Текст книги "Эрагон. Наследие"

Эрагон потратил совсем немного времени на то, чтобы собраться и вспомнить все, что он знает об Арье: о ее вкусах и привычках, о манере вести себя, о наиболее важных событиях ее жизни, о том, чего она боится и на что надеется, но самое главное – о том мощном темпераменте, что в ней таится, являясь основой всего, в первую очередь – ее отношения к жизни… и к сражениям. Все это он постарался учесть и, исходя из этого, представить себе самую суть ее личности. Это была труднейшая задача, особенно с тех пор, как он увидел в Арье прекрасную женщину, которую обожал, о которой страстно мечтал… Сейчас нужно было посмотреть на нее как на целостную личность, личность очень сложную и существующую совершенно независимо от его собственных нужд и желаний.

Выводы ему пришлось сделать весьма поспешно, и он опасался, что все они слишком примитивные, почти детские. Затем, решительно отбросив в сторону неуверенность, он шагнул вперед и поднял свой меч и щит в знак того, что готов к поединку.

Он чувствовал, что Арья ожидает от него применения какого-нибудь нового приема, но начал поединок с того же, что и в оба предыдущих раза, резкого выпада с поворотом, пытаясь нанести ей косой удар в правое плечо, не защищенное щитом. Эта уловка ее вряд ли обманула бы, но заставила бы задуматься, что он намерен предпринять дальше, и он понимал: чем дольше она будет размышлять, тем лучше.

Правая нога Эрагона наткнулась на острый камешек, и он невольно чуть отклонился вбок, чтобы не потерять равновесие. Это движение почти не нарушило плавность его движений, но Арья отреагировала моментально и с воинственным кличем кинулась в атаку.

Их сверкающие мечи скрестились раз, другой, а потом Эрагон вдруг совершенно отчетливо понял, что сейчас Арья нанесет ему удар в голову. Предваряя этот удар, он резко повернулся и моментально нанес ей колющий удар, целясь в ключицу, которая оказалась бы незащищенной, если бы она ударила по его шлему.

Интуиция его не подвела, однако расчет оказался ошибочным. Он нанес удар так быстро, что Арья не успела убрать руку и рукоятью меча отразила темно-синее острие Брисингра. Клинок скользнул мимо, не причинив ей никакого вреда. А через секунду весь мир, казалось, покачнулся, перед глазами Эрагона заплясали красные и оранжевые искры, и он упал на одно колено, опираясь обеими руками о землю. В ушах у него стоял глухой гул.

Когда этот гул немного утих, Эрагон услышал голос Глаэдра:

«Не пытайся двигаться слишком быстро или слишком медленно. Совершай движение в точно выбранный момент, и твой удар окажется не слишком быстрым и не слишком медленным, зато достаточно легким. Точный расчет – вот главное в сражении. Ты должен обращать особое внимание на рисунок движений противника и их ритм и тогда увидишь, в чем он особенно силен или слаб, когда он чувствует себя скованным или, наоборот, чрезвычайно ловким. Постарайся соответствовать ритму его движений в том случае, когда тебе это выгодно, или же, наоборот, постарайся сбить его с ритма, и тогда сам сможешь направлять ход сражения. Для начала хорошенько усвой хотя бы это. Просто запомни, а позже подумай над моими словами. А теперь попытайся снова!»

Сердито сверкнув глазами, Эрагон посмотрел на Арью, поднялся на ноги и энергично тряхнул головой, словно прочищая мысли. Ему казалось, что он уже в сотый раз встает в боевую позицию. Последний, нанесенный эльфийкой удар заставил новой болью вспыхнуть все его многочисленные ссадины и синяки, он чувствовал себя, точно старик с пораженными артритом суставами.

Арья откинула назад свои роскошные волосы и ободряюще улыбнулась, показывая крепкие белые зубы. Но ее улыбка на Эрагона не подействовала. Он был сосредоточен на задаче текущего момента и совершенно не собирался во второй раз поддаваться на одну и ту же уловку эльфийки.

