Текст книги "Маг-менестрель"

– А я могу, – хмуро проговорил Мэт. – Власть Ребозо покоится на власти Сатаны, а вы имели дерзость проигнорировать это. Если все начнут думать так, как думаете вы, люди со временем станут жить по законам морали и нравственности, правда, не будут при этом бояться Сатану или верить в Бога. Они станут так жить только потому, что так вернее, так лучше.

Улыбка Аруэтто вновь стала печальной.

– Ну-ну, друг мой. Потом ты станешь уверять меня, что вода течет не с горы, а в гору, и что зимой жарко! Я верю в торжество человечества, но даже я не настолько глуп, чтобы поверить, что большинство людей станут хорошими просто так безо всякого принуждения.

– А вот Ребозо в это верит, – возразил Мэт. – А также во все, что может сделать людей лучше, чем они есть, – это мгновенно привлекает его внимание. Что же до короля, король молод и потому верит в большую часть того, о чем ему толкует канцлер.

– Но он повзрослеет и наберется мудрости, – возразил Аруэтто.

– О да. – Мэт вспомнил перебранку между королем и канцлером. – В этом можете не сомневаться.

– Может быть, тогда он найдет мои идеи не такими угрожающими, какими они показались его канцлеру, – проговорил Аруэтто, но как-то без особого энтузиазма.

Мэт некоторое время молча изучал собеседника и попробовал угадать причину такой сдержанности, что это – проявление силы воли и самодисциплины или отсутствие каких бы то ни было эмоций. Сдержанность Аруэтто говорила о стоицизме Марка Аврелия. Кроме того, при внимательном взгляде на ученого становилось видно, что он не так уж и стар. Смущали лысина и сутулые плечи. Верно, лицо Аруэтто избороздили морщинки, но большей частью то были «куриные лапки» – знаки любви от души посмеяться. Несколько продольных морщин на лбу и острый нос заставляли лицо выглядеть более худым, чем оно было на самом деле. Мэт дал бы ему лет пятьдесят пять, не больше. Правда, по средневековым меркам человек такого возраста считался стариком.

– Я думаю, короля бы заинтересовали ваши идеи, даже теперь, – медленно выговорил Мэт. – Вообще, мне кажется, он счел бы их жизненно важными – если бы знал о них.

– Да, известить его о чем-либо затруднительно, – вздохнул ученый. – Но почему ты думаешь, верховный Маг, что мои мысли заинтересовали бы короля?

– Потому, что король пытается убедить себя в том, что ни Рая, ни Ада не существует, – ответил Мэт, – а стало быть, не существует ни Бога, ни Сатаны. Короче говоря, король пытается избавиться от религии.

– В таком случае мои идеи ему не понравятся! – сурово воскликнул Аруэтто. – Я праведно верую в Бога, верховный Маг, и, несомненно, именно поэтому лорд Ребозо так хотел избавиться от меня.

– Но кроме того, вы верите в человечество.

– Да, и не вижу тут никакого противоречия. Церковники учат нас, что мы рождаемся во грехе и по природе своей животные. Я не могу спорить с тем, что в природе человеческой наличествует звериное начало, но я также берусь утверждать: в каждом из нас заключена искра Божия. Я посвятил свою жизнь поискам и раскрытию врожденной доброты в мужчинах и женщинах, доброты, которая исходит от Бога. Кроме того, я посвятил себя развитию всего того, что только есть хорошего в человеческой природе.

– Ага! Значит, вы верите, что если вы ученый, то обязаны учить других!

– Только если меня об этом попросят, – улыбнулся Аруэтто. – А меня пока не просили, – добавил он чуть ли не с облегчением.

Мэт между тем не успокоился.

– Как же плохо, что здесь нет университетов, где можно было бы получить ученую степень, – ведь вы определенно тянете на доктора философии! Понятно, почему Ребозо считал, что от вас исходит угроза!

– Да, ведь если бы кто-нибудь все-таки попросил меня об обучении, то мои ученики стали бы думать и задавать вопросы. – У Аруэтто загорелись глаза.

– Однако планам Бонкорро в целом вы нисколько не угрожали, на самом деле ваши идеи – это то, что ему насущно необходимо!

