Текст книги "Маг-менестрель"

– Но не может сказать почему? – вмешался Савл. – А если бы смог, то нацепил бы на вас кандалы?

– Или засадил в монашью келью, – согласился Аруэтто. – А я бы, честно говоря, не возражал против пожизненного заключения в библиотеке.

– Возражали бы, – не согласился Мэт, – если бы искусство и музыка, окружавшие вас, были бы только религиозными.

– Бывают судьбы и похуже, – отвечал Аруэтто. – И все же ты прав, чародей. Я бы предпочел свободу и возможность восхищаться красотой античного искусства и трудами моих одаренных современников.

Строевым шагом к четверке друзей приблизились несколько гвардейцев-свитзеров. Они вели под уздцы четырех прекрасно оседланных лошадей. Командир отсалютовал друзьям алебардой и сказал:

– Его святейшество просит принять этих лошадей в дар от него.

Сэр Ги усмехнулся:

– Такой дар мы примем, и притом с радостью! Поблагодарите от нас его святейшество!

– Да, поблагодарите от души, – присоединился к рыцарю Мэт и обернулся к дракону, лежавшему у стены. – Ты не возражаешь, Стегоман?

– Чтобы я возражал? – фыркнул дракон. – Нет, это я-то как раз больше всех благодарен его святейшеству!

Глава 24

– Итак, вы свободны, – сказал сэр Ги, как только они выехали из Ватикана в город. – Свободен и папа. Но каковы ваши достижения?

– Ну... – отвечал Мэт. – С нами Аруэтто.

Ученый печально улыбнулся:

– Верховный Маг забрал меня из заключения, потому что думает, будто бы мне под силу перевоспитать короля.

– Мне это кажется вполне логичным. Зачем бы еще канцлеру держать вас в особой тюрьме?

– Как зачем? – негромко проговорил сэр Ги. – Затем, что Аруэтто – последний законный наследник латрурийского престола.

Мэт, Савл и Стегоман, как по команде, обернулись и уставились на ученого, но тот только пожирал горящими глазами сэра Ги. Черный Рыцарь же пришпорил свою лошадь и сказал:

– Попробуйте доказать, что это не так.

– Что тут доказывать! – проворчал ученый. – Прошло уже двенадцать сотен лет с тех пор, как правил наш род!

– Минутку! – Мэт поднял руку. – Маледикто не был настолько стар!

– Нет, но он был узурпатором. Он узурпировал престол у узурпатора, а тот – у другого узурпатора, – объяснил сэр Ги. – Вернее, было три узурпаторских рода. Если бы каждый из них правил дольше, чем в течение жизни нескольких поколений, я бы даже назвал их династиями.

– Три столетия – это достаточно долгое время, чтобы заявить, что родовая кровь сохранена, – неуверенно проговорил Мэт.

– Скорее, шесть столетий, – поправил его сэр Ги. – Ибо ученый Аруэтто ведет свой род непосредственно от предка, который был последним императором Латрурийской империи.

Савл медленно кивнул, не спуская глаз с Аруэтто.

– Нечего удивляться тому, что вы так увлечены античностью.

– Но откуда вам все это известно? – вопросил Аруэтто.

Сэр Ги пожал плечами:

– Есть вещи, которые мне даны по праву рождения.

– Его семейство занималось прослеживанием генеалогии королей Европы в течение нескольких веков, – поспешил объяснить Мэт. Он чувствовал, что рассказывать о том, что сэр Ги является последним прямым потомком императора Гардишана, не стоит. – Вы – специалист в своей области, Аруэтто, сэр Ги – в своей. Он всю жизнь посвятил тому, чтобы возвращать законных наследников на престолы этого континента. Ну а то, что страны, в которых это происходило, сами по себе возвращались к справедливости, Добру и Богу – это уже как бы случайно.

– Унаследовать такие знания я не против, – согласился Аруэтто. – Но в моем случае все иное бесполезно, друг мой. Я не имею никакого желания править так же, как этого не хотели ни мой отец, ни мой дед... мы хотели единственного: чтобы нас оставили в покое и дали нам возможность продолжать наши исследования.

Сэр Ги молча смотрел на Аруэтто сверкающими глазами. Ученый вздохнул:

– Кровь Цезарей сильно разбавлена. Что ж, пожалуй, так оно и есть, друг мой. А может быть, моя погоня за ценностями совсем иная, не такая, как у моих предков. Но если мыслить шире, то можно признать: моя работа в чем-то столь же важна, как и труды Цезаря.