Улыбка еще не успела соскользнуть с ее губ, а он уже ринулся вперед, опустив Брисингр довольно низко и выставив вперед щит, которым как бы прокладывал себе путь. Как он и надеялся, столь низкое положение его меча смутило Арью, заставив поспешить, – она тут же нанесла рубящий удар, который вполне мог перерубить ему ключицу, если бы он позволил ее мечу попасть в цель.

Эрагон низко присел, уходя от удара, и меч Арьи со звоном ударился о его щит. Тем временем Эрагон, взмахнув в повороте Брисингром, нанес ей весьма хитрый удар по ногам. Но Арье удалось блокировать этот удар щитом, а потом тем же щитом она с такой силой ударила Эрагона в грудь, что у него напрочь перехватило дыхание.

Последовала короткая пауза. Оба кружили по полю, и каждый выискивал наиболее слабое место противника. Напряжение, казалось, висело в воздухе, воздух был прямо-таки им пропитан. Арья не сводила глаз с Эрагона, а он – с нее. Движения обоих были быстрыми, резкими, точно у хищных птиц, в них так и бурлила энергия, ища выхода.

Напряженное ожидание лопнуло, точно сломанная стеклянная палочка-указка. Эрагон нанес удар первым, Арья парировала; их клинки мелькали с такой скоростью, что порой становились почти невидимыми. Когда они обменивались ударами, Эрагон старался Арье в лицо не смотреть, но очень внимательно – как и советовал Глаэдр – следил за ее движениями и ритмом этих движений, помня при этом, кто она такая и как, скорее всего, поступит в ближайшую секунду. Ему ужасно хотелось победить! Он чувствовал, что просто лопнет с досады, если этого не произойдет.

Однако, несмотря на все его усилия, Арья ухитрилась-таки застать его врасплох и нанесла ему сильный удар в ребра рукоятью меча.

Эрагон остановился и выругался.

«Уже лучше, – услышал он голос Глаэдра, – значительно лучше. Ты почти точно сумел рассчитать время».

«Но все-таки не сумел!»

«Пока не совсем, но ты слишком злишься, и от этого мысли твои затуманены. Удерживай в памяти лишь то, что тебе нужно помнить в данный момент. Не позволяй собственным мыслям отвлекать тебя от этого. Отыщи в своей душе некое пространство покоя, спрячься туда, и пусть мирские заботы обходят тебя стороной, тебя самого ничуть не увлекая. Ты должен сосредоточиться примерно так же, как когда вы с Оромисом слушали мысли лесных существ. Ты же и тогда сознавал, что происходит вокруг тебя, но не фиксировал внимания ни на одной конкретной детали. Следи не только за глазами Арьи – это слишком сужает обзор, и чувства твои становятся слишком конкретными…»

«Но Бром говорил…»

«Глазами можно пользоваться по-разному. Бром это делал по-своему, хотя, на мой взгляд, это был далеко не самый лучший, точнее, не самый гибкий способ; да и не самый подходящий для крупных сражений. Брому большую часть своей жизни пришлось сражаться на поединках или же против небольшой группы противников, и его боевые привычки полностью это отражали. Лучше видеть широко, чем слишком близко. Нельзя позволять ничему конкретному – в данной местности или данной ситуации – отвлечь тебя, ибо тем самым ты позволишь противнику застать тебя врасплох. Ты меня понял?»

«Да, учитель».

«Тогда сойдитесь еще раз. И на этот раз позволь себе немного расслабиться и постарайся расширить свое восприятие».

Эрагон еще раз мысленно пересмотрел все, что знал об Арье. Когда у него возник некий определенный план действий, он закрыл глаза, замедлил дыхание и погрузился глубоко в себя. Страхи и тревоги постепенно стали уходить из его души, оставляя после себя глубокую пустоту, которая, как ни странно, заглушала боль от ранений и травм и давала ощущение какой-то необычайной ясности мыслей. Хотя интерес к схватке Эрагон ничуть не утратил и по-прежнему мечтал победить, но и возможность оказаться побежденным почему-то больше его не волновала. Будь что будет, решил он, а вести ненужную борьбу с решениями судьбы он не станет.