– Тем больше причин держать меня здесь, правда? Нет, я не мешаю планам Бонкорро, но я мешаю планам канцлера, который пытается противостоять деяниям короля и толкает его на преступления.

– Вот как? – Мэт ухватился за последние слова ученого. – Я их обоих видел недолго, так что... Так вы думаете, что канцлер нарочно пытается свести на нет все попытки Бонкорро творить добрые дела?

– Он ему не просто мешает, он пытается все то доброе, что делает король, извратить, пустить по другому руслу, сделать так, чтобы народ как можно больше страдал. Хуже того, в конце концов людей постигнет душевная агония, доселе им неведомая, к которой они совсем не готовы!

– Логично... – задумчиво протянул Мэт. Так оно и было. Король содержал собственный бордель и тем самым узаконивал проституцию в стране. Мэт вспомнил об организованной кампании вовлечения в проституцию прибывающих в столицу деревенских девушек, а мужчин – в преступный мир… Он понял, что то, что так быстро возникло и разрослось, должно быть запланировано изначально и кем-то подстегнуто. Уж нет ли у Ребозо агентов, которые снуют по стране и уговаривают крестьян и горожан бежать на юг, расписывая во всей красе прелести жизни в столице?

– Вы хотите сказать, что Бонкорро разработал стратегию обогащения своих подданных и всего королевства в целом, а Ребозо в противовес ему разработал стратегию совращения страны и народа?

– Да, я так думаю, но, правда, у меня нет доказательств.

– Да, никаких, кроме наблюдений, обобщений и предсказаний. Лабораторные эксперименты на людях вообще производить невозможно. Нужны полевые исследования, а поля, так сказать, заболочены. – Но Мэт уже просто наэлектризовался, разволновался, короче, разошелся не на шутку. – Ваши идеи – то, что нужно королю Бонкорро, – ведь это нечто такое, что приправило бы светскость короля гуманизмом, привило бы ценности, которые смогли бы противостоять худшим из эксцессов, задуманных Ребозо!

– Только самым худшим, – предупредил ученый. – Гуманизм – это не религия, хотя и не противостоит религии.

Мэт вскочил.

– Пойдемте!

Аруэтто выпучил глаза..

– Идти! Куда идти?

– Как куда? Обратно в Латрурию, конечно же. Нечего вам тут прохлаждаться, когда дома столько дел!

– Но как же мы вырвемся отсюда? – ошарашенно спросил ученый.

Мэт раздраженно пожал плечами.

– С помощью ваших мозгов и моей магии мы непременно что-нибудь придумаем, – но только если попытаемся! Пойдемте же! Пора начать исследование. В лабораторию! Перетряхнем книги!

Аруэтто приподнялся, собираясь встать, улыбнулся, в глазах его вспыхнул взволнованный огонек...

Как жаль, что химера выбрала для нападения именно этот миг.

Глава 21

Химера перелетела через стену атриума, размахивая такими короткими крылышками-обрубками, что можно было диву даться, как они удерживали в воздухе ее тело – ведь все-таки не кто-нибудь, а крылатый лев с драконьим хвостом. Химера уже приготовилась спикировать на Мэта и Аруэтто, подобно орлу, если орлы способны рычать так, что сотрясается весь дом.

– Воздух! – вскрикнул Мэт.

– Да нет, это химера! – возразил Аруэтто и застыл в изумлении и восторге.

– Да я не про то! Ложись! Падай! Ученых должны интересовать только метафорические химеры!

Мэт ударил Аруэтто под коленки, и они оба повалились на каменный пол, который тут же сотрясся от удара, а деревья в парке закачались от грозного рыка.

– Но она же античная! – возмущался Аруэтто, пытаясь вырваться и встать. – Это чудовище из древнегреческих мифов, и я бы никогда не отважился сам создать такую!

Зато отважился кто-то другой, и теперь, когда это произошло, Аруэтто просто-таки жаждал подвергнуть чудище изучению, даже не вспомнив, что это – не создание его рук, пока химера не оттяпала бы ему голову. Он отчаянно вырывался, и Мэт поразился, насколько силен этот уже немолодой мужчина. Но вот ноги Мэта обожгло жарким дыханием, барабанные перепонки чуть не лопнули от чудовищного рева. Мэт откатился в сторону и прокричал:

 
Боже мои, какие страсти!
Как спастись нам от напасти?
От когтей и жадной пасти?
Как себя нам упасти?
 