Сэр Ги быстро отвернулся – наверное, для того, чтобы скрыть взгляд, полный бесконечной грусти, ибо для него не было трудов более важных, нежели правление.

Но Мэт сказал:

– А ведь в этом что-то есть, сэр Ги. Аруэтто разработал новые мерила для решения вопросов, что верно, а что неверно, но большая часть его заключений не противоречит Библии. Просто он придерживается высокого мнения о ряде вещей, в Библии не упоминаемых, вот и все, и есть шанс, что король Бонкорро воспримет идеи Аруэтто, хотя отрицает религию.

Сэр Ги медленно обернулся к Мэту:

– Ты хочешь сказать, что Аруэтто все-таки мог бы спасти страну, принадлежащую ему по наследству?

– Мог бы, – отвечал Мэт. – Если бы спас правящего этой страной короля.

Рыцарь смерил ученого взглядом с головы до ног, будто бы смотрел на него впервые.

– Ну, ты-то, надеюсь, не думаешь просто так взять и потопать в королевский замок вместе с ученым, – проворчал Стегоман, – чтобы все сразу взять и поправить?

– Да ты что, Стегоман. Я, конечно, дурак, но не до такой же степени... Безусловно, доставить Аруэтто к королю нужно, да и то сразу не получится. – Мэт обернулся назад и испытующе посмотрел на Аруэтто. – Но как нам проникнуть во дворец, чтобы вы при этом остались в живых?

Все некоторое время молчали. Каждый придумывал свои средства и способы. Наконец молчание нарушил Савл.

– Переодевание? – сказал он.

Мэт изумленно обернулся к другу.

– Ты о чем?

– Нужно победить числом, – объяснил Савл. – Собрать бы еще с десяток ученых и поэтов и втиснуть между ними Аруэтто при условии, конечно, что король принял бы всю эту компанию.

– Думаю, принял бы, – не спеша проговорил Мэт. – Знаете, я вспомнил про одного своего юного друга. Я волшебством выбросил его и его подружку из Венарры, но не удосужился проверить, удачно ли они приземлились.

– С какой стати это ты вспомнил про какого-то дружка, когда мы говорили про ученых? – пробурчал Стегоман.

– А с такой, что парень – поэт, хотя сам этого не понимает, – ответил Мэт. – Он считает, что нет лучшей карьеры, нежели рыцарство.

– А что, парню не откажешь в рассудительности, – отметил сэр Ги. – Хотя после того, как разделаешься с врагом, приятно побаловаться сочинительством стишков.

– Неужели мужчины всегда должны быть такими? – горько вздохнул Аруэтто.

– Насчет «должны» не скажу, – отвечал Мэт. – Но что «будут» – это точно... тут все дело в тестостероне и в выживаемости самых живучих.

Аруэтто печально улыбнулся:

– По таким меркам я не могу назваться живучим.

– Естественно, не можете, – подхватил Савл. – Раз вы отказываетесь продолжать свой род. А вот папаша ваш все-таки понимал кое-что в жизни.

– Он был поэтом и ученым, – неторопливо отозвался Аруэтто. – Но даже его выводила из себя моя мягкость. Наверное, дав обет безбрачия, я совершил более разумный выбор, нежели предполагал.

– И вероятно, еще совершите вклад в культурную эволюцию вместо физической, – подхватил Мэт несколько раздраженно. – Кто знает... Может быть, у вас будет больше научных последователей, чем у меня биологических. Мне, к примеру, очень хотелось бы, чтобы вы вкратце изложили свои идеи моему юному другу Паскалю. Интересно было бы посмотреть, как бы они на него повлияли.

– Я бы молил Бога, чтобы эти идеи не отвратили его от желания стать рыцарем! – воскликнул сэр Ги.

– Вот уж не знаю... парень всего-навсего сын сквайра, а тот стал сквайром только потому, что его дед был чародеем. – Мэт повернул голову к Савлу. – Нет, мне определенно хочется узнать, как у него дела. Но, видимо, твой телекоммуникационный амулет не работает, если у абонента нет точно такого же?

Савл покачал головой.

– Уж извини. Придется тебе удовольствоваться хрустальным шаром.

