Текст книги "Смерть перед Рождеством"

– Как будто в порядке, – ответил тот.

– Ты стал таким молчаливым в последнее время…

– Устаю. Ты же знаешь, что я работаю.

Йенс задумчиво кивнул.

– Только радикальная и бескомпромиссная организация сможет обрушить существующий режим, – наставительно заметил он. – Потому что нам приходится идти против ветра, я всегда повторял это и повторяю. – Он посмотрел на Кристиана и улыбнулся. – А уставшие солдаты лучше, чем никакие.

Кристиан тоже улыбнулся, и оба замолчали. Потом дверь уличной кухни открылась, и на стоянку вышла полная женщина. Когда она взгромоздилась на водительское сиденье своего «Опеля», машина заходила ходуном.

– Думаю, мы можем помочь ему после того, что он для нас сделал, – сказал Йенс.

«Опель» уехал, за ним показалась «Мазда». Нечто копошившееся на ее заднем сиденье привлекло внимание Кристиана. Приглядевшись, он понял, что там мужчина и женщина. Одной рукой она чесала у него в волосах, другой опиралась на спинку сиденья.

Мобильник Мальма сигнализировал поступление СМС.

– Пятьдесят тысяч, – повторил Йенс, читая сообщение на дисплее. – Зеленый свет. Я позвоню ему, чтобы оговорить детали.

У Кристиана отлегло от сердца.

– Кто это?

– Никлас Перссон, или Нилле. Он сейчас в партканцелярии.

Кристиан помнил это имя. Это Никлас Перссон позвонил, когда Микаэля исключили из партии. Сколько отчаяния было тогда в глазах Микаэля… Такой взгляд невозможно забыть.

– Я знаю, кто он, – сказал Кристиан.

– Я знаю, что ты знаешь, – рассмеялся Йенс Мальм. – Думаю, Нилле до сих пор мучает совесть за то, что он вышвырнул вас из партии.

– Меня никто не вышвыривал, – поправил его Кристиан. – Я ушел добровольно, из солидарности с товарищем.

– Вот, значит, как. – Йенс одобрительно кивнул. – Это и есть твоя самая сильная сторона, Кристиан, – преданность.

В соседней «Мазде» заскрипела кожа, а потом к окну прильнула женщина. Она устроилась на заднем сиденье, пождав ноги. Кристиану даже показалось, что он слышал слабый стон.

* * *

В тот же вечер Кристиану позвонил Мальм.

– Ничего не получится, – сказал он. – С Нилле все кончено.

– Что ты такое городишь? – перепугался Кристиан.

– Не говори со мной так. – В голосе Йенса был лед. – Успокойся.

– Извини, – опомнился Кристиан. – Так что там стряслось?

И Мальм рассказал ему, как звонил Никласу, чтобы прояснить детали насчет Микаэля. Они договорились встретиться на территории старой фабрики в Сольне, где Перссон должен был передать деньги. Йенс явился в назначенное время – никого не было. После получасового ожидания он забеспокоился и позвонил Перссону, но тот не отвечал. Спустя еще пятнадцать минут Никлас Перссон перезвонил ему сам и был страшно обеспокоен.

Их разговор подслушали. Во всяком случае, перехватили ключевые слова: «Шведское сопротивление», «тюрьма», фамилию заключенного – и этого оказалось достаточно. Новость достигла ушей партийного лидера, и тот сразу обрубил концы. Председатель ругался, что редко с ним случалось. Они только что вступили в предвыборную борьбу и должны экономить силы. У них нет возможности разбрасываться ресурсами, тем более тратить их на малолетних нацистов. В конце концов, люди возлагают на них надежды, уже одно это обязывает. «По мне, – кричал председатель, – пусть эти наци перебьют друг друга, и чем скорей, тем лучше!»

Успокоившись, он отстранил Нилле от должности в канцелярии.

– Можешь позвонить своему другу, – закончил Мальм. – Чтобы он знал…

– Но… как же… нужны деньги… Они же… его…

– Понимаю, но что я теперь могу сделать?

– Неужели нет другого выхода?

– Деньги нужны прямо сейчас, – напомнил Мальм. – Вряд ли нам удастся раздобыть такую сумму законным способом.

– А незаконным?