– Готов? – спросила Арья, заметив, что он снова открыл глаза.

– Готов.

Они встали в исходную позицию и на какое-то время замерли – каждый ожидал, что противник первым начнет атаку. Солнце было справа от Эрагона, и это означало, что если он атакует Арью слева, то солнце ударит ей прямо в глаза. Он такие штуки пробовал и раньше, но безуспешно. Однако сейчас он придумал такое продолжение этого броска, которое вполне могло оказаться удачным.

Он знал, что Арья не сомневается в своей способности так или иначе одержать над ним верх, хотя наверняка учитывает и его возможности, а также его страстное желание победить. Однако она выиграла почти все их поединки, и этот опыт вселил в нее уверенность, что победить ей будет нетрудно, даже если в душе у нее и сохранились какие-то сомнения. Таким образом, понял Эрагон, ее уверенность в себе – это одновременно и ее слабость.

«Она считает, что гораздо лучше меня владеет мечом. Может, оно и так, но можно попытаться обратить против нее же ее собственные честолюбивые ожидания. Они-то ее в итоге и погубят!»

Он чуть продвинулся вперед и улыбнулся Арье точно так же, как она только что улыбалась ему. Но сейчас лицо ее казалось совершенно непроницаемым. И через какое-то мгновение она ринулась в атаку, явно намереваясь пронзить противника насквозь и пришпилить к земле.

Эрагон отскочил назад, чуть отклонившись при этом вправо, сознательно направляя туда и Арью. Она резко затормозила и замерла, точно дикий зверь, застигнутый врасплох на открытой поляне. Затем описала мечом полукруг перед собой, но с Эрагона глаз не сводила, и он вдруг подумал: и она ведь знает, что за ними наблюдает Глаэдр, а потому и ведет себя более решительно, желая непременно показать себя с наилучшей стороны.

И тут Арья смутила его, издав негромкое, совершенно кошачье урчание. Как и та ее ободряющая улыбка, это урчание было очередной уловкой, призванной сбить его с толку. И отчасти эта уловка сработала, однако Эрагон был настороже, ибо уже привык ожидать от нее чего-нибудь в этом роде.

Арья одним прыжком по диагонали пересекла расстояние между ними и принялась наносить ему тяжелые крученые удары, которые он блокировал щитом, позволяя ей сколько угодно атаковать и не оказывая почти никакого сопротивления, словно ее удары были слишком сильны и он может только защищаться. С каждым новым мощным ударом, весьма болезненно отдававшимся в руке и плече, Эрагон все сильней отступал вправо и даже слегка пошатывался, желая усилить впечатление того, что его неуклонно теснят. Но он по-прежнему оставался абсолютно спокоен и сосредоточен – пуст.

Эрагон понял, что наступает подходящий момент еще до того, как этот момент наступил, и как только это произошло, стал действовать, не задумываясь и не колеблясь, не пытаясь быть ни слишком быстрым, ни слишком медленным и стараясь лишь полностью использовать возможность этого уникального мгновения.

Когда меч Арьи опустился на него очередным рубящим ударом, он резко отклонился вправо, уходя от удара и одновременно вставая так, чтобы солнце светило ему точно в спину. И острие меча эльфийки с тяжелым хрустом вонзилось в землю.

Арья резко повернула голову, стараясь держать противника в поле зрения, и совершила ошибку: солнце ударило ей прямо в глаза. Она прищурилась, на мгновение ослепленная, ее зрачки превратились в две крошечные черные точки, и Эрагон, воспользовавшись этим, нанес ей колющий удар под левую мышку, в верхнюю часть ребер. Он мог бы ударить ее в ямку на шее под подбородком – и, наверное, сделал бы это, если бы они сражались по-настоящему, как враги, – но воздержался, ибо даже затупленное с помощью магии острие меча при таком ударе способно убить.

Арья коротко вскрикнула, когда Брисингр коснулся ее ребер, и, отшатнувшись, остановилась, прижимая руку к раненому боку и морщась от боли. На Эрагона она смотрела с каким-то странным выражением лица.