 
Пусть зверюга редкой масти,
Не сказавший даже «здрасьте»,
Распадается на части,
Чтобы ноги унести.
 

Щелкнули зубы, и боль пронзила лодыжку. Мэт взвыл и перекатился на спину, успев увидеть, как со спины химеры взлетел в воздух орел, от задней половины отделился небольшой дракон, а из передней образовался совсем маленький лев. И лев, и дракон ревели от боли и бились о стены. Орел оказался умнее: взмыл в небо и с громким клекотом унесся вдаль.

– У нас всего пара минут, пока они не придут в себя! – прошипел Мэт. – Тогда будет два чудовища вместо одного. Скорее! Придумывай что-нибудь, чтобы убить их!

Но Аруэтто совершенно вышел из строя. Он как зачарованный не мог отвести глаз от зрелища, разыгрывающегося у него в доме.

Мэт развернулся. Мысли его метались, он пытался что-то придумать и вдруг вспомнил, что львы и драконы – естественные враги.

Но если уж быть честным до конца, то сначала он ощутил страх при виде льва, крадущегося к нему на полусогнутых лапах и прекращающего рычать, только чтобы плотоядно облизнуться. Но вот льва разглядел дракон, издал звук, подобный тому, что издает паровой свисток, и бросился к Мэту, чтобы первым урвать лакомый кусочек. Они, естественно, налетели друг на дружку. Чешуйчатое плечо ударилось о лохматое, лев в ярости развернулся к дракону, занес для удара когтистую лапу и взревел. Однако когти не приносили дракону никакого ощутимого вреда, а только царапали бронированную чешую, дракон же обдавал льва высокооктановым дыханием. Лев взвыл от боли и злости и прыгнул.

Вышло так, что лев приземлился ровнехонько на спину дракона. Рептилия, не будь дура, тут же перевернулась на спину, но обуглившийся лев успел отскочить и, вспрыгнув на брюхо дракону, запустил когти в незащищенную чешуйками плоть. Дракон страшно, душераздирающе закричал и сомкнул зубы на шее льва, после чего принялся рвать его когтями. Рыча и разрывая друг друга, звери катались по полу, круша мраморные скамьи и отскакивая от статуй.

– Чародей, останови их! – вскричал Аруэтто. – Они же делают друг другу больно!

– Мягко сказано. А я-то при чем? У вас гораздо больше опыта в общении с иллюзиями.

– Да, но не с живыми существами! Останови их! Уничтожь, если нужно, но прекрати их муки!

– Ну хорошо, – проворчал Мэт.

Он пристально, не мигая, уставился на кровавую сцену, разыгравшуюся прямо перед ним, потом закрыл глаза, представил ту же самую сцену и добавил маленький штрих, который запомнил с детства.

Аруэтто радостно воскликнул.

Мэт открыл глаза и увидел желтую колонну, наклоненную под углом и увенчанную закругленным розовым цилиндром. Эта странная штуковина сновала туда-сюда над дерущимися чудовищами. Вот она метнулась вправо и исчезли голова дракона и спина льва. Обратным ходом она ликвидировала макушку льва и кончик хвоста дракона. Каждым движением розовый цилиндр удалял все больше и больше звериных частей, но при этом не отталкивал их друг от друга, а просто заставлял исчезать. Вот он уничтожил лапы льва и спинные шипы дракона, от них не осталось и следа. В отдалении послышались рык и шипение, но вот и они стихли. Мэт закрыл глаза и представил, как желтая колонна исчезает. Аруэтто издал удивленное восклицание, а Мэт открыл глаза и увидел, как стираются последние следы его создания. Чуть дольше продержались в воздухе гигантские буквы и цифра «Номер 2», но вот исчезли и они.

– Восхитительно! – вырвалось у Аруэтто. – Что это было за таинственное средство, верховный Map?

– Там, откуда я родом, мы называем его ластиком, – ответил Мэт. – Но сейчас это была всего лишь игра воображения.

– Как и все прочие иллюзии. – Аруэтто наморщил лоб и внимательно посмотрел на Мэта. – Но кто сотворил химеру?

