак не могло относиться. Он изливает иронию, словно ее запасы в нем неисчерпаемы.

Она повернулась к нему спиной, присела на корточки и положила импровизированный гробик с чучелами птичек на дно вырытого углубления. На глаза опять навернулись слезы. Если бы она набралась храбрости быть самой собой, осмелилась говорить в открытую пойти против обычаев общества, в котором выросла… Когда птички упокоились в своем последнем прибежище, она поднялась.

Мег чувствовала себя хрупкой, как стекло. Одно язвительное замечание, насмешка – и она разобьется на мириады мелких осколков.

Слава Богу, кажется, он не заметил ее слабости. Иначе, конечно, воспользовался бы преимуществом своего положения. Она стояла обхватив себя руками, словно пыталась согреться, а он в это время засыпал землей ямку. Долетавший из дома шум царившего там веселья удручающе контрастировал с глухим стуком комьев земли.

Джейк отнес инструменты. Но вместо того чтобы вернуться к ней, двинулся куда-то за угол оранжереи.

– Куда вы? – вдруг забеспокоилась Мег.

Вопрос, конечно, глупый. Ведь еще минуту назад она пыталась спровадить его, а сейчас хочет вернуть.

– Подождите минуточку, – бросил он через плечо и исчез за стеной оранжереи.

– Нет, я… – Она хотела было возразить ему, но передумала и крепко сжала губы. Что она могла сказать? «Я не хочу, чтобы вы оставляли меня здесь одну?» «За оградой сада темно и страшно, о чем я раньше не подумала?» «Мне приятно, когда вы находитесь рядом?» Чем он ответит на ее слова, если не взрывом хохота?

Прервав ее размышления, он появился, неся в руках большой камень – не меньше тридцати сантиметров в поперечнике.

– Когда днем я осматривал парк и окрестности, – мягко сказал он, кладя камень на свежий холмик земли, – я увидел целую груду камней. Теперь садовник будет знать, что в этом месте копать нельзя.

Мег молча смотрела на гладкий белый камень. Он решил положить на могилу надгробную плиту. Она его ни о чем не просила, а он сделал то, до чего она не додумалась. С тех пор как умерла мать, никто не заглядывал Мег под маску, которую она носила, – силы и уверенности в себе, не видел под этой маской женщину, которая хочет быть слабой, окруженной нежностью и заботой.

А она так боялась насмешливых комментариев Тальберта…

Он же проявил доброту и понимание того, насколько она беззащитна.

В ней лопнула какая-то струна. Из груди вырвались рыдания, которые затруднили дыхание.

Сквозь пелену слез она различала только белое пятно его манишки и черное пятно обшлагов фрака.

– Меган, не надо, – как-то слишком, сурово проговорил он.

– Я не могу сдержаться… – Она пыталась что-то объяснить, но голос не слушался ее.

– Все будет хорошо, – продолжал увещевать ее Джейк низким, бархатным голосом. – Вы все сделали правильно, похоронили бедняжек. – Говоря это, он обхватил ее руки повыше локтей и стал поглаживать их, проводя ладонями вверх и вниз. Потом сделал паузу и снова начал делать осторожные массирующие движения.

Ее судорожные всхлипы на удивление быстро прекратились. Осталась только тупая боль в висках. Да еще разочарование от того, что он стоял так далеко, хотя в то же время ощущение, дистанции между ними странным образом приносило покой.

– Я д-должна была хоть что-то с-сказать т-тогда, когда-когда только открыла футляр.

– Эти люди не поняли бы вас. Они не думают о том, что творят, не видят несправедливости в том, что невинные существа так дорого платят за удовлетворение пошлого тщеславия.

– Но я должна… что-то делать, чтобы остановить все это.

– У.вас еще будет возможность. Молодые, еще не испорченные девушки прислушаются к вашему мнению. Вы же слышали, как Тиффани сказала, что была против этого подарка.

– Вы так думаете? – Мег смотрела на него, слизывая соленые слезы с губ с возродившейся надеждой. – Но что мне им сказать?

– Говорите, что подсказывает сердце, – ответил Джейк, нахмурясь. Сейчас его голос звучал совсем не так мягко, как мгновение назад. – Вызнаете этих людей лучше, чем я. Вы найдете для них нужные слова.