«Великолепно! – хрипло выкрикнул Глаэдр. – А теперь еще разок!»

На мгновение Эрагона охватило горячее удовлетворение собой, но он довольно быстро взял себя в руки и постарался вернуться к прежнему состоянию отстраненной настороженности.

Когда лицо Арьи прояснилось, она опустила руку, и они с Эрагоном опять принялись кружить, стараясь избегать того, чтобы солнце попадало им прямо в глаза. Эрагон вскоре заметил, что Арья ведет себя с ним куда осторожнее, чем прежде. Это было приятно, и ему не раз хотелось проявить большую решительность или даже агрессивность, но он сдерживался, понимая, что она специально проявляет подобную осторожность, надеясь, что он проглотит наживку и вскоре окажется у нее на крючке, как это часто бывало и прежде.

Следующее схождение длилось всего несколько минут, хотя и этого времени вполне хватило, чтобы они успели обменяться вихрем молниеносных ударов. Щиты у обоих так и трещали, на землю летели щепки, клинки скрещивались со звоном, а тела противников то и дело, изгибаясь, взлетали в воздух.

И на этот раз результат оказался таким же, как предыдущий. Эрагону удалось обмануть бдительность Арьи ловким прыжком и моментальным движением кисти, а потом нанести ей резкий рубящий удар поперек груди.

От этого удара Арья пошатнулась, упала на одно колено и некоторое время оставалась в таком положении, хмурясь, тяжело дыша и гневно раздувая ноздри. Она сильно побледнела, лишь на скулах горели два алых пятна.

«Еще раз!» – приказал Глаэдр.

Эрагон и Арья подчинились, не прекословя. После двух одержанных побед настороженность Эрагона несколько ослабела, хотя примерно то же, как ему казалось, можно было сказать и об Арье.

В следующем поединке явного победителя не было. Арья собралась, сосредоточилась, и теперь ей удавалось отразить любое обманное движение Эрагона. Он, впрочем, ей не уступал. Они много раз сходились, но, в общем, безрезультатно, и наконец оба почувствовали себя настолько уставшими, что продолжать поединок уже не хотелось, и они остановились, опираясь на мечи, которые вдруг стали необыкновенно тяжелыми. Оба противника тяжело дышали, пот так и струился по их лицам.

«Еще раз!» – тихим голосом приказал Глаэдр.

Эрагон поморщился, вытаскивая Брисингр из земли. Чем сильнее было чувство усталости, тем труднее ему было удерживать свой разум в состоянии полного покоя, защищать его от проникновения посторонних мыслей. Еще труднее было не обращать внимания на боль, терзавшую его тело. Эрагон был уже не в состоянии сохранять присутствие духа и не поддаваться дурному настроению, которое обычно охватывало его, когда ему необходим был отдых. Научиться справляться с этим было частью тех необходимых умений, которым пытался обучить его Глаэдр.

Плечи у Эрагона прямо-таки ныли от усталости, даже меч и щит держать было трудно, и он позволил себе опустить их на уровень талии, надеясь, что успеет поднять в случае необходимости. Арья сделала то же самое.

Сходились они на редкость медленно, словно исполняя какой-то торжественный танец, и это было совсем не похоже на их предыдущие, весьма ловкие и стремительные схождения.

Эрагон чувствовал себя совершенно вымотанным, но сдаваться и не думал. Получилось так, что этот тренировочный бой стал чем-то большим, чем просто «пробой пера». Пожалуй, он стал для Эрагона истинным испытанием. Испытанием его характера, силы, стойкости и умения сопротивляться. И у него не было ощущения, что это Глаэдр испытывает его, скорее это делала Арья. Она словно чего-то от него добивалась, требовала, чтобы он что-то доказал ей… Но что? Этого он не знал. Он только хотел выглядеть в ее глазах наилучшим образом. Сколько бы она ни пожелала с ним сегодня сражаться, он будет продолжать этот поединок, как бы ему ни было плохо или больно!