– Кто-то, кто хочет от тебя избавиться. – Мэт никогда не боялся утверждать очевидное. Ведь он как-никак в свое время обучал младшекурсников.

– Но кто? Я знаю всех здешних колдунов и чародеев, и мы давным-давно выяснили наши отношения!

Мэт легко представил себе, как это могло бы происходить: как греческие воины и рэмские легионеры ученого Аруэтто рубят на куски искусственных демонов – создания колдуна. Хотелось бы ему при этом присутствовать? А пожалуй, что и нет. Он и так уже слишком глубоко погрузился в конфликты этого маленького мира.

– Что ж, если это не кто-то из местных, значит, кто-то новенький.

– Но откуда новенькому знать, что у меня в доме есть атриум? Снаружи его не видно.

– Подмечено верно, – признался Мэт. – И тут возникает одно весьма мрачное предположение.

– Какое же?

– Ну... если это не кто-то вновь прибывший и не кто-то из постоянных обитателей, значит, это кто-то вообще не отсюда.

– Из настоящего мира? – выпучил глаза Аруэтто. – Но кто?

– Тот, кто знает вашу слабость в отношении всего античного, тот, кто за всем следит на тот случай, если один из пленников вдруг взбунтуется и будет грозить бедой. Добавим еще вот что: этот кто-то обладает достаточной магической силой для того, чтобы заглядывать в эту карманную вселенную, и мы получим...

– Ребозо? – вскричал Аруэтто.

Мэт хмуро кивнул:

– Рад, что не мне пришлось произнести это имя. Раз и вы пришли к такому же выводу, следовательно, это не плод моих порочных измышлений.

– Конечно, нет! Стоит перечислить доказательства, как вывод становится очевидным. Но зачем ему понадобилось убивать меня сейчас, когда он по идее должен быть доволен: я в ссылке... О! О, конечно! Наверное, я превратился в большую угрозу!

Мэт кивнул.

– Но каким образом?

– Таким, что внезапно у вас появилась возможность вырваться отсюда.

– Но... – Глаза Аруэтто вспыхнули. – Ну конечно! Из-за того, что теперь со мной здесь ты!

– Верно, – кивнул Мэт. – И если по одиночке каждый из нас особой угрозы не представляет, то вместе мы – бомба с часовым механизмом.

– Бомба с часовым механизмом? – переспросил Аруэтто. – А что это такое?

– Расскажу, когда будет побольше времени, – ответил Мэт. – Сейчас же, думаю, лучше направить все наше внимание на то, как вернуться в реальный мир.

Аруэтто с грустью оглянулся на свою виллу.

– Жаль будет покидать это чудесное место.

– Я не собираюсь вас тянуть за собой, – объяснил Мэт. – Если вы хотите остаться...

– Нет, нет! – Аруэтто в тревоге обернулся к Мэту. – Общество живых, настоящих людей куда важнее, чем вся эта роскошь. Правда, очень приятно было бы иметь и то, и другое, но это никогда не удается, и вы это знаете, верховный Маг! Одного можно достичь только ценой другого.

– Да, это так, – негромко проговорил Мэт. – Однако вы достаточно мудры, чтобы узнать цену, прежде чем купить то или другое. Я знаю множество людей, которые, получив то, что хотели, вдруг обнаруживали, что потеряли много больше, но вернуть это было уже нельзя.

– Наверное, это закон возмещения, – заговорщицки улыбнулся Аруэтто. – А я готов отказаться от этих сокровищ ради того, чтобы обрести свободу.

– А может быть, вам суждено обрести милость короля Бонкорро, – сказал Мэт. – Может быть, он велит выстроить для вас такую же виллу, и вы сможете нанять скульпторов, которые изваяют точно такие же статуи.

– О, это, спору нет, было бы чудесно, – вздохнул Аруэтто. – Но вот эти самые статуи не сможет изваять ни один скульптор такими, какими я их себе представил, поскольку ни один скульптор не наделен моим разумом, а обмениваться мыслями, пока мы живы, мы не можем, верховный Маг. Мы вынуждены делать это с помощью неуклюжей материи слов, передаваемых письменно и устно, и мириться с их несовершенством.