Он вложил ей что-то в руку и отодвинулся. Это был носовой платок. Но перед тем как уйти, легко провел кончиками, пальцев но ее щеке.

Мег вытерла от слез лицо и, немного подождав, решила возвратиться в дом. Глаза уже не жгло, щеки не горели, зато возле нее уже слышался комариный писк.

Пока высыхали слезы, у нее было время подумать, Тальберт открылся ей с неожиданной стороны, она обнаружила в нем новые качества. Но возможно, только своему одиночеству, и своему отчаянию она обязана тем, что увидела в его поведении нечто большее, чем обычную попытку прекратить истерику у избалованной дамочки.

Сдавленные рыдания Меган все еще отзывались эхом в его мозгу, освобождая чувства, которые должны быть надежно похоронены.

Джейк сложил на груди руки и стал возле стены. В темном кабинете Дугласа он укрылся от раздражающего шума бала. Бурное веселье постепенно угасало. Сытые, разогретые вином и утомленные танцами гости начали наконец; разъезжаться.

Он запрокинул голову и уставился невидящим взором на лепной потолок.

Да будут прокляты эти лицемеры за ту боль, что они причинили Меган! Да будут прокляты они за то, что заставили его обратить на это внимание и – еще хуже – заставили его пожалеть девушку. Человека, у которого отняли честь, не принято звать на помощь. И все же он почувствовал себя обязанным пойти за ней в парк.

Он закрыл глаза, вспомнив, в какой опасной близости был к границе, оказавшись за которой не смог бы удержаться и не заключить Мег в свои объятия, не целовать ее в мокрые от слез щеки, глаза, губы. Он никак не ожидал от нее такого отношения к убитым колибри, ее трогательного смущения, когда она обнаружила его присутствие, ее слез… Его предубеждение против Меган дало трещину.

Он резко дернул головой и ударился затылком об стену. Потом еще раз. И еще. Лучше уж заплатить за свою глупость болью в голове, чем невыносимым напряжением в паху.

Что он за воин, если позволит девчонке вертеть им, как ей заблагорассудится? Разумеется, охранять Дугласа не было для него унизительно – самураи зачастую шли сражаться наемными солдатами. Но когда заветная цель, к которой он шел шестнадцать лет, оказалась так близко, Джейк не имел права попадать в зависимость от женщины, которая то готова откусить ему голову, то норовит броситься ему на грудь. Лишь возвращение с мечами в. Японию станет концом его позора, восстановит его честь, позволит снова оказаться в своей семье, в своей деревне, где только Акира-сан и Такаси Мацуда, отец Синидзиро, смогли простить его.

Ненавидя себя, Джейк оторвался от стены и отправился в последний на сегодня обход территории вокруг дома.

Он избегал приближаться к слугам, которые, убирая мусор, оставшийся после бала, то и дело возникали на его пути.

Оказавшись на воздухе, он взглядом поискал охранников, которых выставил на всех четырех углах кирпичного здания. И тут же увидел Питера и одного из лакеев – они были настороже.

Хотя все три акра принадлежавшей Дугласу земли окружала двухметровая стена, но тень, отбрасываемая фруктовыми деревьями и орешником, была такой густой, что могла стать прекрасным укрытием для злоумышленников. Мстящие своим врагам самураи нападают в открытую – для них Храбрость и воинская честь превыше осторожности. Но в китайских тонгах Джейку не приходилось встречать благородных воинов.

Он вновь внимательно осмотрел участок. Завтра он соберет всех слуг-мужчин и они покроют верх стены смолой и битым стеклом. Жаль, что сегодня у него не хватило на это времени.

Меган видит в нем всего лишь опытного охранника, больше ее ничего не интересует. И, черт возьми, она права!

Пока он успел сделать круг по парку, кто-то погасил факелы. Задняя часть дома погрузилась во тьму. Он вздохнул, решив в будущем оставлять освещенными все подходы к тыловой части здания.

В одном из окон второго этажа зажегся свет.

Джейк остановился как вкопанный.

Это была комната Меган. Ее место на плане дома глубоко отпечаталось в памяти Джейка. Охрана дома от незваных гостей давала ему одно преимущество – он мог беспрепятственно посетить ее спальню.

Портьеры были раздвинуты. Во мраке окно светилось, как огонь маяка; помещение предстало перед ним как на ладони, лишь слегка затуманенное легкими полупрозрачными занавесками.