Капля пота упала ему в левый глаз. Он сморгнул ее, и в эту секунду Арья с громким криком сделала выпад. Они снова сошлись в своем смертельном танце и снова замерли друг напротив друга. Усталость брала свое, движения обоих стали менее ловкими, замедленными, и все же они продолжали кружить, время от времени делая выпады и не позволяя друг другу одержать победу.

Закончилось все тем, что они сошлись буквально нос к носу, скрестив мечи почти у самой гарды и собрав последние силы, попросту толкая друг друга.

И во время этой их безуспешной попытки побороть друг друга Эрагон вдруг сказал тихо и свирепо, глядя Арье прямо в глаза:

– Я… тебя… вижу!

В ее глазах промелькнула яркая искра и столь же быстро погасла.

От сердца к сердцу

Глаэдр заставил их сходиться еще дважды. И каждый поединок кончался вничью, что огорчало золотистого дракона куда больше, чем Эрагона или Арью. Глаэдр бы, наверное, заставлял их биться до тех пор, пока не будет ясно, кто из них лучший, но к концу последнего поединка они настолько устали, что просто рухнули на землю.

Эрагон и Арья лежали рядом, тяжело дыша, и даже не думали подниматься, так что Глаэдру пришлось признать: было бы не просто бессмысленно, но и вредно заставлять их продолжать сражения. Когда оба встали с земли, Глаэдр велел им идти в палатку Эрагона. С помощью позаимствованной у Сапфиры энергии они излечили наиболее болезненные свои «ранения», а затем отнесли разбитые щиты оружейнику Фредрику, который хоть и выдал им новые, но все же прочел целую лекцию о том, что следует бережнее относиться к оружию.

Когда Эрагон и Арья вернулись в палатку, то обнаружили там Насуаду, которая поджидала их вместе со своими Ночными Ястребами.

– Ну, наконец-то, – сухо заметила она. – Если вы оба все-таки решили разрубить друг друга на куски, то давайте хоть поговорим сперва. – И она первой нырнула в палатку.

Блёдхгарм и его эльфы тут же окружили палатку со всех сторон и, похоже, заставили этим охранников Насуады почувствовать себя не в своей тарелке.

Эрагон и Арья последовали за Насуадой, а затем и Сапфира, к их удивлению, просунула в палатку свою огромную голову. Внутри сразу запахло дымом и паленым мясом.

При виде чешуйчатой головы Сапфиры Насуада, похоже, слегка растерялась, но быстро взяла себя в руки и, обращаясь к Эрагону, сказала:

– Это ведь был Глаэдр? Я его сразу почувствовала. Это был он?

Эрагон глянул в сторону входного отверстия, надеясь, что Ночные Ястребы достаточно далеко и подслушать не смогут, затем признался:

– Да, он.

– Я так и знала! – с глубоким удовлетворением воскликнула Насуада и неуверенно спросила: – А я могу поговорить с ним? Это… разрешено? Или же он имеет право общаться только с эльфами и Всадниками?

Эрагон колебался. Он посмотрел на Арью в поисках подсказки, но она молчала, и он сказал:

– Не знаю. Он, по-моему, еще не совсем в себя пришел, и, возможно, не захочет…

«Я буду говорить с тобой, Насуада, дочь Аджихада, – прогремел у них в ушах голос Глаэдра. – Задавай свои вопросы, а потом оставь нас, ибо у нас еще очень много дел; нужно успеть подготовить Эрагона к грядущим испытаниям».

Эрагон никогда еще не видел Насуаду настолько потрясенной и испуганной.

– А где же… – только и сумела вымолвить она, беспомощно разведя руками.

И Эрагон указал ей на земляной пол в углу палатки.

Насуада удивленно подняла брови, потом кивнула и встала, почтительно поклонившись в ту сторону и приветствуя невидимого Глаэдра. Затем они мысленно обменялись обычными светскими любезностями. Насуада поинтересовалась здоровьем Глаэдра и спросила, не могут ли вардены обеспечить его чем-то для него необходимым. Эти вопросы заставили Эрагона изрядно понервничать, но Глаэдр вежливо объяснил ей, что здоровье у него в полном порядке, а что касается помощи, то ему ничего от варденов не нужно, однако же ему весьма приятно, что Насуада проявляет о нем такую заботу.