– Снова возмещение, – кивнул Мэт. – Но может быть, нам что-нибудь такое удастся придумать, чтобы вы смогли возвращаться сюда время от времени.

– Это было бы приятно, – не слишком восторженно отозвался Аруэтто. – И все же, как я уже говорил, друг мой, каждый должен в жизни сделать выбор, а я предпочитаю живых людей безжизненному мрамору, даже не задумываясь, мгновенно.

– Ну, у меня-то так быстро вряд ли получится, – предупредил Мэт. – Такое впечатление, что в Латрурии мои заклинания срабатывают не слишком хорошо. Хотя... здесь я старался, как мог, воздерживаться от волшебства. Может быть, именно поэтому у меня и не получалось так хорошо, как обычно.

– Ну конечно! – понимающе кивнул Аруэтто. – Ведь ты чародей, преданный Богу и Добру, твоя магия основана на вере.

Мэт уставился на ученого, пораженный тем, как быстро тот все понял. Однако тут же встряхнулся и возразил:

– Но мои заклинания работали еще до того, как я уверовал во власть религии в этом мире.

– Ты мог верить сильнее и крепче, чем сам подозревал об этом, – объяснил Аруэтто. – И потом, даже если ты, не зная того, верил в Бога всей душой, ты верил в Добро и Справедливость, в их способность в конце концов восторжествовать.

– В конце концов, это вы верно подметили.

– Вот-вот, потому-то, как я уже сказал, твое волшебство основано на вере, – довольно резюмировал Аруэтто. – Но Латрурия – страна, погрязшая в цинизме, в сомнениях, по меньшей мере относительно силы Добра и Справедливости. Поэтому твое волшебство там ослабло.

Мэт вздохнул:

– Да, это весьма, весьма логично. Вот был бы тут мой друг Савл – он скептик от природы. Наверное, его магию латрурийское мировоззрение только усилило бы.

– Он тоже чародей?

На Мэта вдруг повеяло легким ветерком, но он ответил:

– Да, хотя он и в этом сомневается.

– Кто там в чем сомневается? – прозвучал чей-то негромкий и какой-то хрупкий голос.

Мэт и Аруэтто, как по команде, обернулись. И тут губы Мэта разъехались в улыбке, и он бросился навстречу кому-то, раскинув руки.

– Савл! Какая потрясающая пунктуальность!

После радостных приветствий и взаимных представлений Мэт попытался объяснить Аруэтто, почему на Савле варварские пастушьи штаны и короткая туника, и почему туника заправлена в штаны, а не навыпуск, и почему на нем наездничьи сапоги, хотя верхом он ездит крайне редко.

– А он любопытный, а? – спросил Савл.

– Он ученый. – Мэт пожал плечами и принялся втолковывать другу, чем вызвано удивление Аруэтто, а потом пояснять Аруэтто, почему Савл так одевался – только в синее и голубое. На Савле была светло-голубая рубашка и темно-синие штаны. От Мэта не укрылась, что рубаха сшита из домотканого холста, а вовсе не из той ткани, из которой кроили мужские рубахи в двадцатом веке. А штаны уж точно пошиты из ткани, сотканной в монастыре, а не из джинсовки... Синий цвет штанов получился явно не в результате окраски индиго и многократной стирки. Нет, ткань окрашена каким-то местным красителем, и все же Мэт вынужден был восхититься мастерством Анжелики, которой удалось так здорово воспроизвести синие джинсы и рубаху из «дерюжки» в средневековых условиях... Мэта так и подмывало поинтересоваться, с чего это она так расстаралась, но он не стал спрашивать – он хорошо знал Савла.

Затем они перешли к более серьезным разговорам.

– Орто Откровенный узнал, что ты попал в беду, – сообщил Савл.

– Орто? А он-то каким духом?

– Да таким, что Алисанда вошла в пределы Латрурии вместе с Орто, небольшим войском, сэром Ги и Стегоманом, чтобы вызволить тебя.

– С небольшим войском?! – в ужасе выкрикнул Мэт. – О нет! Я не хочу стать причиной войны!

– Нет-нет, конечно, – пошутил Савл. – Ты только хочешь воевать на тех войнах, которые затевают другие. Ну, в общем, она уже была в Латрурии и на полной скорости двигалась к Венарре, когда канцлер Ребозо – уж не знаю, кто это такой – отправил ее величеству известие, что тебя в Латрурии нет.