Меган с ворохом коробок в руках подошла к кровати и свалила туда всю кипу. Потом сняла крышку с верхней коробки. Медленно достала оттуда какой-то предмет. Свет заиграл на голубом шелке.

Кимоно.

Джейк затаил дыхание.

Появилась служанка и начала расстегивать пуговицы платья на спине хозяйки. Неужели Меган не догадывается, как хорошо она видна с улицы? Он про себя ругнул ее за беспечность, но не мог оторвать взгляда.

Сердце застучало молотом, когда он увидел, как Меган распустила пояс на тонкой талии и сбросила на пол платье. Потом отстегнула нижние юбки, сняла корсет. Изящным движением своих длинных, стройных ног она переступила через ворох белья. Служанка собрала его и вышла из комнаты.

Сорочка с низким вырезом, которую она надевала под декольтированное бальное платье, едва держалась на острых сосках грудей.

Во рту у Джейка пересохло.

Мег склонила голову набок и потерлась щекой о кимоно.

– Надень его, – сквозь стиснутые зубы прошептал Джейк.

Кимоно было для него возвращением гири, способом выйти из затруднительного положения, избавиться от обязательств перед пей. Теперь же его воображение рисовало стройную фигуру Меган в ярко-голубом шелке, идеально подходящем по цвету к ее глазам; свободно рассыпавшиеся по плечам волосы, такие же золотые, как парчовые нити вышивки; мягкие округлости грудей и соски, обозначившиеся под тонкой гладкой тканью. Он представлял себе, как медленно, виток за витком, он разматывает пояс кимоно, пока кимоно не разойдется на груди и его ладони не ощутят белые полушария, как под его пальцами соски превращаются в упругие бутоны и она начинает вскрикивать и стонать, ища полураскрытым ртом его губы.

Ночной воздух вдруг стал горячим и душным. Джейк тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения. О черт, он уже готов был застонать от возбуждения.

Мег сложила кимоно, закрыла коробку и отложила ее в сторону. По плотно сжатым губам и решительному выражению лица Джейк догадался, что она решила вернуть ему кимоно, несмотря на радость, которую оно доставляло ей. В гневе он сощурил глаза. Пусть только попробует.

Наутро Мег встала разбитой, надела простое платье и тут же поспешила к оранжерее. Она должна найти садовника и объяснить, для чего около кустов положен камень и почему его нельзя убирать.

Парк был пуст. Только японец, помощник Тальберта, сидел на корточках перед могилкой колибри. Но что он там делает?

Мег подхватила юбки и побежала.

Оказавшись за его спиной, она резко остановилась и, вздрогнув, увидела, что он расписывает камень.

Изумительный по мастерству рисунок изображали мельчайших деталях двух колибри во всей их красе, собирающих нектар с цветов. Наверное, Тальберт рассказал Акире Томацу о бедных птичках. Грудь Мег теснили самые разные чувства.

– Боже, как красиво! – не удержалась она от крика восхищения. – Можно я посмотрю?

Мужчина наклонил голову в изящном поклоне. Мег бросилась искать что-нибудь, на чем можно было бы присесть. Не найдя ничего более подходящего, нежели валяющееся в оранжерее пустое ведро, она перевернула его и села, расправив юбки, за левым плечом японца, откуда было хорошо видно, как он работает.

– Это вы нарисовали вчера цветы на обертке коробки? – догадалась она.

– Мой подарок вам.

Мег подняла глаза, пораженная тем, что этот иностранец знает о дне ее рождения и даже подготовил подарок. Но Акира был целиком поглощен своей работой, выписывая тончайшие линии крыла птички. Ей очень хотелось узнать об источнике его сведений, но казалось неприличным спрашивать об этом после столь щедрого подношения.

– Цветы мне так понравились, что я решила сохранить бумагу. Я помещу рисунок в рамку и повешу в моей комнате. Благодарю вас, мистер Комацу.

– Можете называть меня Акира-сан, – с едва заметной улыбкой заметил он.

– О, спасибо, – в некотором замешательстве сказала она. – А меня называйте Метан… если сочтете для себя возможным. – Мег-ан-сан, – исправил он на японский манер. Мег улыбнулась, слушая, как он с трудом, по слогам произносит непривычное для японца имя.