«Мне ведь больше не нужны ни еда, ни вода, – сказал он ей. – Чаще всего я просто сплю, но не в том смысле, в каком вы понимаете сон. Мое единственное удовольствие теперь и единственное утешение состоят в том, что я хоть чем-то могу способствовать свержению проклятого Гальбаторикса».

И Насуада ответила, что прекрасно понимает его чувства, ибо и сама их испытывает.

Затем она спросила у Глаэдра, не знает ли он какого-нибудь способа, который мог бы помочь варденам захватить Драс-Леону, не положив при этом несметного количества людей и, как она выразилась, «не отдавая Эрагона и Сапфиру на растерзание Гальбаториксу и Муртагу, точно связанных и приготовленных для жарки цыплят».

Она довольно долго разъясняла Глаэдру сложившуюся ситуацию, пользуясь при этом массой специальных терминов, и он в итоге ответил ей так:

«К сожалению, простого решения этой проблемы у меня нет. Но я еще подумаю над этим. В данный момент я вообще не вижу для варденов простого пути к победе. Если бы Муртаг и Торн были сами по себе, мы с Эрагоном и Сапфирой легко сумели бы одержать над ними верх уже в поединке разумов. Но Гальбаторикс снабдил их множеством Элдунари – мне со столькими драконами одному не справиться. Даже если мне будут помогать Эрагон, Сапфира и эльфы».

Явно разочарованная его ответом, Насуада некоторое время молчала. Затем, прижав ладони к груди, она поблагодарила Глаэдра, распрощалась со всеми и ушла, осторожно обойдя голову Сапфиры, лежавшей у входа, и стараясь к ней не прикасаться.

Эрагон был отчасти даже рад, что она ушла, и, вздохнув с облегчением, сел на краешек своей лежанки, а Арья устроилась на низеньком трехногом табурете. Эрагон вытер ладони о штаны, чувствуя, что они, как, впрочем, и все его тело, липкие от пота, протянул Арье бурдюк с водой, который она с благодарностью приняла. Когда она утолила жажду, Эрагон тоже с наслаждением сделал несколько больших глотков. После их затянувшейся тренировки ему ужасно хотелось есть. Вода немного приглушила чувство голода, но живот все равно продолжал гневно бурчать.

Эрагон очень надеялся, что Глаэдр не слишком задержит их своими наставлениями. Ему хотелось съесть что-нибудь горячее до того, как сядет солнце и повара, загасив костры, уберутся на ночь в свои палатки. Иначе им с Арьей придется удовольствоваться черствым хлебом, вяленым мясом и овечьим сыром, а также, если повезет, парой луковиц. Подобная перспектива его не слишком радовала.

Когда они оба уселись, Глаэдр начал вещать, рассказывая Эрагону о принципах ведения «поединка разумов». Эрагон был уже неплохо знаком с принципами мысленного боя, хотя слушал внимательно и без лишних вопросов и жалоб выполнял все требования золотистого дракона.

Вскоре они перешли к практическим занятиям, и Глаэдр начал с того, что испытал способность Эрагона устанавливать мысленную защиту, при этом постоянно усиливая свой натиск. Это привело к нескольким достаточно сложным «поединкам разумов», во время которых каждый стремился занять доминирующее положение и подчинить себе мысли соперника хотя бы на несколько секунд.

Пока они вели эти сражения, Эрагон лежал на спине с закрытыми глазами, всю свою энергию сосредоточив на той схватке, что шла между ним и Глаэдром. Предыдущие физические упражнения отняли у него слишком много сил, да и голова после поединков с Арьей варила плохо. Зато Глаэдр казался полным сил и хорошо отдохнувшим, не говоря уж о том, что разум его был куда сильнее разума Эрагона, так что тот в лучшем случае оказывался способен лишь обороняться.