– Ни в коем случае, Кристиан. – Голос Мальма задрожал. – Я запрещаю тебе даже думать об этом. Как можно вести борьбу за интересы нации, имея на совести такое? Позвони ему и скажи как есть. Это приказ.

Последние слова прозвучали угрожающе: Йенс Мальм редко отдавал приказы.

Кристиан взглянул на часы.

– Он позвонит около десяти. В это время ему разрешают пользоваться телефоном.

– Значит, у тебя есть двенадцать минут, чтобы хорошенько обдумать, что ему говорить, – подытожил Мальм.

В трубке пошли гудки. Несколько минут Кристиан смотрел на телефон, подавляя желание швырнуть его в стену.

* * *

Звонок раздался тринадцать минут спустя. Кристиан сидел на полу в гостиной и размышлял, что ему делать дальше. Приложив трубку к уху, он понял, что не представляет себе, с чего начать.

Голос Микаэля звучал едва ли не радостно.

– Ну как, все утряслось?

– Нет, – мрачно ответил Кристиан.

Когда он рассказал все, оба долго молчали.

– О’кей, – послышался наконец голос Микаэля. – Я понял, это все партийный лидер.

– Он.

– Я понял, – повторил Микаэль.

Кристиан спрашивал себя, насколько велика угрожающая его другу опасность. Заговорить об этом с другом напрямую он так и не решился из опасения показаться не в меру подозрительным.

– И что теперь будет? – только и спросил Кристиан.

– Я не знаю, – ответил Микаэль.

* * *

Он выжил, судя по всему, по чистой случайности. Был переведен в другую колонию, близ Стокгольма, чтобы подготовиться к жизни на воле. Это решение администрация тюрьмы приняла спустя три дня после их разговора.

В колонии Мариефред до него так и не успели добраться по-настоящему, а на новом месте угроза была куда меньше. Он отделался несколькими ударами кулаком в живот да пинками, от которых пару недель мочился кровью. Вот и все последствия.

* * *

В Халлунде бушевал шторм.

Юнатан стоял у окна спиной к телевизионному экрану, на котором сюжеты на тему убийства партийного лидера перемежались со сводками о наступлении «Эдит».

При свете дня Халлунда – нагромождение замызганных бетонных блоков на безжизненном клочке земли. Так оно было всегда, но с начала мая, когда здесь запылали автомобили и начались столкновения полицейских с черномазыми, которых иначе называли обезьянами, стало еще хуже. И теперь Халлунда вздымалась на окраине города мертвыми руинами готического замка, казавшимися особенно зловещими при такой погоде.

Юнатана провели за нос в очередной раз. Ему оставалось удивляться собственной наивности.

С другой стороны, его мучил стыд. Юнатан смотрел на свое отражение в оконном стекле – короткие волосы, четкая линия бровей, одна из которых посредине пересечена шрамом, курносый нос, низкие скулы и маленькие удлиненные глаза. Он был одет в черные мешковатые джинсы и белую футболку. Из-под рукава выглядывала татуировка: слово «Швеция» и свастика. Руки у Юнатана были тонкие и белые. Он избегал лишний раз смотреть на татуировку.

Юнатан достал мобильник и позвонил Кристиану.

Пошли хриплые, прерывистые сигналы, но ответа он так и не дождался.

Юнатан оглянулся на дверь, потом – на кастет, лежавший на подоконнике. В случае чего это было его единственное оружие. Потом еще раз выбрал номер Кристиана, но ответа снова не получил. Квартира состояла из маленького зала, ванной и кухни с кучей грязной посуды в мойке. Юнатан жил здесь уже три года, с тех пор как съехал от родителей. Одна стена была полностью завешана шведским флагом, на желтом кресте которого Юнатан написал от руки: «Шведское сопротивление». На письменном столе лежал вскрытый пакет с махровым халатом. На подарочной этикетке в форме колпака Рождественского Гнома красовалась надпись: «Маме от Юнатана».

Сигналы пошли, но ответа снова не было.

* * *

«Дворники» в машине Ирис мечутся как сумасшедшие, но все напрасно. Кристиан Вестерберг зарегистрирован на Ольмсхаммарсгатан, 19, в Хагсэстре, дорога до которой в обычные дни занимает не больше четверти часа.

Но только не при такой погоде.