Мэт вздохнул.

– Я его с собой не прихватил. Ученый Аруэтто, у вас нет ли случаем при себе бутылочки чернил?

– Нет, – недоуменно отозвался ученый, – но когда мне нужно что-то срочно написать, я делаю чернила из растертого в порошок древесного угля.

Мэт мгновение смотрел на ученого, потом кивнул:

– Верно. И как это я сам не догадался? Простите, братцы. Я сейчас, только головешек наберу...

Мэт подобрал с дороги несколько обугленных головешек, искрошил их в лужицу воды, скопившейся в углублении придорожного камня, и вот жидкость потемнела настолько, что стала похожей на зеркало, однако такое зеркало, в котором присутствует некая глубина. Аруэтто с интересом наблюдал за Мэтом: ему редко приходилось видеть чародеев за работой, а сэр Ги взирал на происходящее с недоверием. Стегоман воспользовался неожиданным привалом и задремал.

– Ну ладно, – поторопил друга Савл, – мы все в нетерпении. Как же ты собираешься включить эту лужицу?

– Как? Стишок прочту, ясное дело! – Мэт уставился в самую середину чернильной лужицы и заговорил нараспев:

 
Лужица видит, лужица знает,
Где наш Паскаль в сей момент пребывает.
Спит крепким сном или в поле гуляет —
Все это черная лужица знает
И в глубине своей это скрывает,
Это скрывает.
 
 
Я обращаюсь к лужице этой:
Выдай, голубушка, живо секреты.
Ты на экране черном, как сажа,
В этом волшебном своем репортаже
Все нам расскажешь,
Все нам покажешь,
Где он, Паскаль, мой товарищ?
 

– Я бы после таких стихов, и знал бы, ничего не сказал, – едва слышно пробормотал Савл, но и он не спускал глаз с лужицы.

А лужица между тем вроде бы посветлела – нет, она точно посветлела, от середины к краям, и Мэт увидел компанию молодых людей за столом, на котором стоял кувшин с вином. Молодежь вела какой-то серьезный разговор, что поражало, если учесть, что все сидевшие за столом были одеты в домотканую ряднину, на которой отчетливо виднелась пыль, осевшая во время работы в поле. Время от времени кто-то запрокидывал голову и беззвучно смеялся. Одним из парней в этой компании был Паскаль. Рядом с ним сидела Фламиния. Они с ней смеялись чаще других и слушали, тараща глаза. Время от времени кто-то из них вставлял какие-то замечания, а остальные эти замечания серьезно выслушивали.

– Похоже, твой юный друг встал на ноги, – промолвил Савл.

– Да, похоже, он вполне доволен жизнью, – признал Мэт. – По крайней мере его не надо ни от чего спасать. – Мэт посмотрел на Аруэтто. – Но мне бы хотелось, чтобы он поговорил с вами.

– А мы не могли бы пойти туда, где он находится? – спросил ученый.

Мэт уставился в лужицу.

– Мне бы очень не хотелось творить еще чудо. Нельзя забывать, что король по-прежнему следит за нами, и, вероятно, с недобрыми намерениями. Давайте не будем облегчать ему слежку.

– Может быть, волшебство и не понадобится, – сказал Аруэтто и указал на лужицу. – Не мог бы ты, чародей, показать мне окрестности местопребывания этой компании? Вероятно, я мог бы разглядеть какой-нибудь ориентир?

– Ладно, сейчас попробую, – неуверенно проговорил Мэт, однако все же пробормотал несколько слов – что-то насчет сжатия изображения, и вот фигурки людей стали меньше, потом еще меньше, и наконец позади них замаячил высокий холм, а на его вершине – замок из красного камня с высокими тонкими башнями по углам, а в середине – главная башня, окруженная лесами. Некоторые из бойниц уже были расширены и преобразились в самые настоящие окна, стекла в которых весело мигали, отражая последние лучи закатного солнца.

– Но это же королевский замок! – Глаза Аруэтто радостно загорелись. – Это королевский замок, и мы смотрим на него как бы с юга, это западная стена. Посмотрите только, как он перестраивает мрачную крепость и превращает ее в светлый, изящный дворец! – Аруэтто взглянул на Мэта. – А ты, оказывается, заслал своих друзей не так далеко от Венарры, а, верховный Маг?