К счастью, дракон все же с некоторым снисхождением отнесся к его состоянию, не преминув сказать, правда, назидательным тоном:

«Ты должен быть готов защищать свое внутреннее „я“ в любой момент, даже когда спишь. Очень даже может случиться, что тебе придется вести бой с самим Гальбаториксом или с Муртагом и как раз в такой момент, когда ты будешь настолько же измотан физически, как сейчас».

После еще двух таких мысленных поединков Глаэдр сменил свою роль на куда более спокойную роль зрителя и наставника, и его место заняла Арья. Она устала не меньше Эрагона, но ведь тогда, в тюрьме Гилида, когда им довелось «скрестить клинки» собственных мыслей, она чуть не убила его, хоть и находилась в тот момент под воздействием колдовского зелья. Мысли Глаэдра отличались четкостью, дисциплинированностью и точной направленностью, однако даже он не мог, пожалуй, сравниться с Арьей, ибо она управляла собственным сознанием поистине железной рукой.

Кстати, как заметил Эрагон, искусство владения собой было чертой, весьма среди эльфов распространенной и культивируемой. Особенно этим отличался Оромис. Он столь безукоризненно владел собой, что его не способны были поколебать никакие сомнения и тревоги. Эрагон считал сдержанность эльфов не только общим свойством этого народа, но и естественным результатом их довольно сурового воспитания, широчайшей образованности и владения древним языком. Говорить и думать на языке, не позволяющем лгать – да еще и сознавая при этом, что любое твое слово способно выпустить на свободу некие магические чары, – было не просто нелегко. Это не позволяло проявлять ни малейшей беспечности ни в мыслях, ни в речах, воспитывало некий внутренний запрет на демонстрацию собственных чувств, не позволяя выплескивать эмоции наружу. И, как правило, эльфы обладали куда более высоким уровнем самообладания, чем представители других рас.

Несколько минут они с Арьей мысленно сражались друг с другом – он пытался уйти от ее железной хватки, способной сломать любые преграды, а она стремилась поймать и удержать его, дабы иметь возможность мысленно навязать ему свою волю. Несколько раз она его ловила, но ему все же удавалось вывернуться и уйти, хотя он понимал: если бы она действительно желала ему зла, спастись было бы невозможно.

Все это время их души находились в самом тесном соприкосновении, и Эрагон постоянно чувствовал, как некая диковатая музыка волнами проходит через темные пространства сознания Арьи и уносит его куда-то, разделяя его разум и тело, грозя поймать его в силки каких-то странных колдовских мелодий, для которых на земле не нашлось бы аналога. Если честно, Эрагон с наслаждением отдался бы на волю этой колдовской музыке, если бы не сознавал, отбивая непрекращающиеся атаки Арьи, что люди редко хорошо кончают, попав под влияние эльфийской души. Он мог бы, разумеется, выйти из этого поединка и невредимым. Ведь в конце концов он все-таки был Всадником! Он был иным, чем другие люди. Но все равно риск в этом был, а до такой степени рисковать Эрагону не хотелось – во всяком случае, пока ему хотелось сберечь собственное душевное здоровье. Он же знал, как суровый страж Насуады Гарвен, проникнув в разум Блёдхгарма, превратился в мечтательного, придурковатого губошлепа.

И Эрагон, как мог, сопротивлялся искушению поддаться воле Арьи, подчиниться зову этой таинственной музыке мыслей.

Затем к их борьбе присоединились Глаэдр и Сапфира – иногда противостоя Эрагону, иногда его поддерживая. Старый дракон сказал Сапфире:

«Помни, Сверкающая Чешуя, ты должна быть в этом столь же умелой, как и Эрагон».

Помощь Сапфиры оказалась для него весьма существенной. Вместе они вполне – хотя и не без труда – могли противостоять мысленным атакам Арьи. А два раза им совместными усилиями даже удалось подчинить себе эльфийку. Но если Сапфира оказывалась на стороне Арьи, они обе настолько превосходили Эрагона силой своего разума, что он, оставив любые попытки атаковать, уходил все глубже «в тыл» – внутрь собственного «я», – сворачиваясь там в клубок, точно раненый зверь, и лишь повторял про себя обрывки стихов, выжидая, когда улягутся волны мыслительной энергии, которыми эльфийка и дракониха хлестали его.