– Вы прибавляете к именам частицу сан. Что это означает?

– Так мы обращаемся к друзьям и к людям, которых уважаем.

Десятки вопросов вертелись в голове Меган. Ей хотелось как можно больше узнать о национальной культуре японцев, о странах, которые во время своих путешествий посетил Акира. Больше всего, разумеется, ее интересовал Джейкоб Тальберт. Но она не решалась завести с ним разговор о Джейке, понимая, что ее любопытство может привести к очень опасным открытиям.

А под талантливой кистью Акиры на камне оживал цветок мальвы. Вытянутые в форме раструба красные лепестки как бы приглашали вьющуюся рядом колибри полакомиться сладким соком.

Мег испытывала какое-то странное чувство беспокойства, не понимая его причины.

– Вы используете акварель, – в изумлении заметила она. Ей хотелось бы сохранить картину надолго, а еще лучше, – навсегда, но после первого же дождя от работы мастера ничего не останется. Неужели он не понимает, что вся его кропотливая работа пойдет насмарку?

– Это так, – ответил Акира, вытирая с кисти красную краску и обмакивая ее в чашечку с зеленой. – Но сегодня я не так сильно развожу краски.

– Но дождь все равно смоет рисунок без остатка.

– Вы боитесь, что Отец наш не позаботится защитить их от лишней влаги? – спросил он, указывая кончиком кисти на небо.

– Я считаю колибри одними из самых чудесных творений Господа, но не думаю, что Он подвергнет Калифорнию засухе, только чтобы сохранить рисунок, на могильном камне птичек.

– Не спотыкаются только те, кто вечно лежит на кровати, – спокойно ответил Акира, оттеняя разноцветные перышки на груди птичек.

– Простите?

Акира не пояснил своих слов, сосредоточившись на тонкой работе. Он давал ей время вникнуть в истинный смысл его иносказания. Лишь закончив рисунок, он спросил:

– Теперь вам понятно, Мег-ан-сан?

Мег внимательно взглянула на его профиль. На лице японца абсолютная уверенность в себе сочеталась с полным смирением. Она вдруг все поняла, и по спине у нее пробежал холодок. Этот человек не был простым слугой. В его службе был глубокий смысл и терпение, рожденное усталостью и болью. Кто же он? Как оказались связанными судьбы его и Джейкоба Тальберта?

Снедаемая любопытством, Меган придвинулась чуть ближе.

– Кажется, я поняла вашу мысль. Если человек ничего не предпринимает, если он не рискует, то маловероятно, что ему удастся хоть что-то осуществить в своей жизни.

Он медленно кивнул и спустя несколько мгновений добавил:

– Когда рисунок высохнет, я покрою его лаком.

Значит, он все же подумал, как сохранить рисунок надолго.

– Таким же лаком, каким покрыты ножны катаны? – спросила она, чувствуя, что снова начинает волноваться. – У меня есть меч, ножны которого покрыты смолой с крупинками золота в ней, и еще другой, украшенный серебряными глициниями. Они изумительно красивы.

– Не нож… нож… – попытался он произнести иностранное слово. Потом отказался от бесплодных попыток: – Это сая.

– Сая, – непослушным языком произнесла Мег новое слово. Похоже, это упражнение достигло цели, поскольку следующий вопрос сорвался с ее уст без всякого контроля со стороны разума: – Вы давно знаете капитана Тальберта?

– Двадцать лет. Я был знаком с ним еще до отъезда из Японии.

– Он действительно любит рисковать? – ободренная его ответом, продолжала допытываться она. – Встречать опасность с поднятой головой?

– Он первый среди цветков сакуры и первый в бою.

Очередная пословица. Хотя, надо признать, Акира ответил очень лаконично и точно. Тальберт и в самом деле был настоящим воином. Она почувствовала это в первый же момент их встречи. Таким может быть человек, который смотрел насилию в лицо и сам не раз проявлял его.

– Вы скучаете но дому?

– Очень.

– И все же сопровождаете Тальберта в его походах. Почему?

– Я связан клятвой.

– Клятвой? Все это время Тальберт держит вас около себя лишь потому, что вы что-то обещали ему? Не это же бесчеловечно!

– Вам не дано понять японца, Мег-ан-сан, – хмыкнул Акира. – Отдать гири, или, как вы говорите, долг, для нас так же естественно и так же необходимо, Как есть, пить, любить.