Мэт постарался скрыть недоумение.

– Нет, вроде бы недалеко, Аруэтто. Признаться, времени у меня было в обрез, но, наверное, мне следовало быть поточнее.

– К счастью, похоже на то, что король их персонам особого значения не придает. – Савл поглядел на Мэта. – Так. Теперь мы знаем, где они, но как нам туда попасть?

Мэт обернулся к Стегоману. Прошла минута, и дракон приоткрыл один глаз.

– Готов поклясться, ты сейчас думал обо мне, чародей.

– Значит, ты телепатозавр. – Мэт улыбнулся. – Скажи, Стегоман, какого ты мнения о ночных полетах?

* * *

– Далеко ли Венарра от Рэма? – крикнул Мэт, стараясь перекричать вой ветра.

– Всего-то пятьдесят миль, если на драконе лететь, – крикнул в ответ сэр Ги.

– Значит, мы на подлете, – сообщил громовой голос снизу. – Держитесь покрепче друг за дружку, маленький народец, а вы, сэр Ги, покрепче обхватите мою шею! Где, говорите, эта рощица, ученый?

– На юго-западе от замка! – прокричал Мэт. – Верно я сказал, синьор Аруэтто?

– Вернее некуда! – откликнулся ученый.

– А далеко ли от замка? – задал следующий вопрос Стегоман.

– Примерно в полумиле, но, конечно, за городской стеной!

– Да ты просто садись около такой рощицы, чтобы тебе хватило для укрытия, – посоветовал дракону Мэт.

– Так и сделаю! – Стегоман завалился на правый бок, описал круг и пошел по спирали вниз.

Мэт рискнул быстренько оглянуться и посмотреть на Савла: тот восторженно улыбался, его длинные волосы развевались по ветру. Между ними пристроился Аруэтто. Он был бледен, крепко сжал губы, но держался, не жаловался... Мэт отвернулся и посмотрел вниз, пытаясь понять, как Стегоман находит дорогу во тьме даже без лунного света. Спрашивать дракона об этом он не решился.

Всех четвертых тряхнуло: это лапы Стегомана коснулись земли. Терпимо – при посадке реактивных самолетов Мэта, бывало, подбрасывало ощутимее. Затем дракон немного пробежался, вот этот маневр показался Мэту большим испытанием, нежели пробег самолета по посадочной полосе. Но наконец Стегоман сложил крылья ковшиками, чтобы поскорее затормозить, и через несколько минут он уже подогнул лапы и опустился на землю.

– Ох, слезайте поскорее! – взмолился дракон. – Тяжеленькая вышла ноша!

– Сожалею, что на мне доспехи, добрый зверь, но я не мог рискнуть и полететь без них, – извинился сэр Ги и спрыгнул с дракона.

Соскочил и Мэт, успев подхватить Аруэтто. Савл соскользнул с драконовой спины, ухмыляясь, словно Чеширский Кот.

– В любое время, когда тебе еще захочется вот так прогуляться, Стегоман, – сказал Знахарь дракону, – дай мне знать!

– Я-то с радостью, – отвечал дракон, – но беру только одного седока. Самое большее – двух.

– Мне очень жаль, что тебе пришлось нести такую тяжесть. – Мэт подошел к дракону спереди и положил руку на голову своего товарища.

– Что поделаешь. Долг есть долг, – вздохнул дракон. – Позволь мне передохнуть, Мэтью, пока ты будешь разыскивать своего дружка...

– Да что ты, я и не жду, что он и Фламиния сейчас на ногах. – Мэт обернулся к спутникам. – Может быть, вы останетесь и составите компанию дракону, сэр Ги? Нам же троим придется обшарить местность, чтобы к утру знать, куда двигаться.

– Мне не нужно никаких телохранителей! – возмутился дракон.

– О чем ты говоришь! – вскрикнул сэр Ги. – При чем тут это? Но плохие мы были бы друзья, если бы приняли твою помощь, а потом бросили тебя.. Нет, друг, я останусь с тобой!

– Ну ладно, если вы понимаете, что необходимости охранять меня нет, тогда.... А что же будет с лошадьми, сэр Ги?

– Не сомневаюсь, они вернулись в Ватикан, и папа сбережет их для нас, как попросил Мэтью в своей записке...