Наконец, Глаэдр велел им разделиться, а сам объединился с Арьей против Эрагона и Сапфиры. Они провели еще один тренировочный бой – точно встретившиеся в бою два Всадника, каждый на своем драконе. В течение первых, весьма напряженных, мгновений казалось, что силы их примерно равны, но в итоге сила, опыт и хитрость Глаэдра в сочетании со строгой и точной тактикой Арьи оказались для Эрагона и Сапфиры непреодолимыми, и они были вынуждены признать свое поражение.

Чувствуя, как сильно недоволен этим боем Глаэдр, Эрагон пообещал старому дракону:

«Завтра мы постараемся сражаться лучше, Учитель».

Настроение Глаэдра после этих слов стало еще более мрачным. Похоже было, что даже он несколько устал.

«Ты и так хорошо сражался, младший брат, – сказал он Эрагону. – Я не мог бы требовать большего ни от тебя, ни от Сапфиры, если бы вы оба на Врёнгарде были моими учениками. Однако я совершенно не представляю, как за какую-то неделю обучить вас всему, что вам знать и уметь было бы необходимо. Время утекает сквозь зубы, как вода, и скоро его совсем не останется. На то, чтобы обрести мастерство в бою умов, требуются годы, десятилетия, сотни лет! Но даже и тогда еще есть, чему поучиться. Есть, что открыть для себя нового – и о себе, и о своих врагах, и обо всем на свете». – Глаэдр еще что-то сердито проворчал и умолк.

«Что ж, значит, мы научимся тому, чему успеем, а дальше пусть судьба сама решает, – сказал Эрагон. – И потом, хоть Гальбаторикс и тренировал свой разум и силу целых сто лет, все же с того времени, как ты давал ему уроки, тоже прошло немало времени, и он наверняка кое-что успел за это время и позабыть. Так что я уверен: с твоей помощью мы сумеем его победить!»

Глаэдр фыркнул:

«А твой язык становится все более гладким, Эрагон Губитель Шейдов!»

Однако чувствовалось, что он явно доволен. Он разрешил всем своим «ученикам» поесть и отдохнуть и прервал свою с ними мысленную связь, не прибавив более ни слова.

Эрагон был уверен, что золотистый дракон по-прежнему наблюдает за ними, однако его присутствия больше не чувствовал, и ему вдруг показалось, что его окружает какая-то холодная пустота. Холод этой пустоты обволакивал его руки и ноги, ознобом пробегал по спине.

Вместе с Сапфирой и Арьей он продолжал сидеть в полутемной палатке, чувствуя, что никому из них ни о чем говорить не хочется. Затем Эрагон все же заставил себя подняться и сказал:

– Ему, похоже, стало лучше. – Он сам удивился, как странно ломко звучит его голос, словно он очень давно им не пользовался; он потянулся к бурдюку с водой.

– Все, что сейчас происходит, очень хорошо для него, – кивнула Арья. – И ты для него очень подходишь. Иначе – при полном отсутствии цели в жизни – горе просто убило бы его. То, что Глаэдр вообще как-то выжил, уже само по себе… потрясает. Я восхищаюсь им. Мало кто – люди, эльфы или драконы – может продолжать нормальную жизнь после такой утраты.

– Бром смог.

– Бром по-своему был не менее выдающейся личностью, чем Глаэдр.

«Если мы убьем Гальбаторикса и Шрюкна, то как, по-вашему, отреагирует на это Глаэдр? – спросила мысленно Сапфира. – Будет ли он продолжать жить или же просто… уйдет в пустоту?»

В глазах Арьи блеснул отраженный свет факела, когда она посмотрела на Сапфиру и сказала:

– Только время может ответить на этот вопрос. Надеюсь, что он продолжит жить. С другой стороны, если мы с триумфом войдем в Урубаен, одержав победу над Гальбаториксом, Глаэдр, вполне возможно, сочтет, что его миссия выполнена и жить без Оромиса ему более не имеет смысла.