– Вот дрянь! – вспылил Мэт. – Он понадеялся, что она поверит и вернется в Меровенс. Но она, конечно, не упаковала вещички и домой не вернулась?

– Без тебя? Да ты что! Она передала через гонца, что так или иначе нанесет королю визит вежливости, раз уж проделала такой путь. А потом она уговорила сэра Ги связаться со мной.

– Но как ты меня разыскал?

– Орто догадался, что ты находишься в какой-то альтернативной волшебной карманной вселенной, и тут я припомнил одну идею... физики считают, будто бы иные измерения скрыты внутри трех обычных. Ну, я впал в транс и принялся обшаривать трехмерное пространство разумом. Мне долго не везло, пока я не услышал твой голос: «Вот был бы тут мой друг Савл». И я пошел на твой голос.

– Хотелось бы мне сказать, что тебе не стоило этого делать, – вздохнул Мэт, – да не могу. Стоило. Вот опять тебе приходится таскать для меня каштаны из огня, Савл.

– Да ладно тебе. Знаешь, стоит тебе появиться рядом – и жизнь сразу становится куда веселее. – Савл взглянул на Аруэтто, и Мэт почти физически ощутил, что сейчас начнется нешуточный спор. – Так вы ученый, да?

– Да, – кивнул Аруэтто, – хотя твой друг почему-то считает, что для того, чем я занимаюсь, больше подходит слово «студент». Что касается меня, я не вижу разницы между этими двумя понятиями.

– Ну, ясно, – согласился Савл. – Раньше они, видимо, и значили одно и то же* [23]23
  В тексте употреблено слово «scholar», которое действительно имеет два значения – «ученый» и «ученик».


[Закрыть]. – Но почему бы вам не называть себя философом?

– Причина веская, – ответил Аруэтто. – Я слишком мало знаю, и я слишком не сведущ в том, как выражать свои суждения... – Старик улыбнулся шире. – Я люблю знания, чародей Савл, а не мудрость.

– Что ж, вы хотя бы знаете это, осознаете в отличие от некоторых философов, которых я мог бы назвать. Но вы не преподаватель?

Аруэтто сильно удивился.

– Но что бы я мог преподавать?

– Как что? То, что изучаете, – бросил Савл.

– Грецию и Рэм? О них еще столько предстоит узнать, что одному человеку не стоило бы брать на себя дерзость высказывать свое мнение о них!

– Скромность украшает, – насмешливо проговорил Савл. – Но от нее никакого толку для хорошего спора. Ладно, ученый Аруэтто, давайте о другом. Если мы хотим вернуться в реальный мир, как вы думаете, куда нам направить свои стопы? В Меровенс, чтобы уйти из подчинения короля Бонкорро?

– О нет! Мы не принесем никакой пользы Латрурии, если не будем в ней находиться!

– Находиться! – фыркнул Савл. – Вы находились в ней по самые уши.

Мэт и не спорил.

– Если мы вернемся в Латрурию, Ребозо это станет известно в течение нескольких минут, и тогда он пустит против нас в ход все, что только сумеет.

Савл криво усмехнулся:

– Обожаю парадоксы. Стало быть, нам нужно какое-то местечко в Латрурии, на которое не распространяется власть Ребозо. Хитро придумано, а?

– Очень. – Глаза Аруэтто снова загорелись. – Но любой парадокс для решения требует выхода за рамки. В Латрурии есть один холм, который удержался даже против наступления сил Зла при короле Маледикто. Этот холм не тронул и светский скептицизм короля Бонкорро.

– О? – Савл с интересом смотрел на Аруэтто… – Что же это за холм?

– Ватикан.

– Вот скажи, ну почему я догадывался, что все так будет? – вздохнув, обратился к Мэту Савл. – Как думаешь, здесь есть собор Святого Петра?

– Самый большой собор в Европе? – уточнил Аруэтто. – Не сомневайтесь, есть!

– Ну, так что же мы тут прохлаждаемся? Я всегда мечтал на него полюбоваться! – Савл вскочил. – Ладно, Сикстинскую капеллу еще не построили и тем более не расписали, но посмотреть там все равно есть на что. – Савл глянул на Мэта. – Кого мы знаем в Ватикане?