Стокгольм стоит. Арланда и Брумма отменили все рейсы. Уровень воды в Балтийском море, а вместе с ним и в озере Меларен, поднялся более чем на метр. У кромки берега громоздятся, раскалываясь с угрожающим треском, огромные ледяные блоки.

Спасательные машины блокируют дорогу. Прижавшись к стеклу, Ирис машет удостоверением перед беззаботным лицом помощника полицейского.

– Куда вы? – кричит он.

– В Хагсэтру.

– Куда?

– В Хагсэтру.

Он смеется:

– Счастливо.

Ирис прикручивает окно. По радио передают рождественские гимны:

…it’s worth the wait the whole year through, just to make happy someone like you…[61]61
  «Стоит ждать круглый год напролет, чтобы сделать счастливым кого-нибудь вроде тебя» (англ.); песня из «Рождественского альбома» группы «Бич бойз».


[Закрыть]

– Кристиан Вестерберг… – задумчиво повторяет Бирк. – Кто он?

– Что-то вроде серого кардинала в «Шведском сопротивлении». Посредник между такими, как Юнатан Асплунд, и руководитель стокгольмской фракции Кейсер. Вестерберг и Кейсер – друзья детства.

– Кейсер… – говорю я. – Где я мог слышать о нем раньше?

– Лет десять тому назад он избил одного «левого» активиста – так, что у того вытек глаз – и получил за это хороший тюремный срок.

– Нет, – отвечаю я. – Я имел в виду не это.

– В остальном о нем известно очень мало. Чрезвычайно скрытная фигура. Наш человек в «Шведском сопротивлении» – Юнатан Асплунд, как я уже говорила.

– Но разве вы не должны вести слежку и за Вестербергом? – удивляется Бирк.

Лицо Ирис мрачнеет.

– Вам легко рассуждать, особенно задним числом, – огрызается она.

– Это ведь не скауты, – продолжает Бирк. – Военнизированная нацистская организация. По идее, вы не должны глаз с них спускать, бросить на них все ресурсы…

– Мы не ведем слежку за людьми, особенно за теми, кто ни в чем не подозревается, – объясняет Ирис. – И потом, даже наши ресурсы ограничены. Сейчас мы уделяем много внимания RAF, у нас свой человек в «Шведском сопротивлении», как я уже говорила, и он информирует нас о всем, что у них происходит… Но здесь, судя по всему, что-то не сработало.

– Возможно, Асплунд просто не знал, – предполагаю я.

– Дело не в этом, – решительно возражает Ирис. – Нам ведь неизвестно, кто преступник. Что, если они вообще не имеют к этому никакого отношения?

Никто ничего не говорит. Сзади раздается треск – похоже, дерево обрушивается на изгородь. Та поддается, угрожающе нависает над дорогой.

И тут я вспоминаю, кто такой Кристиан Вестерберг. Странная фамилия его друга, Кейсер, тоже кажется мне знакомой. Случай избиения в Салеме, много лет тому назад… они как будто были в этом замешаны. Тогда я жил там, но, по правде сказать, проводил дома не так много времени. Я спрашиваю себя, знает ли об этом Грим. Возможно. Я уже не помню, был ли Вестерберг преступником или жертвой. Вероятно, теперь эти подробности не имеют никакого значения.

* * *

Кристиан Вестерберг проживает в высотном доме возле пиццерии. Мы выходим из машины. Снег метет за воротник, в глаза, в рот – повсюду. Сквозь налетевший порыв ветра я смотрю на Бирка и Ирис. Он что-то ищет в своем мобильнике; она кладет ключи от машины во внутренний карман пальто. В следующий момент набегает черная тень – и Ирис бросается на Бирка и вместе с ним отлетает в сторону. Огромная плита, не меньше десяти сантиметров толщиной, слетает с крыши и с грохотом обрушивается на асфальт. На мгновение у меня закладывает уши.

– Спасибо, – откуда-то со стороны слышится голос Габриэля.

– Пожалуйста, – отвечает Ирис.

Я поднимаю глаза к небу, которое словно раскалывается на куски. Глыбами громоздятся тяжелые черные тучи. Ветер усиливается, воет, как раненое животное, и я инстинктивно нагибаюсь. Что-то трещит поблизости от нас, но звук трудно локализовать из-за страшного ветра. Часть фасада дома на противоположной стороне улицы отвалилась, с крыши слетела черепица. Тротуар завален строительным мусором.