Мэт, Аруэтто и Савл слышали затихающие голоса дракона и Черного Рыцаря и шелест листьев над головами. Они пробирались по рощице.

– Они должны быть где-то в той стороне, – негромко сказал Мэт.

– Должны быть? Они там и есть! – Савл остановился и указал вперед. – Слушай!

Мэт тоже остановился и услышал сильный чистый тенор и звон струн лютни, аккомпанирующей ему. Слов он разобрать не мог, но интонация не оставляла сомнений: в песне молодой человек превозносил свою даму.

– Кто же это там собрался? Компания студентов колледжа? – насмешливо спросил Савл.

– Вряд ли колледжа. О коллегии тоже говорить не приходится. Они не кардиналы и вообще не священнослужители. – Аруэтто засверкал глазами. – Я узнал их по тому, как серьезно они спорили, а теперь поют, правда, я никогда не видел такого за стенами семинарии, да и девушек в таких компаниях никогда не бывало. – Он обернулся к Мэту. – Ты хорошо поступил, что послал своих друзей сюда...

Мэт покачал головой.

– Чистая слепая случайность!.. Минуточку! А может быть, и нет! Я же пытался преодолеть сопротивление Латрурии белой магией, вот и спел первую попавшуюся латинскую песню!

– «Gaudeamus igitur»? – удивленно спросил Савл. – Самую первую студенческую застольную песню?

– «Так будем же веселиться», – перевел Аруэтто. – Мне бы очень хотелось дослушать ее до конца, верховный Маг!

– Не переживайте, услышите непременно!

– Ну, если так, – заключил Савл, – то нечего и удивляться, что молодежь все еще не спит. Студенческой компании в полночь расходиться рано.

– Да, помню-помню, – сверкнули во тьме глаза Аруэтто. – И все же они похожи на крестьян. Пусть у молодости всегда много кипучей силы, но я бы на их месте уже спал бы от изнеможения.

– Готов поклясться, они работают в поле от рассвета до полудня, потом спят до сумерек, а потом опять работают до темноты.

– То есть полдня?

– Нет, думаю, всего часов восемь. Все жаркое время дня они спят, вот и все.

– Ну это если они действительно спят, – вставил Савл.

– Поскольку мы не располагаем противоположными сведениями... – вздохнул Мэт.

Аруэтто заторопился вперед.

– Давайте подойдем поближе! Мне бы хотелось услышать их песню!

Они пошли было вперед, но тут тропинку загородило нечто огромное и лохматое, и знакомый басок провозгласил:

– Вот радостная встреча, чародей!

Савл, ругаясь на чем свет стоит, попятился. Аруэтто, тихо ахнув, попятился за ним. А Мэт, нисколечко не испугавшись, улыбнулся.

– Манни! Как ты меня разыскал?

– Разыскать тебя я не смог, – ответил мантикор. – Ну а раз не смог, то вместо тебя разыскал Паскаля. Но денежек у него не имелось, поэтому кормил он меня в долг – всем окрестным крестьянам обещал, что за скотину расплатишься ты, как только вернешься.

– Вот это называется настоящая вера! Все верно, я сбежал из тюрьмы и выдам Паскалю несколько дукатов, чтобы он расплатился со всеми, кому должен. Ему никто не угрожал?

– К несчастью, нет, – вздохнул Манни. – Попадись мне убийца, я бы мигом забыл про данную тебе клятву не кушать людей. Когда тебя нет рядом с Паскалем, у него такая спокойная жизнь!

– Не он первый, у кого так получается, – пробурчал Мэт. – Ладно, пойдем поболтаем с ним. Ты, Манни, не высовывайся.

– Как скажешь, чародей. – Сверкнули два белых полумесяца. – А я рад тебя видеть снова.

– И я тебя тоже очень рад видеть. – Мэт поднял руку и погладил стену коричневой шерсти. – Ладно, а сейчас пойди спрячься, договорились?

– Скатертью дорожка, – пожелал Манни и исчез во тьме за густыми зарослями.

Несколько мгновений стояла полная тишина. Потом Аруэтто дрожащим голосом спросил:

– Это был ман-ти-кор?

– Он самый, – подтвердил Мэт. – Вас я бы не смог обмануть.

– Старик, ну у тебя и приятели, я тебе доложу! – вырвалось у Савла.

– Знаешь что? Ты своего тролля вспомни, Савл. Ладно, пошли подойдем к моим самым последним знакомым и посмотрим, что за песенки они поют.