– Ну... – протянул Аруэтто. – Там есть брат Фома...

Брат Фома, как выяснилось, был знакомым Аруэтто с детских лет. Очередной шок Мэт испытал тогда, когда выяснилось, что Аруэтто дьякон. Он посещал семинарию, потому что только там можно было хоть чему-то научиться и только там была неплохая, хотя и не слишком полная библиотека. Нет, она была поистине превосходна, если ты собирался посвятить себя богословию. Но когда Аруэтто понял, как страстно он желает посвятить себя изучению других предметов, он тут же сообразил и то, что его призвание не связано со священничеством.

Судя по всему, к такому же выводу, хотя и по другим причинам, пришел и брат Фома. Вероятно, брат Фома почувствовал, что этот труд ему не по плечу. Тщетно втолковывали ему учителя, что никто не требует от него быть святым: нужно просто быть хорошим человеком, старающимся стать еще лучшей пытающимся помочь ближним. Брат Фома оставался непреклонным. Он соглашался с тем, что его призвание – под сводами церкви, но это не священнослужительство. Может быть, настанет время – когда, одному Богу известно, – и его взгляды изменятся. До тех же пор, говорил брат Фома, он согласен выполнять любое послушание, которое ему назначит епископ.

Выяснилось: епископ хотел, чтобы брат Фома остался в семинарии в должности библиотекаря, что, с точки зрения брата Фомы, было просто идеально, поскольку он попадал в общество книг, которые любил нежно и преданно, и получал возможность писать трактаты обо всем, что его волновало и заботило. Он показывал свои трактаты учителям, и они приходили в восторг: брату Фоме удавалось найти ответы на духовные вопросы, которые не давали покоя всем, в особенности же с тех пор, как купцы принялись вместе со специями завозить в Латрурию из стран Востока чужеродные идеи. Брат Фома не был священником, но он был богословом, и тогда епископ перевел его в кафедральную библиотеку, где тот почувствовал себя совершенно счастливым и продолжал писать и переписывать труды до тех пор, пока папа не назначил его главой ватиканской библиотеки. Кроме всего прочего, это давало возможность кардиналам прослеживать лично за развитием воззрений брата Фомы. Они испытывали в отношении этих воззрений некоторую неуверенность. Кое-что им не очень-то нравилось.

Савл усмехнулся.

– Мне этот hombre уже нравится.

Аруэтто нахмурил брови:

– Hombre?

– Это по-иберийски, – быстро вставил Мэт. – Означает «человек». – Он обернулся к Савлу. – Ну, так что же нам делать с этим библиотекарем теперь, когда мы о нем знаем?

– Думать о нем, – просто ответил Савл. – Ученый Аруэтто, не могли бы вы показать нам, как выглядит брат Фома?

Ученый прикрыл глаза, сдвинул брови, и вот рядом с ним в воздухе возникла рама, в раме – холст, а на холсте мало-помалу проступило лицо: округлое, на макушке – тонзура, вздернутый нос, маленькие, но дружелюбные глаза, небольшой улыбчивый рот. Лицо мягкое, спокойное, безмятежное – именно такое и должно принадлежать человеку, который мог устроить научное землетрясение.

Но почему у Мэта вдруг возникло такое чувство, что брату Фоме не суждено выйти из Ватикана?

– Богослов, да? – Савл, нахмурив брови, в упор смотрел на портрет. – А какие у него отношения с волшебством?

Аруэтто улыбнулся.

– Как раз из-за этого очень переживали кардиналы. Брат Томас утверждает, что то, что мы зовем «магией», на самом деле означает искусное обращение с невидимыми силами, окружающими нас, но не происходящими ни от Рая, ни от Ада, – они, по его мнению, происходят ото всех живых существ. Если хотите, это можно назвать жизненной силой. Однако способам управления и сосредоточения этой силы для воздействия ею на предметы и людей можно научиться либо у Бога и его святых, либо у Сатаны и его приспешников. Не сила сама по себе исходит от Господа, но знание, как ею управлять.