Ирис смотрит на Бирка:

– С вами всё в порядке?

– Да, похоже, – неуверенно отвечает тот.

Оборачивается. Плита обрушилась так близко от машины, что повредила зеркальце заднего вида.

– Ничего, – бубнит себе под нос Ирис. – Это поправимо…

* * *

Кристиан отводит взгляд от экрана с хорошо знакомыми кадрами новостной хроники. Куда запропастился Микаэль? Все попытки дозвониться до него оказались безуспешны.

Мобильник звонит, но Кристиан не реагирует: это Юнатан.

Отчаяние накатывает на него волнами, противостоять ему все труднее.

* * *

За годы заключения у Микаэля появились новые шрамы, новый холод в глазах. И новые силы, чтобы пережить все это. В конце концов, он не сломался. Только еще больше ушел в себя, помрачнел. Самые страшные раны невидимы постороннему глазу.

Он получил место сторожа на складе, но ненавидел свою новую работу и не делал ничего, чтобы на ней удержаться.

На первом партийном совещании после его освобождения присутствовали на три человека больше, чем на последнем перед отсидкой. То есть теперь их было семеро.

– Не вини себя в том, что нас так мало, – говорил Микаэль Кристиану. – Я знаю, ты делал все возможное.

Выкладывался ли Кристиан по полной? Он и сам не смог бы ответить на этот вопрос. Но Микаэль никогда не ставил ему в вину распад организации. «В конце концов, – повторял он, – мы всё еще живы».

– Криминальный мир сейчас не тот, – объяснял Микаэль. – И не только в Стокгольме, но и во всей Северной Европе. Север с нами. – Он засмеялся. – Ты понимаешь? А скоро и вся Европа.

Только что завершились выборы в риксдаг. На телевизионном экране все чаще мелькало улыбающееся лицо уроженца Сёльвесборга. «Шведские демократы» преодолели сорокапроцентный барьер и имели все шансы стать первой скрипкой шведского политического оркестра. К этому, собственно, и сводился смысл выборов, а вовсе не к удельному весу в парламенте того или иного блока. «Демократы» оттянули на себя фокус внимания, и шведское общество раскололось.

– Время работает на нас, – заметил как-то по этому поводу Микаэль.

– В смысле? – не понял Кристиан.

– Рано или поздно его убьют.

Кристиан покосился на друга, все еще не понимая его. То, что у председателя есть враги, ни для кого не было секретом. В последнее время это стало особенно очевидно. Его ненавидели левые, особенно крайний фронт. Но радикальные правые, пожалуй, ненавидели его еще больше.

Микаэль все силы положил на «Шведское сопротивление». При нем стокгольмское отделение выросло до пятидесяти человек, и все из них платили членские взносы. Они стали самым крупным филиалом организации и перенесли штаб-квартиру в другой район. Многие состояли в партии давно, но большинство все-таки составляли новички, завербованные через интернет или в гимназиях, – знакомые знакомых и все надежные люди. Не последнюю роль в этом сыграли и СМИ, писавшие о «Шведском сопротивлении», как это принято говорить, в «неизменно обеспокоенном тоне» и этим еще больше привлекавшие людей.

Они с Микаэлем все больше вдохновлялись новыми идеями. За год прочитали семисотстраничный трактат Артура Кемпа «Марш титанов: краткая история белой расы» и только что переизданное сочинение Ханса Ф.К. Гюнтера «Расовые моменты европейской истории», впервые увидевшее свет в 1927 году. Это было незабываемое чтение.

Росла численность стокгольмской фракции. Вербовка проходила успешно, и не только в Салеме, Щерторпе, Эсмё, Блосте и Альбе, но и в таких районах, как Дандерюд, Васастан и Ваксхольм. Они раздавали листовки в центральных кварталах Стокгольма, и Кристиан всегда был рядом с Микаэлем, радостный и немного удивленный. Теперь их была почти сотня.

– Это просто сумасшествие, – повторял Кристиан.

– И это только начало, – улыбался Микаэль.

Одним дано стоять на обочине исторического процесса и наблюдать, в то время как другие находятся в эпицентре этого процесса и формируют его.

* * *

Сидя перед экраном телевизора, Кристиан прокручивал в уме события прошлого. Все мешалось, в голове стоял сплошной туман. Сколько же всего было… Человеческий разум не в силах навести порядок в этом хаотическом мире.