Они – Мэт не ошибся, ибо к солирующему голосу уже присоединился хор. Когда Мэт, Савл и Аруэтто вышли из-под деревьев, стали отчетливо слышны слова последнего куплета. Естественно, звучали обещания вечной любви и радости в том случае, если бы барышня выразила согласие бежать вместе с певцом. А вот и он сам. Сидит за столом под открытым небом, на столе – несколько свечей, вставленных в бутылки с обрезанными горлышками, и смотрит в глаза возлюбленной. Он – Паскаль, а глядящая на него с обожанием дама – конечно, Фламиния.

Мэт остолбенел от изумления.

– Который из них твой юный друг, верховный Маг? – спросил Аруэтто.

– Тот, что пел, – ответил Мэт. – А я и не знал, что он умеет петь.

Аруэтто обернулся, посмотрел на ошарашенного Мэта и сказал:

– Любовь творит с людьми чудеса, верховный Маг!

– Воистину чудеса! Насколько я помню, у него и слуха-то не было!

– Наверное, ты его все же недостаточно хорошо знал, – предположил Савл.

– Думаю, ты прав. И ведь он предоставлял мне на полную катушку играть роль менестреля, каков мерзавец! – притворно возмутился Мэт и зашагал к столу, безмерно радуясь тому, что его юные друзья живы, здоровы и счастливы, но все же негодуя на Паскаля за то, что тот скрывал от него свои таланты.

Паскаль поцеловал Фламинию, а все остальные радостно вскричали. Влюбленные ни на кого не обращали внимания. Они оторвались друг от друга только тогда, когда кто-то из молодых людей заметил Мэта. Он встал, готовый в случае необходимости защищаться, но между тем лицо у него было открытое и дружелюбное.

– Добрый вечер, друг. Зачем ты пришел к нам?

Паскаль всмотрелся в темноту и вскочил на ноги.

– Друг Мэтью! – воскликнул он и обнял Мэта за плечи. – Как же я рад видеть тебя живым и здоровым! Я все волновался, как ты там один в городе.

– Я за тебя тоже поволновался маленько. – Мэт хлопнул Паскаля по плечу. – Но, как я посмотрю, у тебя все в порядке. А как ты познакомился с этими людьми?

– Ну, как... мы очутились прямо посреди их поля, а они оказались достаточно добры и позволили нам остаться.

– Какая уж тут доброта – просто нам нужны были лишние руки, – сказал молодой человек с каштановыми волосами, а рыжеволосая девушка, сидевшая рядом с ним, добавила:

– Для того, у кого такой чудный голос, у нас всегда приют найдется.

– Спасибо вам, друзья, – поблагодарил Паскаль. – Но, надеюсь, свою долю в работе на поле я тоже вношу?

– О, конечно! – воскликнул мускулистый юноша, чьи белокурые волосы странно контрастировали с темным загаром. – И ты неплохо разбираешься в сельском труде.

– Спасибо тебе, Эскрибо, – улыбнулся Паскаль. – В конце концов я сын сквайра, и эта работа мне знакома.

Мэт заметил: Паскаль ни словом не обмолвился о том, что действительно трудился на поле.

– А поля у вас что надо, – заметил Мэт.

– Это верно, – кивнул Эскрибо. – Если повезет, мы неплохо выручим за наш первый урожай.

– Первый? – Мэт огляделся по сторонам. – Так вы, стало быть, первый год хозяйничаете?

– Первый, – ответил Эскрибо. – Король понизил налоги, ну и мой отец купил землю у тех, кто захотел уйти работать в Венарру. Мой отец чуть было не отчаялся: ему одному не под силу было возделать столько земли – ну я и бросил работу в одной гостинице в Венарре и пришел сюда, чтобы помогать ему... Но вскоре мы поняли, что и вдвоем нам не поднять столько акров, вот я и позвал своих приятелей, которые только и делали, что торчали в гостинице в ожидании работы, а им работу давали всего-то дня на два-три, ну и они вот тоже пришли и помогают нам.

– Но мы выросли в городе, – сказала одна из девушек, – и ничего не знали о сельском труде.

– Да, но вы способные ученицы, – похвалил девушек Эскрибо, и все рассмеялись.