– Вы много должны капитану?

– Не я. Мой зять. Муж моей сестры, Такаси Мацуда.

Мег едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Вещи, которые рассказывал Акира, потрясли ее.

– Если ваш зять задолжал Тальберту, почему вы должны расплачиваться но его долгу?

– Я сам предложил, – просто, как о чем-то само собой разумеющемся, ответил Акира. – У Такаси-сан большая семья, он занят в бизнесе – кует мечи, его уважают в деревне. И.Такаси-сан настоял на том, чтобы Такеру-сан не уезжал на чужбину в одиночку.

– Такеру-сан? – не поняла она. – Вы хотите сказать – капитан Тальберт.

– Так его назвали в семье Мацуды. Имя, данное ему при рождении, очень трудно дня японцев.

– А что означает его новое имя?

– Неистовый человек. Воин.

Разумеется. Нетрудно было догадаться.

– Пожалуйста, рассказывайте дальше, – попросила она.

– Такаси-сан хотел сам отправиться с Такеру-сан, вернув таким образом гири. Но ему пришлось бы оставить семью. А у меня семьи нет. Поэтому я предложил себя вместо него. – Неожиданно он подмигнул ей. – Я поделюсь с вами одной тайной, Мег-ан-сан, только не выдавайте ее Такеру-сан. Я хотел повидать мир, поэтому путешествия с ним приносят мне радость. Ноя никогда не признавался в этом. Пусть Такеру-сан думает, что я приношу большую жертву.

Акира произнес последние слова с такой непосредственностью и юмором, что Мег не смогла сдержать улыбки. Этот человек по-настоящему нравился ей. Наклонившись к его уху, она заговорщицки прошептала:

– Клянусь, я и словом не обмолвлюсь с ним об этом. Но чем капитан Тальберт смог так обязать вашего зятя?

Улыбка мгновенно исчезла с его лица. Мег почувствовала, что слишком далеко зашла в своих расспросах. Но на лице Акиры не было осуждения, только глубокая грусть.

– Такеру-сан помог второму сыну Такаси-сан. Но об этом я не имею права рассказывать, – ответил он, и в его тоне было сожаление. – Когда вы узнаете Такеру-сан лучше спросите его, почему его судно называется Синидзиро.

Она вспомнила поцелуй во внутреннем, дворике, мгновения неловкости, которые она испытала недавно на этом самом месте, где они вместе хоронили колибри, и ее щеки вспыхнули.

– Я сильно сомневаюсь, что мы с капитаном станем настолько близки, чтобы я смогла обратиться к нему с этим вопросом.

– Большую скалу нужно разрушать маленькими кусками.

– Что?

– Я закончил, – твердо сказал он, собрал свои принадлежности и встал.

– Спасибо, Акира-сан, за ваш рисунок. – Мег вскочила на ноги. – Он великолепен.

Японец поклонился и исчез.

Расстроенная Меган провела рукой по мягкому шелку кимоно, затем достала его из коробки, чтобы в последний раз взглянуть на чудесную вышивку. Потом опять сложила кимоно, убрала в коробку и закрыла крышкой, чтобы не искушать себя еще раз желанием примерить это чудо.

Взяв коробку под мышку, Меган твердым шагом вышла из спальни и стала спускаться по лестнице.

Каким бы прекрасным ни было кимоно, она не могла принять этого подарка. Она не поверила ни одному слову из рассказа Дугласа о том, что он купил его у капитана Тальберта. Ей прекрасно было известно, что отцу и в голову не могло прийти искать что-либо, сравнимое с этой вещью по ее художественной уникальности… совершенству. Она горячо любила отца, но Дуглас даже сам себя считал грубым мужланом. Таинственный мир женских нарядов был вне пределов его понимания. Не говоря уж о том, что вещь имела японское происхождение.

Значит, подарок мог сделать только Тальберт.

Спускаясь вниз, Мег чувствовала рукой прохладу мраморных перил. Неужели Тальберт действительно хотел поставить ее в неловкое положение в глазах гостей? Наверное, он просто не предполагал, что ее невежественные гости примут кимоно за нижнее белье. Но все равно, они знакомы менее трех дней, и отношения между ними сложились отнюдь не самые хорошие.