Микаэль давно говорил об этом. Все начиналось с шуток, исключительно смеха ради. Разрабатывались разные сценарии: как швырнуть пару «коктейлей Молотова» в витрину миграционного центра или поджечь общежитие для беженцев – чтобы убить несколько мух одним ударом. Еще в октябре и даже ноябре Кристиан полагал, что именно этим они и должны заниматься. Но потом в СЭПО узнали о готовящемся покушении на Мартина Антонссона – информация, которую Юнатан передал Кристиану, а затем Микаэлю. И глаза последнего загорелись.

Такое происходило не в первый раз, в новинку была лишь сама примененная ими стратегия.

Тайная война с RAF и их союзниками носила затяжной характер. Кристиану она представлялась не более чем игрой по определенным правилам, хоть и порой с кровавыми последствиями. Их планы раскрывались рано или поздно, но тем не менее работали – раздражали и ослабляли противника.

В случае с Юнатаном все встало на место со временем, само собой. Они поняли, что могут и должны извлечь из дела Мартина Антонссона максимум пользы. Недостающий нож в ящике кафе «Каиро» усилил подозрения полиции в отношении RAF и задал новый толчок внутренним конфликтам «красных». Ресурсы любой организации, в том числе и полиции, ограничены, поэтому руки «Шведского сопротивления» на какое-то время оказались развязаны.

И никто, кроме Микаэля и Кристиана, не знал правды, даже Йенс Мальм.

Но все получилось не так, как они рассчитывали.

Они никого не посвящали в свои планы, но обсуждали их на ходу, не заботясь о том, что поблизости могут оказаться посторонние. Кристиан представлял себе со стороны, как блестели его глаза.

– Думаю, кое-кто догадывается о том, что мы затеяли, – признался он как-то в один из ноябрьских вечеров. – А значит, все полетит к черту.

– Откуда такие подозрения? – спросил Микаэль.

– Это не просто подозрения, – ответил Кристиан. – Неужели ты сам не замечаешь?

Они нашли уединенный уголок в баре на Фолькунгагатан. Снаружи, сквозь ливень, горели неоновые вывески.

– Нет, – сказал Микаэль.

– Думаю, нам лучше забыть об этом.

Он покачал головой.

– Нет, все остается в силе. В конце концов, никто ничего не знает толком. Разве догадывается кое-кто, но ведь и они на нашей стороне. А это самое главное. – Он понизил голос. – Я говорил с Йенсом.

– И что Йенс?

На это Микаэль ничего не сказал, но по его глазам Кристиан понял все.

Из бара возвращались домой вместе, на метро. Микаэль выглядел спокойным, держал руки в карманах куртки и чуть заметно улыбался. Кристиан тоже попробовал улыбнуться – вышло натянуто и неубедительно.

* * *

Спустя несколько недель, пятого декабря, вечерняя «Экспрессен» сообщила о «расистских выпадах» «Шведских демократов» в интернете. Все причастные были немедленно изгнаны из партии. Председатель не знал жалости по отношению к тем, кто говорил правду.

Предатель. Трус. Популист. Ненависть росла, теперь она ощущалась почти физически. На интернет-форумах и в блогах, где заправляли его друзья и единомышленники, известные и безымянные, атмосфера накалилась до предела. Кристиан сидел у компьютера, когда зазвонил мобильник. Достав из кармана вибрирующую пластиковую штуку, он удивился, какая она влажная и скользкая, и лишь тогда понял, что вспотел.

Кристиан вглядывался в свою последнюю запись на форуме. «Возможно, Микаэль прав, – думал он. – Мы не можем оставить это как есть». Если у него получится, он станет героем.

Ветер дул им в спины. Карты легли как надо. Время пришло.

Высветившийся на дисплее номер не показался Кристиану знакомым. Он принял вызов и приложил трубку к уху.

– Привет, – сказал низкий мужской голос.

– Да.

– С кем я говорю?

– А кто вам нужен?

– Кристиан Вестерберг. Я правильно попал?

– Кто вы?

– Меня зовут Томас Хебер, я социолог из Стокгольмского университета.

– И?.. – Кристиан уже раздумывал, не дать ли ему отбой. – Чего вы хотите?