Мэт кивнул:

– Этим и объясняется то, что в вашем мире магия действует, а в нашем нет. Наши живые существа не испускают такой энергии.

– Как это? – Аруэтто поднял голову так, словно гончая, учуявшая интересный запах. – Вы из другого мира?

– Да, мы вам все объясним попозже, – быстренько вмешался Савл. – Сейчас же нам нужно как можно быстрее убраться из этого мира.

– Но если речь идет о магии, то что же тогда такое «чудо»? – спросил Мэт и склонил голову набок. – Чудеса и в нашем мире случаются.

– Вот! – воскликнул Аруэтто и поднял указательный палец. – Чудеса – это непосредственные деяния Господа или опосредованные его святыми – так говорит брат Фома. – Они происходят не из-за того, что кто-то управляет силами природы, но служат проявлениями Божьей силы.

– Это означает, что Тот, Кто написал законы, имеет право нарушать их, когда Ему заблагорассудится, с издевательской усмешкой констатировал Савл. – Крупье забирает все ставки.

– Ладно, будем считать, что мы в свои карты играем лучше, – вздохнул Мэт.

– Угу. Беру три* [24]24
  Три – максимальное число карт при игре в «очко».


[Закрыть], – кивнул Савл. – А теперь давайте попробуем дотянуться до брата Фомы, ладно? Используем его как якорь и как бы подтянемся к нему.

Аруэтто нахмурился.

– Но как же можно дотянуться до него из этой вселенной?

– А кто говорит, что это невозможно? – возразил Савл. – Вы хоть раз пробовали?

– Ну... нет! – испуганно ответил Аруэтто. – Я же не чародей, я всего лишь бедный ученый! Но чародеев и колдунов здесь много, вот они-то наверняка пробовали.

Савл пожал плечами:

– Вряд ли у каждого из них есть соратник на той стороне. Судя по тому, что я слыхал о колдунах, ни один из них не станет помогать другому, если только это не нужно ему самому, и, уж конечно, колдун не станет увеличивать конкуренцию и вытаскивать кого-то из тюрьмы, какой бы она ни была. Может быть, не все колдуны – ярые человеконенавистники, но все те, кто мне попадался, были любителями одиночества – знакомых у них могло быть множество, но очень мало или ни одного близкого друга.

– А близких и должно быть немного! – возразил Мэт.

Савл подарил другу редкий для него теплый взгляд.

– Я-то это хорошо знаю, старина, но большинство из встречавшихся мне людей – нет. Любят бродить по жизни толпами, и чем больше толпа, тем, по их мнению, лучше. – Савл повернулся к Аруэтто. – Значит, точно вы не знаете, пробовал ли кто-то из колдунов или чародеев выбраться отсюда с посторонней помощью с той стороны, да и их вряд ли кто-то пытался вытащить. Теперь же мы имеем двух искушенных в своем деле чародеев, готовых трудиться плечо к плечу, и ученого, который, по-моему, гораздо лучше разбирается в магии, чем признается.

– Ну... я читал, правда, теории Пифагора... – пробормотал Аруэтто.

– Значит, вы являетесь обладателем книги, которая в нашем мире не сохранилась. – Теперь настала очередь Савла искренне заинтересоваться. – Как только мы покончим с делами, мне бы очень хотелось полистать ее!

– О, конечно, если только мои личные вещи не уничтожены. Но как же мы поступим теперь?

– Так. Мы знаем, что добраться сюда извне возможно, – начал рассуждать Савл. – Мы знаем, что это проделывал Ребозо в частности, когда послал сюда химеру. Весьма не исключено, что он постоянно присматривает за всем, что тут происходит, и замысливает еще большие неприятности для нас, поэтому нам нужно сматывать отсюда удочки как можно скорее. А раз можно сюда добраться извне, стало быть, можно и выбраться наружу. Что могло бы заставить брата Фому задуматься о вас?

Аруэтто улыбнулся.

– О, мой портрет с надписью: «Думай обо мне!»

– Ясно, – сказал Савл. – Прошу прощения за тупость. Знаешь, Мэт, как только меня начнет заносить, советуй мне переброситься словом с этим мужиком.

– О, но как же это? – Аруэтто испуганно смотрел по очереди на Мэта и Савла. – Я вовсе не хотел никого обидеть!