После того как он помог ей похоронить птичек, так трогательно успокаивал ее, она опрометчиво решила, что его неприязнь постепенно проходит. И зря!

– Роберт, ты не видел сегодня капитана Тальберта? – спросила она попавшегося ей навстречу дворецкого.

– Полагаю, вы найдете его в бальном зале, мисс Метан.

– Что он там делает? – спросила она, удивленно вскинув брови.

– Не берусь утверждать, – с какой-то заминкой проговорил Роберт, поглаживая рукой и так безукоризненно завязанный галстук, – но похоже, это какой-то вид гимнастических упражнений. – Он определенно был обескуражен этим, поскольку не любил, когда в его владениях происходило нечто, чего он не мог объяснить.

Она ничего не поняла. Но, надо сказать, она любила загадки.

Заинтригованная, Мег поспешила к бальному залу. У запертой двери она остановилась и прислушалась; Из зала доносились приглушенные звуки, как будто кто-то с силой топал по твердому полу. Ее любопытство возросло.

Рука девушки потянулась к украшенной завитушками медной ручке. Пальцы дрожали, потому что Мег понимала, что поступает некрасиво, – надо было хотя бы постучаться или другим способом обозначить свое присутствие. Но тогда он прекратит свои занятия и она упустит возможность раскрыть какие-то тайны Тальберта.

Да и что может быть хуже того, что она сотворила – ворвалась к нему в баню? Ведь не прыгает же он сейчас голым в бальном зале?

Он действительно не был нагим – только полуобнаженным, что она смогла заметить сквозь узкую щелку, когда чуть-чуть приоткрыла дверь.

На нем были широкие штаны, черные, как и его распущенные волосы. Ноги были босы.

Меган с трудом сдержалась, чтобы не вскрикнуть. С мечом в руке Тальберт двигался по комнате с таким самозабвением, что даже не заметил, что у него появился зритель. Он явно находился здесь уже давно. Мокрые и блестящие от пота волосы слиплись, пот покрывал и тело, собираясь в капельки и тонкие ручейки, которые стекали на пол. Но казалось, что эти упражнения ему нисколько не трудны – с такой бешеной скоростью и необыкновенной легкостью он обращался со стальным катаной.

В полутьме бани, когда он расслабленно лежал в чане с водой, его широкая грудь и плоский живот говорили о его силе, но Мег не могла себе представить, насколько отличается отдыхающее тело от работающего.

Каждый мускул жил своей жизнью, упруго перекатываясь под кожей. Яркий свет, который был бы убийственным дня самолюбия большинства не столь совершенно сложенных мужчин, лился из высоких окон и играл на всех выпуклостях и впадинах его тела. Несколько тонких белых шрамов пересекали его грудь и плечи, в разных направлениях, привнося особый налет мужественности их обладателю.

Тальберт сделал глубокий выпад. Катана просвистел, разрубая воздух. При гибком движении ног на штанах около талии мелькнуло что-то светлое. Не совсем цвета слоновой кости, но… О Боже!

Мег широко раскрыла глаза.

Это белая кожа, контрастирующая с загорелыми местами на его теле. Мешковатые штаны Джейка имели необычный покрой: по бокам шли разрезы длиной примерно с ладонь, а поверх них на талии находились завязки, с помощью которых штаны крепились на бедрах. Даже полуслепая старуха догадалась бы, что под штанами не было ничего… кроме физических достоинств, которыми его наградил Бог. Меган стала лихорадочно двигать руками в поисках веера, чтобы охладить горящие щеки. Она прикусила губу, чтобы избавиться от внезапно возникшей дурноты.

Хотя Меган была воспитана в строгих правилах, сейчас она не могла отвести взгляд от полуодетого молодого мужчины – недопустимое поведение для приличной девицы. Во всяком случае, скромницы, к которым испытывает симпатию Тальберт, в лучшем случае лишились бы чувств от такого удара по их слабым нервам.

А вот Меган никто и никогда не мог бы назвать кисейной барышней. И капитану будет хорошим уроком, если она рассмотрит его поближе – этим она отплатит ему за то, что он посчитал ее недостойной японских женщин. Да и потом, когда у нее еще будет возможность утолить свою страсть ко всему прекрасному, понаблюдать за живой скульптурой в движении… понаблюдать за ним?