Хебер объяснил.

* * *

Самое удивительное, что Кристиан согласился. Они встретились в читальном зале библиотеки в Шерхольмене. Кристиан запретил социологу использовать диктофон, и тот послушно достал записную книжку.

До Кристиана он успел взять интервью у многих. Среди собеседников Хебера были как представители «Шведского сопротивления», так и их противники, вроде RAF. Впрочем, Хебер не особенно распространялся о своих респондентах, чем сразу расположил к себе Кристиана.

Ему можно рассказывать что угодно, уверял социолог. Он гарантирует полную анонимность и неразглашение, даже если речь зайдет о готовящемся преступлении. Хебер – ученый, он будет лишь слушать и записывать.

Хебер объяснил, что ответы респондентов для него не более чем показательные примеры, иллюстрации к теоретическим выкладкам. Кристиан почувствовал, как его пробирает смех. Ни о чем не подозревая, социолог попал в самую точку. В остальном же Кристиану было не до веселья. Его прошиб холодный пот, он едва держался на стуле. Но Хебер ничего этого не замечал – или делал вид, что не замечает.

Кристиана удивил интерес ученого к его личной жизни, именно этой теме оказалась посвящена бо`льшая часть беседы. Кристиану было неловко и непривычно говорить о себе, но Хебер вел себя в высшей степени осторожно – это Кристиан был вынужден признать, анализируя их беседу задним числом. Социолог умел внушить доверие, и по ходу разговора Кристиан терял бдительность. Хебер давал ему выговориться и лишь потом задавал следующий вопрос. Если же Кристиан не желал отвечать, социолог говорил, что все нормально, и шел дальше.

Этот разговор стал для Кристиана чем-то вроде исповеди. Он освобождал, разряжал накопившееся отчаяние, и скоро Кристиан почувствовал заметное облегчение.

Понимание того, что его подставили, облапошили, пришло несколькими часами позже.

– Ты не слышал, что говорят? – спросил Кристиан.

– Нет, а что? – Хебер удивленно поднял брови.

Тяжесть в груди Кристиана стала невыносимой. Он задыхался и, возможно, потому рассказал.

Все уместилось двух фразах. Хебер выслушал их, не меняясь в лице.

– Хочешь сказать, кто-то решил расправиться с председателем?

– Да.

Кристиан пытался разгадать ход мыслей Хебера – безуспешно.

– Ты можешь помешать этому?

– Не рискну. Больше мне сказать тебе нечего, потому что никому не известно, где и когда это будет. Я и так наболтал достаточно. И потом, если кто-нибудь…

– Никто, это я тебе обещаю, – заверил Хебер.

Кристиан вспотел. Так или иначе, он не смог бы носить в себе все это. Чем дальше, тем больше он понимал, сколько непоправимых глупостей совершил в последнее время, скольким успел навредить… Он чувствовал, что запутался окончательно.

Стены комнаты будто сдвинулись. Кристиан моргнул неколько раз.

– Я знаю, кто должен это сделать.

* * *

Он открылся Томасу Хеберу, который должен был сохранить все в тайне.

А вечером двенадцатого декабря позвонил Микаэль и поручил Кристиану выкрасть нож. Кристиан не мог отказаться. После «Каиро» ему велели подъехать к университету, и только тогда он понял, что должно произойти.

* * *

Звонок в дверь – Кристиан идет открывать.

На экране знакомые кадры новостной хроники. Кровь неумолимо стучит в висках. Никогда раньше Кристиан не чувствовал себя в такой близости от эпицентра всего того, что называют историей. Он представляет себе, что будут писать о нем в книгах. Но голова кружится, и тяжесть в груди невыносимая. В глазах темнеет, и теперь уже ничего ничего нельзя поделать.

Он обречен носить это в себе – он, номер 1601 в записках мертвого исследователя.

* * *

Юнатан звонит снова.

Внезапно Кристиан понимает, что находиться вблизи окна опасно. Еще один такой порыв ветра, и стекло точно разобьется вдребезги. Конечно, Кристиан завесил окно гардиной, но ведь это всего лишь ткань.

Он вспоминает о диктофоне и спрашивает себя, где тот сейчас может находиться. Кристиан отдал его Эби; что могло произойти с ним потом? Лежит ли диктофон до сих пор дома у Эби или же попал в руки полицейских?