Мэт подумал, что это у них какая-то своя шутка, и уже решил не спрашивать, но тут подал голос Аруэтто:

– А где вы научились красиво говорить?

– Конечно же, у придворных, которые останавливались у нас в гостинице, – ответил Эскрибо. – Эта гостиница была самой чудесной в Венарре, и дворяне останавливались там со своими семействами и снимали комнаты до тех пор, пока король Бонкорро не давал им комнаты во дворце. Вот почему частенько там выпадала лишняя работа.

– И поэтому молодежь всегда слонялась около гостиницы в ожидании этой самой работы.

– Значит, вы слышали, как благородные господа толкуют о поэзии?

– Чаще – их учителя, которые давали сыновьям вельмож уроки, распивая с ними вино, – ответил Эскрибо. – Нам их разговоры казались очень интересными, хотелось самим попробовать сочинять стихи. Но у нас останавливались также художники и скульпторы, которых король пригласил украшать свой замок, а еще строители нового дворца, который он сейчас строит для себя, ну, также купцы, которые привозили во дворец товары, а они рассказывали всякие чудеса про мусульманские страны.

– А купцы сумели позаимствовать у мусульманских ученых кое-какие знания?

– И даже кое-какие книжки, – ответил темноволосый юноша. – Они разрешали нам пробежать глазами главу-другую, пока сами обедали.

– Но вот дара слагать стихи, такого, как у нашего нового друга, нет ни у кого из нас. – Эскрибо повернулся к Паскалю. – Он говорит, что нигде этому не учился!

– Не учился, – покачал головой Паскаль и зарделся. – Вы очень добры ко мне, но у меня, и правда, мало умения в этом деле.

– Вероятно, ты слишком скромен, юноша, – сказал Аруэтто. – Позволь нам выслушать твои стихи.

– Но вы же слышали! – воскликнул Эскрибо. – Когда подошли.

– Так ты напеваешь свои стихи? Восхитительно! Но мы не слышали начала песни.

– Он поет не только о любви, – пояснил черноволосый молодой человек. – Спой ему про работу в поле, Паскаль!

– О нет, друг Лелио! – в ужасе вскричал Паскаль. – Близким друзьям – это еще куда ни шло, но незнакомому человеку...

– Ты скромничаешь. – Фламиния подвинулась к Паскалю и положила голову ему на плечо. – Пусть льются слова, Паскаль, и пусть меня несет течением.

Паскаль удивленно посмотрел на возлюбленную.

– Что ж, хорошо, моя милая Фламиния, я спою для тебя, но не для этого человека.

– А он пусть подслушивает, – улыбнулась Фламиния. Паскаль вздохнул и запел.

Мэт стоял будто зачарованный, слушая, как слоги водопадом срываются с губ Паскаля. Слова звенели и кружились вокруг Мэта, приподнимали его, отрывали от земли, несли по течению и никак не давали задержаться хоть на мгновение, чтобы уловить их значение.

Но вот песня окончилась, и Мэт наконец выдохнул. Этот парень был фантастически талантлив! И все же смысл слов ускользнул от Мэта. Осталась лишь одна связная мысль: с помощью этой песни чудес не сотворишь, потому что в ней описывалась земля, работа, мысли Паскаля и те добрые чувства, что приходили к нему во время этой работы. Добрые? Приятные? Да нет, восторг – вот как это называлось!

– У тебя такое дарование, – вырвалось у Мэта, – а ты собрался зря потратить время, пытаясь стать рыцарем?

Лицо Паскаля помрачнело, он опустил глаза, а его друзья разразились дружными протестами. Когда их голоса стихли, Паскаль поднял глаза на Мэта и сказал:

– Это пустое времяпрепровождение, Мэтью, – сами по себе эти стихи приносят удовольствие, но только тогда, когда нечем себя занять. Это не то дело, какому можно было бы посвятить жизнь.

Хор протестов зазвучал вновь, но на сей раз к нему присоединился и Аруэтто. Когда все остальные затихли, старый ученый смог высказать свою мысль:

– Души всех людей, молодой человек, нуждаются в отдыхе и покое, но и в веселье также! Если вы одарены, в этом вы принесете больше пользы, чем целая компания рыцарей!

Паскаль изумленно смотрел на старика, а вместе с ним и Эскрибо.

– Как это он может принести больше пользы, если его песни – одна сплошная любовь, и никакого смысла?