Быть может, он вывалился из кармана Эби во время демонстрации и валяется где-нибудь в Роламбсхофспаркене…

* * *

Его надули, провели как последнего дурня – вот единственно возможное объяснение всему. И он повелся. Они всегда были хитрее, всегда на шаг впереди его. Юнатану с самого начала отводилась роль пешки в игре Кристиана, так они решили.

А теперь еще председатель… Боже, как страшно…

Этого следовало ожидать, об этом давно говорили и писали на форумах. Но теперь это случилось на самом деле, и он мертв.

Кристиан принимает вызов, и сигналы прекращаются.

В трубке голос Юнатана:

– Привет… Кристиан, ты слышишь меня?

Связь ужасная. За шумом и страшным треском слов почти не разобрать.

– Да…

Кристиан обрывает фразу, не договорив.

– Ты здесь, алло? – спрашивает Юнатан.

– Да, я здесь.

– Ты слышал?..

– Да.

– Это… ты, вы надули меня… Держали черт знает за кого… Как это называется, Кристиан?

– Я все знаю, – спокойно говорит тот. – Так было нужно.

– Теперь с «Шведским сопротивлением» все кончено, ты понимаешь?

Кристиан не отвечает.

– Ты слышишь меня, Кристиан?

В трубке завывает ветер.

– Ты здесь, алло?..

– Да, здесь.

Обессиленный, Юнатан опускается на край кровати.

– Все кончено, это ты понимаешь?

– Я не могу обсуждать с тобой это.

– Почему? Он там?

– Кто?

– Он.

– Нет.

– Ты врешь.

Последнюю реплику Кристиан оставил без ответа.

– Как он там?

– Я не знаю, – говорит Кристиан. – Извини, но нам пора заканчивать.

Он дает отбой. Юнатан сидит на краю кровати с мобильником в руке.

Задернутое гардиной окно разбивается вдребезги. Ткань волнуется как живая, идет глубокими складками.

* * *

Кристиан откладывает в сторону мобильник и поворачивается к Микаэлю:

– Он все понял.

– Кто? – Глаза Микаэля пусты.

– Юнатан.

– Так… Отлично.

– Как ты себя чувствуешь?

Микаэль убирает со лба полотенце.

– Голова кружится, я потерял слишком много крови. Но я рад, что этот черт мертв.

– Это еще неизвестно. – Кристиан оглядывается на телевизор. – Они об этом не говорили.

– Вопрос времени… Все прошло так, как нужно.

– Как ты можешь это знать? Там ведь было темно.

– За кого ты меня держишь, в конце концов… Ты сообщил остальным, что это сделали мы?

– Нет еще.

– Разошли сообщения всем нашим. Они должны знать.

Кристиан не отвечает. И рассылать сообщения не торопится.

Он отправляется в ванную, берет чистое полотенце, смачивает его и подает Микаэлю. На лице того – засохшая кровь из ссадины на лбу. Он осторожно вытирает ее полотенцем.

– Ты разослал сообщения?

– Что?

– Сообщения…

– Да… – Кристиан достает из кармана мобильник, смотрит на дисплей. – Или нет… Ничего не получилось… Из-за шторма, наверное…

– Попробуй еще раз.

– Конечно… – Кристиан усаживается напротив друга. – Так что произошло?

– Шторм, – отвечает Микаэль. – Это был единственный шанс, я не мог им не воспользоваться.

– Я имею в виду твой лоб.

– В меня попал кусок черепицы… Не больше пятака, но острый как черт… – Микаэль улыбается. – Ты хоть понимаешь, что мы сделали? Теперь все изменится. Независимо от того, что сделают с нами, теперь уже ничего не будет как прежде.

– Зачем ты приехал сюда?

– Я просто понятия не имел, куда податься. Мне нужно было куда-нибудь под крышу, но возвращаться домой я не рискнул. Если они узнают, что это был я… не думаю, что так будет, но как только они об этом узнают… первым делом нагрянут туда… С другой стороны, я не мог оставаться на улице в такой шторм… Ветер сбивает людей с ног, есть жертвы… Я подожду, пока уймется кровь, а потом спрячусь у тебя в кладовке, ты не против? Если что, скажешь, что не знаешь, кто я.

Кристиан поднимается, достает ключи от кладовки, выкладывает на стол. И глубоко вздыхает.

– Ты помнишь, в начале декабря Хебер звонил тебе из телефонной будки?

– Да… черт… – Свежее полотенце уже успело пропитаться кровью. – Когда же, наконец, она уймется?

– Это был я…

– Что?

– Это я рассказал ему все. Он позвонил и спросил, не хотел бы я с ним побеседовать. Я открыл ему все во время интервью.

Микаэль отрывает взгляд от полотенца, переводит на Кристиана. И только тут Кристиан понимает: он доверял ему до последнего момента.

– Что? – переспрашивает Микаэль.

– Это был я, – повторяет Кристиан. – Это я рассказал Хеберу, что ты задумал сделать.

– Ты?

– Я.

– Ты шутишь?

Кристиан чувствует, как на глаза наворачиваются слезы.

– Нет.

Микаэль поднимается. Он делает это слишком резко, поэтому в следующий момент падает на стену и прикрывает глаза.

– Зачем? Зачем ты сделал это?

– Я был вынужден.

– Но… почему… зачем? – Микаэль в изнеможении садится на кровать. – Ты умер, – говорит он. – Ты понимаешь, что теперь умер для меня?

– Да.

– И Хебер умер из-за тебя…

– Я понимаю, – отвечает Кристиан.

– Ведь это ты выкрал для меня нож.

– Но я ведь не знал…

– Ты врешь! – кричит Микаэль. – Не ври мне… Конечно же ты все понимал. Это ведь ты спросил меня про его мобильник, не бросил ли я его в воду. И это ты позаботился о том, чтобы Юнатан навел СЭПО на RAF. Ты сделал не меньше меня. Как ты… а полицейским ты, случайно, не звонил? Насчет меня?

– Нет.

– Нет?

– Нет.

– Если ты лжешь… – продолжает Микаэль, с трудом переводя дыхание. – Я застрелю первого, кто войдет в эту дверь. Ты понял? Я перестреляю их всех, ты этого хочешь?

– Я не звонил им, Микаэль.

Кристиан переводит взгляд на свои руки.

– Смотри на меня!

Кристиан повинуется, хотя это и тяжело… страшно тяжело.

– Я не звонил им.

Все получилось не так, как он рассчитывал. Сейчас Микаэля не должно было быть в этой квартире. Вот что он должен был сейчас сказать.

– Как ты мог?

И в этот момент Микаэль не теряет самообладания. Как и всегда, он знает, что нужно делать.

– Почему ты молчишь?

– Я пытался, но ты меня не слушал.

– Ты пытался? И это все, что ты можешь мне сказать?

Это было так. Сейчас Кристиан понимает, что больше сказать ему и в самом деле нечего.

– Да. – Он поднимается, снова берется за мобильник. – Попробую еще раз разослать сообщения.

Наконец он решается. Лампочка на кухне моргает два или три раза. Кристиан открывает буфет, шарит рукой на верхней полке.

– Вот… Вот он.

Он возвращается в гостиную с мобильником в одной руке и револьвером в другой. С тем самым револьвером, из которого была убита Лиза Сведберг. Неужели и здесь он виноват? Кристиан не знает. Он вообще ничего больше не знает. Помнил одну девушку, подложившую когда-то записку в его школьный шкаф… Вот только как ее звали?

Микаэль вскакивает с кровати, уставившись на револьвер в его руке.

– Кристиан… – Поднимает руки, ладонями вперед.

– Прости, – говорит Кристиан и взводит курок.

Потом засовывает дуло в рот, прижимает его к нёбу.

Снаружи раздается грохот, словно черпица обвалилась под порывом ветра.

Поэтому выстрела почти не слышно.

* * *

Ирис открывает дверь – и мы входим в темный подъезд.

Я включаю красный фонарик, но в этот момент срабатывает фотоэлемент. Кристиан Вестерберг живет на пятом этаже, под самым чердаком высотного доходного дома на Ольсхаммарсгатан, 19.

Ирис и Бирк достают табельное оружие.

– Где твой пистолет? – спрашивает меня Ирис.

– У меня его нет, – отвечаю я.

Ее мобильник сигналит получение сообщения, которое Ирис читает, не меняясь в лице.

– Это от Пауля, – сообщает она. – С пострадавшим пока ничего не ясно. Его прооперировали – это всё.