– Вот-вот, – подхватил Лелио, – наш друг Паскаль умеет изумительно сочетать звуки, но как же он может кого-то просветить, если смысл его песен ускользает от нас уже в те мгновения, когда мы их слушаем.

Говоря, Лелио улыбался Аруэтто, однако это явно был вызов. Ученый тоже улыбнулся в ответ и сказал:

– А ты никогда не слыхал, что в стихах и не должно быть смысла, что они просто должны быть – и этого достаточно?

Лелио замер с вытаращенными глазами, да и вся молодежь вместе с ним.

Паскаль наконец нарушил молчание и запротестовал:

– Но там есть смысл! Эта песня повествует о том, как и что я чувствовал, когда работал, о том озарении, что вдруг снизошло на меня, о единении с землей, с Фламинией, со всеми остальными!

– Верно, обо всем этом, – согласился Аруэтто. – И если мы сядем и внимательно прочитаем слова песни, то мы непременно отыщем этот смысл и выразим его ясно и доходчиво, но гораздо приятнее наслаждаться стихами как шедеврами чувственности и в процессе наслаждения впитывать смысл.

– Но разве в таком случае кто-то не сумеет убедить нас в чем-либо, с чем бы мы в открытом и честном споре никогда не согласились? – возразила пухленькая девушка.

– Прекрасно сказано, Берилла, – воскликнул Лелио.

– Это возможно, – отвечал девушке Аруэтто. – Вот почему стоит изучить стихотворение, прежде чем вы будете его многократно слушать. Однако не лишайте себя радости выслушать стихи безо всякого разбирательства хотя бы раз, а то и не один.

– Кто вы такой? – требовательно спросил Лелио.

– Лелио! – одернула его испуганная Берилла.

– Нет, я должен узнать, – не унимался Лелио. Он склонился к столу и, нахмурив брови, уставился на Аруэтто. – По той же самой причине, по которой вы только что посоветовали нам не подвергать разбору стихи, мы должны знать, чьи слова мы только что слышали, чтобы затем могли судить о правоте ваших мыслей на основании всей вашей философии. Так кто вы такой?

– Я не философ. Я всего лишь бедный ученый. Мое имя Аруэтто.

Молодые люди словно окаменели. Наконец Берилла промямлила:

– Но вы... Но вы... Вы не тот Аруэтто, который перевел для нас Овидия и Вергилия?

– Не тот ли вы Аруэтто, который написал «Историю Рэма» – книгу, которой пользуются все учителя?

– Не тот ли вы Аруэтто, без «Географии» которого не отправляется в путь ни один купец?

– Вынужден признаться во всех этих преступлениях, – вздохнул Аруэтто, однако глаза его сверкали победно и весело.

– Стул ученому! – прокричал Лелио, вскочил и тут же подвинул Аруэтто свой стул, а Эскрибо бросился за еще одним.

– Вина ученому! – Берилла наполнила вином бокал и подвинула к Аруэтто.

– Для ученого – все, чего бы он ни пожелал, – сказала одна из девушек чуть хрипловатым грудным голосом.

– Что ж, я желаю единственного – общества людей с пытливыми умами, их вопросов, полных задора молодости.

– О, этого у вас будет в изобилии! – заверил Аруэтто один из парней. – А это правда, что вы умеете читать по-гречески, но пока не перевели Гомера?

– Да, пока я на эту дерзость не отважился, – подтвердил Аруэтто.

– Но вы должны это сделать! Ведь если вы этого не сделаете, мы никогда не прочитаем его поэм, а про них ходят такие рассказы!

– Но я еще не могу истинно оценить дух афинян, – возразил Аруэтто.

– Пусть не истинно, но как-то можете! А мы совсем не можем, мы даже ни одной книги не прочли, написанной греками!

– Ну а Пифагор? – Эскрибо поставил стул рядом с тем, что подал ученому Лелио, и уселся. – Можете вы объяснить, почему он был одновременно и математиком, и музыкантом?

– Ах! Вот вы о чем, молодой человек. Как ваше имя?

– Эскрибо, сэр.

– Эскрибо, Пифагор был, и прежде всего прочего, мистиком, который ничего так не искал в жизни, как того, чтобы понять устройство вселенной и природу существования человека! Музыка и математика для него были средствами к пониманию этого, вот и все.